Текст книги "Битва за Кавказ"

Восхождения на Эльбрус

Из всей битвы на Кавказ в советском общественном сознании в первую очередь отложились прежде всего история восхождения германских горных стрелков на Эльбрус в августе 1942 года с установкой там немецких военных флагов и последующие советские экспедиции на Эльбрус, в результате которых немецкие флаги были сброшены, а вместо них были установлены советские флаги. Помимо романтики, которая неизменно связана с альпинистскими восхождениями, немаловажную роль играло то, что этот сюжет не был связан с какими-либо человеческими жертвами. Германские горные стрелки захватили необходимый для восхождения «Приют одиннадцати» без боя, не понеся никаких потерь, но не убив при этом и никого из красноармейцев. Также не было потерь ни во время германского, ни во время советских восхождений. Ну а власти устраивало то, что эпопея с восхождениями на Эльбрус и флагами на его вершине отвлекала внимание от в целом неудачного для Красной армии хода битвы за Кавказ.

18 августа Гальдер записал в дневнике: «На юге, включая Кавказ и Сталинград, медленное продвижение вперед при растущем сопротивлении противника. На Дону и под Воронежем спокойно»³⁸⁴. Фактически наступление на Кавказе захлебывалось, так как 19 августа отмечалось продвижение лишь на отдельных участках³⁸⁵. А 21 августа Гальдер записал: «У фюрера большое возбуждение по поводу медленного овладения перевалами Кавказа»³⁸⁶.

Записи от 22 августа объяснили недовольство Гитлера: «У группы армий “А” лишь небольшие местные успехи, на Эльбрусе поднят наш флаг, в то же время Клейст, чьи войска действуют на обширных пространствах, лишь с трудом продвигается вперед». Точно так же и 23 августа на Кавказе отмечались лишь «незначительные изменения»³⁸⁷. Такие же записи 25 и 26 августа³⁸⁸. 28 августа появились «местные успехи», но не более того³⁸⁹. 29 августа Гальдер отметил на Кавказе «частичное улучшение позиций, особенно к северу от Новороссийска»³⁹⁰.

Между тем 21 августа 1942 года германские альпинисты взошли на Эльбрус. В восхождении участвовала сборная команда 1-й горнострелковой дивизии «Эдельвейс» и 4-й горнострелковой дивизии во главе с капитаном из «Эдельвейса» Х. Гротом, не считая местных проводников. Это делалось с разрешения командира 49-го горнострелкового корпуса генерала Р. Конрада. Никто из этих немцев, вопреки распространенному в России мнению, ранее в СССР не был и альпинизмом на Кавказе не занимался. А Рыцарский крест майор Хайнц Грот (1906–1994) получил, вопреки распространенному мнению, не в 1942 году, а только 8 мая 1945 года, согласно последнему приказу гросс-адмирала Карла Деница по вермахту.

17 августа Грот во главе взвода горных стрелков подошел к гостинице «Приют одиннадцати» на юго-восточном склоне Эльбруса, занятой отрядом из 45 красноармейцев. Грот с белым флагом поднялся к гостинице и предложил красноармейцам покинуть «Приют», что они и сделали, так что гостиницу люди Грота заняли без боя. При этом трое красноармейцев предпочли сдаться в плен. В гостинице германские горные стрелки захватили 2000 дневных пайков, в которые входили банки сгущенного молока, лучшей пищи для альпиниста. Они также разжились радиостанцией, большим запасом альпинистского снаряжения и, что немаловажно, очень хорошими альпинистскими костюмами и меховыми куртками. В районе Эльбруса у немцев было всего два взвода горных стрелков. Один из них был занят снабжением, так что оборонять перевалы Чипер-азау, Чипер и Хотю-тау мог лишь другой взвод численностью 35 человек.

Люди Грота смогли занять все близлежащие перевалы, кроме Донгуз-Оруна, который успел занять эскадрон 63-й кавалерийской дивизии численностью 182 человека. К нему присоединился 271 человек из 8-го моторизованного полка НКВД, а позднее батальон 28-й запасной стрелковой бригады из Тбилиси.

