Текст книги "Последний рейс «Фултона»"

Перхуров

Как только красноармейцы под руководством военкома Громова отбили мост через Волгу, Перхуров понял: теперь на помощь союзников надеяться нечего, без моста они к Ярославлю не сунутся, а значит, мятеж обречен.

«Главноначальствующий» был человеком жестоким и непреклонным. Уже дважды его представляли к генеральскому званию – сначала при государе императоре, потом при Временном правительстве. В обоих случаях продвижению по службе помешали революции – сначала Февральская, потом Октябрьская. И ненависть к большевикам целиком завладела несостоявшимся генералом.

Мятеж провалился, и сейчас «главноначальствующий» думал только о том, как сохранить жизнь для дальнейшей борьбы, когда на тебя смотрят сотни глаз, когда с твоим именем связана сама идея мятежа. Сложить оружие он не мог – этого ему бы не простили ни свои, русские контрреволюционеры, ни союзники.

Из гимназии Корсунской штаб Северной Добровольческой армии перебрался в здание Городского банка. Кассовое помещение на втором этаже напоминало крытый базар. Сюда офицеры стащили из складов и магазинов бочки с селедкой и черной икрой, ящики с колбасой и табаком, мешки с сахаром и картошкой. Здесь же ворохами валялась гражданская одежда, куски мануфактуры, груды мужской и женской обуви.

В одной из подвальных комнат поставили бочку со спиртом. Для поднятия духа офицеры штаба спускались сюда сначала поодиночке, потом целыми компаниями, некоторые вылезали из подвала «на бровях».

Перхуров занял кабинет управляющего банком, но тут артиллерийский снаряд угодил в стену на уровне второго этажа, и если бы не был на излете, то протаранил бы все главные отделы штаба. И Перхуров из кабинета управляющего перебрался в его квартиру на нижнем этаже.

То, что в подвалах штаба хранятся миллионы, не давало покоя ни рядовым мятежникам, ни самому «главноначальствующему». Уже несколько раз Перхуров пытался получить от управляющего ключи от сейфов – то под предлогом эвакуации банка в более надежное место, то под видом заботы о безопасности банковских работников, то якобы для проведения ревизии членами городской думы.

Но управляющий, сухонький старичок в золотых очках на кончике бледного носа, оказался крепким орешком. На все эти попытки отвечал одинаково, что «вручит» ключи от сейфов только представителям «законного российского правительства».

Старик явно хитрил, оттягивал время до возвращения красных. От одного вида управляющего рука у полковника тянулась к кобуре. «Не создавать же ради этого облезлого козла правительство? – думал он. – Дело волокитное, не успеешь портфели распределить, как красные войдут в город. А силой действовать опасно – все поймут, что восстание обречено и законного российского правительства не видать, как своих ушей. Хитро придумал, старый черт! Но ничего, не отдал деньги все сразу – отдашь по частям».

И Перхуров написал приказ выдать два с половиной миллиона рублей на «внутренние нужды» – выплату денежного пособия офицерам Северной Добровольческой армии. А чтобы управляющий опять не вздумал водить за нос и перечить, за деньгами послал начальника контрразведки, которого побаивались даже члены штаба.

В большом кожаном бауле Сурепов принес эти деньги в кабинет «главноначальствующего». Тяжело отдуваясь, сел в кресло, поставил баул в ногах, грязным фуляровым платком вытер пот со лба.

Перхурову такое бесцеремонное поведение начальника контрразведки не понравилось:

– Порядков не знаете?! Деньги под расписку надо сдать начальнику интендантской службы. Какого дьявола вы таскаетесь с ними?

Вытянувшись к Перхурову всем своим коротким и грузным телом, Сурепов сказал вполголоса:

– А стоит ли, Александр Петрович, швырять деньги на пьянку господам офицерам? Этим миллионам, – начальник контрразведки сапогом постучал по баулу, – можно найти более достойное применение.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Перхуров.

– Наши людские и огневые ресурсы истощаются – у красных растут день ото дня. Союзников после потерн моста сюда никаким калачом не заманишь. Так что победа будет явно не за нами, мы – в мышеловке.

Перхуров вскочил с места, обеими руками уперся в стол:

– За такие речи по законам военного времени я могу вас расстрелять!

– Можете, но зачем, Александр Петрович? – Глазом не моргнул Сурепов, откинулся на спинку кресла.

