Текст книги "Фабрика прозы: записки наладчика"

22 января 2016

Жестокие слова: «Это только бывший совок может покупать айфон в кредит или нанимать красивую машину, чтоб этак с понтом подкатить к дорогому ресторану, хотя в свою квартиру гостей позвать стыдно!»

Отчего же совок? Вот Стендаль писал о себе, любимом: «Друзья злятся на меня: я беру у них деньги в долг и на эти деньги шью себе модные костюмы у дорогих портных – чего они сами не могут себе позволить…»

Не надо списывать личностные особенности на общество и историю.

24 января 2016

В Ярославле мне всё время кажется, что я за границей. В красивой стране под названием Россия. Изящная и соразмерная человеку застройка. Осмысленное сосуществование улиц, бульваров, круглых площадей, набережных, спусков к воде. Все храмы выше домов, есть в этом какая-то старинная правильность.

И чистый белый снег, и морозно скрипящие тротуары, и высокие сугробы – давно не видел таких, – и красное закатное солнце сквозь черные ветки. Много трактиров (они же кафе и бары) – и везде вкусно.

26 января 2016

В Ярославле, сидя на диване, перечитал «Жизнь Клима Самгина» – замечательно пошлая и подлая книга. Кроме того, ужасно написана. Всё описано как бы «в реальном времени» – застольная свара длиной в застольную свару, драка длиной в драку. Неряшливый текст.

Оно бы и ладно. Как говорил Козьма Прутков, «не всякий в армии – Глазенап», и в литературе не всякий – Лев Толстой. Но задача книги, о чем Горький сообщил в предисловии, – обругать, унизить, осмеять и изничтожить любую «не-большевицкую» интеллигенцию. Как пошло.

27 января 2016

А мне нравится, когда Дмитрий Быков пишет, что самым великим русским писателем ХХ века считает своего тезку Мережковского. И ругает Булгакова.

Я сам Мережковского не люблю. А к Булгакову отношусь ровно. Однако пора разбивать и перевязывать старые плоты. Разбирать и перекладывать старые срубы. Обновление самоценно. Независимо от того, какое бревно куда пойдет. Потому что литература в целом – всё равно останется такая, какая была.

28 января 2016

Иногда кажется, что Бродский завершил поэзию. Он довел поэтическую умелость, технологичность стиха – до грани приличия. До той точки смесителя, где жар души сменяется теплохладностью рассудка. Но не перешел эту грань. Тем и прекрасен.

Что же теперь делать поэтам? Делать свои стихи еще более технологичными, изощренно-умелыми – это уже неприлично. И очень холодно.

Срываться в добродскую культяпость? Как по поводу Брюсова писал Бунин – «в дикую словесную неуклюжесть и полное свинство изображаемого»? Тоже нехорошо.

Впрочем, пусть поэты сами думают.

30 января 2016

У Льва Толстого – огромный жизненный охват, а «Анна Каренина» – энциклопедия русской пореформенной жизни. Так-то оно так. Но всё же не так. Иные мемуары гораздо достовернее и даже интереснее в смысле информации, а Боборыкин в сумме своих произведений гораздо энциклопедичнее Толстого.

Толстой – писатель, чудотворец складывания слов.

«– Поздно, поздно, уж поздно, – прошептала она с улыбкой. Она долго лежала неподвижно с открытыми глазами, блеск которых, ей казалось, она сама в темноте видела».

Или вот: «Был чудный майский вечер, лист только что разлопушился на березах, осинах, вязах, черемухах и дубах. Черемуховые кусты за вязом были в полном цвету и еще не осыпались. Соловьи, один совсем близко и другие два или три внизу в кустах у реки, щелкали и заливались. С реки слышалось далеко пенье возвращавшихся, верно с работы, рабочих; солнце зашло за лес и брызгало разбившимися лучами сквозь зелень. Вся сторона эта была светло-зеленая, другая, с вязом, была темная. Жуки летали, хлопались и падали».

Вот за эти глаза, блестящие в темноте, за мокрое с натасканной грязью крыльцо, за мертвеца, который лежал, «как всегда лежат мертвецы, особенно тяжело, по-мертвецки», за жука, который налетел на отца Сергия и пополз по затылку, – вот за что, вот почему люди читают Толстого и в десятый раз по-новому переводят его на английский, немецкий и другие языки.

Нужны эмоции, нужна мысль. Нужен язык. Но эмоции прежде всего. А вовсе не «охват». Нет, «охват» – тоже неплохо, но в десятую очередь.

