Текст книги "Не взывай к справедливости Господа"

3

Во дворе у Константина Ивановича Шитова, куда попал Кирилл, в этот ранний час – тихо и благостно. Только пунцовые розы роняли слезу умиления, встречая новый рассветный день.

Кирилл засмотрелся на их, похожих на женские прелести, забыв о том, что пришёл сюда в поисках заработка, хлеба несущего, а не на экскурсию в дендрарий.

– Лезь в машину! – крикнул ему верзила Пашка, нажимая какую-то кнопочку в своём мобильнике.

Тут же стальные полотнища ворот медленно раздвинулись, открывая зелёный простор улицы.

Кирилл уже сидел в кабине и с удовольствием вздыхал подзабытые запахи кожи, масла, свежей эмали кабины – всё, чем пахнут новые автомобили.

Пашка, не дожидаясь, пока ворота разъедутся до упора, хлопнул дверцей «Газели» и они выскочили на безлюдную в столь ранний час улицу. Кирилл оглянулся, но там, где они только что были, уже стоял молчаливый железный заслон.

Пока ехали по городу, водитель молча крутил баранку, не отворачивая глаз от ещё влажного после поливки асфальтового полотна, а как только выскочили за город, Кирилл наконец-то услышал руководящие указания на сегодняшний трудовой день:

– Значит так, я тебя на волгоградской развилке выкину, а сам до Воронежа махну обыдёнкой. Карамба – Пашка, как своему, подмигнул Кириллу, – там хочет дело застолбить, вот я и прикину – что к чему. Народ прощупаю, чем живут. А как же! Везде свои люди нужны. Капитализм, мать его так! Мозгами шаришь?

– Шарить-то я шарю, да не совсем. На этой рогульке мне что, до самого некуда торчать. Ты когда воротишься за мной? – Кирилл повернулся к верзиле.

– Не ссы кипятком! Я про тебя не забуду, на обратном пути прихвачу. Товар скинешь, вот и ладушки. А то у Карамбы штрафы, если с реализацией не потянешь. У него работать не в домино играть. Пусто-пусто – никогда не бывает. Врубайся, пока я рядом!

– Павел, – Назаров на всякий случай с водителем старался быть на этот раз повежливее, – а какой товар я реализовать должен?

Тот от неожиданности даже матюкнулся:

– А чего садился со мной? Тебя что, не предупреждали?

– Нет!

Пашка передёрнул рычаг скорости, «Газель», завизжав, как свиноматка под ножом, остановилась.

– Ты, что, хрен моржовый, пентиум грёбаный, – сроду такой, или прикидываешься?

Кирилл опасливо покосился на попутчика, – такой может, не спросясь, и по морде вмазать.

Тот так посмотрел на незадачливого пассажира, что Кириллу сразу стало как-то неуютно в новенькой просторной кабине. Он, было, рванулся открыть дверцу, чтобы выскочить на дорогу, но Пашка бросил педаль сцепления так быстро, что машина прыжком выскочила на осевую линию.

От рывка рука у Кирилла соскочила с рычажка дверцы, и они уже мчались мимо дачных участков зеленеющих обочь дороги. Густая листва скрывала маленькие теремки домиков, среди которых уже возвышались и новые дворцы разжиревших быстрыми деньгами новых рыночников.

Теперь участки казались заброшенными и пустыми.

В большинстве своём дачный народ основательный, степенный, в такую рань на своих трёх сотках им делать нечего, спят себе, потягиваясь в утренней прохладе под тёплыми одеялами, и не суеты тебе, ни резких движений.

Кирилл Назаров даже позавидовал им, дачным пенсионерам.

Минуя новый комплекс каких-то складских помещений, они сразу влетели в ещё сумеречный зелёный массив загородного леса. Дорога была пустынной и узкой, и расторопная «Газель» скакала и скакала себе по выбоинам запущенного властями и дорожниками асфальта.

Пашка – верзила угрюмо молчал, угрюмо молчал и Кирилл.

Зная криминальную особенность любого предпринимательского дела в России, Кирилл хотел показать будто он полудурок, и ему, кроме денег – ничего не надо: нашёл – потерял и потерял – нашёл.

