Текст книги "Последний рейс «Фултона»"

Лагутин

Вечером седьмого июля возле здания Рыбинской Чрезвычайной комиссии нерешительно остановилась девушка – веснушчатая, круглолицая, на плечи накинут узорчатый платок, под ним белая кофта с пыжами. Подошла босиком, высокие черные башмаки держала в руке. Только у самого подъезда, оглядевшись по сторонам, обулась, повязала платок на голову и открыла тяжелую дверь.

– Мне к самому главному! – заявила она, войдя в комнату, где за столом, у телефона, сидел парень с наганом на поясе и ел что-то из котелка. Молодой, рыжеватый, с жидкими усиками под вздернутым носом, он с интересом осмотрел девушку и отложил ложку. «Должно быть, из деревни, – определил он. – Им, деревенским, всегда самого главного подавай».

– А может, я и есть самый главный?

Девушка рассердилась:

– Некогда мне лясы точить! Давай начальника!

Дежурный чека строго свел к переносице выгоревшие брови:

– Сначала объясни, по какому вопросу.

– Разговаривать только с главным буду, – упрямо, повторила девушка.

Дверь открылась, в комнату шагнул высокий плечистый военный в гимнастерке, перепоясанной широким ремнем, с деревянной колодкой маузера на боку, пересохшие губы крепко сжаты. Это был начальник особого отряда Лагутин.

– От Кустова ничего? – спросил он.

– Пока нет! – вскочил дежурный, подальше отодвинул котелок и ложку.

– Да ты сиди, сиди. – Лагутин подошел к бачку с водой, залпом выпил кружку, вторую и только после этого заметил девушку, смотревшую на него с надеждой.

– Михаил Иванович! Поговорите с этой вот… – кивнул на нее дежурный, все так же стоя навытяжку.

– А что случилось?

– А кто ее знает! Так глазами меня жгла – чуть спички в кармане не вспыхнули. Может, телок убежал, может, милок.

Девушка от негодования побледнела, а веснушки засияли по всему лицу, будто и не июль сейчас, а весна в самом разгаре.

– Ты откуда такая… золотистая? – невольно улыбнулся Лагутин, ободряюще взглянув на девушку.

– Из Покровки я! Мне очень секретное надо сказать!

– Говори.

– А ты – самый главный?

– Заладила одно – самого главного ей подавай, – желчно вставил дежурный.

Начальник особого отряда серьезно объяснил девушке:

– Самый главный в Ярославль уехал, офицеры там мятеж подняли против советской власти.

– Я потому и прибежала… – не договорив, девушка с опаской покосилась на дежурного. – Мне наедине надо.

– Плохи твои дела, Семенов, не доверяют тебе девушки. Так в холостяках и останешься, – шутливо произнес Лагутин, но взгляд, который он бросил на посетительницу, был острый и внимательный. – Ну, если очень секретное, пошли в кабинет, – сказал он, пропуская ее вперед.

В кабинете начальника особого отряда, где, кроме стола с телефоном, сейфа и карты губернии, ничего не было, девушка оглянулась, плотно ли закрыта дверь, и прошептала чуть слышно:

– У нас в Покровке банда. Хотят на артиллерийские склады напасть.

– Как ты узнала? – Лагутин сел за стол, показал девушке на стул возле сейфа.

– Они у нас в доме остановились. Дед послал меня в подпол за самогоном, а там щели, все слышно.

– Так это тебя к нам, значит, дед направил?

Девушка стянула с головы платок и ответила не сразу, разглядывая узоры на нем:

– Ждите, направит… Он спит и видит, когда большевиков спихнут.

Лагутин внимательно и настороженно посмотрел на девушку, спросил, живы ли у нее родители. Она вздохнула, ответила привычно:

– Отец на германском фронте убитый, а мать от тифу умерла…

– Как же ты против деда? Узнает – выгонит из дома.

– А и пусть! Дед и тетка меня вместо батрачки держат, наломалась я на них…

О том, что после неудачи пятого июля контрреволюция в Рыбинске попытается еще раз поднять мятеж, в уездной чека уже знали – в одну из пятерок подпольной организации удалось внедрить своего агента. Надо было ждать новых сведений. И вот это сообщение. Не провокация ли?