Еще 14 августа несколько офицеров германской 1-й горнострелковой дивизии предложили водрузить на Эльбрусе германский флаг со свастикой. Генерал Конрад поддержал эту идею, хотя она и не имела никакого военного значения. Переговоры по радио между Конрадом и штабом 1-й горнострелковой дивизии по поводу экспедиции на Эльбрус были перехвачены штабом группы армий «А», который решил запретить экспедицию, заметив, что в условиях острой нехватки сил горным стрелкам не следует отвлекаться на спортивные предприятия. Но после того как Конрад пообещал перед восхождением захватить все перевалы в районе Эльбруса, фельдмаршал Лист одобрил покорение высочайшей вершины Европы. 19 августа взвод высокогорной роты 1-й горнострелковой роты начал восхождение, но на высоте 4800 м их накрыла метель, после чего было решено вернуться обратно. 21 августа покорять вершину отправились 17 человек из 1-й горнострелковой дивизии и 4 человека из 4-й горнострелковой дивизии. Командовали ими капитан Грот из 1-й дивизии и капитан Геммерлер из 4-й дивизии. Среди участников восхождения был опытный альпинист Карл фон Краус, участвовавший в экспедициях в Гималаях, оператор (возможно, это был Хайнц Эртель), а также сотрудник Министерства пропаганды Йозеф Бауэр, который должен был написать об историческом восхождении. Оно началось 3 часа утра по берлинскому времени. На высоте 4800 м альпинистов опять настигла метель, но они продолжили восхождение и через 8 часов достигли западной, более высокой вершины (5642 м) и установили на треноге германский флаг со свастикой, а также флаги (треугольные штандарты) 1-й и 4-й горнострелковых дивизий, и сняли фильм о восхождении. Восточную вершину (5621 м), вопреки распространенному мнению, горные стрелки покорять не стали. Их возвращение было столь же трудным, как и восхождение, так как метель намела снега по колено. Спуск к «Приюту одиннадцати» занял 12 часов. На обратном пути альпинисты потеряли одного из товарищей во время метели, но следующим утром он вышел к «Приюту» целым и невредимым, даже не получив обморожения. Грот доложил, что германская униформа слишком тонкая для таких экстремальных условий, и горные стрелки не смогли бы совершить восхождение, если бы не использовали трофейное советское обмундирование. Можно сказать, что советская сторона внесла весомый вклад в материальное обеспечение экспедиции Грота и Геммерлера. Командующий 17-й армией Рихард Руофф писал Конраду: «Восхождение на Эльбрус альпинистов 1-й и 4-й горных дивизий во главе с капитаном Гротом – это исключительное военно-спортивное достижение, которое со временем будет оценено по достоинству. Германская армия и Родина гордятся этим подвигом». А Ланц, предложивший фюреру назвать Эльбрус «пиком Гитлера» (правда, Гитлер эту идею как будто не поддержал), подчеркивал, что «немедленное употребление фотоматериала (о восхождении на Эльбрус. – Б.С.) в германских медиа важно для сильного пропагандистского использования операции на Кавказе». Документальный фильм о восхождении на Эльбрус был показан во всех германских кинотеатрах. А Бауэр опубликовал увлекательные репортажи о восхождении в «Дас Райх» и «Франкфупртер Альгемайне Цайтунг»³⁹¹.

Свою лепту в германскую пропагандистскую кампанию вокруг восхождения на Эльбрус внесли и русские коллаборационисты. Так, поэт Глеб Александрович Глинка, попавший в плен в октябре 1941 года под Вязьмой и работавший в немецкой газете для военнопленных «Клич», в начале сентября 1942 года опубликовал там стихотворение «На Эльбрусе»:

 
Приняв, историей врученный,
Побед и славы знатный груз,
Прошли, тропой непроторенной,
Германцы на седой Эльбрус.
Прорвали цепи обороны.
Был зной, и с кровью слился пот.
Стрельба затихла. Смолкли стоны.
Солдаты двинулись вперед.
Отряд отважных альпинистов
Поход суровый завершил.
В долинах разметалось лето,
А здесь – метелей вой и свист…
Метеорологи советов
Без боя тотчас же сдались.
И вот среди снегов и ветра,
Преодолев ущелий мрак,
На высоте в шесть тысяч метров,
Германский гордо реет флаг³⁹².
 

