Текст книги "Фабрика прозы: записки наладчика"

24 мая 2020

Теперь я – как будто модный европейский автор.

«“Богач и его актер” – в стиле европейского романа, действие происходит не в России (уже интересно), и главные герои нерусские. Старый немецкий актер Дирк фон Зандов когда-то очень давно сыграл в фильме роль миллиардера Ханса Якобсена. Во время съемок Зандов плотно общался с прототипом своего персонажа и стал носителем страшных семейных секретов богача. И теперь сам Зандов, чья карьера после этой роли так и не сложилась, подозревает, что во всем виноват Якобсен. И приезжает в его “Гранд-отель”, чтобы навести порядок в собственной душе. Очень неглупый, динамичный, по-настоящему европейский роман – не будь на обложке имени Драгунского, можно было бы принять книгу за произведение кого-нибудь из модных европейских авторов, Германа Коха или Бернхарда Шлинка».

(Рецензию написал Владислав Толстов.)

26 мая 2020

Вчера умер от ковида Володя Лопухин. Буквально за три дня до того Маша написала мне, что всё в порядке, его отпускают из больницы, вот сейчас привезут домой. «Крепкий у меня мужик», – написала. Но что-то страшное случилось – его привезли в ужасном состоянии, едва подняли в квартиру (пятый этаж без лифта), он стал задыхаться, снова скорая, снова больница, уже другая, и там он скончался. Боже, какая у него необыкновенная и странная жизнь была. Сын крупного гэбиста. Говорил, что он – потомок знаменитого мистика Лопухина, XVIII века. Сам тоже мистик и масон, какое-то время великий мастер и командор. Министр в гайдаровском правительстве, потом бизнес, успех, богатство, офис в ЦМТ, целое крыло, целый штат, начальник охраны – майор милиции. Роскошный кабинет, гравюры, гуаши Бенуа на стенах, дорогие трубки, старинная мебель. Купил дачу Либединского в Переделкине, то есть его вдовы, мемуаристки Лидии Либединской – я бывал в этом доме и у Лидии Борисовны, когда маленький был, и вот у Володи. Потом всё посыпалось, бизнес поплыл, офис закрылся, дача сгорела – или сожгли? – и вот так. Очень я любил его, он мне сильно помог несколько раз.

27 мая 2020

Трудности перевода: на обложке сербского перевода стихотворного сборника Бориса Пастернака «Сестра моя – жизнь» изображен юноша.

Название: Moj брат je живот.

28 мая 2020

Стишок:

 
Каждый раз, когда схвачусь за пистолет,
Вспоминаю, что культуры больше нет.
Я кладу его обратно в кобуру:
Не отстреливать же всякую муру!
Есть спектакли, есть картины, есть стихи –
Но патронов жаль для этой чепухи.
Занимайтесь милым творчеством, друзья, –
Вас за это убивать не буду я.
Будем жить в уютной мирной полутьме,
Дожидаясь то ли сме, то ли бессме…
 

7 июня 2020

Uncle Steve, или «Дядя Стёпа – англосакс».

В знаменитом «Дяде Стёпе» есть загадочные строки: «Отдохну, надену китель, на диване полежу. После чая заходите – сто историй расскажу!»

Загадка не в том, зачем после отдыха ложиться на диван в кителе. Свободный человек в свободной стране, имеет право. Загадочные слова «после чая заходите». Что за «чай»? Что-то британское, файв-о-клок, то есть дядя Стёпа приглашает детей прийти не ранее шести вечера? То ли, как мне объясняли, якобы на флоте есть такой как бы полдник под названием «чай», тоже, кажется, в 17 часов.

Но главное в другом. Русский человек позвал бы детей именно на чай. Попить чаю и поговорить. Но дядя Стёпа не таков.

Мне приятель рассказывал: в Америке ему звонит коллега и говорит: «Приезжай ко мне, записывай адрес. Да, кстати, ты обедал?» – «Нет!» – «Ну окей, пообедай и приезжай».