Получив известие о мятеже в Ярославле, Кустов, начальник уездной чека, с отрядом в полторы сотни человек отправился на выручку ярославцам. Теперь каждый боец был на счету, каждая винтовка и пулемет. Не задумала ли местная контрреволюция выманить из города еще один отряд чекистов, чтобы легче захватить Рыбинск?

Девушка была одета просто, но во все крепкое, незаношенное. Вот только руки у нее, заметил Лагутин, были натруженные – потрескавшаяся кожа, черствые бугорки мозолей. Так и представлялось, как эти руки зимой, в черной проруби, полощут белье.

Спросил, сколько бандитов в доме.

– В нашем – двенадцать. А еще у соседа прячутся. Сколько их там – не знаю и врать не буду.

Надо было немедленно принимать решение. Глаза у девчонки испуганные, искренние, а главное – эти натруженные руки. Одно сдерживало Лагутина – о выступлении в ближайшие часы ничего не сообщал агент чека. Но начальник особого отряда догадывался, что после поражения пятого июля мятежники будут действовать хитрей и осторожней. И вдвойне осторожней надо было быть чекистам.

Поэтому, оттягивая время, чтобы собраться с мыслями и принять единственно верное решение, Лагутин поинтересовался:

– Как звать-то тебя, золотистая?

– Варя… Варя Буркина.

Девушка, видимо, догадалась о сомнениях Лагутина и смущенно добавила:

– Ты, товарищ начальник, если мне не веришь – спроси про меня у Игната из нашей деревни. Он теперь у вас в чека служит.

– Ухажер, что ли? – вспомнил Лагутин серьезного высокого парня, недавно принятого в особый отряд.

Девушка покраснела до ушей, потупила голову и прямо не ответила:

– Теперь он другую найдет, городскую… Ты у него спроси, товарищ начальник. Он про меня плохого не скажет.

– Не могу я у него спросить, Варя.

– Что с ним?! – вскинула она светло-карие, словно из янтаря, глаза.

– Он сейчас те самые артиллерийские склады охраняет.

Девушка нервно смяла платок на коленях.

– Он там, может, уже под пулями…

Только теперь, увидев, как она взволнована, начальник особого отряда окончательно поверил девушке. Спросил, надевая фуражку:

– Тебя не хватятся, не начнут искать?

– Дед меня, как эти пришли, два дня в доме держал, а сегодня сам к подружке отправил семечки лузгать…

– Поможешь нам? Не испугаешься?

– Все сделаю, товарищ начальник. Только солдат побольше возьмите. У бандитов и пулемет с лентами есть, и винтовок много.

– Постараемся взять их не числом, а хитростью.

Лагутин уже собрался выходить из кабинета, когда раздался телефонный звонок. Вернулся к столу, рывком снял трубку. Варя видела, с каким тревожным вниманием он выслушал то, что ему сказали.

– Ясно. Будь осторожен. Мы будем вовремя, – кончил он разговор.

Не доезжая Покровки, оставили грузовик на лесной дороге, пошли пешком. Лагутин торопился, но почему такая спешка – никто в отряде не знал. Лишь Варя, ставшая случайным свидетелем телефонного разговора, догадывалась: в Рыбинске с часу на час что-то должно случиться.

В деревню вошли уже в сумерках, притаились у глухого забора, за которым стоял дом Буркиных. В окнах горел тусклый керосиновый свет. В соседней избе, где тоже были бандиты, окна темные, слепые.

– Вызовешь деда из дома, будто его сосед кличет, – сказал Лагутин девушке.

Быстро перекрестившись, Варя отворила калитку и медленно направилась к дому. Скрипнули ступени крыльца, хлопнула дверь. На конце деревни лениво, спросонья, тявкнула собака. Тучи плотно затянули небо и словно легли на горбатые деревенские крыши и придавили их своей тяжестью и чернотой. За день нагретая земля остывала, густая трава у забора пропитывалась холодной росой.

Прильнув к забору, Лагутин сжимал рукоять взведенного маузера. Рядом – Семенов, с дежурства напросившийся в отряд, другие чекисты. Всего – десять человек.

