Текст книги "Фабрика прозы: записки наладчика"

11 декабря 2017

В одном элегантном и весьма дорогом ресторане по субботам устраивают сравнительно недорогой бранч-буфет. Цена 2000 рублей, число подходов не ограничено. В меню, помимо прочего, – шампанское и устрицы. Один гость съел 50 (пятьдесят) устриц. Вообще-то это опасно для жизни. Однако вырвало не его, а официанта, на глазах которого творился этот апофеоз халявы.

История ужасная, но подлинная.

12 декабря 2017

Главную «Большую книгу» получил Лев Данилкин за книгу о Ленине. С чем я его от души поздравляю. Второе место у Сергея Шаргунова за книгу о Катаеве. Тоже мои поздравления. Поскольку обоих авторов знаю лично. Третье место – «Город Брежнев», автор Шамиль Идиатуллин.

А премия «Большая книга» еще раз подтвердила свою приверженность биографическому жанру нон-фикшен, с чего и началась история премии, и вот продолжается.

13 декабря 2017

Гениального писателя мы распознаем как бы задним числом. По итогам социального признания (которое само по себе устроено довольно сложно). На сегодняшний день никто не владеет набором критериев, которые позволят из пачки литературного самотека извлечь рукопись (или файл) и торжествующе воскликнуть: «Вот он, гений!»

Гениальность есть род помешательства. Но если всякий гений – безумец, то не всякий безумец – гений. Гении часто выходят из простого народа или из неблагополучных семей. Но это опять же не имеет «предсказательной силы»: раз из крестьян или алкоголиков, значит, гений или хотя бы талант.

Книга становится гениальной после ее написания, в ходе чтения, критики, интерпретации и вообще «обкатки», если можно так выразиться. В общем, работа над гениальной книгой начинается после ее выхода из печати.

Насчет естественных наук – не знаю. Но насчет наук общественных – думаю, всё примерно так же. Мне один советский профессор говорил: «Быть бы Марксу не более чем хорошим экономистом рикардианской школы, если бы не его выход в политику…» Не могу судить об экономике. Но литература сильно подперта «внелитературными» критериями.

16 декабря 2017

«Элементарно, Ватсон!» – эта фраза придумана все-таки не авторами советского фильма о Шерлоке Холмсе 1979 г. (сценарий Дунского и Фрида, режиссер Масленников). Да, в рассказах Конан Дойла этой фразы нет. Но она есть в американском фильме 1929 г. «Возвращение Шерлока Холмса» (в главной роли Клайв Брук), сценарий к которому написал сам Конан Дойл. Финальная фраза фильма:

Dr. Watson: Amazing, Holmes!

Sherlock Holmes: Elementary, my dear Watson, elementary.

18 декабря 2017

Когда-то для меня ходить в ресторан было мучением. Во-первых, надо было объедаться. Вот, допустим, ужин. Каждый берет себе салат, потом нечто вроде жульена или хачапури, если дело происходит в грузинском заведении. Далее горячее, и далее десерт – пирожное, например, или взбитые сливки. Ужас. Но потом мы с друзьями научились заказывать понемногу и на всех. Вот нас четверо, к примеру. Берем два разных салата и три разных блюда. И на десерт одно пирожное, один крем, одно желе. И делим каждое блюдо на четверых. Вкусно, легко и, главное, занятно!

Но я не о жратве, а о чтении.

Когда-то я, взяв в руки совершенно новую, непонятную и, как оказывалось с первых страниц, не особо интересную книгу, – как проклятый, как идиот, заказавший большую порцию «плова праздничного» или шашлыка по-карски, – уныло жевал и давился, то есть, простите, читал до самого конца.

Сейчас я предпочитаю пробовать.

Для того чтобы понять, что за штука «бешбармак абаканский» или «севанский сиг в лаваше», – вполне достаточно съесть небольшой кусочек. Насладиться. Или сделать вид, что наслаждаешься. Или промолчать и приняться за соседнее блюдо и тоже отрезать немного.

Я вдруг понял, что не всё, далеко не всё надо дочитывать до конца. Чаще всего, чтобы составить впечатление о книге, достаточно попробовать десяток страниц.

А до конца дочитывать и потом перечитывать нужно то, что составляет «хлеб наш насущный».

22 декабря 2017

Человек говорит, что ему не понравился некий фильм. На это ему возражают: «Ты, небось, в компе смотрел? Или по телику? Ну, с тобой всё ясно! Это кино надо смотреть на большом экране! И в нормальном кинозале! Пространство, понимаешь? Масштаб! И звук!»