Тут, конечно, есть некоторые поэтически-пропагандистские неточности. Метеорологи как раз ушли вместе с советским отрядом, оборонявшим «Приют одиннадцати», а сдались трое красноармейцев из этого отряда. Как вспоминает Александр Михайлович Гусев, на метеорологической станции «в то время находились начальник станции А. Ковалев, его жена – метеоролог З. Ковалева и радист Я. Кучеренко… Рано утром 17 августа они увидели поднимавшихся со стороны “Старого Кругозора” нескольких наших бойцов. Это была группа разведки. Около 10 часов, когда зимовщики и разведчики расположились позавтракать на скалах у станции, они заметили, что с перевала Хотю-тау движется колонна вражеских солдат. Часть из них направилась к “Старому Кругозору”, другая – к “Приюту Одиннадцати”. Когда егеря скрылись за ближайшим склоном, метеорологи и бойцы, учитывая неравенство сил, решили спуститься в Баксанское ущелье, захватив с собой наиболее ценное оборудование. Их союзниками оказались облака, прикрывшие склоны. Люди вошли в облака и двинулись вниз, в обход “Старого Кругозора”, не замеченные егерями»³⁹³. И никакого боя за приют вообще не было. Явным поэтическим преувеличением являются слова о том, что германские горные стрелки прошли «тропой непроторенной». Ранее по этому маршруту уже успели пройти тысячи альпинистов.

Заодно приведу наиболее известное советское стихотворение-песню о боях на Кавказе, написанное советским поэтом-бардом Владимиром Высоцким. Это «Военная песня» для кинофильма «Вертикаль» (1966):

 
Мерцал закат, как блеск клинка.
Свою добычу смерть считала.
Бой будет завтра, а пока
Взвод зарывался в облака
И уходил по перевалу.
 

Припев:

 
Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там,
Ведь это наши горы —
Они помогут нам!
Они помогут нам!
 

 
А до войны вот этот склон
Немецкий парень брал с тобою,
Он падал вниз, но был спасен,
А вот сейчас, быть может, он
Свой автомат готовит к бою.
 

Припев.

 
Ты снова тут, ты собран весь —
Ты ждешь заветного сигнала.
И парень тот – он тоже здесь,
Среди стрелков из «Эдельвейс».
Их надо сбросить с перевала!
 

Припев:

 
Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там,
Ведь это наши горы —
Они помогут нам!
Они помогут нам!
 

По своим поэтическим достоинствам текст Высоцкого, отличающийся энергичным ритмом и точно подобранными словами, конечно же, несравним с пропагандистской поделкой Глинки, наполненной поэтическими штампами. Но и здесь есть две существенные фактические ошибки. Никакие стрелки из «Эдельвейса» и других дивизий до войны, в короткий период советско-германской дружбы в 1939–1941 годах, на Кавказ не приезжали и не могли приехать. Все они были мобилизованы в вермахт. А уж НКВД был не настолько глупым, чтобы пускать на Кавказ лиц призывного возраста, явно являющихся германскими военнослужащими. В Берлине тоже сидели не такие дураки, чтобы предпринимать подобные попытки, которые могли только укрепить советскую подозрительность и не могли принести успеха. Легенда о том, что бойцы «Эдельвейса» хорошо знали Кавказ, так как до войны неоднократно осуществляли здесь восхождения, понадобилась для того, чтобы оправдать советское поражение в борьбе за перевалы и замаскировать тот факт, что местное население служило проводниками для немецких горных стрелков.