Опять хлопнула дверь, скрипнуло крыльцо, послышался недовольный тягучий голос:

– На кой ляд я Николаю потребовался? Сам прийти не мог?

Варя молча шла впереди деда, зябко кутаясь в платок. Старик шлепал опорками, обутыми на босу ногу, ворчал. Только закрыл за собой калитку – Лагутин приставил к его спине ствол маузера:

– Вечер добрый, Буркин. Еще гостей примешь? Хорошо заплатим, не просчитаешься.

Старик икнул от страха, осторожно повернулся. Разглядев в темноте человека с маузером, людей с винтовками, испуганно и жалобно протянул:

– Кто вы такие?

– Мы из чека, – сказал коротко Лагутин.

Буркин хотел перекреститься – и не смог поднять ослабевшей руки. Чуть слышно выдавил из себя:

– Что вам надобно? Пожалейте старика немощного, отпустите душу на покаяние.

– Вызови из дома главного. Вздумаешь предупредить – вдарим по твоей избе из пушки, вон она стоит, – кивнул Лагутин в темноту.

Прищурившись, Буркин покосился туда, ничего не разглядел, но поверил, согласился:

– Только не стреляйте, все сделаю… А что сказать?

– Скажи, в соседний дом зовут, прибыл связной из города.

Старик почесал грудь под расстегнутым воротом рубахи, повернулся к Варе:

– Кормил, поил тебя, а ты родного деда на смерть толкаешь. Креста на тебе нет, тварь неблагодарная, – растягивая слова, с угрозой произнес он.

– Иди, иди, деда, – насмешливо сказала девушка. – Стрельнут из пушки – всему хозяйству конец.

Шаркая опорками, Буркин побрел к дому. Чекисты настороженно следили за ним, Лагутин приказал Варе спрятаться за сруб колодца – дощатый забор от пулеметной очереди не защитит.

На крыльце Буркин затоптался, высморкался, рукавом вытер нос и скрылся за дверью. В окнах все так же тускло желтел неровный керосиновый свет, на занавесках редко двигались неясные тени.

На крыльцо вышел грузный мужчина в накинутой на плечи шинели, чиркнул спичкой, прикурил. Спустился с крыльца. В тишине было слышно, как неприятно поскрипывают тяжелые сапоги.

Бросились на него втроем и не сразу смогли скрутить руки, сунуть в рот кляп: бандит размахивал кулаками, пинал чекистов сапожищами. Повалили его на землю, набросили на голову шинель. Только после этого он присмирел, лишь иногда вздрагивал всем телом и глухо постанывал из-под шинели.

На крыльце появился Буркин – оставаться в доме с бандитами побоялся.

Отдышавшись, Лагутин пятерых чекистов послал в соседний дом, предупредил, чтобы действовали без шума. Потом сказал Буркину:

– А ты с нами пойдешь.

– Ради бога – в доме не стреляйте! – взмолился тот.

Лагутин молча подтолкнул его к крыльцу.

Следом за хозяином трое чекистов вошли в большую прокуренную комнату с иконами в углу. С низкого потолка свисала на железном крюке керосиновая лампа, под ней – неуклюжий квадратный стол, за которым шестеро мужчин играли в карты, притупляя перед боем нервное напряжение. Угрюмо и настороженно посмотрели на вошедших.

– Это к господину Зелинскому, – с угодливой торопливостью объяснил им Буркин. – Он приказал здесь обождать, сам у соседа с господами офицерами разговаривает.

– Много болтаешь, старик, – оборвал его бородатый офицер с жирной, в складках, шеей. Угадав старшего, спросил у Лагутина: – Из Рыбинска?

Тот кивнул, тщательно вытер ноги об рогожу у порога.

– Как там?

– Пока тихо.

– Есть новости из Ярославля?

Лагутин пожал плечами, устало опустился на табуретку у самых дверей. Его уверенное поведение успокоило бородатого. Он кинул карту на стол, объявил:

– Ставлю на мизер, прапорщик…

Игра продолжалась. Фитиль в лампе коптил, но офицеры в азарте не замечали этого.

Один чекист прошел в дальний угол, сел на лавку под образами. Другой, словно бы наблюдая игру, притулился за столом.