А другой приятель – про Англию: «Звоню одному известному писателю, которого я переводил, писал предисловия к его русскому изданию, принимал в Москве – разумеется, по-московски широко. Тот говорит: “О, привет! Ты в Лондоне? Рад слышать! Я сейчас завтракаю. Приезжай через часок”».

То есть дядя Стёпа явный иностранец, причем англосакс!

12 июня 2020

Разговор с товарищем К., советским дипломатом.

Собственно, товарищ К. не был дипломатом в точном смысле слова, он был мидовским переводчиком, хотя имел дипломатический ранг. Товарищ К. недавно скончался, так что я, кажется, имею право опубликовать это короткое воспоминание.

Вышло так, что мы с товарищем К. в 1976 (примерно) году оказались в одном двухместном номере на выездном семинаре Дипакадемии; дело было в пансионате под Костромой. Все кругом пили вечерами; мы тоже. Мы с К. сдружились, много болтали о разном. Помню, мы однажды шли вдоль спального корпуса, а там на балконе сидели наши коллеги, и кто-то, рассказывая о каком-то человеке, сказал буквально так:

– Старый дипломат, можно сказать, из ленинской гвардии…

Мы прошли дальше, и товарищ К. тихо простонал:

– Вот ведь козлы… «Ленинская гвардия»… Господи!

Потом, через пару дней, случилось так, что я, не помню уж почему и зачем, стал напевать: «Лучше нету того цвету, когда яблоня цветет».

– Ой, – сказал товарищ К. и засмеялся.

– А что? – я пожал плечами. – Конечно, Исаковский не бог весть какой Тютчев или Фет, но тоже что-то есть… «И такой на небе месяц, хоть иголки подбирай». Понимаете, во многих таких стихах нет-нет да и блеснет алмазная грань истинной поззии, – вот как я красиво выразился.

– Чего? – возмутился товарищ К. – Денис Викторович! (Мы были на «вы» и по отчеству.) Вы же выпускник филфака! Какая грань? А тем более алмазная? Да ведь вся советская литература, начиная с первого съезда писателей, а может, и раньше, это… это…

– Это что? – не понял я.

– Это от первой до последней строчки мерзкое дерьмо, которому нет ни названия, ни оправдания! Книги, написанные предателями для мудаков. Или мудаками для предателей… Ну или какие там еще варианты, сами скомбинируйте. Такая пакость. Слышать не могу! Хватит!

Ну, хватит так хватит. Я не стал продолжать разговор. Тем более что кто-то пришел с бутылкой, а там и более интересные дела стали намечаться…

Товарищ К., разумеется, был членом КПСС, а как же. Не вылезал из-за границы с нашими делегациями. Даже самому председателю Совета министров СССР товарищу Косыгину переводил, вот!

Персонаж повести Чехова «Три года» химик Ярцев сказал бы: «Ах, как богата, как разнообразна наша русская жизнь!»

15 июня 2020

А теперь – дискотека! В знаменитой повести Юрия Трифонова «Дом на набережной» (1976) читаем:

«Я настаивал: “Подлость нельзя оставлять безнаказанной”. Он сказал, и не подумает. Привел слова Пушкина: “Если кто-то плюнул сзади на мой фрак, дело моего лакея – смыть плевок”».

* * *

Исходно фраза Пушкина в передаче мемуариста графа Владимира Соллогуба (1813–1882) выглядит так:

«Если кто-нибудь сзади плюнет на мое платье, так это дело моего камердинера вычистить мое платье, а не мое» (Воспоминания гр. В.А. Соллогуба. СПб., 1887. С. 179). Книга была переиздана в СССР в 1931 году; скорее всего, Ю. Трифонов взял эту фразу оттуда.

Надобно заметить, что эти слова были сказаны Пушкиным в весьма драматической ситуации и в тяжелый для него день – 4 ноября 1836 года, когда совсем молодой, 23-летний граф Соллогуб, близкий приятель Пушкина, передал ему «Диплом рогоносца». Вот тут-то Пушкин и сказал про плевок сзади.

Об авторстве «диплома» много спорили, но сам Пушкин решил, что это Геккерн, поэтому и послал вызов Дантесу, а потом, после формального примирения, оскорбительное письмо Геккерну, из-за чего уже Дантес вызвал поэта на дуэль.