Вторая же неточность в песне относится к тому, что немецкий горный стрелок готовит к бою автомат. Автомат бесполезен в высокогорье из-за малой дальности прицельной стрельбы на такие дистанции, на которых бои в горах в реальности не происходили. Поэтому все германские горные стрелки были вооружены карабинами, специально приспособленными к условиям высокогорья. Вот советские горные стрелки действительно часто были вооружены совершенно бесполезными для них автоматами, как свидетельствуют сохранившиеся кадры кинохроники, да и вообще не были обучены и должным образом оснащены для войны в горах. Поэтому майор Николай Дмитриевич Салтыков, представитель Генштаба в оборонявшей перевалы 63-й кавалерийской дивизии, 24 октября 1942 года писал в докладе в Генеральный штаб об августовских боях в районе Эльбруса: «В отличие от неуклюжей пассивности 63-й кавалерийской дивизии противник действовал энергично и умело»³⁹⁴. Помню, как еще в школьные годы мне довелось слышать рассказ одного советского ветерана, участвовавшего в боях в высоокогорье Кавказа. Он вспоминал, что у них во взводе был только один боец, вооруженный винтовкой (возможно, даже снайперской), тогда как остальные были вооружены автоматами. И после того, как этот единственный боец погиб, они больше уже не могли нанести никаких потерь германским горным стрелкам, вооруженным карабинами с гораздо большей, чем автоматы, дальностью прицельной стрельбы. Из автоматов же прицельно стрелять можно было только метров на 200. На такую же дистанцию немцы практически никогда не подходили.

Советское командование привлекло к обучению горных стрелков профессиональных альпинистов. Однако те могли научить солдат и офицеров только технике альпинизма, но не тактике горной войны, о которой сами не имели никакого представления³⁹⁵.

Были и песни, которые советские альпинисты сочинили на Кавказе во время войны. Текст самой популярной из них, «Баксанской», приводит в своих мемуарах А.М. Гусев³⁹⁶:

 
Где снега тропинки заметают,
Где лавины грозные гремят,
Эту песнь сложил и распевает
Альпинистов боевой отряд.
 
 
Нам в боях роднее стали горы,
Не страшны бураны и пурга.
Дан приказ – недолги были сборы
На разведку в логово врага.
 
 
Помнишь, товарищ, белые снега,
Стройный лес Баксана, блиндажи врага,
Помнишь гранату и записку в ней
На скалистом гребне для грядущих дней.
 
 
На костре в дыму трещали ветки,
В котелке дымился крепкий чай.
Ты пришел усталый из разведки,
Много пил и столько же молчал.
 
 
Синими, замерзшими руками
Протирал вспотевший автомат
И вздыхал глубоко временами,
Голову откинувши назад.
 
 
Помнишь, товарищ, вой ночной пурги,
Помнишь, как бежали в панике враги,
Как загрохотал твой грозный автомат,
Помнишь, как вернулись мы домой в отряд?
 
 
Час придет, решительно и смело
В бой пойдет народ последний раз,
И мы скажем, что в снегах недаром
Мы стояли насмерть за Кавказ.
 
 
Время былое пролетит, как дым,
В памяти развеет прошлого следы,
Но не забыть нам этих ярких дней,
Вечно сохраним их в памяти своей.
 

Есть у этой песни еще два куплета, сочиненные уже в послевоенное время:

 
Шуткам не учат в наших лагерях,
Если придется воевать в горах
Вместо ледоруба возьмешь ты автомат,
Словно на страховке, прижмешь его приклад.
Вспомни, товарищ, белые снега,
Стройный лес Баксана, блиндажи врага,
Кости на Бассе, могилы под Ужбой,
Вспомни, товарищ, вспомни, дорогой.
 

Опять-таки, стоит помнить, что автомат в горах вовсе не был грозным оружием, а скорее бесполезным. Но, как свидетельствуют сохранившиеся фотографии, большинство красноармейцев во время боев в Кавказских горах, в отличие от германских горных стрелков, были вооружены автоматами, так что песня отражает грустную реальность. «Баксанская песня» была написана альпинистами Андреем Грязновым, Любовью Коротаевой, Николаем Персияниновым, Борисом Грачевым, Алексеем Немчиновым, Георгием Сулаквелидзе и Николаем Моренцом на мотив популярного довоенного танго «Пусть дни проходят» (1938) композитора Бориса Терентьева на слова поэта Ильи Финка, начинающегося таким куплетом:

 
Мы с тобой не первый год встречаем,
Много весен улыбалось нам,
Если грустно – вместе мы скучаем,
Радость тоже делим пополам.
Ничего, что ты пришел усталый,
Что на лбу морщинка залегла,
Я тебя, родной мой, ожидала,
Столько слов хороших сберегла…
 

Припев:

 
Пусть дни проходят, спешит за годом год, —
Когда минутка грустная придет,
Я обниму тебя, в глаза тебе взгляну,
Спрошу: «Ты помнишь первую весну,
Наш первый вечер и обрыв к реке,
И чью-то песню где-то вдалеке?»
Мы нежность ночи той с годами не сожгли,
Мы эту песню в сердце сберегли.
 

