Текст книги "Последний рейс «Фултона»"

– Если что случится, всю ответственность буду нести я – начальник колонии. Вы – сотрудник губчека – находитесь здесь неофициально, и, как я понял, ваша главная задача состоит не в охране детей, а в том, чтобы выявить Черного, – произнес Сачков так, будто в чем-то осуждал чекиста.

Тихон едва сдержался, чтобы не нагрубить ему:

– Моя главная задача – благополучно доставить детей до места назначения. Поэтому мне должно быть известно все, что касается этого рейса.

– Вы считаете, я напрасно настоял на отправке «Фултона»? – поднялся Сачков с места.

– Нет, вы поступили правильно, иначе нам детей от голода не спасти, – вынужден был признать Тихон.

– Тогда не понимаю, в чем вы меня обвиняете, – оскорбленно сказал Сачков, забрал папку с документами и вышел из каюты.

Тихон верил и не верил ему. О телефонном разговоре с Луначарским можно было узнать через губчека – в этом учитель не станет его обманывать. Но не обманывает ли он его в другом, более важном?

И опять ругал себя Тихон, что был несдержан с Сачковым, не смог скрыть своего недоверия к нему. Но как оставаться невозмутимым, если ценой ошибки будет гибель детей?

И приходила мысль – по плечу ли ему это задание губчека, которое сначала показалось таким легким?

Авария

До революции в Нижнем Новгороде размещались конторы и правления большинства волжских пароходств, однако сейчас редко раздавались гудки, а регулярных рейсов и в помине не было. Случалось, пароход подчаливал к пристани, матросы ломали на дрова, что попадало под руку, вплоть до пристанских сооружений, устраивали митинг, куда плыть дальше, и пароход без гудков уходил вниз или вверх по Волге. И прыгали за борт пассажиры, которым надо было в другую сторону. С парохода раздавался смех, матерщина, вдогонку ему неслись проклятия, а порой и предсмертные крики.

Наблюдая такие сцены, капитан Лаврентьев темнел лицом:

– К стенке бы этих паршивцев, от капитана до последнего матроса. Только нас, речников, позорят…

«Фултон» был приписан к Нижнему Новгороду, родом отсюда была почти вся его команда. Здесь Лаврентьев хотел дать отдых матросам, загрузиться топливом, а колония должна была получить продукты: хлеб, рыбу, растительное масло.

Длительной остановки в Нижнем требовал от Сачкова в своей записке и Черный.

Тихон ломал голову, как выявить Черного, уже отчаялся найти какой-то выход, но тут в события вмешался случай.

Только «Фултон» причалил к нижегородской пристани, как на пароход явился представитель краевого исполкома и заявил, что в городе участились случаи сыпного тифа, поэтому стоянка сокращена до двух часов и все необходимое будет погружено за это короткое время.

Настроение у команды упало, да и колонистам невесело было смотреть с палубы на большой и красивый город, оказавшийся для них закрытым.

Историк Чернавин иронически успокаивал собравшихся около него молодых воспитателей:

– Не расстраивайтесь, господа-товарищи, по пустякам – отсюда Нижний глядится даже лучше, чем он есть на самом деле. Императрица Екатерина вторая – женщина с умом и острая на язык – так отзывалась о нем: «Сей город ситуацией прекрасен, но строением мерзок – либо все на боку, либо близко того». Впрочем, до революции город славился Нижегородской ярмаркой, Сормовским заводом Бенардаки, банками и оптовыми фирмами, где ежедневно заключались миллионные сделки. Местные купцы и промышленники не зря хвастались, что Питер – голова, Москва – сердце, а Нижний – карман России. Ну а сейчас, после всех испытанных Россией передряг, в этом кармане, наверное, и гроша не осталось, опять все на боку или близко того…

Как всегда, Чернавин говорил недомолвками, но слушали его с интересом. Одни посмеивались, другие иногда пытались возражать, но нетрудно было заметить, что слушателей у историка становится все больше.

