Текст книги "Собрание сочинений в 20 т. Том 14. Тайна трёх"
Автор книги: Дмитрий Мережковский
Жанр: Русская классика, Классика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 16 (всего у книги 59 страниц)
Видеть все это со стороны, через две тысячи лет исторического опыта, нам теперь легко; но какой нужен был Платону острый взгляд на себя, какое смирение истории, чтобы так увидеть Грецию; и какой нужен был суд над собой, какая, уже в нашем смысле, «историческая критика», чтоб это понять и сказать.
XVII
Где же грекам помнить войну с атлантами, если и Троянской войны не помнят, как следует. Шлиманн, а не Гомер, открыл нам историческую Трою, Микены, Тиринф. Если бы не раскопки Эванса, мы все еще не знали бы, что Греция – только бледная тень Миносского Крита.
Крит и Атлантида провалились для греков в одну и ту же черную дыру беспамятства, Лету забвения.
XVIII
Чтобы это увидеть, Платону мало было исторического гения; нужно было и какое-то знание, которого, может быть, у нас уже нет.
Кажется, он вообще недоговаривает; больше знает, чем говорит, меньше говорит, чем думает и чувствует; что-то скрывает – приподымает край завесы, чтобы тотчас вновь опустить. Это, впрочем, и понятно: миф – покров мистерии. Мифом скрывает Платон Атлантиду – святую и страшную тайну истории.
XIX
«Нет, я не умолчу об этом, – отвечает Саисский жрец Солону, когда тот просит его сообщить ему историю допотопных Афин. – Я скажу тебе все из уважения к тебе и к вашему городу, а больше всего, к богине, сохранившей, вскормившей и образовавшей оба города – ваш, на тысячу лет раньше нашего, а потом и наш, ибо в наших святых письменах записано число лет образования вашего – восемь тысяч»[43]43
Pl., Tim., 23, c, e.
[Закрыть].
Гея, Мать Земля – первая богиня допотопных Афин или того неизвестного города, который «теперь называется Афинами», как с исторической точностью поправляет Солона-Платона Саисский жрец; а богиня вторая – небесная Дева-Мать, греческая Афина-Паллада, египетская Нейт-Изида – под двумя именами одна. Мудрость, наука, искусство, гражданственность – все устроение, «украшение», diakosmêsis, по глубокому слову Платона[44]44
Pl., Tim., 23, e.
[Закрыть], или по нашему, плоскому – «цивилизация», общая Египту и Греции, вся – от нее, Великой Матери; или, говоря опять по-нашему, доисторический корень обеих «цивилизаций» – один.
Только через двадцать пять веков, по недавним раскопкам на Крите и других островах Эгейского моря, мы поняли, что Платон прав, что он или Саисский жрец что-то знает о доисторической древности, чего мы уже не знаем. Мимо Платонова «мифа» люди проходили двадцать пять веков так же слепо, как мимо тех пустынных холмов, где скрыты были дворцы Кносса и Феста – мир чудес, не меньший Египта, Вавилона и Греции.
Вот пример того, как на критической веялке отлетающая шелуха мифа обнажает зерно истории.
XX
Мы также знаем или начинаем узнавать, что не только у Египта и Греции, но и у Шумеро-Аккада, Элама, Вавилона, Ханаана, Хеттеи, – может быть, у всех древних культур – корень один, – белый, радужно в разных средах преломляемый луч одного солнца; все они восходят из-за горизонта истории, как бы внезапно готовые, каждая – в полном круге своем, подобном кругу восходящего светила.
Где же источник общего света? Этого мы не знаем: может быть, знает Платон, но опускает покров над этою слишком святою и страшною тайною: солнце Атлантиды, зашедшее в бездны Атлантики, – свет всего человечества.
«Лучшее племя людей жило в вашей земле (до потопа), – говорит Саисский жрец Солону. – Вы произошли от его уцелевшего малого семени»[45]45
Pl., Tim., 23, c.
[Закрыть].
Это и значит: первое человечество – семя второго; Атлантида – семя Европы.
XXI
Чтобы понять миф Платона о войне атлантов с греками, надо помнить главную цель беседы: плотью и кровью облечь отвлеченную идею Града, показать его в героическом действии.
