Текст книги "Битва за Кавказ"

Руофф направил только что прибывший румынский кавалерийский корпус на запад, чтобы очистить побережье Азовского моря и изолировать советскую 47-ю армию на Таманском полуострове.

Явно недооценивая возможности советского сопротивления, командование группы армий «А» 9 августа отдало приказы 1-й танковой армии наступать 40-м танковым корпусом в составе 3-й и 23-й танковых дивизий, с ее защищенным северным фангом, через Грозный сначала на Махачкалу, главный порт снабжения советских войск на Кавказе, а оттуда в сторону Баку. 3-й танковый корпус, переброшенный с западного крыла армии, должен был наступать на Грозный. Горнострелковая дивизия, следующая за 40-м танковым корпусом, должна была обеспечить быстрый захват перевалов на Осетинской и Военно-Грузинской дорогах, что должно было стать предпосылкой для последующего броска на Тбилиси. Прикрытие северного фланга, где существовал большой разрыв с группой армий «Б», должен был обеспечивать 52-й армейский корпус, чьи соединения, наступавшие по обоим берегам Маныча, первоначально были предназначены для охраны побережья Каспия. В долгосрочной перспективе предполагалось, что эту задачу будет решать 3-я румынская армия, чтобы высвободить германские дивизии для действий на Южном Кавказе. Но пока что румынские дивизии находились на фронте Черного моря.

И.В. Тюленев вспоминал: «Учитывая напряженную обстановку на Северном Кавказе, в середине августа 1942 года Ставка Верховного Главнокомандования в короткий срок произвела перегруппировку войск Закавказского фронта. Войска 44-й армии из района Махачкалы, Баку были выдвинуты к оборонительным рубежам на реках Терек, Сулак и Самур. В то же время на рубеж рек Терек и Урух с советско-турецкой границы и с Черноморского побережья были переброшены 89, 151, 389, 392 и 417-я стрелковые дивизии, 151-я танковая бригада, 3 и 51-я стрелковые бригады, 62-я морская стрелковая бригада, три артиллерийских полка, бронепоезд и несколько других частей. Из района Ленинакана для усиления обороны на прохладненском направлении в состав 9-й армии была переброшена 61-я стрелковая дивизия. Кроме того, по указанию Ставки Верховного Главнокомандования, чтобы сдержать противника перед главным оборонительным рубежом, выдвигались передовые отряды на рубеж Кума и Малка. Эти отряды, не встретив противника, вышли значительно севернее указанных им рубежей и заняли оборону на восточном берегу Кумы.

Одновременно с организацией перегруппировки для усиления войск Закавказского фронта из резерва Ставки выделялись значительные силы. Закавказский фронт получил 2 гвардейских стрелковых корпуса – 10-й (4, 5, 6, 7-я гвардейские стрелковые бригады), 11-й (8, 9, 10-я гвардейская стрелковые бригады) и 11 отдельных стрелковых бригад (4, 19, 57, 59, 60, 62, 84, 107, 119, 131 и 256-я).

Сосредоточение крупных сил для обороны по рекам Терек и Урух на фронте протяженностью около 420 километров и большое удаление штаба фронта от этого рубежа потребовали создания отдельного органа управления. Ставка Верховного Главнокомандования приказала 8 августа создать Северную группу войск Закавказского фронта. В эту группу вошли 44-я армия, имевшая в своем составе 414, 416 и 223-ю стрелковые дивизии, 9 и 10-ю стрелковые бригады; 9-я армия в составе 389, 151 и 392-й стрелковых дивизий и 11-й гвардейский стрелковый корпус (8, 9, 10-я гвардейские стрелковые бригады).

Командующим Северной группрй войск был назначен генерал-лейтенант И.И. Масленников, членом Военного совета – генерал-майор А.Я. Фоминых и начальником штаба – генерал-майор А.А. Забалуев.

Резерв командующего группой составляли 89 и 417-я стрелковые дивизии, 52-я танковая бригада, 36 и 42-й дивизионы бронепоездов, 50-й гвардейский минометный полк реактивной артиллерии и 132-й минометный полк. Позднее в Северную группу войск была включена 37-я армия.