* * *

Перечитаем еще раз эту фразу:

«Если кто-нибудь сзади плюнет на мое платье…» Мне кажется, это символизация гомосексуального посягательства. Тем более что Пушкин прекрасно знал об этой особенности Геккерна; возможно, такие посягательства имели место?

Правда, в более ранних записках Соллогуба, переданных Анненкову, есть другая версия этой фразы. Якобы Пушкин сказал: «Впрочем, это всё равно что тронуть руками говно. Неприятно, да руки умоешь и кончено». Но фекальная образность подразумевает анальную, так что граф Соллогуб, который, возможно, пригладил слова Пушкина, придал им афористическую красоту – недалеко отошел от всё той же темы.

19 июня 2020

Коротко о книгах. В 1970–73 гг. я ходил заниматься в отдел рукописей Государственного исторического музея. Заведовала им Марфа Вячеславовна Щепкина (1894–1984), дочь известного палеографа Вячеслава Николаевича Щепкина и правнучка великого русского актера. Однажды при мне какой-то филолог хотел подарить ей свою книгу.

– Не надо, спасибо, – сказала М.В. – Ваша книга здесь уже есть.

– Возьмите домой! – настаивал автор. – Это вам лично!

– У меня нет своей библиотеки, – вот так, с ударением на «о», ответила она.

Боже, как я ей позавидовал!

24 июня 2020

Конверсия: Чехов, Бабель, Платонов, Зощенко.

– Я просил вас не убирать у меня на столе, – говорил Николай Евграфыч. – После ваших уборок никогда ничего не найдешь. Где телеграмма? Куда вы ее бросили? Извольте искать. Она из Казани, помечена вчерашним числом.

Горничная, бледная, очень тонкая, с равнодушным лицом, нашла в корзине под столом несколько телеграмм и молча подала их доктору; но всё это были городские телеграммы, от пациентов. Потом искали в гостиной и в комнате Ольги Дмитриевны.

Был уже первый час ночи. Николай Евграфыч знал, что жена вернется домой нескоро, по крайней мере часов в пять.

* * *

– Я таки вас просил убираться на столе? – Николай Евграфыч расхаживал по кабинету, поскрипывая оранжевыми лакированным штиблетами. Было начало первого ночи, и фонарь за окном подмигивал, как глаз шмуклера, который в лупу глядит на фальшивый брильянт. – Куда вы закинули вчерашнюю телеграмму с Казани?

Горничная, в равнодушном взгляде которой окаменело презрение к хозяину, вытащила из-под стола корзину. Старые телеграммы полетели на паркет, как бледные листья на мокрую мостовую. Она нагнулась и медленно стала подавать их по одной. Это были городские телеграммы от пациентов. Глядя на ее худосочную спину, Николай Евграфыч подумал, что несчастье придет к нему домой в пять утра, как срочный вызов к самоубийце-неудачнику.

* * *

Николай Евграфыч ревностью наделен не был, но понимании запоздалого возвращения жены ощущал раздражение и тоскливое беспокойство от непорядка среди настольных бумаг. «Мужская пошлость свое берет!» – подумал он, производя звонковый вызов горничной.

– Кто заставлял на столе убирать? – сказал Николай Евграфыч, заметив ее неинтересную бледность и худобу, но в уме махнув рукой в рассуждении горничного жалованья, достаточного для пропитания девицы в три пуда и пять фунтов, ежели на глазок. – Где телеграмма, которая вчерашним числом?

Скосил взгляд на часы; половина первого, а жена вернется не раньше пяти утра. Приказал искать.

Горничная полезла под стол: в те годы попробуй не полезь!

* * *

Штатный доктор Красноказарменной клиники Николай Евграфыч, по отцу из поповского сословия, по глупости был женат на бывшей генеральской дочке Олечке. Олечка была дамочка балованная, и прокучивала докторскую получку в нэпманских ресторанах со студентами, хотя уже была немолода – двадцать семь годков. Николай Евграфыч подозревал ее в разных адюльтерах, но доказательства не было.