Когда ровно через два часа «Фултон» отошел от нижегородской пристани, Тихон поднялся в ходовую рубку. Благополучно, без происшествий пройден еще один перегон. Это не могло не радовать его.

Однако стоявший возле штурвального Васютина капитан встретил его хмуро, только на мгновение оторвал от реки настороженно насупленный взгляд.

– Что случилось?

– С чего взял? – Лаврентьев полез в карман за трубкой.

– Вид у вас уж больной ненастный. Я и подумал…

Лаврентьев резко оборвал его:

– Опасное тут место. Давным-давно выложили дамбы, да низкие. Чуть недоглядел – и напорешься.

Тихон понял, что сейчас Лаврентьев не расположен к разговору, хотел уйти из рубки. Малым ходом «Фултон» огибал угол полузатопленной дамбы и выходил на залитый солнцем стрежень.

Казалось, ничего не предвещало беды, как вдруг нос «Фултона» стал круто заворачивать вправо, а корму потянуло к дамбе.

– Руль через конь на левый борт! – закричал капитан штурвальному.

Васютин лихорадочно вцепился в рулевое колесо, но его заклинило, и пароход неумолимо приближался к позеленевшим каменным глыбам дамбы.

Где-то внизу, под рубкой, словно бы выстрелили из пушки.

Капитан подскочил к рупору в машинное отделение, одновременно дернул ручку телеграфа:

– Полный вперед!

Корма уже царапала дамбу, но тут «Фултон», всем корпусом задрожав от напряжения, увеличил ход и отошел от опасного места. Еще бы немного – и правое «сияние», стенка кожуха, закрывающего гребное колесо, ткнулось бы в дамбу. Капитан принял единственно правильное решение, которое спасло пароход.

Двигатель застопорили, «Фултон» течением прижало к берегу, носом пароход мягко ткнулся в песчаную косу.

Тихон рукавом вытер холодный пот со лба. Капитан торопливо раскурил погасшую трубку. Как бы сомневаясь, Васютин подергал рулевое колесо, но оно не стронулось с места. Растерянно посмотрел на Лаврентьева. Тот без слов понял его:

– Слышал удар?

– Ну, – протянул Васютин.

– Цепь штуртроса лопнула, это факт. А вот почему штурвал заклинило, сам не пойму.

Капитан быстро вышел из рубки, за ним – Тихон.

На палубе к Лаврентьеву подбежал испуганный, взъерошенный боцман Максимыч:

– Механик говорит – штуртрос полетел! Самим не отремонтировать, надо на Сормовский завод обращаться. Вот беда…

– Где Остапчук?

– Ходовую часть рулевой машины осматривает.

Капитан, боцман и Тихон спустились в трюм. Увидев их, механик Остапчук поднялся с корточек. Тщательно вытирая широкопалые руки ветошью, невозмутимо произнес:

– Не знаю, в чем дело. Потом разберусь, а сейчас надо на завод идти, не то поздно будет.

– Погоди, может, не только цепь потребуется, – остановил его капитан, приказал боцману: – А ну-ка, Максимыч, вскрой золотниковые крышки.

– Золотниковые крышки? – повторил боцман, словно сказанное капитаном не сразу дошло до него. – Ну да, конечно, как я сам не додумался.

– А чего их смотреть, – недовольно пробасил Остапчук. – Я их только вчера проверял, все в порядке.

– Вскрывай, вскрывай, Максимыч, – поторопил боцмана Лаврентьев.

– Валяйте, коли делать нечего, – обиженно проворчал механик, кинул ветошь под ноги.

Под первой и второй золотниковыми крышками ничего не обнаружили.

– Я же говорил – при чем здесь они? Только время зря теряем, – прогудел Остапчук.

Боцман нерешительно посмотрел на капитана.

– Вскрывай последнюю, – упрямо проговорил Лаврентьев.

