Текст книги "Последний рейс «Фултона»"

Бегство

Когда после купания дети вернулись на «Фултон», воспитатели обнаружили, что нет пятерых мальчишек, – видимо, сбежали в город.

Поднялся переполох, в кормовом салоне сразу же собрался Совет десяти. Пригласили и Кленова, из группы которого пропали мальчишки.

Встал Сачков и нудно заговорил, словно на школьном уроке:

– Мы приложили все силы, чтобы дети на «Фултоне» чувствовали себя хорошо, однако среди них нашлись неблагодарные. Правда, все пятеро сбежавших – беспризорники…

– Вы хотите сказать, это обстоятельство снимает с нас вину? – растерянно спросила докторша Флексер.

Сачков ответил невозмутимо, казалось, ничто не могло вывести его из равновесия:

– Я хочу только отметить, что беспризорники требовали особого подхода и внимания. В первую очередь это касается вас, товарищ Кленов. Что вы можете сказать о ребятах?

Под требовательным взглядом Сачкова Кленов поднялся, развел руками:

– Дети как дети. Правда, часто о чем-то шушукались. Моя вина, что говорить.

– Вины с вас никто не снимает, – назидательно произнес начальник колонии.

– Я думаю, сейчас не время разбираться, почему ребята сбежали и кто виноват, – раздраженно сказал Никитин, как бы опережая дальнейшие рассуждения Сачкова. – Надо решить, что будем делать дальше.

Зеленина посмотрела на Никитина, будто впервые увидела:

– Уж не считаете ли вы, что мы продолжим плавание без мальчишек?

– Поиски беглецов могут затянуться не на один день, а нам надо думать и о тех, кто остался на «Фултоне».

Мы слишком доверились беспризорникам, а их с самого начала надо было держать в строгости. Представим, мы вернем их на пароход. Но кто из вас может поручиться, что они не сбегут на следующей остановке? Может, прикажете посадить их под замок? Я предлагаю сообщить о случившемся местным властям и продолжить рейс.

– Какие будут еще предложения? – бесстрастно спросил Сачков членов Совета.

Остановил взгляд на Кисселе, но тот что-то шепнул Дробову и только плечами пожал.

Кленов сидел в углу салона, не поднимая головы.

У капитана Лаврентьева было такое выражение лица, словно побег мальчишек он предвидел с самого начала рейса. Докторша Флексер, наоборот, смотрела на всех недоуменно, зябко кутаясь в темную шаль с кистями.

– Предложение Никитина нельзя рассматривать всерьез! – отчаянно заявила докторша. – Мы не можем бросить ребят на произвол судьбы.

– А я считаю, Никитин прав, – неизвестно, найдем ли мы беглецов, а страдать будут оставшиеся дети, – хмуро проговорил фельдшер Дробов. – Найдем, а они опять сбегут.

Киссель скосил на него глаза, промолчал.

– Конечно, жаль ребятишек, пропадут ни за что, – тяжело вздохнул завхоз Шлыков. – Как бы и среди других мальчишек буза не началась – дурной пример заразителен.

– Это точно, дури у них с лихвой, – поддакнул боцман Максимыч, что-то хотел еще сказать, но только рукой махнул.

– Хватит ли у нас продовольствия, если начнем поиски и выбьемся из графика движения? – посмотрел на Тихона Сачков.

Тихон поднялся из-за стола, но на вопрос начальника колонии не ответил:

– У нас в городе какие-то негодяи расклеивают листовки. – И он прочитал провокационное обращение к жителям города «истинных патриотов России», в котором говорилось о крушении «Фултона» и гибели детей.

Это сообщение было настолько неожиданным, что ошеломило всех, даже Сачкову отказало обычное спокойствие.

– Крепко закручено! – усмехнулся Никитин.

– А как эта листовка попала к вам? – обратился к Тихону Дробов.

– И правда непонятно, – поддержал его Шлыков.

Поднял голову Кленов, и в глазах его мелькнул интерес.

– К нам прибыл из губоно новый сотрудник – Сергей Охапкин. Сейчас он ушел в город…

Возможно, Тихону задали бы вопросы, ответить на которые было бы нелегко, но его выручила докторша Флексер:

– Кто же сочинил эту ложь? – кивнула она на листовку.