Создание Северной группы войск облегчило руководство войсками, оборонявшими Кавказ с севера.

Так, в первой половине августа 1942 года войска Закавказского фронта перегруппировали свои силы и организовали оборону Кавказа с севера. На Северном Кавказе была создана вторая линия обороны по рекам Терек и Урух и на перевалах центральной части Главного Кавказского хребта. Особое внимание при этом уделялось надежному прикрытию бакинского направления и подступов к Грозному, как наиболее вероятных и доступных для войск противника»¹⁴².

Пока части 16-й дивизии зачищали Армавир, 13-я танковая дивизия пошла на Майкоп уже тремя боевыми группами. Отряд «Бранденбурга» численностью в 62 человека (многие бойцы говорили по-русски) под командованием лейтенанта Адриана фон Фелькерзама проник в Майкоп под видом военнослужащих НКВД. 6 августа солдаты германской 13-й танковой дивизии захватили небольшой плацдарм на реке Лабе, но потребовалось 24 часа для наводки понтонного моста для танков. К утру 8 августа генерал-майор Трауготт Херр смог переправить значительные силы через Лабу. «Викинг» и 16-я моторизованная дивизия также форсировали эту реку на другом фланге, легко преодолев сопротивление советской отдельной механизированной бригады, не имевшей боевого опыта. В полдень 8 августа настал черед людей Фелькерзама. Они перерезали советские линии связи и объявили, что получен приказ оставить город. Но бранденбуржцы не успели предотвратить выведение из строя советскими саперами нефтяных месторождений вокруг города. Передовой отряд мотопехоты майора Альберта Брукса прибыл в Майкоп только около 3 часов дня 9 августа. Но полностью немцы смогли взять город под контроль только тогда, когда 10 августа в Майкоп прибыли две другие боевые группы 13-й танковой дивизии, причем майор Брукс был ранен при зачистке города¹⁴³. В Майкопе в руки немцев попали 50 неповрежденных советских самолетов¹⁴⁴.

Отто Скорцени приводит рассказ Фелькерзама о захвате Майкопа (сам Фелькерзам погиб в конце войны в Восточной Пруссии и мемуаров не оставил): «На рассвете 9 августа мне сообщили по радио, что передовые отряды 13-й танковой дивизии находятся в двадцати километрах от Майкопа и вскоре атакуют пересечение. Поэтому я взял четыре автомашины и с вооруженными людьми на подножках с трудом прокладывал себе дорогу сквозь поток беженцев, переливавшийся по улицам города. Наконец удалось выехать за город, и вскоре я приказал остановить автомобили вблизи здания, стоящего особняком и хорошо охраняемого, – здесь находилась телефонная станция армии. Кое-где начали падать и взрываться снаряды наших гаубиц калибра 15 см. На дороге уже было значительно меньше народа; слышались выстрелы русской артиллерии. Шестеро моих солдат проскользнули в здание с пакетами под мышкой. Они вернулись бегом, и мы тотчас же уехали среди летящих снарядов в направлении фронта. Через три минуты прозвучал сильный взрыв: телефонная станция взлетела в воздух.

Подъехав к артиллерийским позициям, я заметил подполковника, командующего батареей, которому меня уже представлял Першол во время нашего “инспектирования”. Я спросил у него, по кому и чему стреляют.

– То есть как это по кому, по немцам!

– Фашисты сегодня утром совершили обходной маневр, и их фронт находится уже за Майкопом! Попытайтесь дозвониться!

Он пытался, но ему, конечно же, не удалось этого сделать, поэтому подполковник приказал тотчас же прекратить огонь и отступить.

– Вы поедете с нами? – спросил он.

– Товарищ полковник, долг превыше всего, я поеду предупредить нашу боевую пехоту, пока не захлопнулась ловушка.

– Товарищ майор, известно ли вам, чем вы рискуете?

– С некоторых пор я уже отдаю себе в этом отчет.