Под третьей золотниковой крышкой лежала ржавая полудюймовая гайка. Максимыч протянул ее капитану. Лаврентьев долго и внимательно разглядывал гайку, сунул в карман кителя и молча стал подниматься по трапу наверх.

– Вот бисова душа! – охнул Остапчук. – Откуда взялась?

– Это тебя надо спросить, механик, – резко сказал Тихон, следом за капитаном поднялся на палубу.

Лаврентьев остановился возле леерного ограждения, задымил трубкой. Невдалеке от песчаной косы, к которой прижало «Фултон», виднелась окраина Нижнего Новгорода, напротив, возле леса, горбились крыши деревеньки, целился в небо колодезный журавль.

– Как вы это объясните, капитан? – осторожно спросил Лаврентьева Тихон.

Капитан даже не повернулся к нему.

– Выходит, не сбежал мерзавец, что затащил на «Фултон», динамит. Плохо работаешь, чекист. Случись что с ребятишками – не будет нам прощения.

– А может, Остапчук сам виноват?

– Ты не гляди, что он с виду увалень, – машину как свои пять пальцев знает.

Тихон хотел сказать, что Остапчук мог оставить гайку не случайно, а умышленно, но промолчал. Было ясно, что аварию сделал тот, кто хорошо знаком с устройством рулевой машины. Больше того, этот человек знал, когда лучше организовать диверсию, – выбрал один из самых опасных участков Волги, где авария могла закончиться катастрофой.

Тихон сопоставлял эти факты и все больше убеждался, что вряд ли такой человек найдется среди воспитателей. Вероятней всего, он из команды «Фултона». Но почему авария произошла именно сегодня?

И сразу же напрашивался ответ – «Фултон» стоял в Нижнем Новгороде всего два часа, пока шла погрузка, и Черный не успел встретиться с местным агентом колчаковской контрразведки. Значит, он постарается сделать это сейчас, для того и устроил аварию.

Но как узнать, кто Черный? Как проследить, с кем он встретится? Для этого нужно обратиться в Нижегородскую чека. Остапчук уже собирается на Сормовский завод, а если это и есть Черный?..

Тихон спросил капитана, нельзя ли отремонтировать штуртрос собственными силами.

– Если Остапчук сказал, значит, нельзя!

– Он говорил, что и под золотниковой крышкой ничего нет, – вскользь заметил Тихон.

– Думаешь, если гайка там оказалась, значит, мерзавец из команды «Фултона»? – неприязненно произнес капитан.

– Этот вывод сам напрашивается.

– То-то и оно, что уж больно легко напрашивается, – сгорбился капитан.

– На берег без моего разрешения никого не отпускать. В этой истории надо разобраться сейчас же, потом будет поздно.

– А штуртрос соплями будем склеивать?! – Лаврентьев глядел на Тихона почти с ненавистью. – Не там ищешь, чекист. Может, теперь и меня подозреваешь?

– Нет, вас не подозреваю.

– И на том спасибо, а то поджилки затряслись, – съязвил Лаврентьев.

К капитану подошел боцман Максимыч, отозвал в сторону, что-то зашептал на ухо. Вернувшись, Лаврентьев сказал Тихону вполголоса:

– Зайди ко мне в каюту, дело есть. А я пока кое-какие распоряжения отдам…

Тихон догадался – предстоящий разговор как-то связан с только что случившейся аварией. С нетерпением поджидал капитана в его каюте, раскаленной полуденным солнцем.

Но когда капитан появился и сел, отдуваясь, напротив Тихона, начал он о другом:

– Зря ты, чекист, Остапчука подозреваешь. Ему комиссар Волжской флотилии лично благодарность объявил – он на флагмане «Ваня-коммунист» весь мотор до винтика своими руками перебрал. И «Фултон» давно бы на слом пошел, если бы не Остапчук. Ну как, отпускаешь механика на завод? – без перехода спросил Лаврентьев.

– Вы только для того меня и пригласили? – разозлился Тихон. – Об этом можно бы и на палубе сказать.

