Текст книги "Не взывай к справедливости Господа"

8

Строительная контора, возведённая в ранг фирмы Шитовым Константином Ивановичем, Карамбой, принципиально ничем не отличалась от массовых при советской власти СМУ.

Есть заказ, под этот заказ отпущены деньги – и вперёд!

Снова, как тогда: «плоское – катай, круглое – таскай, а, что не поддаётся – ломиком!»

Кириллу эта работа была знакома с самой ранней юности, и теперь он вписался в своё место, как крылатое слово в строчку.

Центр Тамбова очищался от исторической старины. Новым постсоветским гражданам смело идущим по капиталистическому пути на запад, русская культура, как укор, как соринка в глазу, мешала видеть монетарные перспективы состоявшихся проходимцев. Ибо, кто же глотал, сколько проглотит, по попустительству Ельцина лакомые куски своей страны? Глотал и не подавился! То-то!

Русскими их назвать трудно.

В центральной части города в ночное время почему-то участились пожары. То проводка не выдерживала напряжения, то старики стали забывчивы и газовые плитки не отключали на ночь.

Старые купеческие дома горели, как солома.

Уцелевшим на краю города, на неудобиях, скороспело возводились коробки без внутренней отделки и туда в принудительно-согласованном порядке переселялись коренные жители.

Город украшался. На место резных наличников ставились комолые пластиковые обрамления на высоких окнах.

Банки, коммерческие фирмы, развлекательные центры глушили раскидистые сады оставшихся до следующего пожара частных участков.

Всё путём!

Карамба входил во вкус. Принимал подряд и дольщиков. Недаром же его строительная контора носила имя «Социальная инициатива».

Назаров получал хорошие деньги, но в доле с хозяином не был. И вообще, все финансовые вопросы решались только самим Шитовым и его главным бухгалтером Свирским Самсоном Львовичем, человеком тёмных кровей и такого же тёмного прошлого.

Что с того, что ты не в доле? Работаешь на Карамбу, значит соучастник.

Когда Кирилл стал догадываться, куда уходят деньги дольщиков вместо того, чтобы их вкладывать в производство, у него постепенно созрела мысль покинуть, хотя и хлебное, но совсем ненадёжное место.

Прямо заявить об этом Шитову он не решался. Он знал, что вход сюда – рубль, а выход – два.

Как-то, возмущённые долгим, затяжным строительством дольщики, ещё до конца не ведавшие, что их попросту, как теперь говорят, кинули, пришли с протестными выступлениями в контору.

Карамба сразу же послал объясняться с ними исполнительного директора, правда, на всякий случай, выделив ему для прикрытия двух стражей порядка.

Особо подготовленный руководитель инициативной группы дольщиков попытался ознакомиться с финансовыми документами фирмы, на что Карамба, улыбаясь, широким жестом пригласил его в бухгалтерию, откуда через некоторое время тот был выведен в наручниках, как пытавшийся продать сотруднице пакетик героина.

Такой был предусмотрительный Константин Иванович, вот и оказался, как нельзя, кстати, ещё один милиционер в конторе, прибывший для решения проблем охраны.

Назаров объяснял неспокойным гражданам, что объекты будут подготовлены к сдаче на следующий год, и им, конечно, волноваться не стоит. У Шитова всё схвачено. Как только завезут облицовочный кирпич, так снова пойдёт работа.

Действительно, продолжению строительства как раз и мешали: нехватка цемента и полное отсутствие красного облицовочного кирпича, который должен был поставлять завод в Старом Осколе.

Карамба самолично ездил на тот завод и что-то там решал. А когда приехал, то все работы приостановил до неопределённого времени.

– А мне, что делать? – Кирилл явно был раздосадован на приостановку строительства очередного дома дольщиков. Дом небольшой, всего на восемьдесят квартир, и к первым морозам его можно было бы уже подключать к инженерным сетям.

– А тебе, – глубокомысленно сказал Карамба, – получить в кассе отпускные и гулять на просторах родины! А, может путёвочку в Таиланд сделать? К массажисткам. А? Я могу!