Мы добрались до позиций гвардейской пехоты. Я представился генералу и доложил, что его подразделению грозит окружение, так как фашисты уже миновали Майкоп. Генерал оказался мелочным, подозрительным и, по всей видимости, не любил НКВД. Я еще раз прибегнул к уловке с телефоном, не забыв добавить, что стоящая позади них артиллерия уже отступила. Он напрасно пытался позвонить, после чего задал мне несколько затруднительных вопросов. Я понял, что у него появилось подозрение. Мы смотрели друг другу прямо в глаза… Мне подумалось, что без револьвера здесь не обойтись. В этот момент прибежал запыхавшийся сержант-связист с донесением, что артиллерия уже отошла! Я отвернулся. Только лишь тогда генерал отдал приказ к отступлению. Заметив начало выдвижения, соседние части прислали к генералу связных, что позволило мне избежать нежелательных дискуссий.

В то же самое время, в установленный час “X”, Куделе-Протов появился с людьми на телефонной станции Северного Кавказа. Они вели себя так, как будто бы прибыли по приказу; озабоченные и раскричавшиеся. Им встретился какой-то майор, крикнувший:

– Если НКВД уже удрало, это не означает, что я должен делать то же самое!

– Что?! – гаркнул Куделе-Протов. – Я являюсь лейтенантом НКВД и прошу вас, товарищ майор, тотчас взять свои слова обратно!

Майор немного сбавил тон и заявил, что он не получал приказа отступать.

– Вы его уже не получите. Сейчас фронт организовывается вблизи Апшеронска. Пожалуйста, убедитесь в этом лично.

Он позвонил на телефонную станцию армии. Безрезультатно (известно почему).

– У меня приказ взорвать это здание, – заявил Куделе.

– У меня тоже есть такой приказ на случай, если…

– Если вы останетесь здесь, то взлетите на воздух вместе с вашим персоналом. Менее чем через четверть часа эта станция прекратит существование. Фашисты могут появиться в любую минуту!

Майор и его персонал исчезли с удивительной быстротой. Наступил момент большой игры. Люди Куделе заняли места операторов связи и на все вопросы отвечали: мы не можем вас соединить с “X”, “Y” или “Z”. Город эвакуирован и войска отступают в направлении Туапсе. У нас приказ взорвать станцию через несколько минут.

Все службы, остававшиеся в Майкопе, устремились на юг. Куделе и его люди удерживали северо-кавказскую телефонную станцию так долго, как они могли это сделать утром 9 августа. Однако поступили шифрограммы, на которые они оказались не в состоянии ответить. Тогда их попросили назвать себя. Самым лучшим выходом было все взорвать, и им пришлось на это решиться. Однако взрыв телефонной станции очень затруднил выполнение задания группе Ландовского.

Русские предвидели вторжение немецких войск в Майкоп и предприняли меры предосторожности, в том числе и против высадки воздушного десанта. Ландовски, в распоряжении которого находился самый многочисленный отряд, разбил его на небольшие группы ненастоящих энкаведистов. Пользуясь полевым телефоном с клеммой, он подсоединился к необходимому кабелю и получил возможность связаться с телефонной станцией армии. Когда же та, даже по радио, не ответила, он направил свои группы к предприятиям, обладавшим оборудованием для добычи нефти. Действия его людей выглядели следующим образом: подбегая, они сразу же направлялись к посту охраны и сообщали, по приказу сверху они должны сменить промышленную охрану, а в случае приближения противника взорвать оборудование.

Не везде им удалось это сделать. В Макдее они прибыли слишком поздно: командир охраны позвонил на коммутатор армии, а затем на телефонную станцию Северного Кавказа. Так как нигде ему не ответили, он тотчас же приказал взорвать оборудование. Клубы дыма всполошили другие посты охраны, последовавшие его примеру.

Наступавший севернее Майкопа передовой отряд 13-й танковой дивизии встретил слабое сопротивление малочисленных подразделений пехоты арьергарда противника. Первые танки генерала Херра въехали в предместье Майкопа в полдень 9 августа 1942 года»¹⁴⁵.