Наверное, в этом что-то есть. Но представьте себе такой разговор: «У меня “Война и мир” как-то тяжело идет». – «А ты ее что, в метро читаешь? Дома в койке перед сном? Да еще в ридере? Ну нет! Тут нужна большая натопленная гостиная в усадьбе, диван со спинкой красного дерева, и чтобы под окном мужики карету чинили…»

24 декабря 2017

Проза мужская и женская. Еще немного кощунства.

Женская проза – это не просто книги, написанные женщинами. Ни Улицкая, ни Донцова, ни Маринина, ни Петрушевская, ни Маша Трауб сюда не относятся.

Что же такое «женская литература»? Это книги о том, как женщина ищет и находит мужчину. Разного. Это может быть невозможный красавец, неутомимый любовник, душевная опора. Щедрый богач или человек из высших сфер, вершитель судеб. Или, к примеру, знаменитость. Иногда это бывает в одном флаконе, чаще – для правдоподобия – в разных. Женщина может найти себе богатого графа, а потом, когда он состарится, изменять ему с красавцем виконтом, страстным дворецким или знаменитым художником. Но в любом случае центром внимания героини, целью ее стремлений и главным фабульным стержнем является мужчина. Обнаружение, идентификация и присвоение мужчины. Других проблем (социальных, исторических или философских) в «женской прозе» просто нет, или они присутствуют на очень дальней периферии авторского внимания. Классик здесь – Барбара Картленд. Есть «женская проза» и у нас, но я уж не буду называть имен.

Однако меня интересовал другой вопрос.

Если есть женская литература, то должна быть и мужская?

Так сказать, симметричная ей по содержанию?

Еще раз повторяю – не «мужская» в смысле войны или спорта, жестокости и храбрости – нет! А «мужская» в смысле нацеленности только и исключительно на женщину: обнаружить, идентифицировать и присвоить. Причем присвоить в куда более узком смысле – просто переспать с ней. Жениться не обязательно.

Великолепный образец мужской прозы – это «Темные аллеи» Бунина. За блестящим утонченным стилем и ностальгической фактурой кроется всё тот же примитивный сюжет: завлечь и трахнуть, и всё, и фунт дыма в придачу. «Почему? По привычке дорожного влечения к случайным и неизвестным спутницам». Трахать всё, что движется: дочь соседского помещика, крестьянку, проститутку, консерваторку, случайную попутчицу на пароходе, кухарку в квартире приятелей, гимназистку, морфинистку, журналистку. Трех последних – в течение двух часов, с интервалами буквально в двадцать минут, наслаждаясь этим почти что групповым сексом (рассказ «Генрих»).

Героя-рассказчика в отношениях с женщиной не интересует ничего, кроме совокупления, а в самой женщине, в объекте его страсти, – ничего, кроме половых признаков. «Живот с маленьким глубоким пупком был впалый, выпуклый треугольник темных красивых волос под ним соответствовал обилию темных волос на голове» (рассказ «Визитные карточки»).

И вот тут начинаешь понимать, что «мужская литература» эмоционально, человечески более тупа, чем женская. Судите сами: цель героини женской прозы – не только и не столько секс, а замужество, семья. Частенько – желание посвятить себя этому мужчине (неважно, насколько оно искреннее и долговечное). Женщину интересует в мужчине всё: его жизнь, его мысли, его друзья, происхождение, настроение, планы, социальное положение. Женщина может увлечься обаянием, красотой, эротичностью, титулом, властными полномочиями, ощущением человеческой надежности, богатством мужчины, его славой – наконец, даже его трагической судьбой! И этот широкий спектр возможных увлечений убедительно представлен в женской литературе.

А здесь, в мужской литературе, героя-рассказчика интересует только «треугольник темных волос». Поэтому он с равным удовольствием трахает утонченную эстетку, глупенькую проститутку и краснорукую кухарку. Главное, чтоб молоденькая была, свежая и упругая.

Так что мы смело можем назвать Ивана Алексеевича Бунина классиком «мужской прозы».

26 декабря 2017

Век живи – и станешь патриотом-самобытником. Объявили «главные русские слова» 2017 года. «Реновация», «биткоин», «хайп» – первая тройка. На пятки наступают «баттл», «допинг», «токсичный» и «криптовалюта»

27 декабря 2017

Читаем Чехова внимательно. Вот кусочек из рассказа «Моя жизнь. Рассказ провинциала»:

«Ища платка, чтобы утереть слезы, она улыбнулась; мы молчали некоторое время, потом я обнял ее и поцеловал, при этом оцарапал себе щеку до крови булавкой, которою была приколота ее шапка… И мы стали говорить так, как будто были близки друг другу уже давно-давно».

