Текст книги "Фабрика прозы: записки наладчика"

21 февраля 2021

«Пожилой рабочий-коммунист». Обязательные персонажи – старая советская история. Если это роман про старую жизнь, то в нем должна быть видна неизбежность революции. Несмотря на все ландо и манто, друг горничной, слесарь Поликарп – сознательный рабочий, да не просто, а подпольщик. Это выясняет сын хозяйки Павлуша, который сдружился с племянником Поликарпа и попал на митинг в порту и потом задает родителям-буржуям вопросы о положении рабочего класса. А горничная прячет листовки и передает их студентке-революционерке Калерии.

В серьезном, толстом, претендующем на официальное признание романе о современности – должна была быть «выпячена» (в 1930-е годы так и говорилось) руководящая роль партии, а также роль профсоюза, комсомола, школы. Роль женщин, участие национальных меньшинств в строительстве нового общества. Партком, парторг, комсорг, профорг, партбюро, партсобрание, педсовет – вот фигуры и институты, которые определяли моральную, а иногда и сюжетную канву. Высшим нравственным судией во всех конфликтах (от деловых до половых) становился пожилой рабочий-коммунист.

Вот так примерно оно было.

Теперь, кажется, вместо партийности и классовости – гендер и раса.

3 марта 2021

Ко дню писателя. Один писатель сказал:

«Мне бы, например, было обидно, если бы меня читали только девушки».

А мне бы – ни капельки.

Наоборот, я был бы очень рад. Девушек больше. Девушки чувствуют тоньше. Девушки заставят парней прочитать своего любимого автора. Или парень сам поинтересуется – в кого это так впилась его девушка?

Писатель может завидовать собрату-писателю или хоть покойному классику. Это нормально. Но вот кому писатель не должен завидовать, так это философам, психологам, священникам, юристам, экономистам и особенно – популярным публицистам. Классические русские романы слишком серьезны – оттого, что писатель хочет быть не только сочинителем истории о людях и их судьбах, но вдобавок еще проповедником, философом, политиком и «глубоким экономом», а также хлестким журналистом. Почему так?

Иногда говорят, что, дескать, художественная литература в старой России была единственной трибуной общества. Неправда! В России были сотни журналов, в которых публиковались тысячи философов, психологов, социологов, юристов, богословов и просто ярких публицистов.

Наверное, русским писателям (всем, после Пушкина) было завидно: «Вот я тут пишу роман, а публика рвет друг у друга из рук сочинения господ Добролюбова, Писарева, Каткова, Герцена, Суворина, Соловьева, Победоносцева и пр., и пр., и пр., вплоть до Плеханова и Струве. Дай-ка я тоже что-то этакое запузырю! Умное!»

Не надо завидовать господам из соседнего департамента. Это отягощает романы тяжелыми диалогами и вставными главами.

9 марта 2021

Основной закон конспирологии. Вчера разговаривал с одной своей знакомой. Речь вдруг зашла о смерти (то есть о самоубийстве) Фадеева.

– А вдруг его убили? – сказала она.

– Да перестань! – я привел массу доказательств, начиная от его предсмертного письма и кончая пресловутым «Да кому это всё нужно? Только скандал!», и даже показал фотографию, где он лежит с дыркой в груди, а рядом, на простыне – револьвер.

Моя знакомая усмехнулась.

– Чем больше доказательств, что кто-то сам застрелился, – строго сказала она, – или внезапно умер от инфаркта, или это был несчастный случай на охоте, автомобильная катастрофа, крушение поезда, купался и утонул, съел копченой рыбы – и печень не выдержала, и чем больше всяких вскрытий, медицинских заключений, полицейских протоколов, криминалистических экспертиз, – она помолчала, а потом решительно завершила: – тем яснее становится, что на самом деле всё подстроено и его убили.

– Кого?

– Да кого угодно! – она пожала плечами.

А ведь верно.

Это основой закон конспирологии, да и детективного романа тоже.

14 марта 2021

Пренебрежение. В мое время были, я точно помню, два жеста, которые выражали явное презрение, неуважение к человеку – и за которые можно было схлопотать.