Однажды ночью после какого-то старорежимного праздника он – скорей по злости, чем по надобности – вдруг захотел прочитать телеграмму от брата из Казани, которую куда-то выкинула горничная, девица тощая и бледная, как глиста, извиняюсь за выражение. Николай Евграфыч оченно ее изругал за непрошеную уборку на своем письменном столе и велел искать. И вот в Олечкиной-то комнате – будуаре по-старому – значит, и нашли-то! Другую телеграмму, из-за границы! На ихнем заграничном языке. Николай Евграфыч, поскольку учился еще при старом режиме, понял, что язык не немецкий и даже не французский. Английский, по всему видать. Взял словарь, надел очки. Вот тут-то доказательство и поперло!

* * *

 
Мне ворюга не милей, чем кровопийца,
А колхозы мне хужей, чем Евтушенко,
Потому что нету смысла торопиться,
Лучше просто всё обдумать хорошенько.
 

26 июня 2020

Как стать знаменитым и при этом высокооплачиваемым фотографом-портретистом?

Для этого нужно тщательно соблюдать три условия.

1. Снимать не на цифру, а на пленку.

2. Снимать не на 35 мм, а на средний формат.

Впрочем, эти два условия не так важны и носят скорее имиджевый, необязательный характер. Пленка дороже цифры; автопортрет в обнимку с «Роллейфлексом» выглядит красивее, чем с «Лейкой».

Но главное – последний пункт. Итак:

3. Снимать надо почти исключительно знаменитостей. Ибо кому нужен просто старик в свитере с колючей бородой, просто дяденька в тонких очках, просто блондинка с улыбкой до ушей… А вот если это Хемингуэй, Шостакович и Мэрилин Монро – совсем другое дело! Внимание зрителей и любовь редакций обеспечены.

Но я не зря сказал «почти». На каждой двадцатой фотографии должен быть запечатлен трогательный старый мусорщик, или миленькая девочка со сломанной куклой, или некрасивая официантка придорожного кафе.

Тогда выставка или альбом обретут цельность.

В общем, вперед!

21 июля 2020

Поэт Виталий Пуханов рассказал такую притчу: «За одного мальчика стихи писал его пиджак. Выйдет мальчик покурить, повесит пиджак на спинку стула, вернется, а пиджак уже восьмистрочник классический выдал с глубокой жизненной мыслью. Или двенадцать строк напишет, или даже шестнадцать и двадцать строк, но реже. Мальчик пришел с пиджаком к доброму волшебнику и спросил: что теперь делать? “Понимаешь, – тревожно начал волшебник, – с поэтами традиционной версификации иногда случается такое, что стихи начинает сочинять за них сам метод”».

История известная.

Примерно о том же писал Шиллер аж в 1797 году:

 
Друг! Ты пока не поэт, хоть порой сочиняешь удачно;
Литературный язык пишет стихи за тебя.
 

В подлиннике:

 
Weil ein Vers dir gelingt in einer gebildeten Sprache,
Die für dich dichtet und denkt, glaubst du schon Dichter zu seyn?
 

Подстрочник:

 
Если у тебя получается стихотворение на выстроенном
языке,
Который за тебя говорит и думает, – неужели ты веришь,
что ты поэт?
 

Добавлю лишь, что такие конфузы – когда метод сам начинает сочинять за поэтов стихи – случаются не только с поэтами-традиционалистами. С новаторами порой даже чаще.

* * *

Московская драматургия. Знаменитый сценарист Габрилович рассказывал. В какой-то круглый день своего рождения (это был 1974-й, наверное, или 1979-й) возвращаясь из ресторана, дал молодому лифтеру, который дежурил в подъезде, целых пять рублей. Вот просто так!

– Что вы, Евгений Иосифович, зачем это? – спросил тот.

– В честь моего юбилея! – сказал тороватый Габрилович.

– Ах, ах, минуточку! – сказал лифтер, сунулся в портфель и достал какую-то книжечку. Надписал и преподнес Габриловичу сборник своих стихов, недавно изданный в Париже.