Конечно, отряд Фелькерзама был слишком малочисленным, чтобы установить контроль над городом. Он мог лишь дезорганизовать советскую оборону. Между прочим, через Майкоп по единственной дороге на Туапсе отходили довольно значительные силы: 31-я стрелковая дивизия, 17-й кавалерийский корпус, 40-я особая моторизированная бригада, 9-я стрелковая дивизия войск НКВД, 67-й гвардейский минометный полк, 32-й зенитно-артиллерийский полк, Майкопская (Орловская) танковая бригада, 383-я и 236-я стрелковые дивизии и ряд других подразделений 12-й и 18-й армии. Пусть большинство этих соединений были уже разбиты и понесли тяжелые потери. При желании они, наверное, могли бы оказать сопротивление одной германской 3-й танковой дивизии, но желания, похоже, не было. И не нашлось толкового и решительного военачальника, который мог бы объединить разбитые части.

Как кажется, действия отряда Фелькерзама сразу после занятия Майкопа наблюдал лейтенант Владимир Стеженский, переводчик штаба 383-й стрелковой дивизии. 12 августа он записал в дневнике: «Сегодня опять наш штаб чуть не накрылся. Драпали под проливным дождем пуль, поближе к горам. Потом выяснилось, как это получилось. К мосту подъехали три автомашины с военными в нашей форме с нашим оружием. Их беспрепятственно пропустили в наш поселок, они выскочили из машин и открыли ураганную стрельбу. Мы едва успели добраться до своей машины и драпануть. Сейчас находимся в поселке Котловина. Наши ребята ведут там бой. Нельзя было применить артиллерию, все в одинаковой военной форме, не разберешь, где наши, а где фрицы»¹⁴⁶.

10 августа была издана директива Ставки ВГК об организации перевозки войск по Каспию с привлечением Каспийской военной флотилии, которые должны были сопровождать суда гражданского флота¹⁴⁷. В тот же день последовала директива Ставки Северо-Кавказскому фронту об усилении обороны Новороссийска: «В связи с создавшейся обстановкой самым основным и опасным для Северо-Кавказского фронта и Черноморского побережья в данный момент является направление от Майкопа на Туапсе. С выходом противника в район Туапсе 47-я армия и все войска фронта, находящиеся в районе Краснодара, окажутся отрезанными и попадут в плен.

Ставка Верховного Главнокомандования категорически приказывает немедленно перебросить 32-ю гв. стрелковую дивизию и занять ею вместе с 236 сд в три-четыре линии по глубине дорогу от Майкопа на Туапсе и ни в коем случае, под Вашу личную ответственность, не пропустить противника к Туапсе.

77-ю стр. дивизию снять с Тамани и немедленно использовать для усиления обороны Новороссийска, возложив оборону Таманского полуострова на береговые части Черноморского флота»¹⁴⁸.

11 августа 37-я армия и штаб Донской группы Малиновского были переподчинены Закавказскому фронту¹⁴⁹.

11 августа Рихтгофен записал в дневнике: «Мои впечатления таковы: русская Южная армия уничтожена. Ее части находятся вдоль Военно-Грузинской дороги… С другой стороны, 6-я армия теперь столкнулась с ожесточенным сопротивлением, и в воздухе и на земле Сталинград ожесточенно обороняется». В связи с этим фельдмаршал решил, что основные усилия люфтваффе следует перенести на сталинградское направление, и Гитлер с ним согласился. В связи с этим действовавший на кавказском направлении 4-й авиакорпус был существенно ослаблен¹⁵⁰.