Первый – наливать соседу вино «через руку», то есть кнаружи, от себя. Говорят, когда-то означало – «это стукач» (у диссидентов) или «подментованный» (у блатных).

Второй – если просят огоньку прикурить, не давать спички, а протягивать горящую сигарету. Было присловье: «людям от спички, козлам от притычки». Но если спичек на самом деле нет, то прикурить надо давать, держа свою горящую сигарету как бы в жменьке, тремя пальцами – большим, указательным и средним; как бы приглашая прикуривающего в свой круг. Но ни в коем случае не двумя пальцами – указательным и средним, выставляя сигарету наружу (что делает этот жест похожим на наливание вина «через руку»).

Это было постоянно.

И вот два редких момента. Пару раз видел, как некто обижался, когда на него указывали левой рукой.

А один раз был вообще замечательный случай. В преферансе, как вы знаете, играют 32 карты, без шестерок. Распечатали колоду, выбросили шестерки. Кто-то у кого-то спросил номер телефона. Тот обернулся, взял с подоконника ненужную шестерку, написал на ней. Человек обиделся:

– Ты что мне на шестерке пишешь? Что я тебе… вообще?!

Едва успокоили.

23 марта 2021

Пошел дурак в кооператив и приобрел дериватив.

Раньше люди, ежели хотели стать писателями, читали книги разных других писателей и как-то помаленечку сами учились.

Потом появились учебники и курсы – как стать писателем. Некоторые – неплохие. А некоторые, скорее всего, не очень. Особенно если они называются «Как за две недели написать бестселлер» и т. п. Этих курсов стало очень много.

Недавно я услышал, что на Non-fiction будет специальная презентация: «Как разобраться в учебниках и курсах писательского мастерства». Это понятно – их столько, что хочется выбрать лучшее или хотя бы не нарваться на явную чепуху.

Полагаю, что вскорости появятся курсы/учебники третьего уровня: «Как выбрать правильный учебник или семинар на тему выбора правильных курсов литмастерства».

И так далее…

26 марта 2021

Умер Саша Липницкий, мой сосед по дому в Каретном Ряду.

Веселый, умный и смелый был мальчишка. Мы последний раз виделись году этак в 1972-м, наверное. Но нет, не последний – он ко мне подошел лет десять назад на какой-то тусовке – красивый, изящный, милый, – и мы поговорили коротко. Как всегда, обещали друг другу, что «созвонимся, встретимся, поболтаем».

Но увы. Вот такая беда. А брат его Володя, очень на него похожий, умер лет тридцать пять тому назад, совсем молодым…

Прощай, Саша.

* * *

Русскому писателю всё простят, от полнейшей порнографии до пошлейшего лизоблюдства, но вот снобизма и социальной спеси не простят никогда.

Поэтому в нашем обиходе невозможна шутка Оскара Уайльда:

– Как выбрать себе галстук? Нет ничего проще. Купить дюжину, позвать слугу и попросить его отбраковать самые некрасивые.

– И что?

– И вот их-то и носить.

27 марта 2021

«Почему про иностранцев читать интереснее?» – спрашивает читательница Дана Карашаева, откликнувшись на мой рассказ «Поэзия и проза», где действие происходит в некоем вполне условном Мадриде.

Сам удивляюсь. Но – понимаю.

Потому что там, в иностранных и «иностранских» романах и рассказах, нет этого тяжкого и раскаленного политического утюга, который висит над русско-советско-российским человеком уже более 200 лет. Нет вопросов «а он крепостной? а как же декабристы? а революция? он белый или красный? почему не попал в ГУЛАГ? а почему не на фронте? его реабилитировали? а откуда у него квартира в Москве? где она берет модные шмотки? он член партии? как они пережил 1990-е?».

Трудно себе представить в европейской литературе повесть Юрия Трифонова «Обмен»: двое хорошо устроенных людей – сотрудник нефтегазовой корпорации и его жена, переводчица, – не могут купить/снять достойное жилье и вынуждены ради лишней комнаты совершать подлости. Или «Старик», где половина сюжета – интриги вокруг дачек-сарайчиков.

