Текст книги "Не взывай к справедливости Господа"

В лесной промышленности для транспортировки брёвен к месту дальнейшей технологической обработки используют «бревнотаску» – такой цепной конвейер со стальными захватами-шипами на мощных звеньях в виде гребёнки.

Эти захваты на цепной передаче вместе с громадными брёвнами перемещает электрический двигатель с мощным редуктором. Длина конвейера может быть разной в зависимости от расстояния складирования леса до цеха по его обработке. Расстояние транспортировки можно и увеличить, расположив «бревнотаски» цепочкой.

Вот и решил «Вова» поставить несколько стометровых конвейеров в ряд таким образом, чтобы можно было обойтись без дорогой трелёвочной техники, а брёвна транспортировать сразу с места рубки леса на «бревнотасках».

Конвейер может работать круглосуточно, не взирая ни на какую погоду.

Просто и без напряга.

Вот и должен был Назаров со своей бригадой приблизить лесную вырубку к разделочному цеху. Бесперебойная работа гарантировала «Вове» огромную прибыль.

Нагрянувшие сюда в тайгу вместе с «Поликарпом» китайцы, не вдаваясь в рассуждения, тут же приступили к бетонным работам, для чего жглись на месте заливки большие костры, в пламени которых мороз отступал в тайгу, а земля под фундаментом парила как вулканическая лава.

Монтажные работы можно было начинать незамедлительно.

Правда сумятица в организации приводила иногда к полной неразберихе: то у цепи шаг не тот, то натяжные зубчатые колёса не того размера – то рубашка коротка, то…

«Вова» психовал. Он однажды даже самолично пустил в ход кулаки на снабженца, который комплектовал детали.

Но работа хоть и в горячке, да только на таком морозе долго не постоишь, и ребята спешили закончить монтажные работы побыстрее. Женщин нет. А с китаянками не договоришься. Китаяночка делает колечко пальцами, лопочет: «Насяльник большой, а у меня маля-маля. Боюся!».

Вот и весь разговор. И «Вова» стращал, что если чего – член тому на пятаки изрежет.

Но к концу срока командировки дело как-то стало разлаживаться; то ли ребята подустали в постоянном аврале, то ли мистические силы тормозили работу, давая Кириллу время на раздумья и осмотрительность.

Вначале неожиданно объявилась это странная икона загадочного письма в нише щитовой переборки под журнальными вырезками из «Советского Спорта». Полез, было, Мустафа свои картинки из новых перестроечных журналов клеить, а рука возьми, да и провалилась в пустоту. Пошарил старый бродяга в провале и вытащил эту чёрную лиственничную прокопченную доску с распятием.

Вначале думал пакет с деньгами заныкали прошлые люди, а это оказалась намалёванная красками обыкновенное полено.

– Начальник, глянь, картина Репина, чё ли? – подошёл к Назарову Мустафа. – Посмотришь, или как?

– Посмотрю, посмотрю, – отмахнулся Кирилл, который никак не мог увязать «длину» с «шириной» на плохой светокопии чертёжного листа, – ступай на площадку к ребятам! Сегодня пораньше кончим. Мороз чертов, работать не даёт!

– Эт-та правильно! Работа дураков любит… – осклабился флибустьер строек. – Мне бы аванец, начальник!

– Для чего тебе деньги? Всё равно пропьёшь или растеряешь. Жены нет. Детей по чужим семьям раздарил. Зачем тебе «аванец»?

– Мне, может, сама Римма Марковна сегодня свидание назначила. Я, может, жениться буду!

Назаров, отложив чертежи, удивлённо поднял на Мустафу глаза:

– Твоя Римма Марковна сама вместо капусты деньги в кадушку трамбует. У неё запасы на всю твою оставшуюся жизнь… Иди, мужик, гуляй!

– Семёныч, – не отставал Мустафа, – посмотри, может, фуфло какое?..

«Семёныч» взял доску в руки.