Гусев так описывает процесс создания песни: «Альпинисты Грязнов и Коротаева с группой разведки поднялись на гребень вершины Донгуз-орун над Баксанским ущельем. Там они решили оставить как памятку для “грядущих дней” гранату с запиской вместо детонатора. И осуществили задуманное. После удачного выполнения задачи разведчики отдыхали в ущелье, вспоминая тяжелый зимний поход. Грязнов произнес первую стихотворную строчку, кто-то добавил вторую. Так и сложилась песня, ставшая очень популярной среди военных альпинистов»³⁹⁷.

Слова и музыка другой популярной песни военных альпинистов – «Барбарисовый куст» – были написаны альпинистом Николаем Павловичем Моренцом (1922–1991) в 1942 году:

 
Мне не забыть той долины,
Холмик из серых камней…
И ледоруб в середину
Воткнут руками друзей.
 

Припев:

 
Ветер тихонько колышет,
Гнет барбарисовый куст…
Парень уснул и не слышит
Песен сердечную грусть.
Тропка, как ленточка, вьется,
Горная речка шумит,
Кто-то в долину вернется,
Холмик он тот посетит.
 

Припев.

 
Слышны раскаты далеко,
Пушечных выстрелов гром,
А за хребтами высоко
Други дерутся с врагом.
 

Припев.

 
И на вечернем досуге
В скалах мерцает огонь —
Грустную песню о друге
Тихо играет гармонь.
Ветер тихонько колышет,
Гнет барбарисовый куст…
Парень уснул и не слышит
Песен сердечную грусть.
 

Здесь песня грустно-лирическая, ибо мы понимаем, что парень, герой песни, погиб в бою. Об истории этой песни рассказала Любовь Георгиевна Коротаева: «Коля Моренец, украинец, симпатичный парень, высокий такой, очень хорошо пел. Он пел нам и романсы и вообще склонность слагать стихи проявлял. У него много было стихов. Мы думали, что он будет знаменитым поэтом. Вот им была осенью 1942 года сложена песня “Барбарисовый куст”. Почему именно барбарисовый куст? В Баксанском ущелье очень много барбарисовых кустов, и я думаю, что у Коли именно поэтому он стал каким-то символом»³⁹⁸.

30 января, через две недели после того как немцы оставили район Эльбруса, заместитель командующего Закавказским фронтом генерал-майор Иван Алексеевич Петров (1905–1956), кадровый чекист-пограничник, санкционировал операцию по снятию германских флагов с Эльбруса и водружению там советских флагов. В ней участвовали 20 альпинистов. Это было гораздо более сложное предприятие, чем осуществили немцы в августе. У «Приюта одиннадцати» температура была около минус 40 градусов. У вершины температура должна была быть около минус 50 градусов. 13 февраля 6 альпинистов во главе с лейтенантом Николаем Афанасьевичем Гусаком в ходе 15-часовой экспедиции, которая прошла в почти непрерывной борьбе с метелью, взошли на западную вершину Эльбруса и вернулись с клочками германского флага, разорванного ветрами. 17 февраля другая группа из 14 альпинистов во главе с военинженером 3-го ранга Александром Михайловичем Гусевым, гидрометеорологом по основной специальности, борясь с сильнейшими ветрами, взошла на восточную вершину и установила там советские флаги. Гусев, как и единственная женщина – участница восхождения, Любовь Коротаева, впоследствии утверждали, что сбросили с вершины германский флаг, притом что горные стрелки Конрада на восточную вершину вообще не восходили. В группу Гусева входил оператор инженер-капитан Никита Арамоович Петросов (1913–1988), который должен был снять фильм, призванный затмить немецкий фильм, но при столь низких температурах миссия оказалась невыполнима. Из советского фильма в военную кинохронику «Союзкиножурнала» вошли только несколько секунд.