Трудно предположить, чем бы закончился этот разговор, если бы в эту минуту начальник контрразведки не сказал фразу, которая как нельзя лучше отражала мысли самого «главноначальствующего»:

– Сейчас надо думать о том, как продолжить борьбу с большевиками после падения города. На эти деньги, – Сурепов опять постучал сапогом по баулу, – можно поднять еще один мятеж, более успешный.

Перхуров медленно, словно бы через силу, опустился в кресло и вымолвил тихо, уже без угрозы в голосе:

– Говорите яснее, полковник.

Сурепов уловил перемену в поведении «главноначальствующего» и выложил без обиняков:

– Надо уходить из города, Александр Петрович.

– Каким образом?

– Есть один путь – Волгой. Пароход я уже приглядел.

Перхуров пробарабанил тяжелыми пальцами по краешку стола, уставился Сурепову в глаза:

– Одним пароходом всех участников восстания не вывезешь. Или вы намерены снарядить целую флотилию? – добавил он с иронией.

Начальник контрразведки выдержал пронизывающий взгляд Перхурова и сказал рассудительно, не торопясь:

– С собой нужно взять человек пятьдесят, не больше. Лишние люди – только обуза.

– А как эту операцию объяснить оставшимся? – Рука на столе сжалась в кулак, на загорелой коже выступили синие вены.

– Как попытку прорвать кольцо окружения ударом с тыла, – не сразу выдавил из себя Сурепов.

Перхуров задумался, прошелся по кабинету, остановился у карты Ярославля с пригородами. Начальник контрразведки едва заметно усмехнулся у него за спиной – он уже догадывался, что сейчас скажет «главноначальствующий».

– Мы не можем оставить на произвол судьбы защитников города. Надо любой ценой хотя бы в одном месте с тыла прорвать линию фронта и вывести наших людей из-под огня красной артиллерии.

– С этой задачей может справиться только очень опытный офицер. Например, вы, Александр Петрович, – убежденно произнес Сурепов и, понизив голос: – Я готов сопровождать вас в качестве заместителя.

Они прекрасно поняли друг друга, но продолжали играть роль благородных спасителей.

– Вопрос о командире отряда и его заместителе будет решать Военный совет, – твердо заявил Перхуров. – Разработкой этой операции займусь я сам.

– А как быть с деньгами?

– Пусть пока будут у меня, – решил «главноначальствующий».

Сурепов уже взялся за дверную ручку, когда Перхуров предупредил его:

– Этот разговор, полковник, должен остаться между нами.

– Разумеется, Александр Петрович, – искренне заверил его начальник контрразведки.

Прошел день, другой. Перхуров медлил, откладывал задуманное совещание Военного совета. Может, все еще надеялся на чудо.

И тут в городе появился штабс-капитан Бусыгин, доложил о событиях в Рыбинске, об отряде в усадьбе, а самое главное – о последнем наказе Савинкова: если положение безвыходное, то немедленно уходить в Казань.

Перхуров понял: решительный час настал, штабс-капитана послала к нему сама судьба. И он тут же приказал созвать членов Военного совета.

Собрались не все – одни были на позициях, другие уже погибли под обстрелом, третьи пропали неизвестно куда. Меньшевик Савинов потел от волнения, нервно облизывал мокрые губы. Эсер Лаптев поглядывал на всех с презрением, но левая щека его, выдавая взвинченное состояние, то и дело подергивалась. Актриса Барановская, с темным меховым боа на плечах, была бледной как смерть, в больших черных глазах ее застыли страх и растерянность.

Офицеры до открытия совещания переговаривались между собой вполголоса, словно на похоронах, от некоторых устойчиво пахло спиртом.

Кратко доложив обстановку, Перхуров так закончил свое выступление:

– По среднему расчету боеприпасов хватит не более как на неделю. Значит, в этот срок нужно принять и привести в исполнение определенное боевое решение. Кто может предложить таковое? – резко спросил он и обвел членов Военного совета требовательным взглядом.

Собравшиеся поежились, как на сквозняке. Отчаянность их положения видели все, но «главноначальствующий» впервые сказал об этом без оговорок. Тревожно ждали, кто ответит Перхурову.