В сущности, это так и было.

Принюхиваться к деньгам, – чем они пахнут, он не испытывал никакого желания, поэтому и не лез вчера с расспросами к оборотистому работодателю по кличке «Карамба». Он знал, что любопытство в этих кругах не поощрялось никогда, а теперь – тем более.

Меньше знаешь, дольше живёшь.

И вот он сидел и помалкивал, смотрел, как машина сноровисто сматывала рваное, грубое суконное полотно дороги. Разбегались обочь деревья, пропуская распарывающую утренний воздух «Газель». Над ними, над деревьями, стало выцветать небо, превращаясь из голубого в дымчатое, что гарантировало изнуряющую жару долгого дня.

Миновали лесной массив и Кирилл с любопытством, но не без тревоги поднял глаза на водителя. Тот, медленно сбавив скорость, тихо спустил машину в кювет. Устроившись у капота, он долго поливал пенистой струёй новенькое колесо своей красавицы «Газели», а потом, встряхнувшись, распахнул перед Кириллом дверцу:

– А ну, вываливайся! Присох что ли? – громко, но без явного зла сказал он.

Кириллу ничего не оставалось, как спрыгнуть на землю, что он и сделал, пританцовывая на затёкших от долгого сидения ногах.

Пашка, сопя, расстегнул тент кузова и принялся молча швырять прямо в бурьян новенькие, пахнущие свежей резиной, шины для легковых автомобилей.

Матово отливая здесь, на пыльной дороге, они для Кирилла теперь могли оказаться спасательными кругами в его житейском неласковом море. Резина в те начальные времена рынка была настоящим дефицитом, и обменять её здесь на деньги не составляло никакого труда.

Пока водитель возился в кузове автомобиля, Назаров сложил пружинистые круги шин один на другой, получились четыре стопки по четыре тора в каждой. Целых шестнадцать штук. Продать такое количество случайному покупателю – дело немыслимое. Хотя по всем статьям резина была не наша, с чётким рельефом протектора, с выступающими на широких, самодовольно надутых щеках большими буквами латинского алфавита и цифрами международного стандарта, рядом красовался столбик иероглифов, отбивающих всякое сомнение в высоком качестве продукции.

О том, что все эти круги не что иное, как попросту – липа, контрафакт на языке уголовных дознавателей, Кирилл даже и не догадывался.

Он с интересом рассматривал извивистые знаки восточного письма, когда к нему подошёл Пашка, эмиссар самого Карамбы, дружелюбно хлопнув по плечу:

– Смотри, смотри, грамотей! Обувка вся импортная, с Окинавы, от самого Кю-ра-сю. Загнать такую – раз плюнуть! Работа – и ежу понятна. Толкай парами или комплектом, а если сумеешь раскрутить клиента на полную катушку, оптом – весь приварок твой. Адреса поставщика не давай, прикинься шлангом, мол, сам сторговал на дороге, а теперь вот жене на алименты продаю. Шаришь? – Он так врезал Назарову по спине, что тот прогнулся в поясе.

– Да, а если к тебе менты подойдут и будут документы спрашивать, скажи – от Карамбы. И всё! Языком особо не шлёпай. Всё зависит от того, – кому какая масть пришла! Козырная шестёрка иногда и бубнового туза побьёт. Помнишь того очкарика с налоговой инспекции, который на днях Карамбу делал? Карамба за ствол хватался, а очкарик этот сидел себе тихо за столом и писал в своих бумагах какие-то закорючки. Показал хозяину бумагу, а тот сразу молчком в стол полез, кусок зелени отвалил. Шибздик тот смахнул капусту в потёртый старенький портфелишко, ушёл и спасибо не сказал. Вот тебе и шестёрка! Карамба только головой покачал. Говорит: «Учись, Пашка у этого петуха гамбургского! Курочка по зёрнышку клюёт, а зоб всегда полный. Без таких людей правительство с Думой давно бы по миру пошли. Налоги выше прибыли. А тут отстегнул несколько хрустов – и в дамках! Шибздик пошуршал бумажкой с закорючками, и я уже не акула бизнеса, а жертва немецкой оккупации, инвалид по рождению, и жду от Германии гуманитарную помощь за моё искорёженное фашистами детство». Нет, – Карамба превеликий человек и даёт жить другому. Закон природы! Помнишь?