Это, как утверждает Леонид Бахнов и подтверждает Татьяна Гатова (она жила в том же подъезде), был поэт Александр Васютков. Однако ничего особо замечательного в его литературной судьбе не было. И книжка была издана не в Париже. А может, это был не Васютков. Но всё равно очень сценарно. Хотя и не закончено. Но никуда не денешься – московская драматургия, она вся такая. На сплошных недосказанностях. Очевидно, Чехов повлиял.

22 июля 2020

Твардовский вспоминает, что, когда Ася (Анна Самойловна) Берзер уговорила его прочитать повесть некоего А. Рязанского «Щ-854. Один день одного зэка» (то есть «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына) – он решил прочитать его уже в постели лежа, дело было в ночь с 8 на 9 декабря 1961 года.

Лег, накрылся одеялом и взял пачку машинописи. Но, прочитав одну-две странички, почувствовал – такое нельзя читать, лежа в пижаме. Такое читать – лежа в кровати, в пижаме – нельзя! Встал, оделся, сел за стол, зажег лампу и стал читать.

Это было, повторяю, в 1961 году.

А сейчас (то есть через 60 лет) на мои робкие замечания, что, дескать, на экзамен все-таки лучше приходить… ну хоть в целых джинсах и мытых кроссовках! Но не в нарочно рваных шортах и не босиком! На это мне грубо говорят: «Не, ну а чё?» – или более интеллигентно: «Но дорогой профессор! Вы ведь проверяете уровень знаний, а не стиль одежды!»

Но я всё равно не понимаю.

25 июля 2020

«Торжествовать придется одному».

Когда-то давно, очень давно, еще до того, как я начал сочинять рассказы, я увидел по телевизору передачу с одним неплохим в общем и целом поэтом. Поэт был очень стар, но бодр и красиво, как-то по-французски одет. Я даже сначала принял его за какого-то старого русского эмигранта, черт знает… Но нет, поэт был, бесспорно, советский.

Он рассказывал разные интересные истории о писателях, художниках, актерах, с кем он общался в течение своей жизни. От Маяковского до Пастернака, от Бабеля до Олеши, от Мейерхольда до Акимова, от Эйзенштейна до Пудовкина и так далее.

Ведущий смотрел на него так, как будто он был они все.

Я подумал – как, наверное, грустно и противно жить этому старику, потому что его принимают за целую эпоху. А он меж тем – просто он. Сам, со своими собственными заслугами и провалами, нравится это кому-то или нет! А вовсе не свидетель жизни знаменитых режиссеров, актеров, поэтов.

Вот такое у него вдруг возникало выражение лица, когда неожиданно тускнел взгляд, и он смотрел вниз, на свои тощие колени, отрисованные полотняными брюками – дело было летом, на дачной веранде.

Но потом он поднимал голову, глаза его взблескивали весело и даже горделиво, губы складывались в надменную усмешку, и казалось, что ему кажется – он и есть одновременно Маяковский, Бабель, Мейерхольд…

Даже захотелось написать повесть или целый роман вот о таком «последнем из плеяды». О тяжком грузе то ли обидного долга перед в сто раз более великими ушедшими друзьями – то ли вынужденного, но всё же приятного воспоминательства, которое чуть-чуть отдает самозванством.

Но как-то не собрался.

28 июля 2020

Не знаю, где как, а в СССР главным было социальное положение. Люди знали: если еврей был продавец или зубной техник, то он назывался словом из трех букв; инженер или бухгалтер был просто еврей, а если академик – выдающийся советский ученый.

Примерно то же было с женщинами не самого тяжелого поведения. Если женщина отдавалась за 5 рублей – это была проститутка, если за 50 – дама полусвета, если же она была содержанкой вышеупомянутого академика, то – «ближайший друг и помощница выдающегося советского ученого».

30 июля 2020

Приношение Мишелю Фуко. Диалог в кафе. Одна женщина рассказывает о страшном происшествии под Челябинском. Мужчина зарезал свою жену на глазах двоих маленьких детей. Вытащил ее из машины, на шумной улице, средь бела дня, и начал резать. А из соседней машины люди их снимали на телефон.