– Ну, в отпуск, так в отпуск! А в Таиланд – не! Не полечу! Там хорошо, но мне туда не надо! Косоглазье сексу хоть и не помеха, но русские бабы – куда лучше!

– Ну, иди, иди! Получай бабки, и – катись колбаской! Когда надо будет – позову!

Тамбов город маленький. Присмотришься с одного конца, другой конец – вот он!

Подвижек в строительстве восьмидесяти квартирного дома, как не было, так и нет.

Вот уже гуляет по городу лето. Гуляет по городу и Назаров.

От Шитова ни звонка, ни оклика никакого.

Зашёл как-то Кирилл в контору, а там тишина такая, что сразу же, как Ванька-встанька, в дверях появился охранник, правда, заспанный до того, что на лице от кулака вмятина выпаялась.

– Ну, спи! Спи дальше! Извини, что разбудил!

Повернулся исполнительный директор и, тихо закрыв за собой дверь, вышел из душного помещения на улицу.

Самый разгар работы, а тут и конь не валялся. Хотел, было, Назаров пойти к Шитову с вопросами, а потом махнул рукой – погуляю ещё!

Тамбов город маленький. Вдоль и поперёк изгулял его Кирилл Семенович Назаров. Истоптал тротуарную, выложенную по новой моде плитку набережной тиховейной реки Цны. Попил холодного пивка. Покупался на рукотворном море – тамбовском водохранилище, пока ещё не зацветшем сине-зелёной водяной плесенью. А дальше что? В его возрасте без дела нельзя. Сам себе противен станешь. Лялька Айзенберг снова в Москву укатила. Теперь на молодёжном канале ТНТ щебечет. Хоть Лялька к сексу с ним была равнодушна, но всё-таки какое-то разнообразие в холостяцкую жизнь вносила.

Нотариальная Галя, составитель разнообразных крючкотворных юридических бумаг, за лысого паучка-маклера в замужество ушла, как в омут нырнула.

Однажды пошёл оформлять бумаги по работе фирмы Шитова, так эта Галочка, теперь строгая Галина Петровна. В чёрном блузоне без легкомысленных вырезов и строчек, она, кроме зевоты, никаких желаний у Кирилла не вызвала. Всё на Вы да на Вы величает: «Вы, Кирилл Семёнович, здесь запятую пропустили, а здесь скобочку забыли закрыть, а вот тут буквица строчная! Надо повнимательней юридические документы составлять. Приходите, я Вас на следующий месяц запишу».

«Тьфу, лахудра чёртова! Вроде никогда с ним не оттягивалась!» – Кирилл, швырнув дверь от себя, ушёл ни с чем.

Нагулялся Назаров вволю, и пришла ему мысль самому отправиться на Белгородчину в Старый Оскол, узнать о выполнении заявок на красный облицовочный кирпич, что был заложен в проекте на строительство дома.

Своей машиной он так и не обзавёлся – прошлые кредиты под квартиру в банк выплачивал, а теперь вот снова какие-то заморочки у Карамбы! Надо клубок распутать. А то, глядишь, подставным окажешься…

Автобусное сообщение, теперь хорошее. Добрался, правда, с пересадкой в Воронеже, до Старого Оскола.

Городок районного масштаба, но чистенький, ухоженный, каких всегда не достаёт в глубинке. Хороший город! И завод кирпичный тоже ничего себе! Оборудование сплошь новое. Производительность высокая. Вся складская территория в красных пирамидках, упакованных в высокопрочный полиэтилен. Кирпич к кирпичику. Всё честь по чести. Директор, наверное, хозяин ушлый. Всё подобрано до крошки. Ничего лишнего. Печи обжига гудят как гигантские пчёлы. Доброе, доброе производство! Здесь строительного материала на несколько небоскрёбов наберётся… Как же так, ведь Карамба заявлял, что завод, де, перестраивается под новую технологию, и теперь кирпич более дешёвого по цене и лучшего качества поступит только после Нового Года – надо спросить в плановом отделе: почему при таком затоваривании складской территории материал, согласно заказа, до сих пор не поступил на фирму «Строительная инициатива»? Может бумаги затерялись в конторских «главбухах»? Непорядок!