– Так как насчет Остапчука? – не отставал капитан.

Тихон вынужден был отступить:

– Пусть идет.

– Молодой ты еще, Вагин, опыту у тебя маловато, – уже иначе, по-доброму заговорил Лаврентьев. – Ведь я в первый момент, когда эту гайку увидел, тоже грешным делом на своих подумал, но вовремя спохватился… Короче, выслушай-ка боцмана Максимыча. Только сначала надо еще один вопрос решить – люди возмущаются, что на берег их не отпускаем. Что будем делать?

– Кто возмущается? – сразу заинтересовался Тихон – среди этих людей мог быть Черный, который и устроил аварию, чтобы оказаться на берегу.

– Докторша Флексер настаивает детям купание устроить. Завхоз Шлыков просит отпустить его в Нижний.

– Зачем?

– Ему там кое-какую посуду обещали.

– Кто обещал?

– Работник исполкома, который на «Фултоне» был. Но доставить, видимо, не успел. Этот разговор при мне состоялся.

– Так, дальше.

Капитан вздохнул удрученно, почесал затылок:

– У меня, считай, вся команда просится. Людей понять можно – столько дней родных не видели, домой даже забежать не успели. Я бы и сам не прочь свою старуху навестить, бельишко поменять.

– Больше никто не отпрашивался?

– Сачков подходил. Говорит, если долго будем стоять, он успел бы телефонировать в Чебоксары насчет продуктов. С собой хотел Кленова взять.

– Почему он со мной не посоветовался? – не мог скрыть удивления Тихон. – Продуктами, как-никак, я занимаюсь, а Кленов тут и вовсе ни при чем.

– Это уж вы сами разбирайтесь… Да, чуть не забыл – еще Никитин возмущался, что казарменный режим ввели, людей на берег не отпускают. Человек с виду сдержанный, а сейчас просто не узнать.

– А он куда собрался?

– С фельдшером Дробовым в деревню за молоком. И правда, мужики совсем отощали на детских пайках.

– Выходит, Дробов тоже отпрашивался?

– Нет, он прямо заявил, что если не будет разрешения, то и так уйдет. Парень напористый, никакими запретами не остановишь.

Тихон не знал, как и поступить.

– Максимыча выслушай, – посоветовал Лаврентьев. – А потом я кое-что расскажу. Может, дело и прояснится.

Тихон пытливо взглянул на капитана – говорил он недомолвками.

– Так сделаем, – решил Тихон. – Берег песчаный, место удобное, пусть дети купаются, а воспитатели и фельдшера помогают докторше наблюдать за ребятами, чтобы далеко не заплывали.

– Правильно, – согласился Лаврентьев.

– Прикажите, чтобы от берега никто не уходил, в том числе и члены вашей команды, – добавил Тихон. – Так будет вернее.

– Опять ты за свое, – с досадой произнес капитан, но возражать не стал, вышел из каюты.

Тихон еще не догадывался, о чем расскажет боцман Максимыч, что хотел сообщить Лаврентьев, но подумал, что подозреваемых стало меньше, – в их число Тихон включил тех, кто собрался на берег. И среди них был Сачков. Зачем он решил взять с собой Кленова? Или тот сам напросился?

В этом же списке были Дробов и Никитин, которые пытались выяснить, является ли Тихон чекистом. Это еще больше усилило подозрение к ним.

Наконец, здесь был Шлыков – бывший комендант гимназии Корсунской, попавший на «Фултон» по рекомендации Сачкова.

Кто же из них Черный?

Выстрел

Следом за капитаном в каюту вошел боцман Максимыч, неуверенно присел на край рундука и без обиняков заявил Тихону:

– Я виноват, что чуть не погиб «Фултон». А все хвастовство мое проклятое. Вот и доболтался, старый пень…

– Давайте по порядку, – с невольным сочувствием посмотрел Тихон на расстроенного боцмана.