3 февраля 2016

Мне написал читатель, что у Горького – «роскошная проза». В каком-то смысле (в котором чеховские герои говорили «роскошная женщина» – то есть пышнотелая) – в этом смысле да. Наслаждайтесь:

«…женщина за столом у самовара тоже была на всю жизнь сыта: ее большое, разъевшееся тело помещалось на стуле монументально крепко, непрерывно шевелились малиновые губы, вздувались сафьяновые щеки пурпурного цвета, колыхался двойной подбородок и бугор груди. Водянистые глаза светились добродушно, удовлетворенно, и, когда она переставала жевать, маленький ротик ее сжимался звездой. Ее розовые руки благодатно плавали над столом, без шума перемещая посуду; казалось, что эти пышные руки, с пальцами, подобными сосискам, обладают силою магнита: стоит им протянуться к сахарнице или молочнику, и вещи эти уже сами дрессированно подвигаются к мягким пальцам».

В общем: «Море – смеялось!» А также: «Высоко в горы вполз уж и лег там».

Гимназисты из разночинцев очень любили роскошных женщин и роскошную прозу.

12 февраля 2016

О писателе Лескове. Чем он интересен? Лесков – явление в нашей литературе уникальное. Очень многие хорошие русские писатели любят говорить, что он – самый лучший русский писатель; но дело тем и кончается. Почему? Потому что Лесков есть некий воображаемый эталон русской классической прозы. Ударение на слове «воображаемый». Хотя, с другой-то стороны, плохого писателя эталоном не вообразят. Но читать так, как читают неэталонных Толстого, Достоевского и Чехова, – всё равно не будут.

13 февраля 2016

Сто пятьдесят лет назад в журнале «Русский вестник» начал печататься роман Достоевского «Преступление и наказание». По словам редактора журнала М.Н. Каткова, этот роман сильно прибавил журналу подписчиков – еще 500, к 5 (примерно) тысячам.

Через год «Преступление и наказание» вышло отдельной книгой, тиражом 4000 экз. Распродавалось три-четыре года.

То есть можно сказать, книгу прочитала вся мыслящая Россия.

* * *

«Чтобы сесть мне за роман и написать его, надо полгода сроку. Чтобы писать его полгода, нужно быть в это время обеспеченным. Ты пишешь мне беспрерывно такие известия, что Гончаров, например, взял 7,000 рублей за свой роман, а Тургеневу за его “Дворянское гнездо” сам Катков давал 4,000 рублей, т. е. по 400 рублей за лист. Друг мой! Я очень хорошо знаю, что я пишу хуже Тургенева, но ведь не слишком же хуже, и наконец я надеюсь написать совсем не хуже. За что же я-то, с моими нуждами, беру только 100 рублей, а Тургенев, у которого 2,000 душ, по 400 руб. От бедности я принужден торопиться и писать для денег, следовательно, непременно портить» (Ф.М. Достоевский пишет брату).

* * *

Об «историческом паритете покупательной способности». Так что же, много или мало получали Тургенев и Достоевский за свои сочинения? Мне кажется, что пересчитывать тогдашние рубли на нынешние по хлебу, мясу, яйцам и проч. – бессмысленно. Превосходное мясо в середине XIX в. стоило 5 коп. фунт, но это не значит, что 1 рубль стоил 4500 рублей, а нищенское чиновничье жалование в 300 р. в год равнялось, соответственно, нашим 1 350 000 р. в год.

Надо смотреть на некий суммарный доход, дающий возможность вести тот или иной образ жизни. Согласно Небольсину («Экономический указатель», вып. 11, 16.03.1857), бюджеты обеспеченных чиновников в классе коллежского асессора составляли от 2000 до 1400 р. в год и включали съем квартиры, кухарку-прачку, вино, табак и даже оперу, до 10 раз в год. Впрочем, чиновник Артемьев (июль 1857-го) находил эти бюджеты завышенными, поскольку получал 1100 р. в год (имея жену и ребенка), – и еле сводил концы с концами, хотя и снимал дачу на Черной речке (50 р./сезон). Бедный чиновник, титулярный советник, согласно Небольсину, имел 260 р. в год жалования и подрабатывал перепиской еще на 100 р. в год. Наконец, самый бедный чиновник, провинциальный коллежский регистратор (XIV класс), существовал на 140 р. в год.

Высшие чиновники получали от 4000 (директор департамента) до 59 000 (посол в Великобритании) в год. Нижней границей «барской жизни» в городе (большая квартира, много прислуги) был доход в 5000 р. в год.