В банке целый ворох денег: безликие желтые керенки, затертые думские ассигнации, роскошно отпечатанные тысячные «катеньки», золотые десятки с профилем последнего царя.

Лагутин разглядел под лавкой сложенные винтовки и цинковые ящики с патронами. Из соседней комнаты доносился храп, тяжелое сонное дыхание.

Выждав время, Лагутин вынул из колодки маузер, шагнул к столу:

– Руки вверх! Дом окружен! Ни с места!

Чекисты выхватили револьверы, нацелили их на игроков. Рассыпав карты, бородатый схватился за кобуру. Лагутин наотмашь ударил его маузером по голове. Тот ткнулся в стол. Увидев, как на карты течет кровь, остальные подняли руки. За печью скороговоркой бормотал молитвы хозяин дома.

Обезоружили и повязали тех, что спали. В соседнем доме тоже обошлось без выстрелов, бандитов взяли сонными. Ходики на стене показывали одиннадцатый час. Время еще было, Лагутин решил допросить Зелинского, его ввели в избу. Увидев обезоруженных офицеров, он выругался.

Лагутин прикрутил фитиль в лампе, спросил, какое задание было поставлено перед отрядом.

– Вешать большевиков! – огрызнулся Зелинский, выкатив глаза и задыхаясь от злобы.

– А точней?

– Точней отвечать не буду. Не успеешь, комиссар, в Рыбинск вернуться, как на телеграфном столбе будешь висеть.

– На «Арттрину» надеешься?

Разинув рот, словно брошенная на горячую сковороду рыбина, Зелинский еще раз выругался, дернул связанными руками.

Перед самым выездом в Покровку Лагутину позвонил агент чека, внедрившийся в контрреволюционную организацию, сообщил, что назначено новое выступление, сбор их пятерки – в «Арттрине». Однако Лагутин понимал: в городе, вероятно, будут действовать несколько отрядов заговорщиков.

Но допрос Зелинского больше ничего не дал, офицеры тоже ничего не сказали. Тогда в соседнюю комнату Лагутин вызвал Буркина. Того била дрожь, руки то теребили рубаху, то подтягивали штаны.

– Слышал, о чем говорили офицеры?

– Ничего я не знаю, гражданин начальник, ей-богу! – мелко закрестился хозяин. – Изба у меня большая, вот они ко мне и заявились. А я завсегда за советску власть.

– Эх, Буркин, Буркин. Придется и тебя арестовать.

Морщинистое лицо мужика перекосилось:

– За что?! – опустился он на лавку.

– Бандитов пригрел, вот за что.

– Господь с тобой, господин комиссар! На кого же я хозяйство оставлю? Никак нельзя меня арестовывать, господин товарищ, ведь всё хозяйство растащут.

– Да, своим-то горбом нажитое – и псу под хвост, – вроде бы сочувствуя, сказал Лагутин.

Буркин укоризненно покачал головой, прогнусавил, чуть не пустив слезу:

– Вот ведь сам понимаешь, а в тюрьму запрятать хочешь.

– Так ведь служба, – развел руками Лагутин.

Слушавшая этот разговор Варя посоветовала:

– А ты, деда, чем лазаря петь, вспомни, о чем Зелинский давеча говорил, когда к нему из Рыбинска этот бородатый вернулся. Вы меня еще на улицу выгнали.

– Кыш, Варька, ужо будет тебе! – не сдержал злобы Буркин.

– Варю пальцем тронешь – под землей найду! – пообещал Лагутин.

Хозяин сделал постное лицо:

– Да разве ж мы звери какие.

В окно ударил свет фонарей – к дому подъехал грузовик. Больше нельзя было терять ни минуты.

– Не хочешь, Буркин, говорить, собирайся!

Старик, как подхлестнутый, вскочил с лавки, поддернул штаны:

– Вспомнил, гражданин начальник! Бородатый Зелинскому передал, что штаб у них в Коммерческом училище будет, ругал шибко какого-то латыша, который станет вокзал брать. Не верю, сказал, выкрестам, все равно продадут. Больше я, ей-богу, ничего не слышал. Начали они говорить, что в Рыбинск ихний самый главный приехал, Борис Викторович, но тут Зелинский меня прогнал.