Тот сокрушенно вздохнул:

– Вчера вечером сидели с воспитателями на юте, я им всякие байки рассказывал, как пароходы за считанные минуты тонули на глазах. Ну, и вспомнил, как чуть сам не потонул. Я тогда на «Царьграде» плавал. Возле Казани на ходовых испытаниях после ремонта вдруг заклинило штурвал, а навстречу – «Царевич Алексей», чудом разминуться успели. А когда стали разбираться в чем дело, под золотниковой крышкой нашли гайку. И тоже под третьей коробкой. Как она туда попала, так и не выяснили. Поговаривали, что это наши конкуренты из пароходства «По Волге» постарались. Драчка тогда между пароходствами шла страшная…

– Ты ближе к делу, Максимыч, – прервал боцмана капитан.

– Я с дуру возьми и расскажи ту историю. А сегодня вон как она обернулась. Черт меня дернул! Ведь даже объяснил, где эти золотниковые коробки находятся. Казните старого дурака, виноват.

– Кто присутствовал при вашем рассказе?

– Оба фельдшера, воспитатели Никитин и Кленов, потом Шлыков с Сачковым подошли. Да, еще Ефимов появился. Из наших кочегар Тюрин и старпом Козырнов были. Ну, и несколько мальчишек, что постарше. Но имени я их не знаю, но показать могу. Может, они набедокурили?

У Максимыча был такой жалкий вид, что у Тихона не повернулся язык отругать его, хотя и следовало – если бы не находчивость капитана, рейс «Фултона» закончился бы раньше срока.

– Когда ты болты откручивал, как они подались? – спросил Лаврентьев.

– Первый болт я мигом вывернул, второй тоже, – вспоминал Максимыч. – А потом… Потом заминка вышла – пришлось по ключу молотком стукнуть. Выходит, мальчишки отпадают – им так сильно не закрутить.

– Кто знает. Может, Остапчук болты подкрутил после того, как гайку положили, – высказал предположение капитан. – Есть у него такая привычка, во всех карманах гаечные ключи.

– А сами вы никого не подозреваете? – опять обратился к боцману Тихон. – Может, кто подробности выспрашивал про тот случай?

– Кочегар Тюрин удивился, почему авария на «Царьграде» сразу не произошла, как от пристани отчалили.

– А и правда – почему?

– Тут ничего хитрого нет – и на «Царьграде», и на «Фултоне» гайка так лежала, что стопорила штурвал только при самом крутом повороте, «через конь», как у нас говорят, – объяснил боцман Тихону.

– А Шлыков как себя вел?

– Что Шлыков? – не понял капитана Максимыч.

– Неужели молчком сидел? На него такое не похоже – трепач, каких поискать.

– Его больше тянет с молоденькими воспитательницами поболтать, а наши речные истории его не интересуют. Вот Тюрин – другое дело.

– Ничего удивительного, – проворчал Лаврентьев. – Тюрин – старый водник, он о Волге, о пароходах готов хоть до утра слушать.

Больше Максимыч ничего не добавил, и капитан отпустил его, напоследок предупредив:

– Об этом разговоре – никому ни слова. Дело такое, что ошибиться – пара пустяков. Может, и впрямь эту гайку ребята положили, а Остапчук болты на крышке потом затянул.

– Все понял, капитан, буду молчать как рыба, – заверил Максимыч и осторожно прикрыл за собой дверь.

Дождавшись, когда смолкли его шаги, Тихон посмотрел на капитана:

– Вы всерьез считаете, что гайку положили ребята?

– Ребята здесь ни при чем, – раздраженно сказал Лаврентьев, в чугунную пепельницу на столе выбил пепел из трубки.

– Зачем же вы про Остапчука говорили? – никак не мог понять капитана Тихон.

Лаврентьев опять набил трубку табаком, раскурил ее и сделал несколько глубоких затяжек.

– Максимыч – мужик по всем статьям проверенный, но любит языком поболтать. Боюсь, как бы он не вспугнул того, кто аварию устроил.