– Не, не помню! Я у Карамбы со вчерашнего дня…

– А… Ну, тогда всё понятно! Прикинул горбатого к стенке? Ну, я погнал! На обратном пути подберу, если не забуду. Шутю, шутю! – И покатил в начинающую покрываться маревом даль.

Трасса на Волгоград, конечно, не самая прибыльная.

Едут обычно отпускники на Волгу, или чиновники на Воронеж, офисная моль, как теперь говорят. Или промелькнёт погромыхивая суставами старенький «Запорожец», или «Жигулёнок», торопясь к родственникам в гости, или из гостей ковыляет.

А резина, точно хорошая, рассчитанная на скоростные иномарки. Надо бы на другую сторону: на Пензу, на Урал. Туда катят большие люди при деньгах, за металлом, за лесом, а не только «за запахом тайги». Ну, Карамба, ну, делец! Новяк – резина! Вчера из Японии! Вот связи! – думал Кирилл, оглядываясь по сторонам.

Солнце начинало припекать по-настоящему. В бурьяне завозилась какая-то живность, – то ли юркая ящерка, то ли обезумевшая от жары мышь.

Машины равнодушно шли туда-сюда, не обращая на заграничный товар никакого внимания.

Кирилл перетаскал резину поближе к дороге и снова сложил по комплектам. Один резиновый тор он выдвинул на асфальт и поставил перпендикулярно движению.

Теперь издалека видно, что здесь стоит не просто человек, а продавец дефицита для автолюбителей и профессионалов, солидный предприниматель. Менеджер по сбыту! Почему бы не остановиться да не поговорить ради интереса?

Действительно, мчащаяся со стороны Тамбова оранжевая красавица-легковушка со скошенным назад ветровым стеклом и длинным капотом, предполагающим мощный двигатель, остановилась метров за пять от Назарова.

Из-за раскрытой дверцы выпорхнуло нежное создание, яркое, как бабочка, с ногами от самых серёжек, и, пробежав с обочины несколько метров по густой ржи, не обращая внимания на стоящего с товаром мужика, присела на корточки.

Над колосьями, как жёлтый большой одуванчик покачивалась её голова, прихваченная у лба ярко красным шерстяным гарусом, шнурочком таким.

С минуту погодя, из машины сверкающей никелем и лаком, разминаясь, вышел парень лет тридцати, стриженый ёжиком, отчего его лоб создавал впечатление непробиваемого. А может, это было так и на самом деле? К тому же, парень был коренаст и крепок, и уверен в себе. На обнажённой волосатой груди его болталось что-то блестящее, то ли амулет какой, то ли складные очки. На нём были только тропические шорты, нелепые и длинные с огромными синими цветами по красному полю.

Счастливец, удачный баловень судьбы, даже не посмотрев на Кирилла с его товаром, сделал несколько приседаний, обошёл вокруг своего гоночного автомобиля, бережно провёл пальцем по сверкающей обшивке, мельком взглянул на палец и небрежно вытер его о шорты.

Прелестница во ржи поднялась с корточек, в руках у неё появился изумительный букетик васильков, лёгкий и прозрачный, как дыхание ангела. Сквозь букетик просвечивало весёлое лицо этой прелестницы. Подняв руку над головой, она что-то крикнула своему другу и помахала букетиком.

Он резким кивком головы показал, что пора ехать, и она побежала к машине, весело закидывая ноги, от которых у любого перехватит дыхание.

Кирилл не удержался от соблазна проводить её долгим взглядом.

Парень, взяв букетик у спутницы, покрутил его в руках и швырнул на обочину.

Тихо урча, как дремлющий котёнок, машина вдруг рванулась вперёд, и только пыль с обочины весело закрутилась на том месте, где лежал голубой букетик ещё не тронутых увяданьем цветов.

Кирилл подошёл, поднял букетик, посмотрел на него, понюхал и положил на резиновый тор на дороге.