Необычное изображение измождённого человека, распятого на красной звезде и демонический собачий оскал парализовали его внимание. Особенно собачий оскал. Шершавый красный язык слизывал кровавые потёки у ног скрученного колючей проволокой несчастного в арестантской шапке «домиком» и мятых грязноватых кальсонах без завязок.

Мустафа давно ушёл, а Назаров всё смотрел и смотрел на прокопченную и местами обугленную на углах доску, проникая в замысел неизвестного художника.

Господи, так это же новый каторжанский Христос! Искупитель безбожного времени, которому в этих таёжных «катакомбах» молились первые постхристиане эпохи Великого Перемола. «…Скоро ль, скоро на беду мою, я увижу волчьи изумруды в нелюдимом северном краю»

Кирилл достал из тумбочки аптечку, распечатал ватный пакет и, пропитав его нашатырным спиртом, стал медленно снимать с доски сальный, пыльный налёт времени, обнажая ещё более страшную арестантскую её сущность.

И выпученный глаз надзирателя, и пёс, и даже кальсоны с оборванными завязками выглядели настолько трагично, что Кирилл внутренне содрогнулся и спешно полез за куревом: «Вот оно время какое! От сумы и от тюрьмы не зарекайся».

– Кирилл Семёнович! Кирилл Семёнович! – впервые называя прораба полным именем, в дверь ворвался бригадир Сергей Подковыров. – Мустафа! Там Мустафа!

Ещё не совсем понимая, что случилось, Назаров выскочил вслед за своим бригадиром, и, увязая в снежном крошеве, побежал к эстакаде, на которой монтажники должны были сегодня установить приводной механизм цепной передачи в полной сборке весивший более пяти тонн.

Чтобы поднять такую махину на фундамент, Кирилл предложил использовать часто применявшийся при монтажных работах отводной блок, который перераспределяет направление силы в нужную технологически обоснованную точку.

То ли сталь блочка не выдержала таких низких температур, то ли изношенность сопрягающихся деталей, но туго натянутый лебёдкой трос, как пращёй выбросил литое колесо блока, размозжив голову стоявшему «на подхвате» вечному монтажнику, маргинальному спутнику всех громких строек своей страны, Мустафе.

Красивой смерти не бывает, но Мустафа умер, как истинный боец на своём посту.

Вот тебе и свидание с Риммой Марковной! Вот тебе и женитьба! Вот тебе и «аванец», дорогой товарищ!

Ребята наскоро сколотили из лежаков тяжёлый гроб, уместивший всю жизнь флибустьера строек в одну сосновую горсть.

Римма Марковна, несмотря на свой необычный для женщины вид, хоронила своего неудачливого жениха по христианскому обычаю. Накрыла новой простынкой с головы до ног мужика. Высвободившиеся из-под белой материи жёлтые прокуренные ладони, скрестила на остывшей груди раба Божьего Михаила Сапрыкина. Вот, оказывается, как звали Мустафу по паспорту! Утёрла рукавом бушлата махонькую слёзку со своей обветренной щеки и велела опускать гроб в седую от измороси вечную мерзлоту сибирской дальней стороны.

Потом пили принесённый Риммой Марковной спирт. Потом божились никогда не забывать Мустафу. Потом пили ещё и рвались на мороз из барака, пока Назаров не повесил с наружной стороны замок на дверь, сам, оставаясь в прорабской будке неподалеку – ещё сгорят заживо работнички!

Объяснительную по поводу несчастного случая на производстве Кириллу Назарову писать не пришлось. Некому. «А, – махнул рукой опытный кадровик Наседкин Поликарп Матвеевич, – мало ли их теперь гибнет на широких просторах! Война миров дорогой Кирилл Семёнович! Ехать вам отсюда надо! «Вова», – поперхнулся Поликарп Матвеевич, – Владимир Яковлевич Синицын на Гавайских островах свою фирму обозначил. Там провёл регистрацию. А эту, где вас наняли работать, обанкротил. Теперь нет больше такого предприятия, как «Ленсиблес», а есть одни долги государству, а платить их некому. Так вот».