«Городом вашим совершен был подвиг величайший, и правление было в нем наилучшее, о каких мы когда-либо слышали, – продолжает рассказчик. – В наших писаниях сохранилась память о том, как смирил ваш город эту великую державу (Атлантиду), когда устремилась она с дерзновением из глубины Атлантики на всю Европу и Азию»[46]46
Pl., Tim., 24, e.
[Закрыть]. – «Ибо, соединив однажды все свои силы, кинулась Атлантида на вашу землю и нашу, так же как на все другие земли по сю сторону Пролива (Гибралтара), чтобы поработить их все одним ударом. Тут-то город ваш и явил себя миру во всем своем величии, ибо, превзойдя всех военным искусством и доблестью, сначала во главе эллинов, а затем, поневоле, один, покинутый всеми, уже на краю гибели, он все же победил врага, воздвиг трофеи, спас от рабства никогда не бывших рабами, и остальных, не помня зла, освободил»[47]47
Pl., Tim., 23, c; 25, b, c.
[Закрыть].
Надо сказать правду: слишком похожи эти атланты на персов, и война их с Афинами слишком похожа на Персидскую, чтобы все это не казалось сплошным патриотическим вымыслом. Но вглядимся, нет ли и тут, под шелухою мифа, зерна истории.
XXII
Если Атлантида была действительно таким огромным островом-материком, «больше, чем Ливия и Малая Азия», как сообщает Платон, и находилась там, где он помещает ее, – посреди Атлантики, и была тем, чем он ее делает, – великою военно-морскою державою, то всемирно-исторические судьбы ее предрешались неизбежно и естественно: ей нужно было политически господствовать надо всем, что она объединяла географически.
«Ливией (Северной Африкой) до Египта и Европой до Тирении (Северной Италии) овладела эта держава», – сообщает Платон[48]48
Pl., Tim., 25, b.
[Закрыть]. Если так, то, овладев одной половиной Средиземного моря, она уже не могла остановиться – должна была овладеть и другой, чтобы открыть себе путь на восток, ибо мы знаем, по собственному страшному опыту, как непреложен тот закон, владеющий великими державами, который можно бы назвать притяжением пустот: в мировые войны падают они, как физические тела – в пустоту. Это и значит: Запад должен был начать войну с Востоком, Атлантида – с Европою, – мировую войну за мировое владычество, или ряд бесконечных войн.
Может быть, память об одной из них и сохранилась в записях Саисского храма. Старый жрец взял грех на душу, преувеличивая в угоду именитому гостю победы «афинян»: слишком был нужен союз дряхлеющему Египту с юной Афинской республикой.
Что же значит миф Платона? В трех великих столкновениях Запада с Востоком, в трех войнах – Атлантской, Троянской, Персидской – ставится один вопрос: кто утолит вечную и главную муку человечества – жажду всемирности – Атлантида в рабстве или Европа в свободе? Этот вопрос и для нас, через двадцать пять веков после Платона, относится не к мифу, а к истории.
XXIII
Может быть, лучше всех древних и новых «Аристотелей» понял Платона темный варвар, византийский инок IX века, Козьма Индикопл (Cosmos Indikopleustes). К своей «Христианской топографии», Topographia Christiana, он приложил детски-нелепую карту земного шара: внутренняя сфера, сплошной материк, окруженный морем, ни на чем не держится, как бы висит в воздухе, и окружена второю сферою внешнею, с надписью: «Земля за океаном, где люди обитали до потопа, terra ultra oceanum, ubi ante diluvium habitabant homines».
Моисей, в книге Бытия, и Платон, по мнению Индикопла, говорят одно: мир допотопный есть не что иное, как «Атлантида», а десять атлантских царей суть «десять родов от Адама до Ноя»[49]49
Jos. Peter, Atlantis, die versunkene Welt, s. 6. – K. Kretschmer, Die Entdeckung Americas, 1882.
[Закрыть]. Атлантида – земной рай; оттуда вышел Адам, оттуда же и Ной в ковчеге переплыл через воды потопа, из внешней сферы земли во внутреннюю, где мы сейчас обитаем, как бы перешел из того мира в этот, или, говоря нелепо-трансцендентно, в духе Козьмы, – из «полутого» мира в «этот совсем».