Транзитные автомобили по-прежнему, даже не сбавляя скорости, проходили мимо да мимо. Люди спешили по своим важным делам, им было наплевать на какую-то резину, пусть и японскую. Мало ли что продают на дорогах!

Всё ни так просто, как вначале думалось Назарову.

Солнце уже ярилось вовсю, выжигая в нагретом асфальте гудронный чад, машины пылили прямо в глаза, пот заливал лицо, и нестерпимо хотелось пить. Рядом – ни кустика.

Кирилл только крутил головой, встречая и провожая машины.

Тяжёлый пластырь дороги перепоясывал поле – с одной стороны податливая каждому дуновению рожь, а с другой – подсолнечник, ещё не успевший зацвести. Только кое-где светился золотом лоскуток из лопушистой завязи. От зноя укрыться негде. Жажда неимоверная, губы потрескались, а покупателей всё нет.

Кирилл с ненавистью посмотрел на стоящий торчком резиновый круг на дорожной кромке и опрокинул его торчком ноги. С ума сойти!

А жара и прогорклый воздух всё усиливали чувство жажды, превращая горло и язык в сплошное кирзовое голенище с оторванной подмёткой, как когда-то было на полигоне в Кап-Яре.

«А, пошли они все! – Назаров, матерясь, ещё раз пнул чёрное резиновое чудище, источающее на солнце отвратительный запах то ли клея, то ли скипидара смешанного с ацетоном. – Нет, надо поискать себе другое занятие! В управдомы податься что ли?»

От удара заморское хвалёное изделие, спружинив, выкатилось на дорогу, создавая угрозу движению. «А, чёрт!» – пришлось тащиться за колесом…

Обдавая Назарова с головы до ног соляровой гарью и разогретым железом, с шумом выгнав из тормозных цилиндров сжатый воздух, перед незадачливым торговцем остановился длинный, как вагон, рефрижератор.

Шофёр, дальнобойщик, пружинисто соскочил на землю и, разминая ноги, враскачку подошёл к Назарову, равнодушно взглянув на заморские изделия русской выпечки, потом, что-то решив для себя, заинтересованно, как пробуют на спелость арбуз, подхватил резиновый круг, помял его, покрутил со всех сторон:

– Ты что, браток, в одиночку такой ценный товар торгуешь? Загребут ведь! – покосился он на Кирилла и, бросив с оттяжкой на асфальт рубчатый в ёлочку круг, который спружинив, снова оказался у него в руках.

– Да я не один! У меня вон там во ржи приятель яйца насиживает. Живот прихватило, – зная о разбойных нападениях на дорогах, соврал Назаров. Потом, стараясь показаться бывалым, сплюнул под ноги густую слюну. – После вчерашнего, в горле ёж поселился. Прикинь, ага!

Дальнобойщик молча поднялся в кабину и оттуда протянул Кириллу объёмистый металлический термос, с широкой винтовой крышкой-стаканом.

– На, глотни! Чего дурью маяться?

– Ну, тогда мы, типа, поправимся! – продолжал Кирилл разыгрывать из себя бывалого, слегка приблатнённого, повидавшего жизнь жуликоватого торговца, типичного для того времени.

Ну, слава! Слава шоферне, утюжащей комковатое полотно русских дорог!

В термосе оказалось пиво, да такое холодное, что Назаров, зажмурившись, даже застонал от удовольствия.

Дальнобойщик вероятно никуда не спешил: дорога длинная, а поговорить со свежим человеком охота. Вот он и присел здесь же на корточках.

– Где японской резиной отовариваешься?

– Как где? Центробежная доставка из самого Владика! Владивостока типа. Там с этим проблемы нет. Только вчера контейнер пришёл. – Кирилл, с облегчением вздохнув, вернул опорожненный термос водителю. – Ну, земляк, выручил! А то из нутра припекать стало. Закурим – протянул он сигареты своему спасителю.

– Не балуюсь! – отказался от курева дальнобойщик, возвращая термос на место. – Сколько за пару берёшь? – кивнул на резину.

Назаров, не надеясь продать свой товар, и чтобы не упасть перед шофёром в своей значимости, ведь не колготки же он продаёт и не прокладки эти самые, которые с крылышками, загнул такую сумму, что даже самому стыдно стало.