Нет, я не хочу сказать, что «там» тишь, гладь и благодать. Но кажется, «они» смогли разобраться с исторической памятью: война и 1920–40-е перестали быть незалеченной кровоточащей раной, это раз. Политическое устройство позволяет без трагической натуги и «внутренней эмиграции» жить частной жизнью, это два. Рыночная экономика позволяет не доставать-выпрашивать-выслуживать разные блага, а покупать их, это три.

Всё это позволяет литературе быть литературой, а не зоной повышенной опасности. Вот примерно так, дорогая Дана Карашаева.

* * *

Ко дню театра. Странный список. Двенадцать спектаклей, которые меня как-то вот…

1. «Стулья» Ионеско, «подвальная» постановка, режиссер Залкинд, в ролях Зайцев и Дегтярева.

2. «Лифт» Пинтера – они же, кажется.

3. «Коллекция» Пинтера, режиссер Мирзоев.

4. «Месса по деве» Эдлиса, нереально поразительный Коковкин в роли дофина Карла.

5. «Господин Пунтила и его слуга Матти» Брехта, режиссер Даниэл, блестящий Сырчаджиев в заглавной роли. Два раза смотрел, хотя Брехта не люблю.

6. «Жизнь есть сон» Кальдерона, режиссера не помню, м.б. тоже Даниэл, чудесный дуэт: Шопов – Базилио, Сырчаджиев – Сигизмундо.

7. «Калигула» Камю – в заглавной роли Меньшиков.

8. «Не режь пюре ножом» Брода, режиссер Кигель.

9. «Гамлет» Шекспира, режиссер Любимов – Высоцкий.

10. «Вишневый сад» Чехова, режиссер Эфрос – опять Высоцкий.

11. «Федра – “Золотой колос”», вариации на тему Расина, режиссер Жолдак, в главной роли Миронова.

12. «Голоса травы» Капоте, режиссер Спесивцев, играли школьники.

25 апреля 2021

Еще один фундаментальный диалог.

Журналист (Юрию Олеше):

– Юрий Карлович, расскажите, что вы больше всего любите писать?

Юрий Олеша (журналисту):

– Сумму прописью.

* * *

Упражнение. Рассказ.

Он снова вошел в эту комнату. Первый раз за полгода. Она стояла у окна, спиной к двери.

Боже, даже не верится, они не виделись целых полгода, шесть месяцев, двадцать шесть недель, сто восемьдесят дней, какое-то несчетное количество часов, и ему казалось, что он вспоминал ее каждый час.

– А вот и я! – сказал он, стараясь говорить весело и просто.

Как будто не полгода прошло, а полчаса. Как будто он куда-то вышел ненадолго и тут же вернулся.

Она обернулась, улыбнулась, вспыхнула и бросилась к нему.

– Здравствуй!

Они обнялись. Он почувствовал, как сильно она стиснула ему плечи; ее пальцы гладили, нет – жадно ощупывали его спину, шею, затылок.

– Здравствуй, моя хорошая, – говорил он, поглаживая ее в ответ, проводя пальцем по ложбинке между ее лопаток, вниз, до самой талии.

– Господи, – шептала она. – Господи, наконец-то. Я так тебя ждала…

– И я, и я, и я… – бормотал он.

Он был счастлив. Он очень скучал по ней все эти полгода. Он истосковался по ее поцелуям, по ее объятиям, по всей ее сладости и радости. Он знал, что прямо сейчас они поедут к нему и им будет хорошо.

– Господи, – говорила она. – Я только сейчас поняла, как я на самом деле тебя люблю. Как ты мне бесконечно дорог. Как я к тебе привязана, всей собою. Всей душой, всей своей жизнью. Вот теперь я как будто вдруг узнала самую важную правду про себя…

– Какую? – тихо спросил он, чуточку отстранившись и вглядываясь в нее.

– У меня ничего нет, кроме тебя, вот моя правда… Нет, нет, что ты, конечно, конечно, – шептала она, поднимая к нему лицо, покрасневшее, будто бы смятое счастьем, – у меня много всего, работа, друзья, но ты главнее всего. Главнее тебя нет.