– Те, кто надеются опять поднять в городе мятеж. Как бы не появились новые листовки, ежели они узнают о бегстве ребят. Да и вообще, всем нам будет грош цена, если потеряем мальчишек, – взволнованно закончил Тихон.

– Я целиком согласен с товарищем Вагиным, – с непривычной для него поспешностью сказал Сачков. – Но больше двух дней задерживаться нельзя. Желательно, чтобы члены вашей команды тоже приняли участие в поисках ребят, – обратился начальник колонии к Лаврентьеву.

– Был бы толк, хоть все пойдем, только вахтенных оставим, – неуверенно проговорил Лаврентьев. – Надо в чека и милицию сообщить, пусть тоже помогут…

Удивляло Тихона, как держится Черный – ни малейшей фальши. Была бы воля Тихона, арестовал бы его немедленно, прямо в этом салоне, но задание Лагутина остается в силе – и детей сохранить, и колчаковскую агентуру выявить.

Кроме того, неизвестен еще и сообщник Черного, о котором говорил полковник Ливанов. Вряд ли это Сачков. Не мог начальник колонии предложить чекистам свои услуги, если бы Черному были известны какие-то сведения, позволяющие ему шантажировать Сачкова.

И в то же время возникала мысль, что Сачков мог работать и на чекистов, и на Черного. Или только на Черного, используя свое предложение сотрудничать с чекистами как надежное прикрытие.

Неожиданное бегство беспризорных еще больше осложнило обстановку на «Фултоне».

Поздно вечером участники поисков вернулись на пароход ни с чем – город был забит беженцами, мешочниками и беспризорниками. Найти среди них пятерых мальчишек с «Фултона» было все равно, что отыскать иголку в стоге сена.

Между тем механик Остапчук закончил ремонт. Тихон не знал, что делать, поиски мальчишек могли затянуться на несколько дней.

Предупреждавший об этом Никитин не скрывал своей досады.

Зеленина вернулась из города с головной болью. Докторша Флексер уложила ее в каюте, дала каких-то порошков.

Кленов осунулся, выглядел виноватым. Ему вроде бы сочувствовали, но молча проклинали – если бы не его постоянная рассеянность, беспризорникам из его группы не удалось бы сбежать.

Шлыков в одиночку расхаживал по шкафуту и посматривал на берег, будто дожидаясь, что беглецы одумаются и вернутся сами.

И только Сачков вел себя так, словно ничего не случилось. Спокойно заявил Тихону:

– Утром возобновим поиски, а послезавтра отправляемся.

И сразу отошел от чекиста, как всегда сдержанный и невозмутимый. Да и что мог сказать Тихон, когда у самого не было уже уверенности, что беглецы отыщутся через день, через два, через неделю?

К Тихону обратился беспризорник Пашка – вид решительный, голосишко срывается от волнения:

– Товарищ Вагин! Пошлите меня, – подтянул он сползающие штаны. – Вам их ни в жисть не найти, они от вас прячутся, это как пить дать. А я найду, гад буду – найду. Только разрешите…

Тихон с удивлением посмотрел на парнишку, не сразу сообразил, о чем он просит, почему у него такой отчаянный вид.

– Куда тебя послать?

– За пацанами, которые сбежали. Они и мне предлагали деру дать, да я отказался.

– Почему же ты мне раньше не сказал? – не на шутку возмутился Тихон.

– Это не по закону – на своих доносить, – потупился Пашка. – Да я и не думал, что они всерьез сбегут, думал – треплются. Вы меня пошлите. Я их хоть под землей найду, честное слово…

Сначала предложение Пашки показалось Тихону пустым делом – столько людей искали беглецов и не нашли, а Пашка – найдет. Но потом подумал, что в одном мальчишка, пожалуй, прав – Пашки беспризорникам бояться нечего, от него они не будут скрываться.

Спросил у него, почему сбежали мальчишки.

Пашка ответил не сразу – видимо, мучили сомнения, по закону или не по закону он поступает, рассказывая об этом:

– Дылда их подговорил. Он сам из Нижнего, ну, и наплел, что тут от жратвы лавки ломятся и беспризорным лафа, можно опять свою блатную республику установить. Пацаны уши и развесили. Да и скучно на пароходе, каждый день одно и то же. Обещали на вахты поставить, но докторша только самым большим разрешила, а нам с девчонками знай книжки читают.