Как отмечает А. Статиев, «как фильм, изображающий альпинистов, салютующих красному знамени, якобы поднятому на вершине, так и картина альпиниста, держащего знамя на фоне горных вершин, представлены в российских военных историях и мемуарах с подписью: “советское знамя на вершине Эльбруса”, являются очевидными фейками: горы на заднем фоне значительно выше той точки, где был снят фильм и сделан широко известный снимок; кроме того, ни фильм, ни фотография не показывают треноги, закрепленные на вершинах, а команда, показанная в фильме, состоит из шестнадцати человек вместо четырнадцати. Несмотря на эти фейки, команда, которая поднялась на западную вершину, определенно добралась до нее и принесла остатки немецкого флага к Тюленеву как доказательство»³⁹⁹.

Последний вывод не представляется мне столь бесспорным. Ни в мемуарах Гусева, ни в сохранившихся кадрах кинохроники, снимках и описаниях съемок нет треноги, которая упоминается в свидетельствах участников немецкого восхождения и отчетливо видна в немецком фильме. А не заметить эту треногу было нельзя. Объяснений тут может быть несколько. Группа Гусака могла не достичь западной вершины. Либо, если она все-таки успешно завершила восхождение на вершину, треноги с флагами она там не обнаружила. Не обнаружила она и оставленную германскими альпинистами записку, хотя соответствующую капсулу советские альпинисты могли просто не найти в глубоком снегу. Но тренога была слишком велика, чтобы ее не заметить. Поэтому, если группа Гусака все-таки взошла на Эльбрус, германских флагов там могло не быть по двум причинам: треногу могло снести с Эльбруса сильным ветром, либо немцы перед отступлением совершили еще одно восхождение на западную вершину и забрали треногу с флагами с собой. Последняя версия представляется крайне маловероятной. Ни в мемуарах горных стрелков, ни в германских документах нет никаких следов второго восхождения, скрывать которое не было бы никаких оснований. Да и в условиях подготовки спешного отступления вряд ли кому из горных стрелков пришла бы в голову идея организации нового рискованного восхождения ради одной только эвакуации германских флагов. Поэтому наиболее вероятной версией представляется та, что тренога с флагами была снесена ветром с Эльбруса, и участники группы Гусака забрали с вершины в качестве доказательства два древка от других восхождений. Кстати сказать, ветры должны были бы сорвать практически все полотнище флага. По оставшимся малюсеньким клочкам невозможно было бы определить, чей именно это был флаг.

Советское восхождение, помимо прочего, было приурочено к 23 февраля 1943 года – к 25-летию Красной армии. Поэтому в записке, которую альпинисты оставили на западной вершине, говорилось:

«Зап. Эльбрус 5633 м. Будет и на нашей улице праздник! 13.02.43.

14.00.

Сегодня сюда поднялась группа инструкторов альпинизма РККА в составе: начальник группы мастер спорта Гусак Н. Участники – мастер спорта Сидоренко А., сван-партизан, мастер спорта Хергиани Г., сван-партизан, мастер спорта Хергиани Б., политрук мастер спорта Белецкий Е., в/т 2-го ранга инструктор Е. Смирнов. Снегопад, туман, мороз. Поднялись с “Приюта 11-ти” за 9 часов. Восхождение посвящено освобождению Кавказа от гитлеровцев и 25-й годовщине нашей славной Красной армии. Группа по приказу командования Закфронта сняла немецко-фашистские вымпелы и установила наш Красный флаг СССР.

Смерть немецким оккупантам! Да здравствует наша партия ВКП(б) и героическая Красная армия! Да здравствует наш Эльбрус и вновь свободный Кавказ!

Нач. группы Н. Гусак»⁴⁰⁰.