В пустынном помещении администрации завода стояла обеденная тишина, хотя был самый разгар рабочего дня. Только в плановом отделе кто-то резко разговаривал по телефону, нажимая на слово – «оплатить!».

Там на Кирилла посмотрели, как на зачумлённого алкогольной несдержанностью:

– Мущина, – сказала ему престарелая кокетка с густой помадой на скуповатых губах, – мущина, вы что, с печи обжига свалились? Мы сидим второй квартал без зарплаты! В отделе маркетинга все ушли в неоплаченный отпуск. Реализации никакой, один бартер! Вот и меняем шило на мыло, кирпич – на что придётся! Вчера партию галош полученных по бартеру отправили в Киргизию. Ждём перевода на оплату мазута для печей. Вам по безналичному расчёту хоть сейчас отгрузим, а за наличные – весь завод берите с потрохами! Всё шутите! Дама обидчиво поджала губы и отвернулась к засиженному летним летучим народцем окну.

На громкий разговор в дверь заглянул сам директор:

– Какие проблемы? – спросил он у растерявшегося Назарова.

Тот объяснил ему цель своего вояжа к ним на завод:

– Кирпич нужен до зарезу! Стройка стоит! Заявку на отгрузку подали ещё три месяца назад. И счёт оплатили. А стройматериал не получен…

– Какой счёт? От кого? – выговорил директор с заметной одышкой, уплотнённого жизнью человека. – Зоя Алексеевна, посмотрите бумаги!

– А чего смотреть? К нам никакой заявки от «Строительной инициативы» не поступало. Если бы заявка была, мы бы ещё сами за свой счёт кирпич отгрузили. Нет никакой заявки, и поступления денег нет! Директор вопросительно посмотрел на Кирилла, но взгляд его встретил только спину незадачливого заказчика.

Всё стало на свои места! Абсолютно всё! Полный абзац! Карамба играет в опасную игру с народом. Прокуратура разберется, в чём состоит успех бизнеса мошенника-депутата!

Но, вспомнив про нашу незлобивую, нелюбопытную прокуратуру и про депутатское кресло бывшего цыганка, Кирилл Назаров впал в угрюмое беспокойство: он, как исполнительный директор, должен полностью отвечать за финансовую часть своей строительной конторы. Попробуй, объясни, проявившей вдруг пристальный интерес тамбовской прокуратуре к его личности.

А, что этот интерес к нему будет пристальный, он знал точно.

Шитов, тот не вызовет у правовых органов никаких вопросов: депутат, человек государственный, занятый по-горло, ну, не усмотрел за своим алчным исполнительным директором. Понадеялся…

Во бля, вляпался! Бежать, если повезёт, из этой конторы на просторы Родины! Бежать!

Как в таких случаях расправляются с «вице-председателями» подобных контор, Кирилл Семенович знал не понаслышке.

Судебные тяжбы не давали результатов только тогда, когда под расследование попадал человек с денежным мешком в зубах. Тогда – всё! Тогда применялась безответственная статья, нецелевого использования финансов: фирма объявлялась банкротом, и государство в лице внешнего управляющего за счёт бюджета вытягивало предприятие в рабочий режим.

И всё снова шло по кругу.

У Назарова Кирилла Семеновича руки не были смазаны мёдом, деньги к ладоням не прилипали. Физиология такая, особая…

Что с него взять – «совок», однако!

Из новой личностной формации советского человека надо вытравлять по капле. Тот, запах наживы на дух не принимает. Нос воротит, гад! Всё высокое ему подавай! А выше головы не поднимешься! Все через анальное отверстие испражняются, а ему, совку, лирику подавай!

«Засудят! Наверняка, засудят!» – паниковал Назаров, возвращаясь на старом, разболтанном русскими дорогами, автобусе.

До Тамбова прямого рейса не было. Только опять через Воронеж. Хороший город, чистый, зелени много, воздуха много.