Обратим внимание на булавку и кровь.

С формальной стороны – это чеховская технология, знаменитая «деталь». То самое хрестоматийное «горлышко бутылки, блестящее в лунном свете».

Но здесь у Чехова – некая символизация. Кровь при сексуальном акте – это, вообще-то, потеря девственности. Но, конечно, Маша Должикова не была virgo intacta, это ясно и из всего рассказа, и из того, что она сходится с Мисаилом вот так, сразу, с размаху. И главное: Мисаил поцарапал СВОЮ щеку. Не Машу повредил до крови, что могло быть, если бы речь шла о лишении девственности, а СЕБЯ. Чем?

Булавкой, которой была приколота ЕЕ, Маши Должиковой, шапка. Шапка – теплая, глубокая, меховая – это вполне традиционный символ сами понимаете чего. Булавка – что-то, что туда не пускает. То есть символически описано, что в процессе сексуального акта, в самом его начале, Мисаил кое-что себе повредил весьма больно, до крови, потому что не мог сразу проникнуть в «шапку».

То есть сцена более чем шокирующая. Но – зашифрованная.

А всё почему? Потому что тогдашний литературный этикет не позволял писать «про это» откровенно.

* * *

Labuntur anni… В подмосковном поселке я видел настоящего водовоза, огромная бочка на телеге; в телегу была запряжена старая слепая лошадь. Я помогал ему раздавать воду хозяйкам.

В Москве я видел молочниц с бидонами, они приходили рано-рано утром. Носили также сметану и творог, но по договоренности.

Видел старьевщиков. Они басом кричали: «Старье берем!» В гулком дворе слышалось: «Биромм! Биромм».

Еще в 1970-е годы в Москве были расклейщики афиш. На плече сумка, откуда торчали свернутые в трубку афиши, в другой руке – ведро с горячим, дымящимся на морозе клейстером. Под мышкой – широкая кисть.

О точильщиках я уж и не говорю.

Пройдет не так уж много лет, и кто-то скажет:

– А я видел «рабочего», «продавца» и «писателя». И вы не поверите, я видел у одного «художника» – «любовницу».

2018

2 января 2018

Жизнь побеждает. У одного писателя умерла жена. Тоже писательница, кстати, но это не так важно. Писатель страшно горевал. Впал в самую настоящую депрессию. Ничего не ел, лежал на диване лицом к стенке, на все уговоры отвечал рыданиями. В общем, таял на глазах, время от времени поговаривая о самоубийстве. Дело происходило на глазах его родных и близких, и они очень боялись за него, тем более что жили с ним в одной квартире: жизнь тогда такая была – вроде отдельная трехкомнатная квартира, а живут там человек пять самое маленькое. Родные и близкие очень измучились. Тем более что писатель перестал бриться и стричься и с каждым днем выглядел всё страшнее.

Наконец к нему позвали парикмахера. Это был знаменитый Моисей Маргулис, работавший в Доме литераторов, герой многочисленных баек и анекдотов.

Маргулис пришел и стал уговаривать безутешного вдовца побриться и подстричься, приводя разные примеры, в том числе из окопной жизни. Бойцы, дескать, под обстрелом и то брились! Короче, уговорил. Окутал простынкой, взбил пену. И вот, когда процедура закончилась, Маргулис поднес ему зеркало. Тот скорбно взглянул на свое отражение и сказал слабым стонущим голосом:

– Моисей Михайлович… Вы забыли… Подбрить виски… Вот здесь…

Маргулис подбрил ему виски, собрал свои инструменты, вышел из комнаты и шепнул родным и близким:

– Жить будет!

* * *

Еще одна байка про парикмахера Маргулиса. Он овдовел и скоро женился на племяннице своей покойной жены. Был доволен. Рассказывал:

– Она у меня очень хорошая, заботливая, такая добрая, чуткая. Всё время спрашивает: «Дядя, когда мы таки пойдем на могилу к тете?»

7 января 2018

Мой друг Винни-Пух. Однажды мне пришел вот такой читательский отзыв: «Книга совсем не понравилась. Особенно не понравился герой – злой, себялюбивый. Кроме того – обманщик, ненадежный в отношениях с женщинами. Я бы не хотела, чтоб мне на жизненном пути встретился такой человек. Я бы вообще не хотела с таким общаться и даже знакомиться!»

Я подумал: а вот я хотел бы, чтоб мне на жизненном пути встретилась Татьяна Ларина или Анна Каренина? Ой-ой-ой. Сонечка или Грушенька? Придумаете тоже! Скарлетт О’Хара или Эрика Кохут? Да ни в жисть! Даша Чумалова или Лушка Нагульнова? Боже упаси.