– А ты, значит, книжки не любишь?

– Почему не люблю? Когда батька был жив, он мне книжку про негров читал, так я ее до сих пор помню – «Хижина дяди Тома» называется. Сразу видно, что правда, я даже плакал, только вы никому не говорите. А тут воспитатели все сказочки читают, ерунду всякую, в которой правды нисколечко нету.

Пашка верно заметил – по настоянию Зелениной ребятам читали книги, которые не могли их расстроить, напомнить о том страшном, что они пережили. И докторша Флексер, когда стали создавать мальчишеские вахты, отобрала только самых крепких ребят, на одну смену. Больше других ослабевшие от голода беспризорники в их число не попали, и вот чем это обернулось.

Оттягивая время, прежде чем принять какое-то решение, Тихон спросил Пашку:

– А ты почему не сбежал, если скучно?

Мальчишка понизил голос, доверительно признался Тихону:

– Мне механик Остапчук разрешил в машинное отделение спускаться. Рассказывает, как машина устроена, я ему помогаю масленки заправлять. Ведь для каждой детали свое масло – где ойльдаг, где олеонафт, – с удовольствием произнес Пашка мудреные названия. – Интересно. Когда вырасту, обязательно механиком буду на пароходе. Так что не бойтесь, товарищ Вагин, я с «Фултона» никуда не сбегу.

– Ну, хорошо, представим, ты найдешь мальчишек. А как заставить вернуться на «Фултон»? Что ты им скажешь?

– Что-нибудь придумаю, механик говорит – я смышленый. Мне главное – найти, а там видно будет.

Конечно, попытка была рискованная – как бы и с Пашкой чего не случилось. А с другой стороны взглянуть, так она могла увенчаться успехом – Пашка и впрямь смышленый, в этом Тихон уже не раз убеждался.

– Давай так договоримся. Как только узнаешь, где ребята прячутся, бежишь в местную чека. Я буду тебя ждать там.

– Не-е, в чека я не пойду, – сразу поскучнел Пашка. – Если пацанов силком возьмете, они опять сбегут. Я их сам как-нибудь приведу, чекистам тут делать нечего.

«А ведь мальчишка опять прав», – подумал Тихон. Если он побежит в чека, это будет как предательство. У беспризорных свои, неписаные законы. Любую вину готовы на себя взять, лишь бы корешей не выдать, а если выдашь – рассчитаются. И это надо учитывать. Вот и ломай голову, как быть.

И все-таки Тихон решился – другого выхода не было.

Вечером он сходил в нижегородскую чека, на «Фултон» возвращался поздно ночью. Небо заволокли пласты сизых туч, было темно, хоть глаз выколи, стиснутая черными кустами дорога едва угадывалась.

Где-то за версту от города уловил за спиной шаги. Оглянулся, но никого не увидел. Только пошел дальше – опять услышал, как за ним идут. Вынул из кармана пистолет и взвел затвор. Как-то догадавшись, что вот-вот раздастся выстрел, бросился в тень кустов, упал в мокрую траву. Рядом просвистела пуля, за ней другая. Не целясь, Тихон сделал ответный выстрел. Переждав некоторое время, вышел на дорогу. Больше его не преследовали.

Бандиты действовали бы иначе, – подумал Тихон. Встретили бы где-нибудь в засаде. Видимо, Черный кому-то поручил в Нижнем убрать подозрительного агента губпленбежа. Если так, то на этом он не остановится.

На какое-то мгновение Тихону стало не по себе – невелика честь погибнуть, не выполнив порученного задания…

Рано утром, когда на «Фултоне» еще все спали, а над рекой клубился, выползал на низкий берег туман, Тихон проводил Пашку до дороги в город.

На прощание строго-настрого наказал:

– Твоя задача – найти ребят. Если сегодня не найдешь – вечером возвращайся на «Фултон». Не вздумай заночевать – волноваться буду. Ну а встретишь ребят – скажи, что тоже сбежал, и приглядывайся, что дальше будет. Сам сразу ничего не предпринимай. Понял?