– Ну ладно, ладно, – вдруг сказал он.

Еще минуту назад он жил предвкушением того, как они войдут в его пустую квартиру, обнимутся и повалятся на кровать, которую он утром застелил свежим бельем. Но сейчас всё стало по-другому. Его тело еще желало объятий и ласк, тем более что она так жарко к нему прижималась. Смешно и странно. Он продолжал ее обнимать, он всё еще продолжал хотеть ее телом, но желание уходило из его сердца – не быстро, но неуклонно, как вода из ванны, когда выдернешь пробку.

– Ладно, не надо так уж прямо вот… – повторил он.

– Что не надо? – изумилась она.

– Не надо говорить глупости! – поморщился он. – Не морочь голову.

– Я не морочу тебе голову, – она резко побледнела. – Я говорю правду.

– Не морочь голову себе! – раздраженно сказал он. – Сама себе не морочь голову, понимаешь?

– Я говорю правду, – повторила она, продолжая его обнимать. – Что-то случилось? Ты меня разлюбил?

– О, боже правый! – он помотал головой. – Что за словеса! Нет, ничего не случилось. Я очень хорошо к тебе отношусь. Я тоже к тебе привязан. Я очень дорожу нашими отношениями. И я от души надеюсь и верю, что в наших отношениях ничего не изменится.

– Понятно, – сказала она, разжала объятия и отошла на два шага.

– Вот и прекрасно, – он подошел к ней, поцеловал ей руку.

– Ты зачем пришел? – спросила она.

– Здрасьте! – засмеялся он. – Как я мог не прийти первым делом к тебе? А к кому еще мне приходить? Не чужие, слава богу! Пришел сказать, что вот он я. В твоем полном распоряжении.

– Хорошо, – она пыталась улыбнуться. – Я тебе позвоню.

– Вечером?

– Постараюсь. Как получится.

* * *

Почему этот текст называется «упражнение»?

А потому что это не просто рассказ, но и – если захотеть – своего рода упражнение для начинающих писателей.

Надо придумать, кто эти люди. В каких отношениях они были. Почему они разлучились на полгода. Отчего «она» только сейчас решилась сказать ему, как он ей дорог, и почему «он» на это так странно среагировал. Ну и конечно, сочинить, чем дело кончится.

Но это еще и упражнение для читателей.

В этом тексте есть две подробности, которые важны для развития сюжета и для понимания характеров.

Вот такие:

1. «Он вошел в эту комнату. Она стояла у окна…» и потом: «Он жил предвкушением того, как они войдут в его пустую квартиру, обнимутся…»

То есть это не ее квартира. Потому что после полугодового отсутствия внезапно войти в чью-то комнату, без того чтоб сначала не войти в квартиру, – невозможно. И потом, если это ее квартира, зачем же ее вести к себе, зачем с утра специально готовить свое жилье к любовному свиданию («повалятся на кровать, которую он утром застелил свежим бельем»)?

Это явно что-то офисное. Но что именно? Куда можно вот так запросто войти и где героиня легко может оказаться одна?

Ординаторская или сестринская в больнице?

Комната сотрудников в библиотеке?

Косметический кабинет в парикмахерской?

Корректорская в редакции?

Ну или что-то в этом роде.

2. Почему «он» говорит с «ней» как-то грубовато, даже просто грубо, хамски, пренебрежительно. Героиня признается ему в любви, счастливо шепчет, что он – самый главный человек в ее жизни, а герой отвечает: «Не говори глупости! Не морочь голову сама себе!»

Что это значит? Наверное, это значит, что между ними – некая социальная пропасть (не «на самом деле», а с точки зрения героя, разумеется). Герой считает ее ниже себя, причем настолько ниже – что даже ее попытка сказать «я тебя люблю» вызывает его протест. «А кто ты такая, меня любить?» Что-то глубоко феодальное. Крестьянка не имеет права любить барина. Она может ему отдаваться вполне искренне, может млеть от наслаждения, может принимать от него подарочки и даже этак трогательно принести ему букетик полевых цветов или вышитый рушник – но любить?!?! О нет! Любить его – то есть претендовать на диалог сердец, на место в его сердце – может только дворянка. Ну в крайнем случае купеческая дочь.