Вернемся к нашим писателям.

Поскольку роман – это прибл. 10–20 листов и на него нужно полгода, а платят за него от 1000 (Достоевскому) до 4000 (Тургеневу) – то ясно, о каком уровне жизни идет речь. О жизни вполне обеспеченного столичного чиновника VIII–V класса (от майора до полковника, если на армейские чины) – а то и выше.

16 февраля 2016

Сегодня меня спросили журналисты на презентации новой премии «ЛибМиссия»:

– Вот вы говорите о либеральном просвещении. Думаете, вас поймут? Ведь сейчас у нас для большинства само слово «либерализм» стало ругательным.

– Ничего страшного, – говорю. – Примерно триста лет, с первого по третий век нашей эры, само слово «христианство» для большинства жителей Римской империи было ругательным. Но народ постепенно просветился…

17 февраля 2016

Александр Блок написал «Двенадцать» и «Скифы». Восславил революцию, а также геополитическую роль революционной России. Но лечиться за границу советское правительство его не выпустило.

Мораль… Да никакой морали! Ни у кого.

«Скифов» перечитал внимательно.

Так что же можно сказать о «скифах», то есть русских, как их описывает и понимает поэт? Разумеется, всё начинается с пошлого мифа о том, что эти «скифы» защищали Европу от монголов (причем «как послушные холопы» – даже интересно чьи? Кто тут барин или наниматель?). Ну, ладно. Тогда был такой миф, и бог с ним.

Дальше интереснее. Европа, пишет Блок, веками что-то там ковала. А скифы глядели на нее с ненавистью и любовью.

Скифы очень хорошо умеют любить. Они любят всё – и жар холодных числ, и дар божественных видений. Им многое внятно – и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений. То есть книжки они читали. Также они любят красивые европейские города – где они, очевидно, побывали. Сильнее же всего они любят плоть и душный, смертный плоти запах. Самое же главное – они физически сильны. Коня могут осадить и даже хребет коню переломить, во как. А также окорачивать баб. Усмирять их, чтоб знали свое место! Бабы у них в статусе рабынь.

Всё это неправда. Россия тоже кое-что веками ковала. В России были великие художники, поэты, прозаики, архитекторы, мудрецы. Русская женщина – это вовсе не «строптивая рабыня», которую «усмиряет» мужчина. Она сама может коня на скаку остановить, как сказал другой поэт.

Интересно, почему этот образ «скифа» (то есть мачо с претензиями) оказался столь обаятельным для русской интеллигенции?

17 февраля 2016

Авторитаризм гораздо эстетичнее демократии. Он порождает гармонию, иерархию, ансамблевую организацию пространства, уравновешенность красоты и пользы, уважение к канонам, культ высоких образцов, большие архитектурные и вообще художественные проекты. Потому что авторитаризм – не для людей, а для идей.

Чем демократичнее общество, тем его эстетика пестрее, безвкуснее, даже пошлее во всем, от городов и домов до одежды. Однако по мне лучше бездарный самострой и колготки с люрексом – если на другой чаше весов запреты, ранжиры и выездные визы.

* * *

Самое трагическое осознание – трагичнее неизбежности смерти, наверное, – это осознание собственной банальности. Собственной обычности, заурядности, «нормальности» в обидном смысле слова. Боже, как трудно понять и принять тот факт, что ты, в общем-то, такой же, как другие. Уникальность твоей неповторимой личности – это какая-то абстракция из учебника философии или пособия по правам человека.

А в реальности ты – это руки-ноги-голова. Знания, умения, положение в обществе, зарплата. И у других то же самое. У некоторых – лучше, чем у тебя. Кто-то талантливей, кто-то умнее, образованнее, красивее или сексуально привлекательнее. В чьих-то глазах, конечно. Но мы всегда живем «в чьих-то глазах».

И если человека бросают (женщина мужчину или мужчина женщину) или просто не берут на работу – то это не то чтобы всегда справедливо, нет. Это обыкновенно. Банальная ситуация на ярмарке жизни, а не какое-то чудовищное предательство.

Моя новая книга («Мальчик, дяденька и я») отчасти об этом.

19 февраля 2016

Сегодня на презентации вопрос:

– Как надо писать, чтобы было хорошо?