В уездной чека уже знали: один из организаторов мятежа в Ярославле – бывший военный министр Временного правительства Савинков. «Неужели к нам пожаловал?» – подумал Лагутин.

Прежде чем сесть в кабину, начальник особого отряда подозвал Варю:

– Крепко ты нам помогла. Увижу Игната – обязательно расскажу, какая ты храбрая. Узнает – на городских и смотреть не будет.

– Только бы жив остался, – смутилась девушка.

Рассекая фарами темноту, «форд» с чекистами спешил к Рыбинску, где вот-вот должен был вспыхнуть мятеж.

Но этот мятеж, еще не начавшись, был уже обречен…

Разгром

Как же получилось, что рыбинская организация «Союза защиты Родины и свободы» в четыреста человек была разгромлена в считанные часы?

Грузовик с чекистами подъехал к зданию биржи, заскрежетал тормозами. Лагутин выскочил из кабины, махнул водителю, чтобы ехал дальше, сам вбежал на третий этаж, где заседал Военный штаб города.

Коротко сообщив об аресте офицеров в Покровке, сказал членам штаба:

– В общих чертах план заговорщиков нам известен. Начало выступления – в три часа утра.

Словно по команде, все посмотрели на массивные напольные часы в углу комнаты – в темном деревянном футляре, с потускневшим, размером с поднос, медным циферблатом.

Была половина двенадцатого, а тяжелый маятник за стеклянной дверцей неумолимо отстукивал секунды, минуты.

Лагутин тоже взглянул на часы, продолжил:

– Не трудно догадаться, что главная цель мятежников – артиллерийские и пороховые склады.

– Пусть только сунутся! – резко проговорил председатель полкового комитета, коренастый, в новенькой гимнастерке под ремнем. – Досыта свинцом накормим, один раз уже угостили.

– Склады мы отстоим, – согласился Лагутин. – Но мятежники наверняка попробуют захватить центр города…

Близоруко прищурясь, секретарь укома Варкин сквозь толстые стекла очков строго посмотрел на Лагутина:

– Этого нельзя допустить. Что предлагает чека?

– Блокировать известные нам места сборища заговорщиков – «Арттрину», Коммерческое училище и вокзал…

Военный штаб тут же распределил силы. «Арттрину» взяли на себя чекисты. Латышские стрелки должны были отстоять Красные казармы и – вместе с железнодорожниками – вокзал. Красногвардейцы заводов «Феникс» и «Рено» перекрывали улицы в центр города – Мологскую, Мышкинскую и Крестовую.

К Коммерческому училищу штаб решил послать красногвардейцев из молодежной организации имени Третьего Интернационала. Их командиру, высокому чернявому парню в рабочей тужурке, Лагутин наказал:

– Дам тебе, Иван, чекиста в помощь. Разведайте сначала, что делается возле училища, где офицерье собирается, чтобы всем отрядом на пулеметы не напороться.

– Тут мамаша одного нашего красногвардейца прибегала, товарищ Лагутин. Уговаривала к тетке в деревню уехать…

– Вроде бы не время по гостям разъезжать.

– Вчера она стирала белье на даче фабриканта Бойкова, слышала: сын хозяина, бывший подпоручик, говорил отцу, что сегодня, в воскресенье, как только откроется переправа, к ним на дачу будут прибывать гости из-за Волги.

– Ну-ну, – заинтересовался Лагутин.

– Хозяйский сынок страшно злой был, грозился всех городских большевиков на одну баржу загнать – и на дно. Вот мамаша и взбулгачилась…

Было ясно, каких гостей ждали на даче Бойковых: за Волгой, в деревнях и селах, скрывалось немало офицеров, ждавших своего часа.

На дачу послали взвод латышских стрелков, но заговорщиков там уже не было – осторожный Савинков перевел отряд в другое место, ближе к Мыркинским казармам.

На разведку к Коммерческому училищу вместе с Иваном отправился молодой чекист Семенов. Скинув гимнастерку, он остался в тельняшке, разыгрывал из себя пьяного матроса – всю дорогу ругался, падал, бранил боцмана, который каждый день заставляет его чистить гальюн. Иван, как мог, подыгрывал чекисту, изображал подвыпившего мастерового – сцена для Рыбинска обычная, прохожие не обращали на них внимания.