Рай – на востоке, а место потопа – на западе, но в том же внешнем круге земли, за Океаном, где Рай. Если бы Колумб знал Индикопла, то, может быть, нашел бы в нем подтверждение тоже как будто нелепой веры своей, что, плывя на крайний Запад, можно приплыть на крайний Восток – в Индию[50]50
Donelly, 86. – Roisel, Les Atlantes, 1874, p. 64.
[Закрыть]. Любопытно, что, уже открыв Америку, Колумб не сомневался, что открыл допотопный мир, и думал, что Ориноко есть Гихон, одна из четырех Эдемских рек. «Все заставляет думать, что Рай находится в этих местах, – пишет он в Испанию. – Это подтверждается не только согласьем математических выкладок с учением святых отцов и теологов, но и всеми признаками и свойствами этих мест»[51]51
Donelly, 215.
[Закрыть].
Если бы Колумб читал Платона, – а может быть, и читал, – то не сомневался бы, что открыл «Атлантиду».
XXIV
Атлантида, Остров Блаженных, есть Рай с первым человеком в раю, Адамом-Атласом: может быть, кое-что знает об этом и Платон, но меньше говорит, чем знает; скрывает от непосвященных, потому что здесь миф – уже начало мистерии.
Рай не только Атлантида, но отчасти и весь допотопный мир, озаряемый райским светом с Запада – заходящим солнцем Атлантиды.
«Лучшее и прекраснейшее племя людей обитало в вашей земле (до потопа), – вот чего вы не знаете», – приподымает Саисский жрец край завесы над этою святою и страшною тайною[52]52
Pl., Tim., 23, b.
[Закрыть].
Атлантида – «золотой век». – «Вы жили тогда под такими же благими законами, как мы, и даже лучшими, превосходя всех людей добродетелью, как и подобает чадам и питомцам богов». Градом Божьим была совершенная республика, управляемая людьми богоподобными «andres theioi» – «людьми-богами»[53]53
Pl., Krit., 110, c.
[Закрыть].
XXV
«Человеку надо измениться физически, чтобы сделаться Богом», – бредит сумасшедший Кириллов у Достоевского, как будто страшно далеко от «Христианской топографии» Козьмы Индикопла, а на самом деле, страшно близко. «Измениться физически» – значит, не умирая, оставаясь в теле, перейти из этого мира в тот или «полутот»; переплыть, как Ной, через воды потопа, но уже обратно – из «внутренней сферы земли» во «внешнюю», вернуться с чужбины на родину – в «Атлантиду» из Истории.
XXVI
Если бы мы увидели сейчас атлантов, то, может быть, не сразу узнали бы, кто это: странное, заморское племя, что-то вроде ацтеков или майя, – казалось бы нам. Но, вглядываясь пристальнее, мы удивлялись бы, пугались все больше и больше и, может быть, наконец, поняли бы, что это не совсем люди, а существа иной породы, как бы обитатели другой планеты – Марса или Сатурна.
XXVII
Можно ли «измениться физически», этого, кажется, ни Платон, ни Саисский жрец не знают. Но знает Аристотель, что делает, разрушая «Атлантиду», иссушая этот подземный источник всех древних и новых мифов-мистерий. Смехом – ядовитейшим оружием – убивает он ее; смехом же ответила ему судьба: разрушением Атлантиды послужил он не только всем будущим «Аристотелям», большим и маленьким – Лукианам, Лукрециям, но и всем теологам-схоластикам, для которых ведь тоже бельмо на глазу – связь Платона с Моисеем, Атлантиды с Бытием, а может быть, и с Апокалипсисом. Существование первого человечества изменяет метафизически не только всю нашу историю, но и всю теологию: это как бы новый катаклизм, переворот духовный.
XXVIII
Кажется, впрочем, иногда, что и сам Платон не рад своей «Атлантиде»: так же как мы, ломает над нею голову, путается в трех порядках – мифе, истории, мистерии – или, может быть, делает это нарочно: боится разгадать загадку. Вызвал духа, неискусный волшебник, и не знает, как его спровадить назад; может быть, рад бы исполнить совет Аристотеля: «Кто ее создал, тот и разрушил»; но разрушить нельзя: Атлантида есть – будет Колумб; будет и новый Аристотель, Бэкон Веруламский, с «Новой Атлантидой» – Америкой.