Оглядывается Кирилл на дома высотные, на улицы широкие, на людей спешащих по делам своим, вздыхает от зависти. Тамбов – тоже хорош, – уютный, по-сельски обжитый, но размах не тот, не городской…

До его автобуса на Тамбов, оставалось ещё около трёх часов, и Кирилл от вокзала повернул на гулкий Московский проспект совершенно бесцельно, только чтобы размять от долгого сидения ноги.

Невзначай очутился возле магазина «Пиранья», где под стеклом витрин и на стенах находилось бесчисленное рыбацкое «счастье». Для успешной рыбалки здесь было всё: от махоньких проволочных крючочков до современных эхолотов, для определения удачливых мест рыбного царства, и спутниковых навигаторов – «не скроешься от нас, – мы – Глонас».

Глава четвёртая

1

Потолкался, посмотрел на яркие, замысловатые спортивные и охотничьи причиндалы, смутился от вопросительного взгляда бойкой девицы за прилавком, и так, на всякий случай, купил катушку с леской и несколько маленьких занозистых крючков – большой рыбы в тамбовской реке Цна не водилось, а на плотвичку и карасика такие крючки – в самый раз.

Как известно, запас карман не трёт, всё равно две-три недели придётся слоняться по Тамбову, который в такую жару душен и невыносим. Куда лучше сидеть на бережку, в тенёчке, сторожа поклёвку.

Улов – коту облизнуться, да удовольствие немалое.

Всякие саквояжи и пакеты Кирилл терпеть не мог. И теперь сунул эти рыболовные снасти прямо в карман.

Едва он нашёл своё место в автобусе, как тот, коротко просигналив, тронулся в путь.

В салоне густо пахло нагретой резиной и пластиком.

Повесить куртку некуда, и Кирилл, расстегнув её, развалился в кресле у окна.

За окном ничего интересного не было, он, откинув высокую спинку кресла, с наслаждением вытянул ноги и прикрыл глаза с намерением хорошо выспаться. За шесть часов дороги он успеет это сделать.

В проходе ещё толпились пассажиры, громко разговаривали между собой, задвигали вещи, вздыхали, кашляли – обычная дорожная толчея, когда автобус переполнен, но Кирилл уже спал.

Откинутая ветром занавеска больно хлестнула его по лицу и он, досадливо морщась, открыл глаза – «Надо же! Вздремнуть успел!»

Автобус, ласково урча двигателем, уже давно вынырнул из городских объятий и катил по широкой, ровной, не совсем привычной для России дороге с односторонним многорядовым движением. Автобан, да и только!

Мимо пролетали бетонные эстакады дорожных развязок, козырьки нарядных кафе, заправочных станций европейского сервиса: всё это говорило о близости большого города, но распахнутый лесной заслон уже показывал, что Воронеж остался позади, а впереди только дрожащее в летнем мареве асфальтное полотно магистрали.

Кирилл осмотрелся и с удивлением обнаружил, что рядом с ним, деликатно примостившись на краешек кресла, сидела простоволосая маленькая, сухонькая женщина с короткой причёской, не по-сельски стриженых воздушных волос, седых и тоненьких, как осенние паутинки.

Хотя соседка одета была в простенький серый жилет поверх наглухо застёгнутой кофточки и такого же цвета, как жилет, юбку, и сидела как-то бочком, назвать её бабушкой или панибратски мамашей, было никак нельзя. Язык не повернулся бы. Неуловимые черты старой интеллигентки не позволяли это сделать. Такие лица теперь встречаются всё реже и реже – бывшие врачи, учителя, библиотекари, прожившие всю свою жизнь в тревожных размышлениях, чтениях учёных книг, в постоянных нравственных сомнениях правоты своего дела, поступка.

В обликах таких стариков нет самодовольства, вздорности, старческого брюзжания, лишь стеснительность в движениях, в каждом взгляде отцветших глаз…

Кирилл, смущённый неизвестно чем, подобрал ноги, выпрямился, как провинившийся школьник за партой под взглядом учительницы, и отодвинулся поближе к окну, показывая жестом на освободившееся пространство.

Женщина кивком головы поблагодарила его и, тяжело передвинув от прохода себе под ноги две сумки из клеёного, коричневого дерматина, которые уже лет двадцать назад вышли из моды, уселась немного поудобнее.