– А наши, кровные, Поликарп Матвеевич где! Мы же пахали на совесть! Я к главбуху пойду! Вот они – процентовки! Весь объём налицо! Здесь по-плохому, без северных надбавок на сотню тысяч выполнение!

– Не ходи в бухгалтерию, там люди из конторы сидят. Главбуха арестовали. Мотай отсюда со своей оравой побыстрее, пока на тебе, как на соучастнике не отыгрались! «Вован» тебя провёл по бумагам как руководителя подрядного ИЧП «Майна». Опустил тебя «Вовик». «Майна», говорит, ему самое – то! А прокуратура любит пошарить там, где светло. Ключи от сейфа ищет под фонарём, а не где они лежат. Тикать тебе надо!

– А Вы как же?

– Я в финансах «не курю»! Не копенгаген, как говаривал наш «Вова». Моя задача – народ. А свои сроки у меня на все будущие времена «замётаны». Тьфу, чёрт! Дурной пример заразителен! Я своё, Кирилл Семенович, отсидел. «Там хорошо, но мне туда не надо!» Помнишь, как у Высоцкого? Ну, давай, собирай ребят – и на вечерний поезд, Усть-Илимский проходит ровно в полночь. Попутного ветра тебе!

Сказал, как в воду глядел. Вышел Назаров на улицу, а там уже на заносах снег дымиться начал, верёвки вьёт, жгуты белые – оттепель.

А в этих каторжанских краях оттепель понятие относительное. Утром было минус 52 градуса, а после обеда стало минус 35. Считай, весна пришла.

Ну, влип! Что же я ребятам скажу? Командировочные проедены. А до Москвы шесть тысяч километров, да от Москвы – пятьсот. Во дела!

Постоял Назаров, поёжился под ветерком и снова повернул туда, откуда только что вышел:

– Поликарп Матвеевич! Выручай! Нам бы денег на билеты только! Ребята меня на ремни изрежут – ни зарплаты, ни дорожных… Поликарп Матвеевич…

– Деньги – коварная вещь. Тебе дай, а потом ночами спать не будешь. Ты ведь не отдашь?

Назаров молча кивнул головой – откуда он возьмёт.

– Вот видишь! А ты говоришь – дай! Дам я тебе. Дам. Оборудование своё ты всё равно не довезёшь. Вот мы и махнёмся: часы на трусы!

«А, чёрт с ним, с инструментом и оборудованием! Они, конечно, денег стоят, но и бригада не за так работала. Хоть что-то сорвать с этого «Вовунчика» – штуку ему в горло!» – Кирилл с радостью пожал руку Наседкину:

– Забирай всё! Там – как раз нам на дорогу! А остальные пусть Сова платит!

Но Сова платить ничего не стал. Пока – суть да дело, пока пилили неделю на поезде, пока отмывались в бане, а, как пришли в контору, там, на дверях печать – все ушли по своим срокам.

Вот тебе и – шабашка!

Случилось самое удивительное, что может быть в наше время: мошенников посадили! Ну, что стоило Сове отстегнуть прокурору откат, получили бы и наши горемыки свои законные. Ан, нет! Как говорится в том мире: «Жадность фраера губит…».

Глава третья

Господи! Что ещё нужно человеку! Живи и дай жить другим.

Кирилл, вытянув ноги, откинулся на спинку ребристого, из струганных деревянных брусков паркового диванчика. Рядом гомонили дети и воробьи.

Лето. В груди у него, как будто медленно разжималась тугая пружина. Жизнь в последнее время никак не давала повода для слабины. Оголтелая, бесцеремонная она, как и люди её, эту жизнь, делающие, заставляла Кирилла Семёновича Назарова быть всегда начеку. Почти в прямом смысле, – разожми ладонь, и чека, выскочившая из стопорного кольца, даст свободный ход дьявольскому механизму, и уже ничто не удержит ту громыхающую силу, которая в один миг превратит тебя в рубленое мясо…

Горько усмехнулся Кирилл своему ассоциативному мышлению: «Надо же, что пришло человеку в голову!»