Но что это я всё о женщинах? Как насчет мужской дружбы? Но мне не хочется дружить ни с Евгением Онегиным, ни тем паче с Печориным, не говоря уже о Чацком. Очень колкие и спесивые. Граф Безухов, князь Андрей? Слишком они богаты для меня. С Раскольниковым, Мышкиным, Митей Карамазовым? С ума сошли! Это же психи ненормальные. С Жюльеном Сорелем, Люсьеном де Рюбампре или Жоржем Дюруа? Нет, это завистливые, себялюбивые пройдохи. Ну не с Йозефом же К. дружить? Разве что с героями Ремарка или Хемингуэя – но они какие-то надломленные, нервные, всем на свете недовольные. В самое неподходящее время или напьются, или эмигрируют.

Единственный, с кем хочется дружить, – это Винни Пух. Ну и конечно же, Незнайка.

8 января 2018

Исторический роман:

– Скажите, Александр Христофорович, так что? Пушкина уже убили на дуэли?

– Господин Дубельт, не торопите события, он тяжело ранен и пока жив. А что делает этот ваш, как его, Лермонтов?

– Готовит информационный вброс.

– Он на этом нехило хайпанёт! – встрял в разговор Булгарин.

– Административочку он хватанёт! – недовольно оборвал его Бенкендорф.

13 января 2018

Литература и жизнь. Ситуация: мужчина ушел от жены, женился во второй раз. Потом завел себе любовницу всерьез. Но примерно через год решил с любовницей разойтись и вернулся в семью, то есть к своей второй жене. И вот представим себе такую картину: оставленная любовница приходит к первой жене и просит ее посодействовать – чтобы она как-то повлияла на бывшего мужа, чтоб он вернулся от второй жены к любовнице. Ну или как минимум не рвал с ней отношений. «Чего ради?» – недоумевает первая жена, у которой с бывшим мужем сохранились нормальные отношения, они переписываются, он помогает ей материально, встречается с ребенком и т. п. Любовница объясняет: «Ну как же! Ведь его вторая жена – это наш с вами общий враг! Сначала она увела его от вас, теперь оттаскивает его от меня! Давайте ей вместе хвоста накрутим!»

Казалось бы, сценка совсем надуманная и психологически не очень достоверная. Трудно представить себе эту женщину и поверить, что такая аргументация вообще может быть. Ну, в голове-то всё может быть – но чтоб такую аргументацию предъявлять, высказывать вслух?

И однако.

«Весной 1948 года к нам неожиданно пришла Ольга Ивинская…» – пишет сын Пастернака от первого брака, Евгений Борисович. Она пришла именно с этим. Пастернак с ней рассорился, и она просила первую жену содействовать их примирению и уходу Пастернака от его второй жены Зинаиды Николаевны. Ивинская считала, что ее и первую жену должно объединить общее отношение к З.Н. как сопернице. Разумеется, первая жена Пастернака, Евгения Владимировна, вежливо выставила Ивинскую за дверь…

Но ведь какой невероятный, совершенно водевильный и вместе с тем трагический узел!

(Источник: Евгений Пастернак, «Понятое и обретенное». М., 2009. С. 431. Цит. по: А. Сергеева-Клятис, «Пастернак в жизни», М., 2015. С. 441–442.)

От того, что Пастернак – великий писатель, сценка с борьбой его жены и любовницы не перестает быть комической. Я, во всяком случае, считаю, что трагизм определяется внутренним характером ситуации, а не общественным положением ее участников. А то получится: безымянному чиновнику жена изменила со свояком (то есть с мужем сестры жены) – водевиль; а если великому Пушкину – трагедия. Нет.

Что же касается «объективности» – то вот слова Ахматовой о «Докторе Живаго»: «Всё, всё выдумано и плохо написано, кроме пейзажей. Уральские пейзажи великолепны, еще бы! А женщин никогда таких не было». Любое мнение субъективно.

* * *

Так что же такое трагедия? Длинная цитата:

«Вот он стоит перед дачей, на картофельном поле, в сапогах, в брюках, подпоясанных широким кожаным поясом офицерского типа, в рубашке с засученными рукавами, опершись ногой на лопату, которой вскапывает суглинистую землю… Мулат (то есть Пастернак, «Мулатом» он называется в этом тексте) в грязных сапогах, с лопатой в загорелых руках кажется ряженым. Он играет какую-то роль. Может быть, роль великого изгнанника, добывающего хлеб насущный трудами рук своих. Между тем он хорошо зарабатывает на своих блестящих переводах Шекспира и грузинских поэтов, которые его обожают. О нем пишут в Лондоне монографии. У него автомобиль, отличная квартира в Москве, дача в Переделкине» (В.П. Катаев, «Алмазный мой венец»).