И смеются боги, смеются бесы, видя, как люди ломают голову над этою детски-простою загадкою. «Один, два, три… Где же четвертый?» Он-то, может быть, и разгадает загадку мудрецов так, что дети поймут.
2 Белая и черная магияI
Мысль «Атлантиды» очень проста, а если кажется нам непонятной, то, может быть, только потому, что слишком противоположна всем нашим мыслям об истории. Это мысль Бытия и всей дохристианской, языческой древности; тут, впрочем, язычники к христианству ближе нашего.
Мы живем в божественной или «небожественной комедии», они живут в трагедии; рай для нас будет, для них был; грехопадения для нас не было, для них было; мы знаем, что все хорошо кончится, этого они не знают; мы движемся вперед – «прогрессируем» – по прямой и непрерывной линии; они – по ломаной и прерванной: прерыв и есть «Атлантида».
II
Атлантида – рай на земле, но какой, бывший или будущий, этого Платон не знает, не смеет знать, может быть, потому, что слишком хорошо знает, что речь идет не о пустяках, а о самом для него святом и великом – о Граде человеческом – Граде Божьем. Тут сказать – значит сделать, а сделать – значит «измениться физически», уже не в «идее-образе», не в мифе, «измышленной басне, а в сущей истине», что сделать не так-то легко.
III
Манит нас всех Океан, обтекающий Остров
Блаженных, —
вспоминает Гораций Гомера:
Ты не умрешь и не встретишь судьбы в
многоконном Аргосе;
Ты за пределы земли, на поля Елисейские будешь
Послан богами, туда, где живет Радомант златовласый,
Где пробегают светло беспечальные дни человека,
Где ни метелей, ни ливней, ни хладов зимы не
бывает,
Где сладко-шумно летающий веет Зефир, Океаном
С легкой прохладой туда посылаемый людям
блаженным[54]54
Ноm., Odys., IV, v. 562–568.
[Закрыть].
Это так хорошо, что забыть нельзя: это золотой век, золотой сон человечества.
«Вся эта часть Острова (около столицы атлантов), обращенная к югу, защищена была горами от северных ветров, – сообщает Платон. – Горы же те славились тогда красотой и величием больше всех нынешних гор на земле»[55]55
Pl., Krit., 118, b.
[Закрыть]. Падая в море отвесными кручами скал, уединяли они райски-уютные долины Острова.
«И такое было там изобилие всего, что корму хватало не только на всякую тварь в озерах, болотах и реках, а также на горах и в долинах, но даже слоны, которых было на Острове множество, – самая большая и прожорливая тварь – нажирались досыта. И все благовонья, какие только рождает земля, и целебные корни, и злаки, и деревья, источающие смолы, и плоды, и цветы… чудесные, волшебные, священные… все это Остров, тогда еще озаряемый солнцем, рождал в изобилии неиссякаемом»[56]56
Pl., Krit., 114, e; 115, b.
[Закрыть].
Что за грусть в этих словах, точно тень смерти в сиянии рая: «Остров, тогда еще озаряемый солнцем!» Может быть, та же тень проходит и по лицу Платона: вдруг понимает он, что Острова Блаженных сам никогда не увидит, потому что Мрачное море, Mare tenebrosum – Смерть – отделяет его от живых.
IV
Иногда, как будто нарочно, он сгущает миф, чтобы прохладным облаком скрыть слишком жгущий огонь мистерии: «измениться физически» – сгореть, умереть, оставаясь в теле, не так-то легко. Уже в самом начале рассказа, такое сгущение.
Бог Посейдон, получив при дележе мира между богами остров Атлантиду, полюбил жившую на нем смертную девушку, Клито (Kleito), и оградил, ревнивый любовник, жилище возлюбленной, приморский холм, заключив его в концентрические кольца рвов и валов, чтобы никто не мог проникнуть в него, ибо люди тогда еще мореходства не знали. Этот новообразованный остров, малый в большом, он украсил чудесно: «высек из земли два источника, холодный и горячий, бившие вместе из одного отверстия, и произрастил обильно злаки, потребные к пище»[57]57
Pl., Krit., 113, e.