Вот что рассказал участник подъема в составе группы Гусака на западную вершину Александр Игнатьевич Сидоренко: «…в условиях крайне плохой видимости поднялись, как показалось, на вершину, установили флаг. А когда стали спускаться, зоркие глаза охотника из Сванетии Бекну Хергиани в белой пелене облаков разглядели две точки: “Вершина там и флаги фашистские там! Что будем делать?”

Высота и лютый февральский мороз давали о себе знать, обжигали легкие, шквальный ветер выматывал последние силы. Учитывая сложность обстановки, Николай Гусак разрешил двум добровольцам: старшему инструктору по альпинизму 900-го горнострелкового полка Александру Сидоренко и бойцу сванского партизанского отряда Бекну Хургиани идти вверх, а остальным спускаться вниз. Сам остался ожидать двух смельчаков. Захлебываясь разряженным воздухом, преодолевая отполированные ледяные склоны, поднялись, наконец, к триангуляционной вышке на самой вершине. Здесь развевались потрепанные ветрами остатки двух фашистских военных флагов. Сняли обрывки флагов. Установили советский флаг. Тура (треногу. – Б.С.) и записки гитлеровцев не нашли. Написали свою записку (в 1956 году эту записку нашли альпинисты, совершившие восхождение на Эльбрус; она хранится в музее альпинизма в Кабардино-Балкарии). Стали спускаться, ориентируясь на выстрелы из автоматов из базового лагеря»⁴⁰¹. А вот что написал в мемуарах о восхождении на западную вершину со слов его участников сам Гусев: «Восхождение оказалось очень трудным. Видимость почти все время была менее 10 метров. Альпинисты ориентировались лишь по направлению юго-западного ветра, который очень устойчив здесь в это время года. Если идешь на вершину правильно, он должен обдувать левую щеку. Такой ориентир в непогоду, пожалуй, надежнее компаса.

Минуя опасные районы, группа альпинистов довольно точно вышла к седловине. Помогло и знание до мельчайших подробностей рельефа склонов. Здесь ветер был особенно жесток. Западная вершина немного прикрыла группу от ветра. Но при выходе на вершинную площадку поток воздуха набросился на людей с новой силой. Им долго не удавалось обнаружить металлический триангуляционный пункт, установленный на высшей точке площадки. Но вышедшие вперед А. Сидоренко и братья Хергиани разыскали его.

Ветер бешено трепал на вершине привязанный к ферме триангуляционного знака растерзанный фашистский флаг. Наши альпинисты сорвали его и установили красный флаг. Затем они оставили в камнях записку о своем восхождении и направились вниз».

Финал же восхождения на восточную вершину он рисует следующим образом: «На вершинной площадке гуляют снежные вихри, но видимость отсюда – до самого горизонта, а на юго-западе – до Черного моря. У геодезического пункта мы выдернули изо льда обломки древка с обрывками фашистского флага и установили алый стяг Родины. Прогремел салют из наганов и пистолетов. А Петросов снимает, снимает, снимает…»⁴⁰²

В группе Гусака оператора не было, поэтому кино-фото-документального подтверждения пребывания людей из группы Гусака на западной вершине в природе не существует. Рассказ же Сидоренко, равно как и изложение событий Гусевым, содержит неправдоподобные подробности. Он и Хургиани никак не могли забрать два военных германских флага с западной вершины. Военный флаг там был только один, вместе с двумя штандартами двух горнострелковых дивизий. Если же штандарт Сидоренко тоже назвал военным флагом, то непонятно, куда делся еще один штандарт. И немецкие флаги никак не могли быть привязаны к триангуляционной вышке, так как их привязали к специальному флагштоку в виде треноги. Вот как, например, описывает финал немецкого восхождения В. Тике, основываясь на рапортах и рассказах его участников: «Железная воля и великое непознанное заставили их идти дальше. С каждым шагом из-за разреженного воздуха идти становилось все труднее и труднее. Ураган завывал над ледяным гребнем. Летящие ледяные кристаллы в кровь рассекали лица людей, но они сделали свое дело.