– Вы кого-то подозреваете?

Лаврентьев не спешил с ответом.

– Есть у меня один человек на подозрении. Хотел тебе о нем сразу сказать, как динамит нашли, но все осторожничал, чтобы невиновного не оговорить. Но теперь дело так повернулось, что больше ждать нельзя, иначе беды не миновать.

Капитан поставил локти на стол, начал свой рассказ, изредка потягивая трубку. И вот что услышал Тихон…

В последних числах июня прошлого года «Фултон» отправился из Нижнего Новгорода вверх по Волге. На пароходе пассажиром плыл Зарычев, с которым старпом Шалаев когда-то служил на крейсере «Азов». Встретились они, как старые друзья, обнялись, потом о чем-то долго говорили в каюте Шалаева. И после этого старпома как подменили – что-то между ними произошло.

О том, что Зарычев – племянник бывшего управляющего Бухгольца, на «Фултоне» никто не знал, может, один только Шалаев.

А тут с Лаврентьевым оказия случилась – подвернул ногу и вынужден был в каюте отлеживаться. Капитанские обязанности взял на себя Шалаев.

Утром пятого июля «Фултон» пришел в город, где через день должен был вспыхнуть белогвардейский мятеж. Здесь Зарычев спустился на берег, перед этим опять о чем-то говорил с Шалаевым, но тот быстро выпроводил его из своей каюты, весь день был сам не свой. А вечером заглянул к капитану и вдруг предлагает:

– До сих пор нет одного груза. Может, без него отчалим?

Лаврентьев удивился – старпом всегда отличался аккуратностью, к своим обязанностям относился добросовестно, а тут без груза хочет уйти. Сказал, надо подождать до утра. Старпом кивнул, а из каюты не выходит. Тогда капитан сам спросил, что его беспокоит.

– Не нравится мне обстановка в городе, – ответил Шалаев. – Много приезжих, и все больше офицеров.

– Ну, это не наша забота, – успокоил его капитан. – Наше дело – разгрузиться, погрузиться и своевременно отплыть.

Доверительных отношений у капитана со старпомом не было – все казалось Лаврентьеву, что Шалаев на его место метит. Может, поэтому ничего больше не сказал старпом и ушел.

А утром капитан услышал стрельбу в городе. Дотянулся до иллюминатора и увидел, как по берегу к «Фултону» бегут какие-то люди с винтовками, а впереди Зарычев в офицерской форме. Сразу над пароходом гудок завыл, по приказу Шалаева матросы принялись чалки рубить, на всю мощность машина заработала. Тогда с берега стали стрелять на бегу, а один присел на колено и прицелился. Запомнилось капитану Лаврентьеву, как он целился, – обычно один глаз прищуривают, а этот обоими смотрел. С трудом капитан доковылял до ходового мостика, а у рубки лежит старпом Шалаев. Хотел что-то сказать, но не успел, умер на руках Лаврентьева…

Взволнованный рассказом, капитан заново набил потухшую трубку табаком.

– Видимо, Зарычев предложил ему в мятеже участвовать, но старпом отказался. А выдать бывшего сослуживца офицерская честь не позволила. Так он спас «Фултон», а сам погиб. С честью погиб, – с вызовом произнес Лаврентьев, словно Тихон спорил с ним.

Но Тихон молчал, терпеливо ожидая, когда капитан скажет то главное, ради чего он поведал эту историю.

– Стрелявшего в Шалаева человека я видел считанные секунды и хорошо запомнить не мог, что-то смутное осталось: черноволосый, широкоскулый, ростом вроде бы невысокий. Но, кроме него, я никогда не встречал людей, которые могут прицеливаться, не прищуриваясь. Редкая примета. И вот на «Фултоне», второй раз в жизни, я встретил такого человека.

– На «Фултоне» нет ни одной винтовки, – недоверчиво заметил Тихон. – Как вы могли узнать об этой примете?