Наконец слово взял генерал Маслов, грузный, лысоватый, выражение лица важное и значительное. Долго, нудно и с пафосом говорил о несчастной России, об узурпаторах большевиках, о священном знамени свободы, поднятом в Ярославле.

Когда он полез в историю и вспомнил князя Пожарского, Перхуров не выдержал и перебил его:

– Господин генерал, о князе Пожарском и нижегородском ополчении поговорим как-нибудь в другой раз. Сейчас большевики на пороге! Ближе к делу. Что вы предлагаете?

– В нашем положении лучше всего перейти исключительно к инженерной обороне, – обидевшись, что прервали его красноречие, многозначительно заявил Маслов.

– Мудрено сказано, – ухмыльнулся Сурепов. – Растолкуйте, генерал, что это такое?

– Устроить ряд опорных пунктов, оплестись проволокой и держаться, – снисходительно, как специалист дилетанту, объяснил Маслов, шевеля толстыми, короткими пальцами.

– Держаться?.. И до каких пор? – все так же язвительно поинтересовался начальник контрразведки.

– Пока не подойдут союзники.

«Господи, и такой болван дослужился до генерала!» – со злостью подумал Перхуров, но возразил Маслову довольно-таки вежливо:

– Без патронов, господин генерал, нам не поможет никакая проволока.

– Как же тогда быть? – оторопело посмотрел Маслов на полковника Иванцова, с которым был в приятельских отношениях – на Военных советах они всегда поддерживали один другого, предварительно договорившись с глазу на глаз.

Сегодня Иванцов ничего не сказал, только пенсне поправил. Сидел он на стуле неловко, вполоборота, опустив голову и обхватив себя руками, словно его знобило.

– Если нет других предложений, позвольте мне высказать свое, – поднялся Перхуров, со скрежетом, от которого Иванцова передернуло, отодвинул от стола кресло. – Только что я имел беседу со штабс-капитаном Бусыгиным – командиром партизанского отряда, действующего в тылу красных. Ценой огромных усилий ему удалось проникнуть в город и сообщить следующее…

Перхуров подошел к карте на стене. Краем глаза заметил, как мелькнувшая надежда оживила сумрачные лица членов Военного совета: вскинул понурую голову Иванцов, выпятил квадратную челюсть генерал Маслов, вытянули шеи Лаптев и Савинов, напудренные щеки Барановской прожгло неровным чахоточным румянцем.

– Отряд Бусыгина действует на левом берегу Волги, – карандашом обвел Перхуров кружок на карте. – Численность отряда – около полусотни человек. Вооружение – пять пулеметов, винтовки, гранаты. Командование отряда предлагает одновременно ударить по расположению красных с тыла и фронта в районе железнодорожного моста, отбить его и тем самым облегчить наше положение, положение Заволжского боевого участка.

– Где этот герой, этот штабс-капитан? – взволнованно спросила Барановская.

Члены Военного совета вопросительно уставились на Перхурова.

– Штабс-капитан отсыпается, господа. Только на вторую ночь, рискуя жизнью, смог перейти фронт, на лодке перебраться в центр, – объяснил он. – Все необходимые сведения я от него получил…

Боясь, что под перекрестными вопросами членов Военного совета Бусыгин может сказать лишнее, «главноначальствующий» сам на время выпроводил его из кабинета.

Начальник контрразведки поспешил ему на помощь, категорично заявил:

– План хорош, но в нем есть одно слабое место.

– А именно? – подыграл ему Перхуров.

– Я имею в виду малочисленность отряда Бусыгина и недостаточное вооружение. В районе Заволжья красные обладают значительными силами, на железной дороге – бронепоезд.

– Да, это так, – согласился Перхуров. – Поэтому я предлагаю пополнить отряд Бусыгина.

– Каким образом? – удивившись, встрепенулся Маслов. – Мы же в кольце!

Лаптев и Савинов, поверив в чудо, не спускали с «главноначальствующего» нетерпеливых и жадных глаз.

– Желающему взять на себя руководство этой операцией я предоставлю право по своему усмотрению выбрать способ прорыва. Для выполнения задачи, чтобы не ослабить остающийся фронт, могу выделить не более двухсот человек. Кто согласен возглавить отряд? – спросил Перхуров членов Военного совета.

С удовлетворением заметил – большинство офицеров поспешно опустили глаза в пол, и только штатские Савинов и Лаптев, которым это назначение не грозило, по-прежнему смотрели на него с надеждой.