[Закрыть]. Это напоминает рай Бытия: «произрастил Господь Бог всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и Дерево Жизни среди рая»[58]58
Быт. 2, 8.
[Закрыть].
Десять сынов-близнецов, рожденных от Клито, бог вскормил сам и, разделив между ними Остров, первенцу, Атласу, дал в удел жилище матери, с окрестной, лучшей и обширнейшей областью, и поставил его царем над братьями, а тех – князьями-архонтами, каждого над обширною и многолюдною областью[59]59
Pl., Krit., 114, a.
[Закрыть]. «И другими островами того Океана, а также областями по сю сторону Геркулесовых Столпов, до Египта и Тирении, владели они и потомки их, ибо от царя Атласа произошел многочисленный и славный род; царская же власть переходила всегда к старшему в роде, и так сохранялась, в течение многих родов»[60]60
Pl., Krit., 114, c.
[Закрыть], по «закону, данному самим богом и начертанному первыми царями на орихалковом столбе в храме Посейдона, в середине Острова»[61]61
Pl., Krit., 119, c.
[Закрыть].
V
Кажется, Платон не глупее нашего: он хорошо понимает, что все это сказка, даже не для взрослых, а для маленьких детей; понимает и то, что настоящий бог Атлантиды – не Посейдон.
«Греческим именам варваров не удивляйтесь, – предупреждает слушателей Критий. – Первые, записавшие повесть, египтяне перевели эти имена на свой язык, а Солон перевел их на греческий»[62]62
Pl., Krit., 113, a.
[Закрыть].
Первого царя Атлантиды Платон называет «Атласом». Атлас – титан, бог; и это похоже на историю: основатели великих государств и благодетели народов слывут у них «богами»: divus Caesar, Александр – theos.
Бог Средиземного моря – Посейдон, а бог Атлантики – Атлас: может быть, в этих двух именах – нерасторжимая связь мифа-мистерии с историей.
VI
Атлас – древний бог-титан, низвергнутый новыми богами Олимпа.
Одного мы прежде знали
Бога, скованного цепью, —
Знали Атласа-титана,
Что, раздавленный, согнувшись,
На плечах могучих держит
Беспредельный свод небес, —
плачет хор Океанид в «Скованном Прометее» Эсхила[63]63
Aeschyl., Prom., v. 425–430.
[Закрыть]. Прежде знали одного, а теперь узнали и другого: Прометей – на востоке, Атлас – на западе. Оба – «страдальцы»: tlaô – корень имени Atlas – значит «терплю», «страдаю»[64]64
Ed. Gerhard, Kleine Schriften, 1866, p. 39.
[Закрыть], – может быть и всей мистерии корень: тайна страдания – уже не олимпийская, а титаническая тайна Атласа и Атлантиды – Атлантики.
Этих слез не знает Олимп, но всех мистерий сладость сладчайшая – в них. «Человек любит страдать», – вот что хочет и не смеет сказать Платон: если бы он это сказал – открыл тайну мистерий, – греки казнили бы его так же, как едва не казнили Эсхила за «Прометея».
VII
Огонь
Я смертным дал, и вот за что наказан, —
говорит Прометей[66]66
Aeschyl., Prom., v. 109–112.
[Закрыть], и мог бы сказать Атлас; тот – создатель второго человечества, этот – первого; оба – человеколюбцы: страдают за то, что любят людей больше богов. Тайна страдания – тайна любви: вот огонь титанов, которым сожжен будет мир богов.
С первым человечеством страдает Атлас в Атлантиде – предистории, со вторым – Прометей – в истории.
VIII
Древневавилонский бог Эа, бог бездны морской и бездны премудрости, тоже человеколюбец, тоже открывает людям тайны богов и восстает на Ану, бога Отца, чтобы спасти человеческий род от совершенного истребления потопом[67]67
Gilgamesch, XI. – Berossos, Babyloniaka, Fragm.
[Закрыть]. Первый мир спасает или хотел бы спасти Эа, а сын его, Страдалец Таммуз, спасает мир второй.
Эти три мифа-мистерии – вавилонский, египетский, греческий – может быть, три луча одного света, идущего из бездны веков: что-то видят в ней древние, чего мы уже не видим.