Выделывая ногами кренделя, дошли до Коммерческого училища, свернули на Васильевскую, потом на Мышкинскую. Видели, как несколько мужчин скрылись за дверью училища.

Возле сада у старообрядческой церкви сели на скамейку. Мимо, четко вдавливая в пыль сапоги, прошагали трое. Несмотря на душный вечер – в брезентовых плащах. Руки в карманах, глаза злые, настороженные.

Семенов по-пьяному закуражился:

– Все, Ванька, дальше не пойду, хоть на куски режь… Оставь меня, дрыхнуть буду.

Красногвардеец заплетающимся языком принялся его уговаривать:

– Без тебя я не пойду. Что Катьке скажем, а?

Когда эти трое тоже скрылись в Коммерческом училище, Семенов шепнул:

– Как на вечеринку, гады, собираются. Надо срочно сообщить в чека. Прыгай в сад, напрямик пойдем.

Они быстро перемахнули через металлическую ограду, затаились, услышав шаги на улице. К училищу прошли сразу пятеро, двое несли продолговатый ящик, – видимо, разобранный пулемет.

Вдруг из-за дерева донесся осторожный голос:

– Как там, господа, спокойно?

Оглянувшись, увидели за деревьями людей с винтовками.

– Все идет по плану, ждите сигнала, – первым нашелся Семенов, потом – на ухо красногвардейцу: – Вот влипли! И здесь офицерье… Надо уходить, пока не раскусили. Сигай назад.

– А ты?

– Я следом. Если что – задержу.

– Давай вместе.

– Делай, что говорю! – рассердился Семенов.

Красногвардеец метнулся к ограде, вскочил на кирпичный цоколь, обеими руками ухватился за металлическую перекладину.

Сзади кто-то удивленно вскрикнул:

– Господа! Это чужие!

– Поймать! – властно приказал другой.

Из-за деревьев выбежали двое, бросились к ограде.

– Прыгай! – вскочив на ноги, приказал чекист Ивану.

Пригнувшись, перекинул одного нападавшего через себя. Тот взвыл, ударившись головой о кирпичный цоколь. Второй остановился, выхватил револьвер.

– Прапорщик! Не стрелять! Услышат! – раздался у него за спиной испуганный голос.

Это предупреждение спасло Семенова – он перемахнул ограду следом за красногвардейцем.

На улице в эту минуту никого не было, кинулись к церкви Спаса. На углу церковной ограды застыли, услышав чьи-то голоса. Сквозь ветви акации увидели, как из церкви вышли двое: отец Никодим и дородный мужчина в низко надвинутом на глаза картузе, безуспешно старавшийся свести на шепот хриплый бас:

– Вам, батюшка, лучше домой. Мы на колокольню пулемет втащим, стрельба будет.

– У комиссаров, сын мой, пулеметы тоже есть. И пушки. Начнут стрелять по Божьему храму – иконы в алтаре повредят. Вы уж как-нибудь поосторожней, явите милость.

– Постараемся, батюшка. Мы с этой красной сволочью живо управимся, только начать.

– Чем только кончится? Темна вода во облацех, – вздохнув, глубокомысленно сказал священник. – Ну, да благослови вас Господь.

– А ключики от церкви, батюшка, мне отдайте.

Звякнула связка ключей.

– Пожалуйста, сын мой. Был бы помоложе – сам бы по христопродавцам из пулемета, внес бы свою лепту.

– Ничего, батюшка. Мы с ними за все ваши обиды расквитаемся сполна. Слушайте колокол, как зазвоним – конец советской власти.

– Дай-то бог, дай-то бог! – перекрестился священник, засеменил через улицу, полами рясы подметая пыль с булыжной мостовой.

Мужчина в картузе, оглядевшись по сторонам, закрыл за собой дверь, лязгнул ключ в скважине.

В темно-синем небе вяло помаргивали звезды, в окнах гасли последние огни. Затихли шуршащие шаги священника.

Посмотрев вслед ему, Семенов сплюнул, сказал вполголоса:

– Вот так отец Никодим! Вот так смиренный пастырь!