Из примерно 150 нефтяных скважин в регионе только около дюжины оказались непосредственно рядом с Майкопом. Скважины были выведены из строя весьма основательно, так что не подлежали восстановлению: стальные стержни были загнаны в каждую скважину и не могли быть удалены. Поэтому немецким специалистам пришлось бурить новые скважины. Основные же скважины находились в 45–50 км юго-западнее Майкопа, в районе Нефтегорска, Хадыженска и Ширванской. Для того, чтобы захватить их, германским войскам еще предстояло форсировать реку Белую. Попытка преодолеть ее с ходу была отражена советской артиллерией. А теперь, когда 57-й танковый корпус вступил в предгорья Кавказа, местность перестала быть удобной для действий танков. Приходилось передвигаться по единственной грунтовой дороге, которая в распутицу должна была стать непроходимой. 1-я и 4-я горнострелковые дивизии 49-го горнострелкового корпуса находились у Кропоткина на Кубани, а 44-й армейский корпус своими 97-й и 101-й егерскими дивизиями стоял на Лабе. По мнению Р. Форчика, в этот момент Лист совершил критическую ошибку. Он направил 2 горнострелковые дивизии корпуса Конрада на юг, для наступления на Сухуми¹⁵¹. Но фельдмаршал выполнял приказ Гитлера, требовавшего захватить Западный Кавказ. Задним числом, когда мы знаем, чем в итоге завершилась кампания 1942 года, ошибкой можно счесть скорее то, что Лист не бросил на захват Сухуми и Черноморского побережья в целом все возможные силы и оставив на Тереке лишь минимум войск. Понятно, что оккупация Сухуми и даже всего западного побережья, конечно, хотя и полностью вывела бы из строя советский Черноморский флот, но стратегического значения это не имело и к существенному ослаблению советской способности продолжать войну не привело бы. Черноморский флот и так после гибели в октябре 1943 года у крымского побережья лидера «Харьков» и двух эсминцев практически не проявлял активности и перестал выводить в море крупные надводные корабли. А при эвакуации Крыма немецкие и румынские транспорты основные потери все же понесли от авиации, а не от подлодок и торпедных катеров. Стратегическое значение имело только занятие немцами Баку, что на какое-то время подорвало бы способность СССР к сопротивлению. Но, отправив горных стрелков на Западный Кавказ, Лист ослабил группировку, наступавшую на Баку. Однако, если бы он, наоборот, бросил все силы в направлении Баку. Оставив на Западном Кавказе лишь минимум войск, он в лучшем случае смог бы захватить Орджоникидзе и Грозный, но не Баку. Путь до Баку лежал по узкой дороге вдоль северных предгорий Кавказа с последующим поворотом на юг на побережье Каспийского моря у Махачкалинских ворот и дальнейшее наступление вдоль узкой прибрежной полосы, где сдержать немцев можно было бы очень небольшими силами. Но даже до Махачкалинских ворот войска группы армий «А» до зимы бы не успели. Скоорее всего, они смогли бы захватить только Орджоникидзе и Грозный. Однако после советского контрнаступления и окружения армии Паулюса в Сталинграде группе армий «А» все равно пришлось бы отступить с Кавказа. И в этом случае положение 1-й танковой армии только бы ухудшилось, так как ее путь до Ростова существенно бы удлинился.

А вот если бы главный удар группа армий «А» нанесла бы на Западном Кавказе, то ситуация к моменту начала советского контрнаступления под Сталинградом была бы несколько иная. По всей вероятности, германским 17-й армии и основным силам 1-й танковой армии, в том числе с помощью удара от Майкопа на Туапсе, удалось бы разбить Черноморскую группу войск и занять все Черноморское побережье Кавказа. Тогда часть советских соединений была бы пленена, а часть, вместе с Черноморским флотом – интернирована в Турции. Можно предположить, что после капитуляции германских войск в Сталинграде Советскому Союзу и Англии посредством совместного давления на Анкару удалось бы добиться, чтобы интернированных перевели в Иран. При таком развитии событий 1-й танковой армии гораздо легче было бы отступить к Ростову, и, вполне возможно, немцам бы тогда удалось удержать Ростов. А 17-й армии было бы гораздо легче удержать все Кавказское побережье Черного моря, так как против нее сражалась бы одна только Северная группа войск. Но никто в германском командовании в августе – сентябре 1942 года не омог предугадать, что уже в конце ноября армия Паулюса окажется в окружении в Сталинграде. Соответственно, никто не мог тогда действовать с учетом этого события. Ошибка Гитлера и его генералов с точки зрения законов стратегии заключалась в том, что вместо того, чтобы наступать сразу в двух направлениях, на Туапсе и Грозный, следовало сосредоточиться на достижении какой-то одной из двух целей.