– Когда переоборудовали каюты, много было столярной работы. Как помнишь, участвовали в этом деле и воспитатели, и фельдшера, и моя команда. Тот, которого я подозреваю, тоже принимал участие. Я видел, как он обтесывал рейку, а потом вскинул ее, словно винтовку, и посмотрел, прямая ли получилась. Это все равно что прицелиться. Так вот, он тоже не прищурился – как филин, обоими глазами смотрел.

– И все? – разочарованно сказал Тихон.

– А ты считаешь, этого мало?

– Могло произойти совпадение, и тот человек к убийству вашего старпома никакого отношения не имеет.

– Конечно, и совпадение могло произойти, – холодно согласился капитан. – Я ведь потому и молчал столько времени, что приглядывался к нему. Несколько раз видел, как он смотрит на детей… – Лаврентьев передернул плечами. – Нет, не тот он, за кого выдает себя. Это уж точно.

– Кто он? – коротко спросил Тихон.

Лаврентьев немного помолчал – и назвал фамилию, услышав которую Тихон подумал, что капитан, возможно, и прав, хотя на первый взгляд это и могло показаться неправдоподобным.

А если Лаврентьев все-таки ошибся?

И тут на «Фултоне» появился человек, внезапное прибытие которого оказалось как нельзя кстати, – это был Сергей Охапкин. Тихон слова не успел сказать, как тот засыпал его вопросами: где случилось крушение, почему сразу не сообщили, все ли живы?

– Ты в своем уме, Охапкин? Как ты здесь очутился? Какое крушение?

Сергей недоверчиво посмотрел на него, на капитана, суетливо достал из кармана пиджака листок серой бумаги, протянул его Тихону. Это была листовка, подписанная «истинными патриотами России».

Успокоившись, Сергей присел на рундук, стянул с головы мятый зеленый картуз:

– Приезжаю сегодня в Нижний, захожу в губчека и вдруг узнаю, что «Фултон» действительно попал в аварию – об этом сейчас весь город шумит…

– Вы тут без меня разбирайтесь, – поднялся капитан и вышел из каюты.

Чекисты остались наедине.

Длинная дорога вымотала Сергея – лицо осунулось и потемнело, голубые глаза будто поблекли, и даже голос изменился, осип.

Тихон подробно рассказал о событиях на «Фултоне». Потом Сергей сообщил, что произошло в городе: о полученной через лавку Менделя записке, об аресте начальника артиллерийского управления Ливанова и приметах Черного. Вроде бы они подходили к тому, кого назвал Лаврентьев, но оставались и сомнения.

Они моментально рассеялись, когда Тихон увидел рисунки, сделанные учителем Федоровым, – на них был изображен Черный: широкое скуластое лицо, резкие изломы бровей, глаза навыкате.

Тихон с облегчением подумал, что Сергей появился на «Фултоне» вовремя.

Но когда Охапкин доложил о втором ящике динамита, стало ясно, что детям по-прежнему угрожает опасность.

Нужно было немедленно найти этот ящик, найти во что бы то ни стало, и проследить, с кем Черный встретится в Нижнем Новгороде.

Кроме стоявшего на вахте штурвального Васютина и капитана Лаврентьева, никто не видел Охапкина – купание для детей устроили за крутым изгибом реки, откуда пароход не просматривался. Там, среди воспитателей, фельдшеров и членов команды, был и Черный.

Тихон поднялся вместе с Сергеем на ходовой мостик, откуда было хорошо видно песчаную косу, где купались дети. Показал Черного Сергею. Тот долго не отрывал от глаз капитанский бинокль, наконец сказал, удивленно покрутив головой:

– С виду нормальный человек, улыбается, детишек за вихры треплет, а как представишь, что он задумал, кровь стынет…

Договорились, что «Фултон» не отправится в рейс, пока не отыщется второй ящик с динамитом, и Сергей сошел на берег. Вроде бы все складывалось удачно, но тут события приняли новый поворот, который смешал все планы чекистов.