IX
Мать-Вода древнее Матери-Земли. «Все от воды», – учит физик Фалес; это знает и метафизик Платон, но более глубоким знанием. Дух Земли ужасает Фауста:
Weh! ich ertrag dich nicht.
Гope! я не могу тебя вынести.
Дух Воды ужаснул Платона.
Атласом – духом Атлантики – рождена Атлантида. Сто Океанид, сидящих на дельфинах, – тот самый хор, который будет некогда плакать у ног Прометея, – окружает в столице атлантов, в храме Посейдона-Океана, его исполинский кумир.
Веянье соленой свежести, сквозь все благовонья райских долин и теплые смолы горных лесов, уже обвевает грозным дыханием бездн Остров, «пока еще озаряемый солнцем».
X
можно бы сказать Океану о двух его созданиях – древнем и новом Западе – Атлантиде и Европе.
Рабством Атлантида кончила – начала свободой; может быть, и участь Европы та же. Дух Океана есть дух свободы скованной, дух мятежа – «революции», как мы говорим, – дух безмерности. Греки, люди меры, явно бегут от него, тайно влекутся к нему. Hybris – этим непереводимым словом называет его Платон. Hybris – гордыня титанов, больше гордости человеческой. «Человек возвеличится духом божеской, титанической гордости, и явится Человекобог» (Достоевский).
Вот какие глубины озаряет сквозь облако мифа огонь мистерии одним только словом: «ethrepsato, вскормил»; десять сынов-близнецов бог от смертной родил и вскормил[69]69
Pl., Krit., 113, e.
[Закрыть]. Вскормил чем? Магией, знанием глубин.
…Атласу ведомы все глубины Океана, —
сообщает Гомер[70]70
Hom., Odys., I, 51.
[Закрыть]. Друг олимпийцев, враг титанов, называет он Атласа «злым хитрецом», «кознодеем», oloophronos[71]71
Gerhard, 38.
[Закрыть], потому что «знание глубин» для Гомера тоже «гордыня», злая сила, или, как сказали бы христиане, «сила нечистая» – «черная магия».
Дочь Атласа, нимфа Калипсо – колдунья-волшебница: там, в Океане Кромешном, на своем пустынном острове Огигии, может быть, одном из островов Атлантиды[72]72
Plutarch., ap. Lewis Spence, The problem of Atlantis, 1925, p. 9.
[Закрыть], держит она Одиссея в плену – волшебством[73]73
Hom., Odys., VII, v. 244; I, v. 51.
[Закрыть]. Дочь в отца: «козни» Атласа – тайны магических знаний: ими-то он и «вскормил» сынов своих, атлантов.
Вся их теократия есть теургия, магия. Мы сейчас увидим, что вся Атлантида зиждется на одном магическом действии – таинстве.
XI
Магия, душа Атлантиды – «ночная душа» всего человечества.
Ах, две души живут в моей груди!
Может быть, мы все еще не понимаем, как следует, трагическое значение для нас этих двух душ.
Две души – два сознания: бодрствующее, дневное, поверхностное, и ночное, спящее, глубокое. Первое – движется по закону тождества, в силлогизмах, индукциях, и, доведенное до крайности, дает всему строению культуры тот мертвый, механический облик, который так хорошо нам знаком; второе – движется по законам какой-то неведомой нам логики, в прозреньях, ясновидениях, интуициях, и дает культуре облик живой, органический, или, как сказали бы древние, «магический».
Наблюдая ряд нисходящих от нас в глубину древности великих культур, мы замечаем, что, по мере нисхождения, механичность дневного сознания в них убывает, и возрастает органичность сознания ночного, – та для нас темная область его, которую древние называют «магией», «теургией»; если же довести этот ряд до конца, то получится наш крайний антипод, противоположно-подобный двойник – противоположный в путях, подобный в цели, в бесконечной власти над природою, – та совершенно-органическая, «магическая» культура, которую миф Платона называет «Атлантидой».
Судя по исполинскому зодчеству атлантов, о котором сообщает Платон, «механика» их была не менее, а может быть, и более совершенна, чем наша; судя по нашей религии, христианству, интуиция наша не менее, а может быть, и более глубока, чем интуиция атлантов. В чем же наша разница с ними? В воле, в сознании: мы только и делаем, что подчиняем нашу интуицию механике, – покрываем наше ночное сознание дневным: атланты, наоборот, свое дневное сознание покрывают ночным, свою механику подчиняют магии; для нас механика – крылья, для них – тяжесть, которую подымают они на крыльях магии.