Тем временем 52-й армейский корпус генерала инфантерии Ойгена Отта двигался от Сальска на восток, в калмыцкие степи, выдвигая вперед моторизованные авангарды двух своих пехотных дивизий. Как верно отмечает Р. Форчик, вот здесь как раз разумнее было бы использовать танковые и моторизованные соединения 57-го танкового корпуса, который в это время наступал по горным дорогам на Туапсе. К 12 августа авангард 111-й пехотной дивизии 52-го армейского корпуса занял Элисту, пока другие части зачищали оба берега Маныча. Клейст добился замены 52-го корпуса в калмыцких степях 16-й моторизованной дивизией из группировки, наступавшей на Туапсе, но Лист согласился с этим только 15 августа, после чего потребовалось еще 10 дней для прибытия ее авангардных частей в Элисту. А 52-й армейский корпус смог прибыть на Терек только к 2 сентября¹⁵².

К 13 августа по сравнению с 27 июля, по данным германской разведки, в дислокации советских войск произошли следующие изменения. Перед группой армий «А» число стрелковых дивизий уменьшилось с 60 до 27, но увеличилось перед фронтом группы армий «Б» – с 42 до 56 и перед фронтом группы армий «Центр» с 81 до 98. Та же динамика была со стрелковыми бригадами: перед группой армий «А» их число уменьшилось с 7 до 6, перед группой армий «Б» – возросло с 14 до 16, а перед группой армий «Центр» – с 21 до 33. По танковым бригадам картина оказывается еще более впечатляющей. 27 июля перед группой армий «А» германская разведка насчитала 18 бригад, а уже 13 августа не осталось ни одной. Перед группой армий «Б» вместо 39 бригад осталось 27, зато танковых бригад перед группой армий «Центр» вместо 13 стало 30¹⁵³. Такое перемещение сил было связано с советским наступлением на ржевско-вяземский выступ.

14 августа Ставка ВГК распорядилась об укреплении обороны подступов к Елисаветпольскому перевалу под Туапсе¹⁵⁴. 16 августа на Закавказский фронт была возложена оборона железной дороги Кизляр – Астрахань, для чего ему были переданы три дивизиона бронепоездов¹⁵⁵.

С 6 по 19 августа люфтваффе провели серию массированных налетов на советские порты на побережье Кавказа, целью которых были портовые сооружения и отступающие советские войска. 12 августа в Новороссийске прямым попаданием 500-кг бомбы был потоплен транспорт «Кубань» водоизмещением 3113 тонн, выведена из строя железнодорожная станция и разрушены подъездные пути в порту¹⁵⁶.

17 августа силы 1-й танковой армии, наступавшие на Туапсе, т. е. 57-й танковый, 40-й армейский и 49-й горнострелковый корпуса, были переданы 17-й армии¹⁵⁷.

14 августа все дивизии 5-го армейского корпуса, выделив для этого по одному полку, форсировали Кубань на резиновых лодках. Места переправ бомбила авиация 5-й воздушной армии и ВВС Черноморского флота. Но на участке 9-й пехотной дивизии удалось захватить более обширный плацдарм и к ночи навести 16-тонный понтонный мост. По этому мосту была также переправлена 73-я дивизия. Обе дивизии повели наступление на Крымскую, а остальные две дивизии теснили 56-ю армию к предгорьям¹⁵⁸. 44-й армейский корпус Де Анжелиса начал проводить свои передовые части через позиции 57-го танкового корпуса Кирхнера и взял на себя инициативу, в то время как дивизия Хенрици была освобождена и отправлена на юг, чтобы воссоединиться с острием фон Клейста. 97-я и 101-я егерские (легкопехотные) дивизии должны были наступать на Туапсе, но кавкорпус Кириченко усилил давление в направлении Белореченская – Кабардинская, так что «Викингу» и Словацкой быстрой дивизии пришлось в течение месяца прикрывать правый фланг 44-го армейского корпуса. П. Форчик считает ошибкой Листа, что две мобильные дивизии более половины месяца вынуждены были играть вспомогательную роль¹⁵⁹. Однако стоит учесть, что против «Викинга» и Словацкой быстрой дивизии тоже действовало советское мобильное соединение – 17-й кавкорпус, и в случае ухода «Викинга» и словаков на борьбу с ним пришлось бы бросить 1–2 дивизии 44-го армейского корпуса. Быстро же перебросить «Викинга» и Словацкую быструю дивизию вслед за 16-й мотопехотной дивизией на острие наступления 1-й танковой армии все равно бы не получилось из-за трудностей снабжения.