– А как вы сами представляете себе этот прорыв? – спросил Иванцов недоверчиво и угрюмо.

Эту недоверчивость Перхуров заметил и на других лицах, поэтому сказал громко и решительно:

– Самый короткий путь – пароходом вверх по Волге!

– Фарватер пристрелян артиллерией! Мост у красных! Вашему пароходу не дадут с места стронуться! – возбужденно запыхтел Маслов.

Именно этих слов и дожидался Перхуров:

– Если в моем штабе нет смелых офицеров, я готов взять руководство операцией на себя!

– А кто примет обязанности главноначальствующего? – поправил пенсне Иванцов.

– Генерал Маслов! – не задумываясь, ответил Перхуров. – Он пользуется огромным уважением у населения города, имеет за плечами богатый военный опыт.

Маслов сурово сдвинул брови и заносчиво заявил, словно вопрос о его назначении на высокую должность «главноначальствующего» уже решен:

– Я слагаю с себя всякую ответственность за судьбу города, если с фронта будет снято не только двести человек, но даже сто.

В эту минуту генерал представил себя новым князем Пожарским, которому суждено спасти Россию.

Все шло точно по плану Перхурова – двести человек ему были ни к чему. Но он потратил еще несколько минут, чтобы настоять на большем отряде. Сговорились с Масловым на полусотне вооруженных винтовками офицеров, трех пулеметах, сотне запасных трехлинеек с патронами и трехдневном запасе питания.

Однако стоило Перхурову заикнуться, что заместителем он берет Сурепова, как вновь испеченный «главноначальствующий» резко возразил:

– Начальник контрразведки должен выполнять свои обязанности здесь, в городе!

Перхуров пытался было переубедить его:

– Мне нужен толковый заместитель, мало ли что может случиться со мной при прорыве.

Но Маслов твердо стоял на своем:

– Предлагаю в качестве заместителя взять полковника Иванцова – это опытный и смелый офицер!

Иванцов, видимо, хотел возразить, но осекся, поймав на себе многозначительный, предостерегающий взгляд генерала.

Сурепов промолчал, вжал голову в плечи. Перхурову ничего не оставалось, как согласиться с этим предложением. Заканчивая совещание Военного совета, сказал:

– Итак, в ночь на семнадцатое июля наши офицерские отряды, вооруженные винтовками и пулеметами с разрывными пулями «дум-дум», завязывают бой в районе Романовской заставы. Мой отряд на пароходе минует мост. При удаче, в которой я не сомневаюсь, мы с отрядом Бусыгина действуем совместно и осуществляем прорыв Заволжского фронта, отбиваем мост через Волгу…

После совещания в кабинете задержался Сурепов. Брезгливо выпятив нижнюю губу и дождавшись, когда за дверью смолкли возбужденные голоса членов Военного совета, хмуро произнес:

– Полковник Иванцов в качестве заместителя, конечно, не подарок.

– Я ничего не мог поделать, – раздраженно сказал Перхуров. – Вы же сами видели, как обернулось дело.

– Помните – он близкий приятель генерала Маслова, два сапога пара: один скажет – другой поддакнет, даже если это будет глупость несусветная. Кажется, они и женаты на родственницах.

– Какое это имеет значение? – насторожился Перхуров.

Начальник контрразведки желчно пояснил:

– Иванцов из родственных и приятельских чувств попытается вернуться в город любой ценой, потому его Маслов и выдвинул. Вряд ли это входит в ваши планы.

– Я намерен сделать все возможное, чтобы прорвать блокаду города, – заявил «главноначальствующий». – Поэтому попрошу ваши намеки оставить при себе!

Тяжело поднявшись и подойдя к карте, Сурепов неожиданно попросил:

– Будьте добры, Александр Петрович, поточнее покажите, где остановился отряд Бусыгина. Возникло одно подозрение.

Перхуров с раздражением, небрежно показал точку на карте, где стояла усадьба на берегу Волги.

– Вы не ошибаетесь?

– Это место отметил сам Бусыгин, – недовольно произнес Перхуров. Поведение Сурепова, его вопросы выводили «главноначальствующего» из себя.

– Значит, все правильно, – платком вытер шею Сурепов, в него же высморкался и снова сел в кресло.

Перхуров брезгливо поморщился:

– Что правильно?