Пашка, распорядитель чужого добра, говорил о более скромной сумме.

Дальнобойщик постоял-постоял, ещё раз помял руками жёсткий обрез бортика шины и посмотрел оценивающе на Кирилла.

Тот, уверенный в пустопорожности этого дела, напустил на себя полное безразличие:

– Да я уже клиентов саратовских жду, вот-вот должны подъехать. Весь товар забирают. Хорошие покупатели, хорошо платят.

– Так ты тут до вечера изжаришься! Скинь по стольнику с каждого колеса, и я всю партию забираю. Идёт?

– Ну, давай, на пару стольников сброшу! – не показывая радости нежданному обороту разговора, вроде нехотя ответил Кирилл. Забирай! К вечеру ещё партию подвезут! Ты меня выручил, теперь, я тебя! Он ещё слабо верил, что сделка состоится.

Дальнобойщик вытащил из-под сидения свёрток, перекрещенный изолентой, где теснились деньги, и отсчитал довольно крупную сумму Назарову.

Тот, поспешая разделаться, даже сам стал закидывать в кузов очертевшие с утра колёса, пока дальнобойщик снова запрятывал под сидение свой свёрток.

– Быть добру!

– Быть!

Ударили по рукам, хлопнула дверца, и трейлер, сыто урча, мягко покатил на восток, туда, где умеют ценить хороший товар.

Если бы Кирилл знал тогда из каких доморощенных палестин эта резина, он пешим бы догнал того добряка – шофёра, чтобы вернуть ему деньги. А так – всё нормально! Резина японская, она, действительно больших денег стоит, чего же стыдиться. Рынок. Продал – купил! Купил – продал.

«Японская резина – она и в Африке японская!» – решил тогда Кирилл, оглаживая тугой карман на тесных джинсах. Подумалось – надо бы для денег барсетку иметь…

Он вышел на дорогу, смело голосуя рукой проезжающим в город машинам.

Но те шли всё мимо и мимо, возмущённо сигналили, швыряли в лицо мелкую гальку, колючий песок и наполненную гарью пыль.

Кирилл снова отошёл на обочину, гадая, каким образом остановить попутку. «Интересно, сколько ему этот жучила-Карамба сегодня отстегнёт от своей выручки, от «навара»? Не зря же он лицом срамился и ручкой прял на дороге, как побирушка какой! Хотя, по новым правилам – любая работа – есть работа. Тут уж ничего не поделаешь! Были бы деньги! А они всё спишут! Диплом о высшем образовании? Диплом инженера, ради которого ему приходилось в лучшие годы своей жизни ходить в двойной упряжи, толкая буксующую телегу знаний на подъём. Теперь эту бумагу можно запихать в отхожее место. В новой России образование только мешает бессовестно рвать куски от обнищавшей матери-Родины. Вытри интеллигентские сопли и куй железо, не отходя от кассы. Как говорили классики уголовного мира. Коммерция – дело немудрёное, но довольно хитрое», – так думал бывший прораб монтажных работ Кирилл Семёнович Назаров, поэт по душевному складу и просто хороший человек.

Он достал из кармана деньги, переложил несколько бумажек к себе в загашник – это его кровные, как говорится, комсоставские.

У Карамбы свой расчёт и у него свой. Такая работа дорогого стоит. Оказывается, жить хорошо – не запретишь!

Деньги приятно тяготили карман. Завтра можно и поболее отстегнуть. А пока, на первый раз, достаточно. Номинал – хозяину, а эти, что в загашнике, его законные, трудовые. Да ещё жучило Карамба должен процентную ставку заплатить. Закон свободного рынка!

Деньги – не шуба, а тело греют!

Повеселевший Кирилл вскочил в услужливо подкатившую под него «Копейку» – «Жигулёнок» первой модели, разболтанный на все четыре колеса, но ещё способный катиться по дороге.

Через полчаса Назаров уже стоял у пятнистых ворот.

Пока он в зарослях винограда нашаривал пуговку звонка, калитка, как будто по волшебству, тут же открылась.