Так что же такое трагедия? Трагедия – это когда жизнь человека и его поступки люди измеряют заработком, квартирой и дачей.

17 января 2018

Умники и жандармы. Читаю книгу Олега Лекманова о Мандельштаме. Глядя на литературную полемику 1920–1930-х, в который раз удивляюсь странному сим-биозу независимо мыслящих, расхристанных, сорвавшихся со всякой цепи умников – и прилежных жандармов государства. Умника хлебом не корми – дай кого-нибудь разоблачить, расчехвостить, разделать под орех, порвать в клочья. «Мандельштам – пустой версификатор, Мандельштам – мастеровит, но несовременен, совсем чужд эпохе, никакой борьбы и труда, сплошные Пиериды и Аониды…» Всё это писалось и говорилось безо всякой задней политической мысли, безо всякого желания его сгубить – а просто из умнической лихости. А жандармы складывали это в папочку и потом принимали решение: ну а в самом деле, зачем кормить и печатать чуждого эпохе пустого версификатора? В заброшенной и голодной смерти Мандельштама на пересыльном пункте есть вклад лихих умников-рецензентов, любивших, из чистого критического удальства, впечатать в поэта клеймо «чуждого, пустого, непонятного массам».

Что же, получается, теперь и не покритикуй? Потому что твою критику могут использовать жандармы?

Вот даже сам не знаю. Уместность, контекст, мера. Письмо Павленко Ставскому о Мандельштаме – где он говорит о пустоте и чуждости поэта – в других обстоятельствах (скажем, в России хоть 1913, хоть 2013 года; хоть во Франции, хоть в Индии) – было бы просто критическим отзывом, и всё, и более ничего. А в СССР 1938-го этот отзыв стал приговором.

Эх.

21 января 2018

Филологические досуги. Один мой товарищ когда-то очень давно (в 1970-е) написал рассказ про Суслова. Рассказ, кстати, великолепный. Я бы даже сказал, шедевр, именно с точки зрения художественности и поразительной достоверности – психологической и бытовой. Разумеется, его нигде не напечатали, а товарищ эмигрировал и пропал с радаров.

Для того, чтоб читатель понял, что в виду имеется именно Суслов, автор дал ему говорящую фамилию – Хомяков. Хотя на самом-то деле фамилия героя должна быть Брагин. Потому что «Суслов» не от «суслика», а от «сусла». Я сказал об этом автору. Он ответил: «Сам знаю. Но Брагин как-то не так звучит». Наверное, он прав. Хотя теперь уже какая разница.

31 января 2018

Только что посмотрел «Смерть Сталина». Фильм отличный: сценарий динамичный, актеры великолепные, костюмы и декорации вообще блеск. Характеры: Жуков – настоящий герой, Берия – подлец, Маленков – слабак, Молотов – приспособленец, Хрущев – хитрец с народной жилкой. Светлана – истеричная принцесса, Василий – пьяница, Юдина – дух мщения. Каганович и Булганин, Тимашук и Лукомский, а также безымянные дирижер и звукооператор в эпизодах очень характерны.

Одного не могу понять – где здесь «оскорбление и издевательство»…

2 февраля 2018

Еду в метро. Девушка справа читает «Джейн Эйр» в бумаге. Юноша слева читает «Великого Гэтсби» на планшете.

И только я, примитивный старик, туплю в фейсбуке.

4 февраля 2018

Злая эпиграмма Набокова на Пастернака:

 
Его обороты, эпитеты, дикция,
Стереоскопичность его –
Всё в нем выдает со стихом Бенедиктова
Свое роковое родство.
 

Прав был Набоков по сути или не прав, зависть это в нем говорила или очень тонкий вкус? Не знаю. Для меня важнее другое. Для меня тут некий цеховой запрет. «Писатель не должен ругать писателя, как гончар не должен ругать гончара, а кузнец – кузнеца. Во всяком случае, у нас в горах так не принято», – сказал мне когда-то Кайсын Кулиев.

Честное слово, я довольно бойко умею писать и, признаться, мог бы этак красиво и хлестко поиздеваться над некоторыми своими современниками в плане стиля, композиции и т. п. Я не горец, как Кайсын. Но старинная цеховая солидарность мне мешает публично ехидничать по поводу коллег. Впрочем, возможно, это предрассудок. Но уж как есть.