Начальник контрразведки ответил ему спокойно и даже лениво, вытянув ноги в грязных сапогах:

– Я получил сведения, что в ночь на десятое июля в этом месте красные наголову разбили какой-то офицерский отряд. Теперь ясно как божий день – это был отряд Бусыгина.

– Почему же вы не сказали об этом на Военном совете?! – В сердцах «главноначальствующий» бросил на стол карандаш.

– В мои обязанности не входит создавать панику. Достаточно, что об этом знаете вы, Александр Петрович.

– Но ведь операцию прорыва надо отменять!

– Зачем? – поднял брови Сурепов. – Пусть наши офицеры попытаются пробиться у Романовской заставы своими силами. А вдруг получится.

– Будут очень большие жертвы, – неуверенно выдавил Перхуров, усаживаясь за стол.

– Не вам объяснять, что без жертв нет войны. Кроме того, благодаря этой операции вам легче удается проскочить под мостом.

– А дальше куда?

У Сурепова, казалось, на каждый вопрос был продуманный ответ:

– Я бы посоветовал остановиться возле Волжского монастыря, где находится наш штаб тыла. Очень удобное место для развертывания партизанского движения – легко спрятаться в лесах. Возле монастыря отряд поручика Перова, с вами пятьдесят человек, среди монахов и крестьян наберете добровольцев. Это уже сила. Оружие и деньги на первое время у вас есть, а дальше видно будет.

Перхуров исподлобья глянул на Сурепова, процедил:

– А как же вы?

– Обо мне не беспокойтесь, уйду из города вовремя. Оставшиеся дни использую для подготовки агентуры, она нам еще пригодится. Кое-какие шаги в этом направлении я уже предпринял: распустил по домам часть офицеров контрразведки, снабдил их надежными документами, которые докажут непричастность к мятежу. Начальник интендантской службы после нашего ухода возглавит здесь всю агентуру, мужества и хитрости ему не занимать, когда-то негласно служил в жандармском управлении.

– Не слишком ли рискованно? – усомнился Перхуров. – Фёдор Михайлович – весьма заметная фигура.

– Завтра же он будет посажен в кутузку, якобы за несогласие сотрудничать с нами. Освободят его большевики, так что за дальнейшую судьбу Федора Михайловича я не беспокоюсь. Есть несколько надежных конспиративных квартир. Всякое может произойти, Александр Петрович, запомните на всякий случай три адреса…

Когда Перхуров заучил явки и пароль, начальник контрразведки спросил натянутым голосом:

– Штабс-капитан Бусыгин, как я понял, вырвался из Рыбинска. Он ничего не говорил о Савинкове, где он сейчас?

– Это ему неизвестно.

Начальник контрразведки недоверчиво поджал губы, но больше расспрашивать не стал.

Выпроводив его из кабинета, «главноначальствующий» облегченно перевел дух. Вызвав из соседней комнаты Бусыгина, рассказал ему о разгроме отряда. Штабс-капитан выслушал это известие невозмутимо:

– Моя главная задача – доставить вас в Казань.

Перхурову все больше нравился этот энергичный и находчивый офицер…

Измена

Пока офицеры на передовой тянули жребий, кому бежать из города вместе с Перхуровым, уже отобранный им отряд стаскивал на «Пчелку» оружие и патроны, с соседних пароходов сняли все спасательные пояса, забрали в госпитале львиную долю перевязочных средств и медикаментов.

Не обидели себя и продовольствием – целиком взяли неприкосновенный запас караульной роты. Даже поднявшись на пароход, Перхуров не выпускал из руки саквояж с миллионами. Как с ними поступить дальше, он еще не знал, в голову приходило всякое.

О разгроме отряда Бусыгина «главноначальствующий» сообщил Иванцову перед самым отплытием, сказал о своем решении причалить возле Волжского монастыря, доказывал, что изменение первоначального плана вынужденное, вызвано крайней необходимостью.

Разговор вышел злой, неприятный. Вряд ли Иванцов поверил Перхурову, но в городе не остался.

Развернувшись возле баржи смерти, «Пчелка» направилась вверх по Волге. Было раннее утро, над рекой повис плотный туман, крепко пахнущий дымом. Стоя на капитанском мостике, Перхуров перекрестился и мысленно проклял этот город.