Или у него такой ужасный характер? Но – какой именно? Сноб, садист, нарцисс?

Вот такой неприятный получился герой. Вот такая безысходная любовь у героини. Или можно что-то исправить?

30 апреля 2021

Родительская пятница. Меня родители не били. Но два раза тряханули, взяв за шиворот. Оба раза – за капризы. За дурацкое и злобное нежелание надеть шарф (папа) и за девчонский рев по поводу дождя (мама). Тряханули крепко. Я запомнил. Спасибо им за это.

Я благодарен моим родителям за любовь и внимание.

За то, что они всегда меня выслушивали.

За то, что папа читал со мною Пушкина и объяснял непонятные слова, имена и названия. Читал мне Пастернака, учил понимать музыку стиха. Водил меня в цирк и в театр.

За то, что мама ходила со мной в музеи и на выставки, рассматривала со мной альбомы репродукций.

За то, что они оба рассказывали мне о своем детстве.

За то, что они объяснили мне – мой «талант художника» был обычной детской одаренностью, и она кончилась в 14 лет навсегда, и чтоб я не надеялся.

За то, что они воспитывали меня в скромности. У меня почти не было карманных денег. Я донашивал перешитые папины вещи – при том, что мы были, в общем-то, богаты, по сравнению со средним советским уровнем.

За то, что я никогда-никогда не клянчил шмоток и штучек.

За то, что я никогда не врал, не брал чужого, не хамил, не обижал слабых (включая кошек и лягушек). Эти четыре «не» они мне крепко внушили.

За то, что свои первые деньги я заработал в 15 лет.

За то, что у меня были учителя английского, немецкого и латыни.

За то, что они отговорили меня становиться военным или священником – были у меня такие вполне серьезные мечты.

За то, что меня отправили учиться в самое непрактичное заведение – на кафедру классической филологии. Молодой человек, сказали мама с папой, должен учить либо математику, либо древнегреческий язык. К математике я не был способен. Оставалась античность.

За то, что я всегда сам убирал свою комнату.

За то, что я перепечатывал на машинке папины рассказы.

За то, что к общему столу я готовил котлеты или жарил мясо.

За то, что, когда у меня, пятнадцатилетнего, родилась сестра, я нянчил ее, гулял с ней, а потом водил в садик, забирал из школы.

Да, и еще. Они разрешали мне, подростку, курить и выпивать.

Но нет в мире совершенства. Шутка… Простите.

4 мая 2021

Странный новый стиль:

«В Санкт-Петербурге раскрыли подпольный банк, которым руководили четыре домохозяйки». Это новая новость. А вот привычная: «Автомобиль “майбах”, управляемый безработным москвичом, протаранил фонарный столб».

Сейчас мне объяснят, что в первом случае речь идет всего лишь о неработающей замужней женщине, а во втором – просто о неработающем человеке. Но у меня (и, я думаю, у очень многих людей) слова «домохозяйка» и «безработный» вызывают совсем другие ассоциации.

Так и представил себе: четыре такие Марьпетровны, веселые, в фартуках, окруженные детишками, с уполовниками в руках, рядом с кипящими кастрюлями и скворчащими сковородками, рулят незаконной обналичкой денег. И бедный обтерханный мужичок, под бессмертные звуки «Я Чарли безработный, хожу весь день голодный…» (или мрачный мужик в драной спецовке, уже под звуки «Интернационала») – садится в «майбах» и расфигачивает его о фонарный столб.

Смешно.

11 мая 2021

Классика и совремессика.

Роман «Токсичные отцы и травмированные дети».

Ну еще «Они сражались за личное пространство».

12 мая 2021

Русский язык как недоступная роскошь? Читаю на разных сайтах: «Похороны жертв шутинга в Казани пройдут сегодня». «В ОП РФ призвали покончить с анонимностью в Сети после шутинга в Казани». «Список пострадавших во время шутинга в казанской школе». «Такой-то высказал мнение о шутинге в казанской школе». Уже встречается также и «скулшутинг». Как будто нет русского слова «стрельба». И какая глухота! Эти люди не слышат, что в слове «шутинг» (русскими буквами и с русским произношением) виднеется «шутка», «шут». Шутинг – что-то шутливое.