В уездчека готовились к отпору мятежникам: чистили ветошью винтовки и револьверы, распихивали по карманам патроны, заливали воду в кожуха «максимов». Лагутин по телефону связывался со штабами красногвардейских отрядов.

Выслушав разведчиков, похвалил их:

– Молодцы! Теперь картина более-менее ясная. Поднимай, Иван, свой отряд. Сначала снимите пулемет с колокольни – в тылу его оставлять нельзя. Попробуйте проникнуть в церковь хитростью: постучитесь, скажите, отец Никодим послал. Поскольку он с ними заодно, может, и пройдет номер. Потом без шума берите этих, в саду, и окружайте училище. На штурм очертя голову не бросаться, ждите подкреплений. Ясно?

– Ясно! – нетерпеливо поднялся парень.

– Смотри у меня! – погрозил Лагутин пальцем, сказал Семенову: – С ним пойдешь. Если что не так сделаете – с обоих спрошу.

Чекистский отряд незаметно обложил «Арттрину» со всех сторон. Лагутин и еще семеро чекистов с пулеметом затаились во дворе дома напротив. За час, подсчитали, в артель вошло больше двадцати человек. Вот-вот заговорщики должны были появиться на улице. Этого момента и ждал Лагутин.

И тут, словно дробь по железу, рассыпались выстрелы на окраине города – это к Мыркинским казармам подошел отряд Савинкова и Бусыгина, о котором в уездной чека не знали.

Дверь «Арттрины» распахнулась настежь. На улицу, с винтовками наперевес, начали выбегать «трудящиеся интеллигенты», защелкали затворами.

– Огонь! – скомандовал Лагутин.

Подкошенные пулеметной очередью, несколько заговорщиков упали. Трое, пригнувшись, бросились вдоль улицы. Остальные, растерявшись в первое мгновение, кинулись назад, в «Арттрину», из темных окон захлопали ответные выстрелы.

– Не высовываться! – закричал Лагутин. – Лежать!

Чекисты недоумевали: надо атаковать, пока мятежники не пришли в себя, а командир почему-то медлит.

Однако тут же убедились – предостережение прозвучало вовремя: со второго этажа по чекистам ударил пулемет «льюис», пули зацокали по булыжнику, зашлепали в штукатурку стен, со свистом пробивали дощатый забор.

Одно было неясно – чего ждет Лагутин?

А он ждал, когда пулемет заглохнет, верил, что агент чека, находящийся сейчас в «Арттрине», сделает все возможное, чтобы оборвать пулеметный огонь.

И «льюис» замолк, сделав всего несколько очередей. В наступившей следом за этим тишине чекисты слышали, как из окна, из которого торчало тупое дуло пулемета, что-то звонко ударилось о булыжную мостовую, а в самой «Арттрине» один за другим раздалось семь револьверных выстрелов.

Лагутин первым выскочил на улицу, за ним остальные чекисты. Через дверь, через выбитые окна стремительно ворвались в артель. Мятежники растерялись, сбились в угол комнаты. Кто-то из них закричал в темноте:

– Не стреляйте!.. Сдаемся!.. – и первым бросил винтовку на пол, вскинул руки над головой.

Лагутин по лестнице бросился на второй этаж. У окна, из которого высовывался «льюис», стоял заведующий «Арттриной» капитан Дулов, с дикими, налитыми кровью глазами, в руке зажат револьвер. На полу лежал убитый им агент чека, выбросивший замок от пулемета в окно. Разъяренный Дулов выпустил в чекиста весь барабан.

Лагутин поднял маузер, прицелился офицеру в голову… и, пересилив себя, сказал подоспевшим чекистам:

– Взять! Революционным судом будем судить мерзавца.

Отправив «трудящихся интеллигентов» в уездчека, Лагутин повел отряд на помощь молодым красногвардейцам. За квартал до Коммерческого училища отряд Ивана попал под прицельный пулеметный огонь из окон. Еще немного – и разгоряченные боем ребята бросились бы под самые очереди. Лагутин с трудом остановил их.

Пока шла перестрелка, послал чекиста к Красным казармам, где размещались латышские стрелки. Они подкатили к церкви Воздвиженья трехдюймовое орудие, выстрелили по училищу шрапнелью, среди мятежников началась паника.