По всему было видно, что она возвращается из города домой с покупками где, наверное, не совсем расторопные местные предприниматели ещё не успели освоить деревенский рынок.

– Что же вы так нагрузились? – Кирилл Назаров показал взглядом на сумки. – Себя не жалеете!

– Что поделаешь, молодой человек? Живём, как можем. А можем и того хуже. У нас в сельмаге свободно стоят только водка да стиральный порошок. Хлеб привозят с перебоями. Так что приходиться кататься за продуктами в столицу чернозёмного края, как теперь говорят. Воронеж всё-таки! Там дешевле купишь и качественнее…

Кирилл согласился с ней, услужливо переставив сумки на свою сторону, чтобы женщине было удобнее сидеть.

– Да нет! Что вы? Спасибо! Мне скоро выходить… Извините, пожалуйста! У меня к вам огромная просьба – помочь на остановке с моим багажом. Проходы узкие, не пройти никак…

– Конечно, конечно! О чём разговор? – с радостной готовностью откликнулся Кирилл, и сам удивился своей поспешности.

Впереди, сквозь зелень деревьев просматривались крыши сельских строений, и автобус стал заворачивать в ту сторону, съезжая с магистральной трассы.

Вот уже распахнулась улица, широкая и длинная с добротными постройками из белого кирпича, говорящими о достатке и прочности бытия.

Село, вытянутое в одну линию по обе стороны дороги, казалось бесконечным.

Но вот показался памятник, похожий на старинный верстовой столб – высокая четырёхугольная пирамида из ракушечника с жестяным скачущим конём в навершии.

Соседка попросила шофёра остановиться и стала прилаживать на плечо, уже перевязанные бичевой сумки.

Кирилл спешно подхватил их и пошёл вслед за женщиной из салона.

– Спасибо, спасибо! Я сама! – женщина попыталась взять сумки из рук услужливого попутчика, но Кирилл уже спрыгнул на землю.

Пока он прилаживал соседке на худенькое плечо поклажу, пока она его признательно благодарила, придержав за рукав, автобус бесшумно тронулся под горку.

Шофёр конечно подумал, что женщина вышла на остановке с родственником, нажал на газ и рванул вперёд настолько быстро, что ни крики Кирилла, ни машущие руки женщины, не могли остановить автобус.

Водитель, сосредоточившись на дороге, конечно, их не видел.

Назаров в растерянности опустил руки. Хорошо ещё, что он без вещей! Вот он, весь тут! А то бы пришлось возвращаться снова на автовокзал, ожидая с возвратным рейсом своё добро.

Он стоял, озадаченный таким оборотом дела, и машинально потянулся за сигаретой.

Женщина, сокрушенно охая, опустила сумки на землю, и снова придерживая Кирилла за рукав, стала горячо извиняться за свою нерасторопность.

– Да вы-то тут причём? – успокаивал он расстроившуюся женщину. – Я сам виноват, что не предупредил шофёра!

– Нет, молодой человек, это я такая неловкая! Могла бы и сама со своим добром управиться. Как же теперь быть? Вас дома, небось, ждут. Да и на работу опоздаете…

Назарову стыдно было признаться, что дома его никто не ждёт, да и вообще, кому он нужен кроме самого себя!

Тем не менее, успокоил женщину, сказав, что он в отпуске и спешить ему некуда. А одну ночь, да в летнее время, он может где-нибудь легко переждать.

Женщина обрадовалась:

– По поводу ночлега – не беспокойтесь! Я живу одна. И места в доме вполне достаточно. Пойдёмте ко мне! Всё равно попутного транспорта уже не будет. А у меня хорошо, тихо… Я живу в парке, Дон рядышком. Вода у нас чистая, лёгкая, без химии. Вон ведь жара, какая! Охолонитесь. Я ужин сготовлю! Вечер, а солнце так и не унимается! – захлопотала она виновато.

Воздух действительно стоял сухой и жёсткий, окунуться в прохладную воду сейчас было бы немыслимым удовольствием, и он, подумав, что не бывает худа без добра, подхватил сумки, весело перекинул их через плечо:

– Ну, что ж! Пошли, куда идём!