– Понял, товарищ Вагин. Вы не волнуйтесь за меня. Все будет в порядке…

Тихон долго смотрел вслед Пашке, пока тот не скрылся за крутым глинистым косогором. Тревога не отпускала чекиста, хотя он и постарался обезопасить мальчишку.

Базар

День еще только начинался, а уже припекало.

На дороге Пашку догнала подвода. В телеге сидела толстая девка и худая баба в смазных сапогах. Пашка без спросу прыгнул на воз. Баба рассердилась и хотела огреть его кнутом, но мальчишка за свою маленькую жизнь бывал в таких переплетах, что научился понимать людей с первого взгляда.

Он сразу определил, что баба глупая, трусливая и жадная. Девчонка была точной ее копией, но толстая, с белесыми, заплывшими ленью глазами.

– Прошу пардон, мадам! – бойко проговорил Пашка и галантно, как ему казалось, приподнял воображаемую шляпу.

– Мадам?! – осклабилась баба. – А што? И вполне. Ну, сиди, коли залез.

Девка схватилась за щеку, задрыгала ногами:

– Мамочка! Силов моих нету, хоть помирай!

Баба сплюнула на дорогу:

– Вот наказание мое! Говорила тебе – полоскай зуб святой водой, икону приложи. Крапивой бы тебя по заднице, окаянная.

– Ой, мамочка! Ой, родная! Щас утоплюсь, – надсадно скулила девка.

Пашка рассмеялся – топиться было негде, разве что в густой дорожной пыли.

Понемногу девка успокоилась и опять сделалась сонной и тупой. А баба, как репей, пристала к Пашке с вопросами чей да откуда?

– Стихни, женщина! – важно сказал он. – Ты что, не узнаешь меня? Я наследник российского престола!

Баба собралась расхохотаться на потешного мальца, но посмотрела на лобастую физиономию мальчишки и спохватилась: «А кто его знает! Может, наследник, а может, бандит-живорез. Времечко такое, что все перепуталось».

Хлестнула кнутом караковую гладкую лошадь, но та по-прежнему брела не торопясь, лениво помахивая хвостом, отгоняла появившихся паутов.

Хорошо было ехать, но скучно. Девка дремала, баба тоже осоловело клевала большим носом. В мешке озабоченно похрюкивал поросенок, видимо, на продажу везли.

До города было уже рукой подать – показались облезлые купола церквей, макушка водокачки на станции.

Пашка подумал, что ребята могут не поверить ему, будто он тоже с парохода сбежал. Вживаясь в образ удалого беспризорника, заорал что есть силы:

 
Граждане, послушайте меня!
Гоп со смыком – это буду я!
Ремеслом я выбрал кражу,
Из тюряги не вылажу,
И она скучает про меня!..
 

Испуганная его криком, баба так хватила лошадь кнутом, что та, откормленная овсом и не раз выручавшая хозяина на лесных дорогах, рванула с места бешеным наметом.

Пашка кубарем свалился с телеги и очутился в пыли, чудом не угодив под заднее колесо. Протерев глаза и выплюнув песок, кулаком погрозил вслед телеге:

– Самогонка проклятая! Кулацкое отродье!

Отъехав на безопасное расстояние, баба придержала лошадь и, потрясая кнутом, принялась ругаться:

– Нечистая твоя душа! Бандит проклятый! От горшка два вершка, а туда же – наследник! Вот как скажу в чека, кто ты такой! Мигом арестуют!

Пашка крепко струхнул – только сейчас ему и не хватало встречи с чекистами. Но вида не подал:

– Стихни, женщина! Ты чего шумишь? Ты на кого шумишь? Ты на балтийского революционного матроса шумишь. У меня два нагана в кармане.

– Две вши у тебя на аркане! Бандюга ты молодая, а у меня племянник в исполкоме.

– Плевал я на твоего племянника и на его родную тетю, – кричал в ответ мальчишка.

Обхватив обеими руками мешок, в котором барахтался поросенок, девка хлопала белесыми глазами, спросонья не понимая, что случилось.

Баба в сердцах ударила по лошади кнутом, и телега скрылась за кустами.