Кирилл от неожиданности даже отпрянул в лопушистые заросли.

В открывшемся проёме никого не было, лишь на асфальтовой дорожке лежал вчерашний шланг, и так же сочился влагой. Дорожка парила, источая характерный запах мокрого нагретого асфальта.

Кирилл шагнул в калитку и остановился, оглядывая пустующий дворик.

На широкой, струганной из дуба лавочке, во всю её длину, как чья-то забытая шуба, лежал невозможных размеров котище с мордой похожей на бульдожью, заинтересованно насторожив глаза куда-то за плечо вошедшего гостя.

Кот что ли калитку отворил?

Кирилл непроизвольно оглянулся и вздрогнул: за его спиной молча стоял сам хозяин дома, Шитов Константин Иванович, Карамба – в своих кругах, и насмешливо поглядывал на вошедшего. Старый закалённый в ристалищах тореро, неизвестно как попавшего на этот чистый и уютный тамбовский дворик. Кириллу стало как-то не по себе. Он стоял, словно провинившийся школьник перед директором школы, который намерен вызвать на беседу его родителей.

Вот ведь чертовщина какая!

Калитка, щёлкнув замком, закрылась сама собой, и хозяин, подойдя к скамейке, свалил наземь упиравшегося котяру. Тот, плюхнувшись, так и остался лежать там, куда упал, лишь коротко мяукнув, вытянул в дремотной истоме бархатистые лапки, выпуская кривые зубочистки когтей. Судя по его вальяжному виду, до мышей и соседских кошечек он был не большой охотник.

Хозяин сел на освободившееся место, показывая жестом, что гость тоже может присесть рядом. Мол, чего считаться? Видишь, какой я простой!

– Садись, садись, не робей! Раньше сядешь – раньше выйдешь! Куда Пашку дел? Он с тобой должен вернуться!

Кирилл, стряхнув оцепенение, протянул хозяину руку. Вроде, – чего гоношиться подельникам? Я вот тоже простой, как штык!

Хотя чувство унижения перед тем, из юности цыганком, никак не давало ему покоя.

– Жарко! – он стянул взмокшую рубашку и сел рядом, блаженно вытянув ноги.

– Ну, я прогноз погоды и без тебя знаю. Чего Пашку потерял? – повторил Карамба.

– А я почём знаю, где Павлуха теперь обитает! Он мне не докладывал. У него семь дорог и все куда-нибудь ведут!

Назаров теперь чувствовал свою полную независимость от сидящего с ним рядом человека. Теперь и Карамба в какой-то степени от него живёт. Вот они, деньги-то!

– Не понял? – резко повернулся к нему хозяин. – Он, что, с товаром уехал?

– Да какой там товар! – небрежно бросил Назаров, поднимая себе цену, как будто всю жизнь только и работал вороватым товароведом, а не занимался честным трудом инженера.

– Не понял? – положил цепкую ладонь на плечо Назарову хозяин.

– Константин Иванович, товар – это деньги, а всё остальное – только продукт труда. Марксизм непобедим и вечен, как призрак капитализма! – Кирилл победно вытащил завёрнутый в обрывок газеты свёрток и протянул Карамбе.

– Сколько? Пролетариат умственного труда! – в тон ему спросил тот.

– Сколько есть – все ваши!

Карамба быстро, с ловкостью картёжника перетасовал деньги:

– Нормалёк, нормалёк! Очковый ты парень, быстро обернулся! А Пашка снова без меня к своей лахудре завернул! – теперь уже по-свойски скороговоркой предположил старый корсар, разодетый сегодня в просторный, с адидасовскими лейблами, спортивный огненно-красный костюм и белые, тоже адидасовские кроссовки. Вытянул из пачки одну бумажку и протянул Кириллу. – На первых порах – хватит! Ум будет, ты и сам возьмёшь! Толкач муку покажет! Может, потом и премию накину, как ударнику капиталистического труда. Пивка холодного глотнёшь?