– Вот просто – снимали! – возмущается она. – Боже, что же это с людьми делается! Раньше такого быть не могло…

Ей другая женщина бесстрастно отвечает:

– Раньше снимать было не на что, смартфонов не было.

Прав был Фуко: технологии определяют идеологии, а также мораль и всё остальное.

1 августа 2020

О пародиях.

Я, честно признаться, не люблю Бальзака и Томаса Манна. Они меня как-то не цепляют. Не волнуют. Не «триггерят» и «не заходят», как выражаются современные критики.

Но я не смог бы написать пародию на «Евгению Гранде», «Доктора Фаустуса» и т. п.

Во-первых, это очень трудно. А во-вторых, это пошло. Потому что передо мной серьезная литература, то есть нечто с характерами и их столкновениями, с сюжетом и композицией, с социальной средой, с философией и авторским посланием к читателю. Насмехаться над этим – себя не уважать, записывать себя в шпану.

Далее.

Я должен честно признаться, что не люблю модную ныне литературу поточно-эссеистического типа. Где герой идет по улице в дождь и вспоминает, как в прошлом году он шел по этой же улице, и тоже шел дождь, и он тоже то ли вспоминал еще что-то, то ли думал о том, что будет через год, то есть сейчас; а меж тем мимо пробежали три девушки, собака, крыса и еще какая-то мысль. Кстати говоря, такая проза легко становится стихами – только порежь ее на строчки разной длины; бессмысленно многословными стихами ни про что и ни для кого. Разве что для знакомой девушки или знакомого парня.

Я могу написать пародию на такую прозу (и поэзию тоже), но не стану это делать потому, что, во-первых, это слишком легко. Сибаритски легко, я бы сказал. А во-вторых, она, эта пародия, будет неотличима от такой прозы, вольется в тот же уныло журчащий ручей. Писать такие пародии – тоже себя не уважать, записываться в борцы со словами типа «мне зашло» или «меня триггерит». Тебя триггерит? Ну, триггерись дальше. Привет, пока.

5 августа 2020

У Кати Капович вышла новая книга «Город неба». Я не люблю называть поэтов «лучшими». Если на одной улице живут три поэта: один – лучший поэт города, другой – страны, третий – всего мира, то непременно вдруг обнаруживается еще одна квартирка, где живет лучший поэт этой улицы.

Поэт должен быть не лучшим, а настоящим.

Стихотворение должно прийтись по языку и по мысли, как нож приходится по руке. По ладони и по пальцам. Костяная рукоять, легкая, слегка шероховатая и легко теплеющая снаружи, но хранящая тяжесть и стальную прохладу черенка. Не могу найти иного описания для Катиных стихов. Они точны, они внятны, они коротки (8–12–16 строк), они ритмичны и рифмованы. Им чужда ребусная затейливость. Смысл не надо в-читывать или вы-читывать, он ясен сразу, как лезвие, а скупые узоры уместны, как уместно дамасское плетение на надежном клинке. Стихи Кати Капович классичны и лаконичны – как всякая неподдельная вещь: стул, кровать, рубаха, юбка, нож, стихотворение.

Эти стихи искренни, как утренний взгляд: часто ли вам приходилось лгать и жеманничать, в одиночестве спросонья глядя в окно и вспоминая такое же окно за пять тысяч миль и тридцать пять лет назад? Но, пересказывая свои чувства, мы начинаем ужимки и прыжки – нам хочется быть интересными, привлекательными, ни на кого не похожими. Глупо: ибо мы тут же становимся похожими на всех поэтов на свете. Кате Капович удается передать именно первый, еще не тронутый речью, взгляд. Эти стихи не удостаивают быть гладкими и изысканными. Они натуральны и поэтому иногда чуть сбоят: это похоже на сбившееся дыхание спешащего человека. Иногда кажется, что Катя хочет выговориться, боится не успеть вспомнить и сказать. Ее стихи в интернете – это беспрерывный поток; в книге они звучат уже иначе – но тоже прекрасно.