Делать нечего, дальше пришлось идти своим ходом. Но Пашка не унывал – шлепать босыми ногами по мягкой дороге было даже приятно. И блатного удалось из себя изобразить. Засунув руки в карманы просторных штанов, Пашка опять запел во всю глотку:

 
По широкой одесской дороге
Молодой я, налетчик, шагал.
Воруженный наганом и финкой,
Я такую речугу держал…
 

Так он и вошел в город, вспоминая слышанные когда-то блатные песни и все, что вроде бы невозвратно осталось в прошлой, беспризорной жизни и вот вдруг опять потребовалось для выполнения ответственного задания – вернуть бежавших колонистов на «Фултон».

Как он это сделает, Пашка представлял смутно, но дал себе твердое «рабоче-крестьянское» слово, что без ребят на пароход не вернется. Лучше под забором погибнет, чем не выполнит обещанное Вагину.

Пашка по себе знал, что всех беспризорных, как магнитом, тянет на базар, и сразу нацелился туда. Направление к нему легко определил – день был воскресный, и в сторону базара шли женщины с кошелками, громыхали по булыжнику нагруженные мешками подводы.

Если бы не вывалился из телеги, добрался бы до базара как кум королю, – вздохнул Пашка и подумал, что может встретить там тощую бабу с сонной девкой и как бы эта встреча ему боком не вышла. Но решил рискнуть – была не была – и начал поиски с базара.

Ему сразу «подфартило» – не успел дойти до толчка, где торговали семечками, как увидел рыжую голову Спички – так прозвали мальчишку за огненные волосы, от которых хоть прикуривай.

Пашка хотел последить, что он делает на базаре, но Спичка уже заметил его. Спрятаться было негде, и Пашка стал внимательно смотреть в небо. Там, как назло, было пусто, даже стрижи куда-то запропастились.

Неизвестно, знал ли Спичка про гору и Магомета, но поступил по пословице – не дождавшись, когда Пашка подойдет, спрыгнул с заплеванного подсолнуховой шелухой ящика и вразвалку направился к нему.

– Здорово, Хмырь! – вспомнил он кличку Пашки по блатной республике. – Ты откеда взялся? Чего высматриваешь?

Наступил решающий момент – если Спичка не поверит, то другие ребята и подавно, а в результате вся операция сорвется.

– А ты что, стукач? Чего выспрашиваешь? – перешел в наступление Пашка, понимающий, что это лучший вид обороны. И тут же, без перехода, спросил: – У тебя пошамать ничего нету? Пузо подвело, хоть вой.

Спичка был человек отзывчивый и не жадный – тут же извлек из кармана теплый пирожок с кониной:

– Подавись ты моим трудовым капиталом! Только што у лотошника слямзил. Шамай…

Пашка мигом съел пирожок, вытер руки о штаны и только потом объяснил Спичке:

– Я тоже деру дал. Вы как сбежали, вобще воли не стало. Да и надоело слушать: на палубу не сморкайся, руки в карманы не суй, курить не моги. Пусть девчонок натаскивают, а моя душа свободы просит.

Спичке такая решительность очень пришлась по нраву – он достал из-за пазухи еще пирожок и по-братски, пополам разделил его с Пашкой.

– Правильно сделал – нечего нас воспитывать, шпану. Наша судьба – сырая могила.

Доев пирожок, они обнялись и пронзительно, с надрывом запели:

 
И никто не узнает,
И никто не придеть.
Только ранней весною
Там сирень расцвететь!..
 

Песня была тоскливая, жалостливая, у Пашки даже в горле запершило.

Какая-то сердобольная старушка остановилась, скорбно качая головой, начала их крестить. Ребята бросили петь, вытаращились на бабку.

– Хмырь, дай мне перо! Щас я гражданку грабить буду, – зловеще сказал Спичка, подражая какому-то бандиту.

Бабка кинулась от них, на ходу причитая визгливо:

– Пресвятая Мать-Богородица! Что же это ноне делается? Белым днем людей режут!

Когда перепуганная бабка скрылась в толпе, Пашка поинтересовался будто бы мимоходом:

– А остальные где? Ты что, откололся от них, один промышляешь?

– Не-е, мы опять блатную республику установили. Дылду президентом избрали.

– Выбрали дурака в президенты, – презрительно сплюнул Пашка. – А где он?