101-я егерская дивизия генерал-майора Эриха Дистеля 15 августа без труда взяла Апшеронск, а уже вечером 16 августа была на окраинах Хадыженска. Но туда успели прибыть части 32-й гвардейской стрелковой дивизии, переброшенной с Таманского полуострова. 18 августа они отбили атаку германских егерей, поддержанных 210-мм гаубицами и люфтваффе. А 97-я егерская дивизия генерал-майора Эрнста Руппа 16 августа атаковала к югу от Апшеронска и взяла Самурскую. 18 августа 1-й батальон 204-го егерского полка захватил месторождение Нефтяная, а 3-й батальон того же полка, пройдя 25 км за три дня, достиг перевала Тубы и выбил оттуда моторизованный дивизион советских 152-мм гаубиц. 12-я армия отошла на более защищенные позиции. Узкая тропа вела в классическую засаду на перевале Волчьи ворота шириной 50 м. Обе стороны этого узкого перевала были окружены крутыми, поросшими лесом хребтами, которые были заняты красноармейцами. В эту засаду попал 3-й батальон капитана Фридриха Хене. Советские войска укрепились на горе Оплепен, которая господствовала над перевалом. Хене смог вырваться из ловушки только с большими потерями. Ему пришлось оставить своих раненых на поле боя, а также тяжелое вооружение, и отступить на 12 км, до Самурской. 2-й батальон 204-го полка пробовал обойти позицию с фланга, но неудачно. По словам В. Тике, «Оплепен, словно часовой, господствует над местностью у входа на перевал Тубы»¹⁶⁰. Командир 204-го полка майор Эрнст Нобис доложил генералу Руппу: «Господин генерал, я вынужден оставить Оплепен. Я был здесь наверху вместе с двумя майорами артиллерии. Мы участвовали в таком бою, который мне редко когда удавалось пережить. Батальон понес тяжелые потери. Я даже думал, что нам отсюда не удастся выбраться, поскольку русские отрезали нам обратный путь. Но к нам подошла по собственной инициативе одна рота, и я пробился назад вместе с ней и остатком батальона. У меня прострелен в двух местах мундир»¹⁶¹.

Перед этим штаб Румма был окружен. Леон Дегрелль вспоминал: «В центре рота главного штаба, сгруппировавшаяся вокруг генерала Руппа и продвигавшаяся самостоятельно на расстоянии многих десятков километров от двух пехотных полков, тоже была отрезана.

Генерал уже много часов был в окружении в станице Ширванская. Пожилые смотрители казармы, секретари, ветеринары, каптенариусы дрались, как могли. Но подходы к станице были уже в руках большевиков.

Дорога, соединявшая Ширванскую с тылом, была в руках красных, мощно укрепившихся на ней в месте самого возвышенного перекрестка. Нас срочно вызвали радиограммой, приказывавшей нашему Легиону в ту же ночь преодолеть двадцать километров горной местности, броситься на врага, вытащить его из засады и соединиться с дивизионным КП в Ширванской…

Перекресток между Прусской и Ширванской, штурмом овладеть которым нам надо было днем 19 августа 1942 года, на подходе был испещрен слегка заросшими леском овражками…

Лобовая атака, казалось, будет смертельной. Тогда я взял троих добровольцев, специально подготовленных к суровым стычкам. В то время как роты с грехом пополам продвигались вперед, я проскользнул по правому флангу, добрался до кустов, затем до леса, и мне удалось проползти до передовых позиций русских. Три моих парня следовали за мной в десяти метрах. Я хотел обойти врага. Я как раз вышел им точно в спину и увидел сквозь ветви советский лагерь.