И Кирилл повернул в сторону парка, вслед за обрадованной старушкой.

Парк густо зеленел за огородами и простирался на всё обозримое пространство.

После удушливого запаха разогретого битума дороги, в парке стояла спокойная прохлада летнего дня. Воздух необычайно чист и лёгок. Кирилл извиняюще посмотрел на попутчицу и выбросил недокуренную сигарету в лопухи.

Парк рассекала на две части широкая просека. Было видно, что аллея прорублена совсем недавно. Справа и слева от дороги лежали ещё не сгнившие деревья, рогатясь почерневшими ветвями.

В дармовых дровах село, очевидно, не нуждалось.

Ещё на дороге Кирилл заметил, как по палисадникам на невысоких опорах тянулась газовая труба – долгожданная радость каждого сельского жителя. На русскую зиму не то, чтобы дров, а и угля не напасешься, а здесь – повернул кран и – вот она, голубая жар-птица! Жарь, парь, пироги пеки!

Дорога вдоль просеки была посыпана мелким красным песочком. Обочь, на железных горбатых столбах висели фонари. Правда, провода к ним были почему-то оборваны. Но всё равно просека напоминала аллею городского сада, не хватало только музыки да ларьков с пивом и мороженым.

Было видно, что местная администрация, используя энтузиастов, пыталась окультурить парк, да раздумала. Зачем сельскому жителю эти аллеи? Он так за день набегается по вольному воздуху, что – дыши – не хочу! А козы, которые облюбовали парк, погуляют и так, без городских удобств – пиво не пьют. А мороженое им кто даст?

Назаров крутил головой, с удивлением рассматривая редкие для этой местности деревья: стояли в своём несгибаемом хладнокровии высоченные кедры с кустистыми иголками на ветках, причудливо изгибались, завязываясь узлами, красноствольные уссурийские сосны, столетние лиственницы в светло-зелёном бархате, раскидистые дубы и серебристые тополя, усеянные сплошь многоэтажными грачиными гнёздами с подтёками побелки, словно по деревьям прошёлся пьяной кистью весёлый маляр. Широколистный американский клён соседствовал с русской липой, ещё не отцветшей, с густым запахом медового настоя. Веретенообразный можжевельник источал умиротворяющий ладан, кипарисы, туя и ещё что-то такое, чему не найдёшь названия.

Наверняка этот барский парк на берегу Дона был гордостью своего ушедшего хозяина, оставившего потомкам память того времени. Невероятно далёкого и сказочного.

Нечаянные попутчики шли молча, думая каждый о своём. Женщина о тягостном бремени надвинувшейся так незаметно старости, Кирилл о предстоящем ночлеге: «Ну, ладно, старушенция чистенькая, аккуратная, небось, со свиньями не положит. Схожу, искупаюсь на Дон, отосплюсь на трезвую голову, а завтра с утречка успею домой. Ничего, всё развлечение! Да и места здесь райские…»

Назаров всегда любил неожиданные повороты, – новые знакомства, люди, местность, где ещё ни ступала его нога.

Одним словом до всего любопытен был этот Назаров.

Аллея неожиданно открыла короткую улицу на два порядка с одноэтажными домами-близнецами из силикатного кирпича стандартной постройки.

Каждый дом был на два хозяина, добротный, ещё не потерявший своей свежести, с верандами из вагонки, выкрашенными в одинаковый голубой цвет, выгоревший на солнце до небесного.

Такие дома строили в недавнем прошлом в крупных хозяйствах для местной интеллигенции и специалистов среднего звена.

Дома ставили обособлено от села, в живописных местах, зачастую с полными или частичными удобствами, что являлось, конечно, великим благом для сельского жителя.

Возле одного такого строения, женщина остановилась, открыла калитку в палисадник, где густо ветвилась уже отцветшая сирень: там, где недавно свисали пахучие гроздья соцветий, теперь топорщились на тонких плодоножках маленькие зелёные ягодки, если можно так назвать жгуче-горькие зёрнышки.