– На вокзале шурует. А мы тут с Чинариком свинью пасем.

Пашка оглянулся по сторонам:

– Какую свинью?

– Тут рядом. – И Спичка штопором вклинился в толпу продающих и покупающих.

Пашка едва поспел за ним.

Они протолкались туда, где торговали прямо с возов. И тут Пашка увидел знакомую тощую бабу с сонной девкой, от греха подальше спрятался за Спичку. Рядом с их телегой стоял Чинарик и грыз зеленое яблоко, такую, видать, кислятину, что у Пашки на расстоянии челюсти сводило.

Глядя на Чинарика, тощая баба на возу тоже жмурилась, жалобно кривила рот и сплевывала обильную слюну. Словно бы не беспризорный жевал ядовитую зелень, а она сама. Ее толстая дочка смотрела на Чинарика, открыв от любопытства рот, даже про больной зуб забыла.

– Уйди с глаз долой, – не выдержала баба, почувствовав во рту страшную оскомину. – Ведь железное устройство надобно иметь заместо кишок, а он жрет, аж захлебывается от удовольствия. Уйди, саранча чумазая.

Спичка подтолкнул Пашку локтем, и они на карачках стали пробираться к телеге.

– Эх тетя, тетя, – укоризненно сказал Чинарик, незаметно подмигнув Спичке. – Темная ты еще, ничего не понимаешь. В одном яблоке пользы больше, чем в целой свинье…

Чинарик старательно и медленно, словно смакуя, доел яблоко, бросил огрызок под лошадиные копыта и неторопливо, с достоинством удалился.

Страдал он не зря: только успел раствориться в толпе, как баба спохватилась – из телеги, даже не пикнув, исчез поросенок вместе с мешком.

Баба на весь базар заревела утробным голосом:

– Ограбили!.. Разбой!.. Ловите!..

А поросенок был уже далеко – уютно покоился в канаве, на краю которой, весело болтая грязными босыми ногами, отдыхали ловкие похитители.

Угрызений совести Пашка не чувствовал – так и надо жадной бабе, не будет с телеги спихивать и обзывать по-всякому. А главное, благодаря этому поросенку Пашку приняли в блатную республику без рекомендаций и испытательного срока. Даже Дылда, всегда к нему враждебно относившийся, ничего не сказал, только авансом подзатыльник влепил, чтобы к президенту почтение имел.

Хотел Пашка сдачи сдать, но удержался – ради выполнения такого ответственного задания можно и стерпеть.

– Нынче пошамаем! – длинно шмыгнул носом Чинарик, словно наслаждаясь вкусным духом жареного поросенка.

– Какая это еда на всю республику? – скривился Спичка. – Если бы целая свинья, а то поросенок. Достанется по куску раз только и чавкнуть. Вот бы Чугунок поделился с нами своим элексиром! Про жратву тогда и думать не надо.

– А что? – охотно откликнулся Чугунок. – Глотнул из пузырька – и топай на базар прозрачный, как хрусталь!

Ребята стали хихикать, толкаться локтями, представляя, как чумазый Чугунок, которого и в детской колонии, и на «Фултоне» умываться силком водили, вдруг станет прозрачный, как хрусталь.

– И вот иду я, прозрачный, по базару! – размечтался Чугунок, не замечая насмешек. – Вижу сметану, хвать – и сожрал целый горшок. Рядом пышки на сале – тащу весь противень. Хватаю кус сала, огурцов с помидорами. Нажрался до отвала и иду на вокзал, лезу под лавку дрыхнуть. Патрули ходят, храп слышат, во все зенки глядят, а я знай себе сплю. Продрал глаза – и опять на базар.

– Пустяшный ты фрайер, Чугунок! – брезгливо сказал Спичка, душа которого жаждала, кроме сытости, еще чего-то. – Ну, какой интерес? Жри да спи, опять нажрался – сиди в лопухах под забором.

– Кончай митинговать, пацаны! – скомандовал Дылда. – Бери поросенка, потащили.

Ребята подхватили мешок и припустили рысцой в сторону вокзала. Нырнув под дощатую платформу, вылезли возле багажного сарая, через дыру в заборе выбрались на пустырь, где разместилась блатная республика.

Что ожидало тут Пашку, как повернутся события?