В этот момент наши люди карабкались по склону и атаковали русских. Момент был подходящий. Я прыгнул в тыл большевикам и зигзагами преодолел местность, поливая врага пулеметными очередями, со страшным криком. Мои товарищи с таким же шумом сделали то же самое. Это была безумная паника. Русские, думая, что окружены, сначала опешили, затем в суматохе устремились в развал на юго-западном направлении. Они совершенно обезумели. Вчетвером нам удалось выбить их из их укреплений: все их грузовики стали нашими, прекрасные “форды” с ключом на зажигании, выстроенные в каре! Также мы овладели батареей пушек, выстроенных в линию, и десятком пулеметов! Оружие, боеприпасы, материальная часть, каски, наполненные фруктами, ни в чем не было недостатка! Наших очередей и криков, внезапно разразившихся за спиной, оказалось достаточно, чтобы многие сотни русских поверили в катастрофу и откатились на другую сторону склона! С воем бросились мы по их следам, опустошая все наши боеприпасы, все наши магазины. Немного погодя одна из наших рот, прибывшая позже, соединилась с нами на этом перекрестке.

Но надо было не упускать силы русских, откатывавшихся через лес. Мы получили приказ преследовать их и уничтожить. Вначале они довольно серьезно сопротивлялись и даже убили одного из наших лучших товарищей, молодого доктора филологии, получившему пять пуль в грудь навылет. Но наш порыв был непреодолимым. Бросив гранату, мы овладели последней противотанковой пушкой, которые русские пытались утащить в лес по грязевой колее. Мы достигли дна долины, настоящих экваториальных джунглей, затопленных водой утренней грозы, разрезанных отвесными щелями высотой в десять – пятнадцать метров, прямыми, как деревья.

Нам пришлось скользить на каблуках, подняться на крутой склон, цепляясь за пни и корни. Вся пышная растительность исторгала стойкие испарения и запахи. Сотни пчел, чьи улья были разорены боем, в ярости кружились в воздухе.

Я израсходовал весь боезапас и для рукопашной имел лишь свой пистолет и десятка два патронов. Мы перебегали от дерева к дереву, атакуя врага из-под торчащих корней и глины. Мы оттеснили основную часть его сил на другую сторону горы, совершенно открытую, рассеченную широкой илистой полосой дороги. В суматохе русские устремились туда.

Между тем, немецкая артиллерия, которая должна была поддерживать нас, достигла завоеванного перекрестка. Как раз напротив этой голой дороги она только что поставила свои пушки. Русская кавалерия не могла сопротивляться на этой пересеченной местности. Русские пытались спасти коней, скользя и падая на эту грязную, вертикальную, как столб, стену.

О более четкой мишени можно было только мечтать. Немецкие снаряды обрушились на нее, разрывая отступающую живую силу и падавших лошадей. Большевики убегали во всех направлениях, обложенные сотнями разрывов. Наши мортиры (минометы. – Б.С.) тоже включились в дело. Советская колонна была практически полностью уничтожена. Но много русских, которых мы обогнали, остались в чаще и в мрачных лужах долины. Мы промчались слишком далеко, охваченные азартом преследования. Почти расстреляв боезапас, но видя уничтоженных, сломленных, отступавших беглецов, мы решили вернуться на исходные позиции.

Но мы находились в самой гуще джунглей. Мы бросились на врага, не особенно обращая внимание на направление атаки. Едва прошли мы сотню метров назад, как автоматная очередь отрезала нам дорогу: в кустах были большевики! Мы постоянно натыкались на них. Они стреляли, думая, что их преследуют. Наши солдаты каждый раз рассеивались в густых зарослях и увязали в рыхлой мокрой земле…