Чекисты и красногвардейцы ворвались в училище, рассыпались по этажам. Но мятежников уже не было – бежали через окна, глядевшие на пустырь, через черный ход.

Посланных наперерез красногвардейцев во главе с Семеновым офицеры забросали гранатами. Когда Лагутин подбежал к молодому чекисту, тот еще был жив, тельняшку заливала кровь, спекшиеся губы прошептали через силу:

– Не ругайте Ивана, товарищ командир. Я виноват, с меня спрашивайте…

В пять часов утра Лагутин на грузовике приехал на вокзал. К этому времени латышские стрелки уже разбили отряд предателя Яна Бреде, но сам он успел скрыться.

Позвонили со станции Волга, командир красных стрелков передал трубку Лагутину. Голос дежурного по станции звучал взволнованно:

– Пришел эшелон с беженцами, уполномоченный требует немедленной отправки в Рыбинск.

– Ну и отправляйте, – сердито сказал Лагутин. – Мятеж в городе подавлен.

– С кем я разговариваю? – спросил дежурный.

Начальник особого отряда назвал себя.

– Не похож этот уполномоченный на беженца, товарищ Лагутин. Машинист паровоза тоже считает – дело нечистое…

Слова дежурного насторожили Лагутина:

– Любым способом хоть на час задержите состав!

– Они меня к стенке поставят! И машиниста впридачу!

– Отцепите паровоз и отправьте его сюда будто бы для ремонта.

– Попробуем, – неуверенно произнес дежурный, повесил трубку.

Паровоз прибыл через полчаса, Лагутин переговорил с машинистом, седоусым стариком с темным, будто закопченным, лицом.

– После Бологого чуть ли не на каждой станции эти «беженцы» подсаживались, – торопливо рассказывал машинист. – Очень много их в Харине село. Одного я узнал – сынок тамошнего купца Щеглова, из офицеров будет. А за главного у них – полковник Зыков. Своими ушами слышал на остановке, как его Щеглов назвал…

Рассказ машиниста окончательно убедил Лагутина, что вместе с беженцами к Рыбинску на помощь мятежникам движется отряд офицеров. Договорившись с машинистом, отправил паровоз обратно.

В городе все еще раздавались редкие пулеметные и винтовочные выстрелы. У Скомороховой горы вслед убегающим заговорщикам снова ударила шрапнелью трехдюймовка.

К вокзалу стянули чекистов, латышских стрелков. Освободили от посторонних зал ожидания.

Ровно в шесть часов утра к первому пути подошел состав. Высунувшись из окна паровоза, машинист махнул фуражкой – все в порядке, «беженцы» в вагонах.

Только эшелон остановился – из дверей вокзала, из багажной камеры, из привокзального сквера выбежали вооруженные участники засады, быстро задвинули двери вагонов, заперли их на задвижки.

У последнего вагона раздались револьверные выстрелы, крики. Лагутин бросился туда, видел, как человек в галифе и черном пиджаке нараспашку, оттолкнув красноармейцев, понесся, перепрыгивая через рельсы, наперерез проходящему мимо станции поезду, успел проскочить перед самым паровозом.

Лагутин, присев, безуспешно пытался из маузера попасть ему в ноги. Пули звенькали о металл, взвизгивали под вагонами и отскакивали в сторону.

Когда товарняк промчался, взвихрив угольную пыль и мусор, мужчины уже не было – на полном ходу поезда он сумел вскочить на подножку вагона.

От подбежавшего машиниста Лагутин узнал – это был полковник Зыков, выдававший себя за уполномоченного.

Пассажиров из вагонов пропускали через строй, с проверкой документов. Выявили около сотни офицеров, со всей округи прибывших на помощь рыбинским заговорщикам.

Под лавками, на верхних полках вагонов валялись револьверы, патроны к ним, разорванные в клочки документы, выстриженные из визитных карточек треугольники с буквами О и К – пароль для связи савинковского «Союза защиты Родины и свободы».

К полудню мятеж в Рыбинске подавили полностью. Из города удалось вырваться немногим. Почти без потерь скрылся только один отряд – тот, в котором был Савинков…