Скажу кратко и зло:

– Тупые попугаи, прикусите свои косные языки! Говорите по-русски!

13 мая 2021

Написать бы роман о писателе – научном фантасте 1960-х, который попал в наше время и увидел, что:

вместо умных уборочных машин – улицы метут гастарбайтеры. Вместо умных машин, которые умеют кроить и шить, – эту работу делают дети, рабы голода, в далеких южных странах. Вместо торжества интеллекта – «колдуны и ясновидящие» и всплеск религиозности. Вместо чистой и милой любви – смута и ссора по поводу гендера, трансгендерности, бигендерности, агендерности и пр., и пр. Вместо сильных и бодрых личностей – издерганные невротики, копающиеся в «травмах» и «токсичных родителях».

Так сказать, «научно-реалистический роман».

16 мая 2021

Первый мем из «Мастера и Маргариты».

Я прочел роман Булгакова сразу, в самом начале декабря 1966 года, в № 11 журнала «Москва» первую часть и в январе («Москва», 1967, № 1) – вторую часть.

Летом я привез эти два журнала на дачу. Дал почитать своим друзьям-ребятам. Вы ни за что не догадаетесь, какой «мем» был оттуда извлечен и пошел в ход. «Рукописи не горят»? «Никогда ничего не просите…»? «Правду говорить легко и приятно»?

О нет!

«Ты понял меня, или ударить тебя? Я понял тебя, не бей меня».

* * *

Инструментальная идентичность. Рассказывал Сергей Лукницкий – юрист, писатель и журналист. Тогда он работал в прокуратуре. Звонок по телефону. Он снимает трубку:

– Лукницкий, такое-то управление.

– Добрый день! Это братья Вайнеры.

– Здравствуйте! – обрадовался Сергей. – Очень приятно! Простите, а это Аркадий Александрович или Георгий Александрович?

– Да какая разница! Это братья Вайнеры!

– Простите, но как к вам обращаться?

– Да неважно! Это братья Вайнеры. У нас короткий вопрос…

Так он и не узнал, кто именно ему звонил. Но на вопрос ответил.

* * *

Любовь интеллектуалов. Сценарный гуру Александр Молчанов спрашивает: «Вы на первом свидании с кем-то, и всё идет отлично. Но вот он (она) называет свою любимую книгу, и вы немедленно уходите. Как называется книга?»

Интересный вопрос. Хотя мне кажется немного странным, если человек на первом свидании докладывает, какая у него любимая книга.

Как это? Ну, например, так:

– Как хорошо сидим! Какое хорошее тут местечко, правда! – говорит она. – Спасибо, что привел меня сюда. Очень жалко, что они скоро закрываются. Ну что, поедем к тебе? Или ко мне? У тебя презики есть? Ничего, купим по дороге. Потрахаемся, а потом опрокинемся на подушки, и я тебе немножко почитаю вслух. «Введение в логику и методологию дедуктивных наук» Альфреда Тарского. Моя любимая книга.

– Ох, какая ты умная… – отвечает он. – Я в тебя на полном серьезе влюбился… Давай поцелуемся, пока не видит официант…

Впрочем, и задавать вопрос о любимой книге – особенно в любовной ситуации – мне тоже кажется странным. Разве что так:

– Мне очень хорошо с тобой… – говорит она.

– Мне тоже, – отвечает он. – А скажи, какая у тебя любимая книга?

– Тебе не понравится.

– Скажи, скажи, скажи!

– А я тебе не разонравлюсь?

– Ты мне никогда не разонравишься. При чем тут книги? Да хоть Джоджо Мойес!

– Да при чем тут Джоджо Мойес? – она вздыхает. – Моя любимая книга – это «Введение в логику и методологию дедуктивных наук» Альфреда Тарского.

– Ты? На самом деле? Любишь? Тарского? Который фактически отождествляет семантику и синтаксис? Официант! Счет!