XII
Меньше всего Платону можно говорить о магии, теургии – душе мистерии, чьи тайны для него хранимы не только человеческим, но и более грозным судом.
Магию скрывает он под математикой: холодно, сухо, почти скучно, описывает страну атлантов, но с такою точностью, что по этим описаниям можно бы составить карту Атлантиды. Математическою точностью он, может быть, хочет нас уверить в действительности того, что описывает; но это плохо ему удается: мифом пахнет его математика.
Говоря о каналах, соединяющих столицу атлантов с морем, сообщает: «Ширина их в три плэтра, глубина во сто футов, длина в пятьдесят стадий»; и о внешних, окружающих внутренний остров с Акрополем, концентрических кольцах-островах, выведенных самим богом, правильно, как по циркулю: в первом, самом большом кольце, водяной ров и земляной вал имели в ширину три стадии, во втором – две, в третьем – одну[74]74
Pl., Krit., 115, d.
[Закрыть]. «Один, два, три» – та же игра пифагорейских чисел и здесь, как в начале беседы; в числах земных – небесная «музыка сфер». Эти концентрические кольца островов – земные круги – может быть, изображают круговороты светил, ибо Атласу «ведомы все глубины», не только Океана, но и неба.
«Атлас (человек, первый царь атлантов) постиг и открыл людям движение небесных светил, отчего и произошло сказание, будто бы он держит небо на плечах», – сообщает Диодор[75]75
Diod. III, 60, 2.
[Закрыть].
Может быть, чертя магические круги на земле – кольца островов и каналов, – он учит атлантов небесной механике-магии.
XIII
Так, в ледяных кристаллах геометрии закипает у Платона огненное вино мистерии; проступает сквозь математику страшно огромный сон самого титана, небодержца Атласа.
Сеть исполинских, оросительных и судоходных каналов, пересекающих вдоль и поперек великую равнину за Городом, напоминает «систему каналов» на планете Марс. «Трудно поверить, чтобы он мог быть созданьем человеческих рук», – говорит Платон о самом большом из них, в 10 000 стадий длины, которым обведена вся равнина[76]76
Pl., Krit., 118, s.
[Закрыть].
Столь же неимоверны циклопические стены городских валов и Акрополя – одна, обитая медью, другая – оловом, третья орихалком, oreichalkos, «горною медью» с огневыми жилками, marmarygas pyrôdeis, может быть, особым, атлантическим, исчезнувшим потом из природы, металлом – не первым ли Веществом в состоянии «магическом»? Неимоверны мосты с крепостными воротами и башнями, перекинутые через каналы на такой высоте, что самые большие триремы проходят под ними, не опуская мачт. Неимоверны прорытые сквозь земляные насыпи окружных валов подземные каналы и вырубленные в толще скал, в бывших каменоломнях, подземные, для целых флотов, гавани – светом каких искусственных солнц освещенные? Неимоверны титанические верфи, орудийные заводы, арсеналы, казармы, ристалища, водопроводы, бани, школы, дворцы, сады, священные рощи с «деревьями красоты и высоты божественной, daimoniou»[77]77
Pl., Krit., 117, b.
[Закрыть]; и царственная тишина Акрополя, где живет царь Атлантиды, сын Атласа, «человек-бог»; и в торговой части города, с домами из белого, черного и красного камня, в тесных улицах над главною гаванью, переполненною кораблями со всех концов мира, от Гипербореи до Африки, – оглушительны грохот, скрежет, лязг медных машин, – медь атлантов крепче стали, – и в многоязычной толпе «несмолкаемый ни днем, ни ночью гул голосов»[78]78
Pl., Krit., 117, e.
[Закрыть].
Все это так живо, что кажется, Платон видел это сам наяву или в пророческом сне:
Болезненно-яркий, волшебно-немой,
Он веял легко над гремящею тьмой,
В лучах огневицы развил он свой мир;
Земля зеленела, светился эфир…
Сады, лабиринты, чертоги, столпы…
И чудился шорох несметной толпы,
Я много узнал мне неведомых лиц,
Зрел тварей волшебных, таинственных птиц.