Заметив на железнодорожном мосту силуэт часового с винтовкой, упал на палубу, осторожно приподнял голову. Часовой почему-то не стрелял, лишь с правого берега кто-то упорно выпускал патрон за патроном, задерживаясь только при перемене обойм. Пули попадали в спасательные круги на бортах, цокали об металлическую палубу.

Долго помнил потом Перхуров, какое облегчение охватило его, когда тысячетонный горбатый мост на огромных каменных быках остался позади.

А в это время, отвлекая красных, у Романовской заставы безуспешно бросались в атаку за атакой офицеры-боевики…

Перхуров уже хотел спуститься в кубрик, как вдруг увидел: из тумана навстречу им, чуть левее, с непотушенными топовыми огнями идет пароход.

Сомнений быть не могло – к городу спешил еще один отряд красных. И Перхуров не ошибся, прочитал на кожухе ходового колеса название – «Товарищ крестьянин». Оттуда засигналили, закричали. Перхуров шепотом приказал рулевому взять правее и прибавить ход.

Полковник не мог предвидеть, что с командиром этого отряда через четыре года они встретятся лицом к лицу в этом же самом городе, из которого он бежит. Встретятся на суде, на котором полковнику вынесут смертный приговор…

Сразу же за Волжским монастырем «главноначальствующий» приказал причаливать к берегу.

– Здесь пристани нет, сядем на мель! – заупрямился рулевой, носастый парень в засученных штанах и драном тельнике.

– Выполняй! – схватился Перхуров за кобуру.

Рулевой стиснул зубы, закрутил штурвал.

Днище заскрежетало по дну, пароход остановился. Скинули на берег длинный трап, быстро выгрузились.

На лугах возле монастыря крестьяне косили траву, офицеров встретили настороженно, молча. Иванцов предложил им вступить в Северную Добровольческую армию. Один из мужиков, побойчее и похитрее, заявил, что прежде надо собрать волостной сход. Иванцов и убеждал их, и стращал, но крестьяне, как могли, отговаривались, юлили.

Перхуров, послушав эту перебранку, сказал ему:

– Время терять нельзя, надо как можно скорее выручать Заволжский участок. Попытаемся сделать это своими силами, а вас я попрошу задержаться здесь и организовать отряд из мужиков.

Иванцов посмотрел на угрюмые лица крестьян:

– Нет уж, лучше я с вами… Потом сюда вернемся.

Настаивать Перхуров не стал, боясь, как бы офицер не понял, что он хочет избавиться от него. Обратился к Бусыгину:

– Часть оружия временно надо спрятать. Найдите подходящего человека.

Бусыгин кивнул на низкорослого рыжего мужика в сторонке:

– Церковный староста Сафонов. Свой, я с ним перекинулся парой слов.

– Возьмите еще людей.

– Лишние люди – лишние свидетели. Прихвачу только прапорщика Хрыкова, справимся.

В монастыре остановились передохнуть. Монахи щедро угостили офицеров запасами из келарни – окороками, вяленой рыбой, медом. Расщедрился и староста – вынес из подвала две четвертные бутыли самогона.

Вышла на крыльцо дочка старосты. Посмотрела, как жадно жуют и пьют «защитники», и скрылась в доме, только коса мелькнула. Посыпались шуточки, сальные анекдоты. Ожили офицеры, вырвавшись из обреченного города, повеселели.

Пока Бусыгин укрывал оружие, «главноначальствующий» в доме наместника монастыря беседовал с поручиком Перовым, командиром отряда, охранявшего подступы к тыловому штабу. Иванцова отослал еще раз поговорить с крестьянами. Но те стояли на своем:

– Некогда нам из винтовок пулять, косить надобно.

– Кабы волостной сход собрать.

– Коровы без сена при любой власти сдохнут, хоть при советской, хоть при вашей, барин…

Иванцов понял, что его водят за нос, пообещал сжечь деревню дотла. Но только разозлил мужиков, вернулся в монастырь не солоно хлебавши. Когда подошел к дому наместника, Перхуров уже строил отряд. Мысленно офицер отметил, что с саквояжем он не расстался и здесь.

Появившийся из кедровой рощи Бусыгин отозвал Перхурова в сторону, зашептал, обжигая ухо горячим дыханием:

– Ненадежен этот староста, трусоват. Если красные прижмут, проболтается о тайнике.

– Вы застрелили его?!