– Вот мы и дома! – сказала женщина, оборачиваясь к Назарову. – Ну и подвела же я вас! Дела, небось, ждут? А вы вот со мной провожаетесь. Проходите! Что же теперь делать? Я сейчас поесть сготовлю… Гость – всегда гость!

Кирилл ничего не ответил, только пожал плечами и прошёл к веранде, снял с плеча сумки. Поставил их у порога, раздумывая, – проходить или не проходить в дом.

На веранде было чисто, уютно.

При виде своей хозяйки с табурета спрыгнул, мяукнув, котёнок, выгнул спину, потянулся и сразу же пошёл не к гостю, – что это ещё за человек такой? Потёрся о ногу Кирилла и успокоенный прошмыгнул в палисадник к заинтересовавшим его огуречным грядкам.

– Схожу, посмотрю на Дон! – сказал Кирилл женщине, снимая куртку. – Жарко! Может, искупаюсь…

– А почему же не охолонуть! Лето ведь. Я Вам сейчас и полотенце вынесу – и ушла в сумеречную прохладу дома.

Но Кирилл, не решаясь обременять женщину, положил куртку на табурет, где перед этим сидел котёнок, и направился к реке, изгиб которой был виден отсюда и слепил глаза солнечными бликами по воде.

Могучая река, вбирая в себя силу русской земли и солнца, несла свою мощь достойно и неторопливо.

С берега к Дону спускалась лестница из бракованных бетонных маршей, доставленных сюда когда-то по случаю. В некоторых местах марши были сколоты, и сквозь сетку обнажённой арматуры пучками выбивалась сочная, густая трава.

Внизу под берегом плескалась ребятня, забавляясь шатучей лодкой-плоскодонкой.

Бетонная лестница уходила прямо в воду, и Кирилл быстро выпроставшись из одежды, сразу же вошёл в ласковые объятья реки. Хорошо! Вода плотно упиралась ему в грудь, обволакивала его, затягивая на середину Дона, и он, поднырнув под мальчишек, ушёл глубоко в воду, вынырнул уже за лодкой, и ласточкой понёсся на другой берег.

Но сколько бы он не махал руками, берег – вот он! – всё никак не приближался.

Пловец почти уже выдохся, а дотянул только до середины, хотя Кирилл плавал неплохо. Умерив свой порыв, он перестал бороться с рекой, плыл теперь медленно и расчётливо. Добравшись до другого берега, он, цепляясь за кусты лозняка росшего прямо из воды, выполз на сушу и долго отдыхал, прежде чем пуститься в обратный путь. Дорога назад была гораздо труднее.

Когда Кирилл вышел на берег, отряхивая с ладоней воду, его уже пошатывало.

Натянув джинсы и завязав узлом на животе рубаху, он, беззаботно посвистывая, стал подниматься по ступеням вверх, – ночлег и предстоящие с ним хлопоты его перестали волновать.

На светлой веранде его ждал ужин.

Кругляши молодой, отварной картошки ещё исходили паром, зелёные крокодильчики огурцов, метёлки лука и свежего укропа, хлеб, нарезанный тонкими ломтиками, соль в деревянной, расписной коробке – всё это красовалось на столе, покрытом клеёнкой в крупную голубую клетку.

Недавно вымытые полы ещё отдавали влагой, отчего на веранде стоял запах дождя и луговых опят.

Кирилл всем своим существом почувствовал деревенский уклад жизни, совсем, как в том далёком его детстве.

Хозяйка всплеснула руками:

– Ай, яй-яй! Что же Вы ушли без полотенца? Брюки намочили… Кушать-то, небось, ой, как хочется!

– Да не откажусь! – Кирилл пододвинул к столу табурет и сел, оглядываясь. – С чего бы начать?

– Можно я вам настоечку предложу? – нерешительно спросила хозяйка.

– Предложите-предложите! – Гость в ожидании сложил руки на животе.

Женщина достала из холодильника невесть как сохранившийся пузатенький старомодный графинчик с высокой притёртой стеклянной пробкой и поставила перед Кириллом.

В графинчике на дне перекатывались шарики можжевеловых чешуйчатых ягод.