Одну такую «штучку» он, вывернув взрыватель, только что выбросил в мутные воды тамбовской реки с непонятным названием Цна. Вот сказал, словно сквозь зубы цвиркнул. Туда же булькнул и матово-белый цилиндрик взрывателя.

Теперь, брезгливо вытерев руки о джинсы, он облегчённо вздохнул, – какой же омерзительный страх он носил в себе! Ребристый черепаший панцирь гранаты никак не загородит тебя от бесовщины окружающего мира, где в последней горькой строке могут поставить знак препинания, точку, в любое время и тебе.

Всё его прошлое, особенно в последние годы, когда кончилась утопия социальной справедливости, было похоже на затянувшийся пионерский слёт, где на призыв «Будь готов!» ты должен отвечать – «Всегда готов!».

То есть, готов ко всему.

Государственная машина рассыпалась стремительно. И, чтобы не попасть под её потерявшие управление колёса, надо самому встать на рельсы, пусть и проложенные безумным, хамоватым рельсоукладчиком. Главное – не соскочить по дороге.

А Назарову пришлось выпрыгивать на самом быстром ходу.

Устроился после Сибири по рекламному объявлению в ООО «Монтаж-Сервис» к «Акимычу», как сами работники называли свою контору.

Работа знакомая: «плоское катай, а круглое таскай. Что не поддаётся – ломиком!»

До него там, в прорабах, был один малый, да почему– то сбежал. «Ну, его! – говорил Акимыч. – С ребятами общего языка не нашёл. На нефтебазе емкость монтировали, вот и полез прораб внутрь сварные швы проверять, а кто-то из шутников лючок и прихватил сваркой. Жара стояла страшная. Внутри яйца ошпаришь. А эти хлопцы и давай молотить кувалдами по обечайке. Грохот подняли, как на полигоне. Я как раз на площадке был. Что такое? – спрашиваю. А ребята хохочут и ещё пуще жарят по железу. Пришлось вмешаться. А прораб тот и за расчётом не пришёл. Выскочил из ёмкости, уши зажал и убежал куда-то. Вот на его место я тебя и возьму. Где же ты околачивался? Мне такие люди, как ты – во, как нужны! Забирай чертежи и давай, командуй. Подпиши с ребятами договора на объём работ и – вперёд! Форвертс, как говориться!»

Но долго работать Назарову в ООО «Монтаж-Сервис» тоже не пришлось. Даже отпуск не отгулял…

Монтажная контора «Акимыча» рухнула тут же, как только неизвестным «народным мстителем» был повален прямо на мраморную лестницу губернского «Белого дома» председатель фонда инвалидов Гриша Расплюев, заметный человек в областном депутатском корпусе.

Гриша, мужик ещё вполне трудоспособного возраста, но порядком огрузший и уже заметно сдавший в свои пятьдесят с небольшим лет. Несмотря на хромоту – сорвался в детстве с чужой голубятни – и одышливость, он был вполне свой малый: не дурак выпить, особенно в хорошей компании и за счёт клиента.

Вообще-то фамилия у Гриши была не Расплюев, а совсем наоборот – Расцелуев, но с «погонялой» Расплюев он был более убедителен.

Убрали его одиночным выстрелом в самом «логове зверя», так в обиходе назывался этот чиновничий улей, куда простому человеку пройти было немыслимо. Отстрел был сделан тихо, но внаглую, наверно для того, чтобы показать власти – кто в доме хозяин.

Завалили в обеденный перерыв, без лишнего шума, даже охранник, трепетавший всеми членами при виде столь удручающей картины, не мог, кому следует, объяснить происшедшее, и был напуган до такой степени, что его пришлось увозить в психиатрическую лечебницу.