– Зачем же своих-то? – скривился штабс-капитан. Рассказав, где и как он спрятал оружие, добавил желчно: – Все равно теперь мужики не выступят, зря Иванцов глотку драл. А эти винтовочки могут потом пригодиться.

– Благоразумно, – согласился Перхуров. – С вами был прапорщик Хрыков, где он?

– У него неподалеку, на хуторе, тетка живет. Пусть там отсидится. Если кому из наших потребуется оружие – покажет.

Иванцов подозрительно поглядывал на них, пытаясь догадаться, о чем они шепчутся, что в саквояже у Перхурова.

Заметив эти косые взгляды, «главноначальствующий» поспешил вывести отряд из монастыря. От паролей и оружия он избавился, теперь пришла очередь избавиться от отряда.

Только закатилось солнце, наплыл кудлатый туман, тонкости этой никто не знал. Когда совсем стемнело, поняли, что заблудились.

Перхуров остановил отряд на привал. Костров не разводили, поели всухомятку и, наломав лапнику, улеглись на него, укрывшись шинелями.

Утром туман долго не рассеивался, густел в низинах, цеплялся за кусты. Не выспавшийся Иванцов подсел к Перхурову, привалившемуся спиной к кривой осине, нервно спросил:

– Не лучше ли, Александр Петрович, вернуться к монастырю? Такими малыми силами мы ничего не сделаем.

– Вряд ли мужики присоединятся к нам, – на этот раз чистосердечно признался Перхуров.

– Тогда надо возвращаться в город.

Едва сдерживая раздражение, Перхуров сказал:

– Я же объяснял на Военном совете: надо немедленно спасать Заволжский боевой участок, иначе мы останемся без Заволжья. Кроме того, пароход сел на мель и сам сняться не сможет.

Иванцов протер стекла пенсне, понизил голос почти до шепота:

– Вы так это говорите, словно рады данному обстоятельству.

– Не городите чепуху! – оскорбленно вскинулся Перхуров. – Я думаю об одном – о спасении защитников города!

Вернулись разведчики и доложили, что отряд сильно уклонился на север, до железной дороги еще верст десять.

Перхуров поднял офицеров, пересчитал их и удивился – за ночь никто не убежал. Видимо, не знали, куда бежать.

Пошла чащоба, за ноги цеплялись сухие сучья, дорога давалась все труднее. А тут еще из распоротой молнией тучи хлынул проливной дождь. Не заметили, как угодили в болотину, долго не могли выбраться, опять сбились с пути.

Когда дождь кончился, Перхуров послал сразу три группы разведчиков. Через два часа ни одна из них не вернулась. Обругав пропавших, полковник заявил, что пойдет сам, вдвоем с Бусыгиным. Недобро хмыкнув, Иванцов подумал: «Странное дело: на разведку – и с саквояжем!»

Не оглядываясь, Перхуров и Бусыгин углубились в осинник. Артиллерия на левом берегу молчала, залпы глухо доносились только с правого, словно раскаты далекого грома.

Наткнулись на избушку пасечника, одним углом осевшую в землю, постучали в щелястую дверь. Вышел маленький, седой как лунь старик в длинной исподней рубахе. Испуганно смотрел на них, переминался босыми ногами.

Попросили у него напиться. Не приглашая в дом, пасечник вынес ведро с водой и берестяной ковшик.

Утерев платком усы и бороду, Перхуров как бы между прочим поинтересовался, далеко ли до железной дороги.

– Рядышком, версты не будет, – высоким бабьим голосом сказал старик. – Прямо к станции выйдете, – махнул он рукой.

– А кто там – белые или красные? – уточнил Бусыгин.

– Нетути белых, в шею выгнали, – простодушно ответил старик.

И точно – когда они, где перебежками, где ползком, приблизились к железнодорожному полотну, то увидели на нем воинский эшелон. На одном из вагонов аршинными кривыми буквами было выведено: «Бей белую контру!»

В открытых дверях стояли, сидели, свесив ноги в обмотках, солдаты в новеньких зеленых гимнастерках. Это были красноармейцы архангельского военкома Геккера, которые вышвырнут из Заволжья офицерские отряды.

Не сговариваясь, Перхуров и Бусыгин повернули на восток, бросили отряд на произвол судьбы.

Так полковник Перхуров совершил еще одну измену, не последнюю в своей жизни…