Гость удовлетворительно хмыкнул и посмотрел на хозяйку:

– В одиночку как-то не с руки, привычки нет, может, и вы со мной?

Пожилая женщина улыбнулась и поставила перед Кириллом две крохотные рюмочки на тонких ножках:

– Ну, только с извинительной целью, чтобы вам не было неловко. А, как вас зовут, молодой человек? Ведь мы с вами, к моему стыду, так и не познакомились…

Смущённый Назаров назвал своё имя и вопросительно посмотрел на женщину.

– Павлиной Сергеевной, когда-то звали меня ученики… А Вы можете называть тётей Полей. Какая я теперь Павлина? Курица старая! – женщина потихоньку, в кулак, засмеялась.

– Ну, тогда за знакомство! – Кирилл налил рюмку и протянул женщине, потом налил себе.

Можжевеловая водка была хороша! Холодна, как родниковая вода, и крепка, как утренний морозец.

Кирилл, проголодавшись на вольном воздухе, с большим удовольствием стал есть, похрустывая огурчиками, втирая в соль белые продолговатые завязи луковиц с зелёными косицами, замахивая в рот душистые веточки укропа.

Павлина Сергеевна улыбчиво, по-свойски поглядывала на случайного гостя, крепкого мужика, ещё не утратившего ребячьей свежести и лёгкого озорства. Было видно, что человек он порядочный, обиды никакой не сделает, и старая женщина, успокоенная и радостная неожиданным общением, только вытирала платочком кончики губ, вспоминая что-то своё, далёкое…

Гостю тоже, видать, было хорошо и уютно на этой чистенькой веранде, за этим столом с деревенским ужином. И он, тоже успокоенный, вспоминал своё, тоже далёкое – канувшего в неизвестность отца, которого он смутно, но помнил, мать, бабушку в белом платочке в горошек, молодую картошку с зелёным луком и огурчиками на такой же веранде, но в другом месте и в другом времени.

Вечером, они с Павлиной Сергеевной, теперь уже тётей Полей, сидели на лавочке перед домом, и Кирилл Семёнович Назаров, глядя на затухающее позднее небо, рассказывал о себе; весёлые и горькие случаи жизни, и старая умная женщина поддакивала ему, доверительно улыбалась и покачивала седенькой головой.

Назаров не стал стеснять свою хозяйку и согласился спать во дворе, в маленьком сарайчике, где для него Павлина Сергеевна разложила низкую раскладушку и застелила её чистой простынёй поверх ватного, стёганого одеяла.

Постель была готова, и теперь они с тётей Полей сидели, любуясь угасающим днём, и мирно беседовали, как близкие родственники.

– Тётя Поля, а почему вы одна живёте? – предварительно извинившись за своё любопытство, спросил Кирилл.

– Как одна? Вон – целое село со мною рядом! Да и ты вот сидишь здесь, – незаметно перешла на «ты» женщина. – Сосед Миша через стенку живёт. Наведывается часто. Он шофёром работает в районной администрации. Починит что, когда надо. Человеку одному нельзя. Не на кладбище обитаю. Одиночество – грех большой. Я хоть и атеисткой была, а, кто в то время не был безбожником? А теперь вот иконку повесила в переднем углу. С Богом живу.

– Да я не в этом смысле. Родственники где? Дети?

– Детей у меня много было. За полвека работы в школе для меня всё село – дети!

– Ну, а сын, или дочь?.. Ваши дети, Павлина Сергеевна? – назвал он её теперь снова почему-то по имени-отчеству.

– Мои дети, они вот где! – Павлина Сергеевна приложила две сухонькие ладошки к сердцу, – они все там остались. Как война началась, с войной всё и кончилось. Ты ведь вот тоже один. Любовь, как река, в неё два раза не войдёшь. А родственники все там, – она посмотрела на защемлённую полоску света на горизонте, как будто щёлочка под дверью осталась, и тихо вздохнула. – Ну, ты посиди. Посиди, если хочешь. А я спать пойду. Пора мне. Я тебе на столе молока оставила. Парного. Соседка Марья принесла. Попей перед сном. Глядишь, – хороший сон приснится.