Увели Гришу на тот свет скоропостижно, а зря. Человек он был оборотистый, липкий к деньгам, в меру уступчивый, и возникший вопрос можно было бы решить с ним иначе. Но что поделаешь? У каждого своя всё разрешающая точка.

Расцелуев часто бывал у Акимыча в гостях, ели-пили, и Назарову не однова приходилось лицезреть столь уважаемого человека, председателя фонда инвалидов, в неформальной обстановке. Мужик – во, какой! Под его «крышей» никогда не подмочишься, вот и Акимыч процветал тоже, да и сам Кирилл Назаров теперь не бедствовал.

Ну, убрали Расплюева, а завтра другой, какой-нибудь «Зубаткин» сядет в эту катапульту. Опять проблемы! Надо и этого валить. И так – по кругу.

Разве это дело, если реально смотреть на вещи?..

Застрелили Расцелуева, а в ночь у Акимыча контора сгорела, а с ней и вся отчётность. От компьютерной памяти одни железные желваки остались. Поди, проверь, на какие деньги контора содержалась!

Акимыч ещё до рассвета звонит Назарову, плачет в трубку:

– Кирюша, погорельцы мы! Как же я теперь тебе и твоим ребятам копейку начислю? Ты уж прости меня, старика! Я теперь лёгкий. Легче пера. Только ветерок попутный подует – я и улетел!

Действительно, после этого разговора Кирилл своего Акимыча и в глаза не видел, а спросить не у кого. Все головой качают, языком цокают: «Н-да! Вот люди завистливые, человеку от них деться некуда. Может, он, где на Канарах обитает! Тебе-то что, неугомонный?! Для этого у нас прокурор каждый день в бане парится!»

Улетел Акимыч, как знал, что ветер в его сторону попутным окажется…

Безденежье, хоть и не порок, а – состояние поганое. Вроде усыхать начинаешь. Теперь, как у того поэта – «Стукнул по карману – не звенит. Стукнул по другому – не слыхать!»

Идёшь по земле, а тебя и не замечают вовсе. Ты – тень под ногами.

Какие-то сбереженья у Кирилла, конечно, были, но и он перед своей бригадой «Ух!» тоже в долгу. Поди, объясни монтажникам, что Акимыча, как пушинку с одуванчика, ветер сдул, – не поймут! Не те времена настали. Теперь каждый дурак знает, что рука в локте к себе гнётся. Рабочим нет дела до того, что контора, где они работали, на сквозняке до фундамента выгорела, – ты, давай деньги! Деньги давай! Ребята пошли молодые, нахрапистые. Это тебе не те, с кем в Сибири яйца морозил – «Мустафа», «Лафа» бригадир… Комсомольцы-добровольцы. Сплошные романтики, хоть и пропойцы.

А эти – за рубль повалят и на спине долларовый эквивалент вырежут…

Пришлось под залог квартиры в хорошем банке кредиты брать.

Уговор – дороже денег. Да и совесть у Кирилла Семёновича Назарова не пакля, она не горит, не подожжёшь, как Акимыч свою контору.

Хорошо ещё, что в органах сидели люди ленивые, не любопытные, глубоко копать не стали, до становой жилы не дошли, а то бы и повязать можно было кое-кого. Да и самого Назарова тоже. Подельник!

Тюрьма, если без привычки, она не квартира, хоть и большая, да кто ей рад?

К хорошей жизни привыкаешь быстро, а от плохой – одни неудобства. Как не повернешься, всё неловко!

Человек без денег застенчивым становиться, стеснительным, робким, даже на зелёный свет, когда через дорогу переходит, и то оглядывается – не помешал ли кому? Без денег вся психология меняется, она прямо смотреть не позволяет: глаза юлят, под ноги норовят смотреть, а под ногами грязь одна да кочки. Споткнешься – кто поднимет?