Ответ:

– Как в незатейливых мемуарах. Когда написано: «Утром сходили с Катей в магазин, получили по карточкам 600 г хлеба. Набрали в проруби воды. Кира принесла две доски от калитки. Растопили печь». Или: «Утром приехала Марион в новой пролетке с кучером-девушкой, по последней моде. Рассказала, что молодой Жувенель спутался со старушкой Колетт. Много смеялись». А вот писать «седое морозное утро словно бы нехотя заглянуло в немытые, перекрещенные бумажными полосами окна» или «чистый голосок Марион веселым колокольчиком зазвенел над газоном, усыпанным розовыми точками бельфлярусов» – вот так писать не надо.

27 февраля 2016

Уезжаю из Петербурга – любимого, красивого, просторного, всегда свежо проветренного чистым дыханием реки и залива – и такого доброго ко мне.

Две прекрасных презентации, телеэфир (прямой!), радиоэфир, интервью для студенческого журнала и встречи с друзьями, которые уделили мне по два часа своего времени – просто поболтать. Спасибо вам, Александр Мелихов, Дмитрий Травин, Маруся Климова и Ольга Демидова!

29 февраля 2016

Смотришь на какого-нибудь диссидента-демократа 1970-х годов, «подписанта», участника запрещенных акций, пережившего разные гонения и запреты, – сейчас ему за 70, он убежденный лоялист и официальный патриот.

Почему? Поумнел? Обтерся? Опошлился, наконец?

Да нет! Всё это от старческого одиночества. Хочется прислониться, ощутить тепло большого родного тела. А никакого другого тела, кроме государства, поблизости нет. Жестокое скажу: те старики, что счастливы в семье, в любви, – они не изменяют своим молодым идеалам. Не их за возможность прижаться к толпе.

5 марта 2016

Сегодня под утро приснилась Древняя Греция, какой-то рынок.

Толкотня, грязь, запах! ужас! Рыба попахивает, битые куры пованивают, овощи гниловатые, вино бродит, все вокруг с грязными руками и босыми грязными ногами, небритые, косматые, одежда дырявая, пропотевшая, и все – сплошные крестьяне и рабы.

Но зато все эти оборванцы свободно говорят по-древнегречески. Безо всякой натуги употребляя неправильные глаголы во всех временах и наклонениях, не делая ошибок в спряжении глаголов на -mi, привольно и правильно расставляя частицы, эти чертовы men, de, te, oun, toi, ge, а также goun и toigaroun…

Даже завидно. Но, с другой стороны, сплошные крестьяне и рабы, чему завидовать-то?

12 марта 2016

Я счастлив, что начал писать ближе к 60 годам. Почему? Потому что, даже если я проживу еще очень долго, всё равно останется куча недописанного, незавершенного, останутся не только замыслы и наброски, но и вполне пригодные к печати версии…

Но главное – еще через сколько-то лет я не буду тоскливо выдумывать, что бы еще такое написать этакое… Наоборот, я буду спешить, чтобы успеть. И в этом, мне кажется, плюс позднего начала.

А еще я очень доволен, что моя первая книга вышла в 2009 году. Возьмем писателя, книги которого начали выходить в 1970–1990-х годах. И вдруг он видит список: 100 лучших русских книг ХХ века (сейчас многие критики составляют такие списки). Ой! С дрожью он заглядывает туда – и не находит себя! Ужас. Обида. Ощущение дикой несправедливости, окружающей безвкусицы и паутины кумовства.

А смеюсь над этими списками громким хохотом футуриста. Подождем 2100-х годов. Когда будут выбирать лучшие книги XXI века.

13 марта 2016

Две главные ошибки в мечтах о будущем.

Первая – думать, что в будущем будет примерно так же, как в последние 20–30 лет. Машины (пусть электрические) всё так же будут ездить по улицам, а писатель всё так же будет посылать свою рукопись в журнал.

Вторая – думать, что в будущем будет всё совершенно не так, как в последние 20-30 лет, а совсем наоборот. Люди будут летать с помощью личных карманных ракет, а писатель будет посылать свой роман прямо в мозг читателю через порт, вделанный в читательскую макушку.

В будущем не будет ни так, ни этак. Главный вопрос в другом – будет ли оно вообще, это ваше «будущее»? В середине V века н. э. в Риме строились многоэтажные дома с водопроводом и ватерклозетом, а еще через пару десятков лет на руинах этих домов паслись козы…

16 марта 2016

Старые слова и новые значения. «Опровергать». Я по старинке привык считать, что это слово обозначает что-то вроде «доказывать ложность». Именно доказывать! Напр., Галилей опроверг утверждение Аристотеля, что тяжелый предмет падает быстрее легкого. Для этого Галилею пришлось забираться на Пизанскую башню и кидать оттуда тяжелые пушечные ядра и маленькие камешки. Фридрих Шпее, ссылаясь на свой опыт инквизитора, опроверг существование ведьм.