– А то нет! – Назаров с интересом смотрел на Константина Ивановича и гадал; за что к нему прикипела такая странная кличка? Мужик, как мужик теперь. Дела провёртывает… Марк Аврелий – не еврей ли? Вроде на еврея обликом не похож, а толк в жизни знает. Глаза как-то не по нашему скроены… А, может, и еврей? Чёрт его знает! Хваткий уж очень!

Пока Назаров решал о национальной принадлежности своего хозяина, тот уже раскладывал на скамейке несколько банок баварского пива и пакетик солёных орешков:

– Ты не будешь, слава Богу, или будешь – не дай Бог? – показывая своё дружеское расположение, припомнил он ходячую лагерную поговорку.

Кирилл расстегнул колечко, выбросил излишки пены на землю и поднял банку, показывая, что он пьёт за такого щедрого хозяина.

Карамба согласительно кивнул в ответ, похрустел пакетиком, вскрыл его и протянул Кириллу.

Ну, что сказать о настоящем пиве, когда пиво говорит само за себя?! Да ещё в неимоверную жару. Да ещё с орешками. Да ледяное!.. Сам бы пил, да кто даст?

Новый патрон Назарова тоже был человек не гордый.

– Зови меня – Константин, а, можно, просто – Иваныч! Мы с одного поля колоски. Нам бы навозцу поболе, да дождичка по четвергам. Тогда и с урожаем будем. Ты как?

– Да и я – так же! – неопредёленно ответил Назаров, не уловив – куда клонит старый уркаган.

Карамба молча прихлебнул малый глоток из банки:

– Мне про тебя дружок твой Колосицын, Серый тот, кое-что прозвонил, – Карамба нарочито переврал фамилию Сергея, – мне догадливые люди ни к чему, а вот умные – в кайф. Каждый в жизни должен получать не по закону. Какие у нас законы? Фуфло одно в Думе сидит! Жизнь должна быть устроена по понятиям. Ты работаешь – я плачу наличманом. Ты платишь – я на тебя горбачусь. Никакого гнилого либерализма! Всё по расчёту. Так, Кирюша?

– Так или не так, мы перетакивать не будем. Я – за! Кто – против? Против – никого нет! Так и отметим в протоколе! – созорничал слегка захмелевший от крутого пива Назаров.

– Ты вот что: ты на волгоградскую дорогу больше не показывайся. Завтра мы тебя направим на пензенскую трассу. Там и клиентов хватит, и дорога подальше от чужих глаз, да и менты – все свои ребята. Пока резина в цене, договаривайся на партию, можно со скидкой. Ничего, мы в убытке не будем! Главное – оборот! Деньги – товар. Товар – деньги! Ты своего Маркса ещё в хедере проходил. Да, а ты не еврей? – посмеиваясь, спросил почему-то он. – Моя Циля тоже в России еврейкой была, пока в Израиль не отчалила. А там русской себя называет. И жалуется теперь. Пишет, что там кругом одни евреи. Поговорить не с кем. Ты не стесняйся, пей. Орешки кушай! Папаня добрый!

Кирилл, опоражнивая банку, внутренне изумлялся: почему это вдруг его хозяин, матёрый калач, с ним такой разговорчивый. Вроде как за одной партой сидели.

Наверное, все, кто общался с представителями теневого бизнеса (а какой бизнес, если он легальный?!) замечали, что эти люди, в отличие от чиновников, ведут себя предельно просто. Ничего от официоза. Хлопанье по плечу – обычное дело. Братки!

И в этом тоже есть психологический расчёт на уровне безусловного рефлекса. Мол, я такой же, как и ты – пахарь. Перепахиваю свою борозду. Настрой паруса по ветру, и они тебя сами понесут навстречу удаче. Всё по-честному! Всё – хоккей!

Нет на свете человека более коммуникабельного и общительного, чем бывший зек, сидевший за мошенничество. Профессия обязывает. Срока обычно дают небольшие, а люди они умные, вот и тянет на разговор. Времени много, спешить некуда. Считай, болезнь у них такая. Ну, как силикоз у шахтёра.

И Константина Ивановича Шитова сделала простецким парнем ранняя нетрудовая жизнь. В лагере поневоле психоаналитиком станешь. Там, или тебя лечат, или ты кого-нибудь лечишь. Без этого нельзя.