Так и очутился Кирилл Семёнович Назаров у подножья социальной пирамиды, – то ли бомж, то ли безработный. Хотя, и то и другое – плохо!

Последнюю сигарету в пачке нащупал, закурил, вдруг – кулак под ребро! Серега Колосницын! Напарник по прошлой жизни!

– Кирюха, хрен тебе за ухо! Чего смурной такой? Женился что ль?

– Ага, меня сволота уголовная, Акимыч этот оженил! – слабо улыбнувшись другу, ответил тот.

– Ну, шучу, шучу! Прости, старик! – заглянув в лицо Кириллу, протянул Колосницын свою узкую мягкую, как у женщины, ладонь. – Пошли, полечимся! Тонус поднимем! – Кивнул он головой в сторону небольшого кабачка. – Посидим, рюмашку выпьем, поговорим.

Хорошая выпивка с товарищем развязывает не одни галстуки, и Кирилл, не то чтобы жалуясь, а так, для отвода души, рассказал про свои дела.

Сергей по привычке только насмешливо хмыкнул и отечески похлопал товарища по плечу:

– Ты что, родной, дурак, или просто дураком прикидываешься? Кто же теперь шабашит? На шабашке, дед, вкалывать надо! А тебе деньги нужны, и много – так я говорю?

– Много не много, а надо бы!

– Я всегда думал, что ты на халяву сдавал марксистскую философию. А там прописана формула прибавочной стоимости, её весь мир чтит, а коммуняки её не разрешили, вот и напоролись!

Кирилл сидел и ждал, грустно поглядывая на товарища: куда приведёт его, нерадивого когда-то студента, политическая экономия?

– Я смотрю, ты ничего не понял, – продолжал приятель, доставая из лаковой пачки недешёвую сигарету. Кирилл больше приученный к нашей, классической «Приме», из-за вредности протянул руку к заграничной штучке. Сергей снова достал ещё одну сигарету.

– Есть у меня знакомый мужик один, Карамба. Этот что-нибудь для тебя придумает.

Кирилл, удивляясь столь непривычному для русского слуха имени, вопросительно посмотрел на товарища; слышал, слышал он когда-то в совсем далёкой юности такое странное слово – то ли ругательство пиратское, то ли кличка, какая?

– Как, ты не знаешь Карамбы? Ну, ты даёшь!

Кирилл отрицательно помотал головой.

– О, Карамба большой человек! До него рукой не достать. Не дотянешься. Конкистадор рынка! Стахановец капиталистического труда! Я тебя с ним сведу. А что-почём – сам разберешься!

Ну, тогда надо пузырь взять! – Кирилл приподнялся с намерением купить бутылку импортного вина, хотя денег у него оставалось не более чем на неделю, да и то скромной жизни.

Сергей придавил рукой его плечо:

– Сиди! Во-первых, он такое дерьмо не пьёт, а во-вторых, у него этого добра хватает. Карамба внедряет алкогольные напитки только в редких случаях. При его делах он всегда должен быть начеку, трезвым, как штык. Вино и бизнес – два классовых врага, они вместе не живут. Это нам с тобой можно каждый день на рогах ходить. А у них – ни-ни! Не балуйся! Бабки! – Колосницын выразительно потёр большим и указательным пальцами перед носом друга. – Мани-мани, как в песне поётся! – Потом достал мобильник, отошёл в сторонку, и что-то долго-долго говорил в «трубу». – Пошли! Карамба дома!

Жара стояла такая, что тополя на улице стояли обвислые, словно их только что ошпарили кипятком. Хотя солнце, уже давно перевалив бугор, скатывалось под уклон, но нагретый город ещё дышал асфальтовым перегаром.

Идти пешком было невмоготу, а ехать в набитом троллейбусе того хуже, и друзья, опрокинув по дороге по кружечке ледяного пивка у торговой палатки, подцепили такси и на моторе, как люди, помчались на встречу с загадочным «Карамбой».