Сейчас «опровергать» всё чаще означает просто «не соглашаться», «отказываться», «отвергать обвинения» и попросту слать оппонента куда подальше, не утруждая себя доказательствами. Опроверг – и дальше пошел.

* * *

Хорошая фраза: «Я чувствовала себя так, как могла бы себя чувствовать мертвая женщина» (Стюарт Хоум).

27 марта 2016

Гуляя по Третьяковке после выставки Гелия Коржева, вспомнил чьи-то слова: «Очень уж много великих стихов написано в России в ХХ веке, не пора ли поэзии отдохнуть, сделать паузу».

Великих картин, сдается мне, написано в ХХ веке еще больше, и не только в России (и это важно, поскольку живопись не требует перевода). И не то чтобы я так же радикально призвал художников сделать паузу, нет… Но уж слишком их много, изобразительных изобретений, заполняющих залы однообразной пестротой.

А может, так и надо. Наверное, надо. А я просто устал.

30 марта 2016

Разговор с юным поэтом:

– А вот у Блока, например, есть такие строки:

 
Что ж, пора приниматься за дело,
За старинное дело свое.
Неужели и жизнь отшумела,
Отшумела, как платье твое?
 

– Ну да, ну есть, ну и что?

– Значит, можно рифмовать «свое» и твое»?

– Блоку можно. Тебе нельзя.

1 апреля 2016

«Вероятно, нет музыки хорошей или плохой. А есть музыка, которая волнует. А есть, которая оставляет равнодушным. Вот и всё. А от этого, между прочим, становится грустно. Вот, скажем, отец мой любил цыганские романсы. Певал. И мне эта музыка нравилась. А потом сколько унижения романсы эти претерпели. Вкус дурной. И прочее. Помню, Прокофьев ужаснулся, когда я сказал ему, что меня лично цыганские романсы не шокируют. Он-то всячески подчеркивал, что выше этого. И что же? Гонения оказались безрезультатными. Цыганские романсы процветают. Публика, прошу заметить, ломится. Невзирая на негодование передовой части музыкальной общественности.

А вот пример противоположного свойства: творения Хиндемита. Их и публикуют, и записывают. А слушать как-то не очень интересно. А ведь когда-то сочинения Хиндемита производили на меня очень сильное впечатление. Хиндемит – настоящий музыкант, серьезный. И человек довольно-таки приятный. Я немного Хиндемита знал. И музыка его такая же, как он сам. Всё на своем месте, крепко сколочено. И не просто ремесло, а с настроением, со смыслом. И содержание есть. А слушать невозможно. Не дымится эта музыка, не дымится. А цыганские романсы, черт их побери, дымятся. Вот и разберись тут» (Д. Шостакович).

Кажется, что это и про книги тоже.

2 апреля 2016

«Голова – сосуд хрупкий» – Шостакович по поводу того, что Мусоргский так и не записал, не написал оперу «Бирон». И ведь показывал друзьям куски. Те уговаривали записать, а он упорно им в ответ: «И так твердо держу в голове».

Что держишь в голове – переноси на бумагу. Голова – сосуд хрупкий.

* * *

Шостакович подписал письмо с осуждением академика Сахарова. Но сделал это не просто под давлением власти, а исходя из своих убеждений. Вот таких:

«Не всякий труд дает право человеку становиться в роль прокурора. Например, если ты всю жизнь разрабатывал проекты по созданию и усовершенствованию водородной бомбы, то вряд ли таким трудом следует гордиться. Получается грязноватый послужной список. Причастность к такому поразительному прогрессу в деле убийства должна была бы отпугивать приличных людей от поучений причастного. Но, как мы видим, не отпугивает. И даже придает этим поучениям дополнительную популярность. И пикантность. Что еще раз доказывает: не ладно у нас с критериями благородства и порядочности. Попросту говоря, сумасшедший дом».

Не так важно, прав он или нет. Я считаю, что нет, не прав. Хотя бы потому, что он не думает о возможности раскаяния, духовного переворота и т. п. Но, повторяю, это не важно. Важно, что такая мысль тоже была и жила в голове человека, мягко говоря, не самого глупого и бездарного.

О Шостаковиче кто-то сказал (кажется, дирижер Рудольф Баршай): «Он не боялся Сталина, но боялся управдома». Как это жизненно, как это про многих из нас. Лаптев у Чехова: «Я боюсь дворников, швейцаров, капельдинеров и полных дам».