В 11.00 обер-фельдфебель Кюммерле установил флагшток с немецким военным флагом на ледяной вершине. Рядом с ним были установлены штандарты 1-й горнострелковой дивизии с эдельвейсом и 4-й горнострелковой дивизии – с горечавкой. Покорители вершины пожали друг другу руки. Затем последовал осторожный спуск по тому же маршруту. Уже во время спуска с вершины было заметно, что военный флаг разорвало ветром, казалось, что боги защищаются от вторжения в их пределы, находящиеся на высоте 5633 метра. Царственная вершина Эльбруса исчезла из вида ее покорителей»⁴⁰³.

Главное же, раз треногу, вещь куда более приметную, чем обрывки флагов, советские альпинисты не нашли, значит, либо ее уже снесло ветром (но тогда никаких немецких флагов на вершине не осталось), либо Сидоренко и Хургиани так и не добрались до западной вершины, хотя, скорее всего, были уверены, что достигли ее. В любом случае, они захватили первые попавшиеся обрывки флагов или вымпелов – следы прошлых восхождений. Без доказательств им являться перед грозные очи начальства – командующего Закавказским фронтом Тюленева было никак нельзя – неудачники могли предстать перед трибуналом. Восхождение же отряда Гусева на восточную вершину, более доступную, сомнений не вызывает. Сам он в мемуарах писал: «1 сентября 1942 года газета 1-й немецкой танковой армии, сильно преувеличивая трудности этого, по сути дела, летнего восхождения, хвастливо сообщила, что отряд под командованием капитана Грота в бушующую снежную бурю водрузил на Эльбрусе военный флаг и вымпел дивизии “Эдельвейс”»⁴⁰⁴. Не исключено, что, основываясь то ли на этой публикации, то ли на других источниках, Александр Михайлович был уверен, что немецких флагов (штандартов) на Эльбрусе должно быть только два, и на это число ориентировал своих подчиненных, причем полагая, что на каждой вершине стоит только 1 флаг или вымпел.

Бывший командующий 12-й, 47-й и 18-й армиями в битве за Кавказ, в марте 1967 года ставший министром обороны СССР, маршал Андрей Антонович Гречко в вышедшей в том же году книге «Битва за Кавказ» написал по поводу установки советского флага на Эльбрусе: «Фашистскому флагу недолго пришлось развеваться на самой высокой горе Кавказа. Вскоре наши воины под командованием старшего политрука А.А. Тетова с боем прорвались на вершину Эльбруса и водрузили на ней советский флаг»⁴⁰⁵. Здесь наврано все, что можно. Поскольку германские горные стрелки ушли из района Эльбруса за две недели до того, как это обнаружили советские войска, и еще примерно такое же время понадобилось для организации экспедиции, то участники советского восхождения на Эльбрус при всем желании никаких боев вести не могли. И никакого политрука Тетова ни в группе Гусака, ни в группе Гусева не было. Но Гречко очень хотел порадовать дорогого Леонида Ильича, и его референты придумали политрука Тетова, будто бы возглавившего восхождение на Эльбрус. Нет, реальный политрук Аузби Абеевич Тетов, служивший в политотделе 46-й армии, действительно существовал. Вероятно, он был жив и в 1967 году. Во всяком случае, в 1951 году за выслугу лет он был награжден орденом Красной Звезды, а в 1956 году – орденом Красного Знамени. В представлении к награждению майора А.А. Тетова медалью «За боевые заслуги» 8 октября 1943 года (28 октября последовал приказ о награждении) говорилось: «Тов. Тетов А.А. работает агитатором Поарма с августа 1942 г. За это время показал себя пламенным большевистским агитатором. Прорводил большую политическую воспитательную работу с личным составом в действующих частях и подразделениях, обеспечивая выполнение боевых приказов командования. Принимал участие в боевых действиях на перевалах Кавказского хребта и на Кубани и в последних наступательных боях находился непосредственно в частях». Ранее же А.А. Тетов ничем не награждался, тогда как все участники восхождения на Эльбрус получили ордена и медали⁴⁰⁶. Ложь Гречко пошла в народ, и многие советские люди в 1960-е и 1970-е годы были убеждены, что советские альпинисты в январе – феврале 1943 года на Эльбрус пробивались с боями.