Между отсидками – ты весь в делах, крутишься волчком, там точный расчёт нужен, наживка добрая. А в тюрьме и расслабиться можно: «динамо крутить», «лепить горбатого к стенке», «гнать фуфло», то есть сочинять биографию, байки травить. И «братанам» на пользу, и квалификацию не потеряешь.

Там, как в том анекдоте: «или ты чёрта съешь, или чёрт тебя съест. Если ты чёрта съешь – хорошо, а если чёрт тебя съест, тогда милок, ищи выход, тот, единственный, через задний проход».

Поплавок хоть маленький, а не тонет. Правда, дерьмо, тоже не тонет, но это другой случай.

Земля существует, пока она вертится. Крутись, сынок! Одна кура-дура от себя отгребает. Глянь-кось, рука в локте куда гнётся? То-то! А ты говоришь…

– Кирюша, – положил ладонь на плечо Назарову старый тюремный обыватель, – главное – не суетись под клиентом, не базлай! Пока резина в ходу, мы будем бабки делать. Потом, я тебя ещё куда-нибудь посерьёзнее пристрою. Ты чего не пьёшь-то? Пиво кончилось? Так я тебя коньячком прибалую. Хочешь?

На этот раз Назаров от дармовой выпивки отказался, сославшись на свои дела.

Обговорили завтрашний день. Никакого базара! Работать на интерес, а интерес – это деньги, бабло, как теперь принято выражаться в правительственных кругах.

– Ну, тогда держи краба!

– Держи!

Ударили по рукам. Ладонь у Шитова сухая, жёсткая, цепкая, точно как клешня у краба.

Назаров закрыл за собой калитку с двойственным чувством: с одной стороны получил работу и первые деньги здесь и сейчас, а с другой, горький, как от избыточного пива, осадок, что вот так вынужден жить по Дарвину, приспосабливаться к изменяющейся каждый день обстановке, наступать на собственную совесть, которую потом не отстираешь.

Но, если копнуть поглубже, то ведь всё бытие от сотворения мира – адаптация. Динозавры, уж какие громилы, а заартачились, гордые были. Ау! Где они теперь?

Сопоставив динозавров с тараканами, которые и теперь благоденствуют, Кирилл тут же повеселел. Напряжение от безденежья спало, лицо разгладилось, и он потянулся за сигаретой, забыв, что курево у него кончилось ещё там, на дороге. Пальцы нащупали в кармане мятый листок, который он хотел выбросить, да увидел кривые цифры телефонного номера и четыре буквы под ними – Галя.

Давно он с женским полом не встречался. Всё заботы, круговерть чёртова! О здоровье некогда подумать, напряжение снять, поиграться. Мужик ведь! Природой положено!

Хотя жизнь непоколебимого холостяка, вопреки устоявшемуся мнению, скушна и однообразна.

Привыкшего к нерегулярности женского общения, его, холостяка, как это не покажется парадоксальным, даже вопросы секса и всё, что связано с этим проявлением человеческой деятельности, заботят меньше, чем, скажем, женатого человека. Какие заботы? Увидел, – снял в кабаке, в клубе, на улице, да мало ли где снял ищущую того же женщину, привёл к себе, посетил сам, отстрелялся и – будь здоров! Никаких тебе проблем!

Только в тяжёлых рассветах наплывает иногда холодной тварью, раздувая резонаторы тоски, горькое чувство одиночества. Завозится в груди вместе с похмельной тошнотой. И станет омерзительна лежащая рядом чужая женщина с мятой грудью, ещё вчера столь желанная и необходимая. И ты, предотвращая затяжную, обязательную утреннюю «разминку», сунув сигарету в зубы, цинично хлопаешь по мягкой, остывшей за ночь, ягодице своей случайной подруги. Перебираешься под душ скоблить себя с остервенением жёсткой мочалкой, всем своим существом понимая, что так жить нельзя, и что такое – в последний раз.

Но «последний раз» повторяется снова и снова, и уже – не выпрыгнуть, из этого чёртова круга.

Давно, давно бы пора остановить круговерть беличьего колеса: Галя, Валя, Лала, Оля, Леля, Ляля, Аля…