По высям творенья я гордо шагал,
И мир подо мною недвижно сиял…
Сквозь грезы, как дикий волшебника вой,
Лишь слышится грохот пучины морской, —
Атласа волшебника или Атлантики вой.
И в тихую область видений и снов
Врывалася пена ревущих валов…
Один из валов и сметет Атлантиду, как сон: «Кто ее создал, тот и разрушил».
XIV
Но пока еще Остров Блаженных «озаряется солнцем». Солнце Атлантиды – магическое действие – таинство.
«Раз в пять или шесть лет, соблюдая чет и нечет (опять игра пифагорейских чисел), десять царей Атлантиды сходились в Посейдоновом храме, где воздвигнут был орихалковый столб с письменами закона, чтобы совещаться о делах правления, а также испытывать друг друга, не переступил ли кто из них закона, и если переступил, того судить». Но до суда клялись они друг другу в верности так: выпустив на волю Посейдоновых быков из ограды святилища и оставшись одни, молили бога, чтобы дал им изловить ему угодную жертву, выходили на лов без железа, с одними сетями и кольями; изловив же быка, приводили его к столбу и заколали на нем, на самых письменах закона. Была же на столбе кроме закона и великая на ослушников клятва. Освятив все жертвенные части быка и очистив столб от крови, наполняли ею кратер и окропляли друг друга, все же остальное сжигали в огне. После того, черпая золотыми фиалами кровь из кратера и возливая ее на огонь, клялись судить по начертанному на столбе закону, кто переступит его, – того казнить, самим же вольно не переступать ни в чем, не властвовать, не подчиняться власти ничьей, кроме того, кто хранит отчий закон. В этом каждый клялся за себя и за весь свой род. И пили кровь, и посвящали фиалы в дар богу?
После же вечери, все совершив, когда уже смеркалось, и жар углей остывал на жертвеннике, все облекались в прекраснейшие, темно-синие, как синева Океана, одежды, kyanên stolên и, «потушив все огни во святилище, садились на пепел жертвы и, во мраке ночи, судили и были судимы, если кто что преступил. Когда же светало, записывали суд и приговор на золотой доске и посвящали ее вместе с одеждами богу».
«Много и других законов было у них, но главный и святейший – никогда не подымать друг на друга оружия и помогать друг другу во всем… войну и другие дела решать по общему согласью, как решали отцы их, отдавая всегда верховную власть Атлантову роду»[79]79
Pl., Krit., 119, d – e.
[Закрыть].
XV
«Пили кровь» закланной жертвы, – что это значит, поняли бы все посвященные в Дионисовы таинства. Главное в них – омофагия, вкушение от сырого жертвенного мяса, как от божеской крови и плоти, ибо теургическая сила таинства заключается в преосуществлении заколаемой жертвы в плоть и кровь самого бога: вкушая от них, вакхи алкали «исполниться богом», сделаться «богодержимыми», entheoi. Омофагия есть теофагия – «боговкушение».
Поняли бы, что это значит, и все посвященные в тайны Озириса, Таммуза, Адониса, Аттиса, Митры – всех страдающих богов.
«Бога должно заклать», – читаем мы на одной шумерийской глиняной дощечке бездонной древности – может быть, то самое, что на орихалковом столбе Атлантиды[80]80
Cuneiform Texts from Babyl. Tabl. in British Museum, VI, 5.
[Закрыть]. Кажется, той же древности миф сообщает Бероз, вавилонский жрец III века до P. X.: «Видя, что земля плодородна и необитаема, Бэл (бог солнца) отрубил себе голову, и прочие боги, смешав текущую кровь с землею, вылепили человеков; потому и обладают они разумом и естеству богов причастны»[81]81
Berossos, Babyl. Fragm., ap. Damascium, de primis principiis, cap. 125.
[Закрыть].
В книге Бытия, Бог создает человека из «красной глины», afar, лепит его, как горшечник – глину[82]82
Быт. 2, 7.
[Закрыть]. Может быть, земля – «красная», потому что смешана тоже с кровью, но чьею, здесь уже не сказано.
Древний шумерийский подлинник вавилонского мифа о творении мира, епита eliš, подтверждает сказание Бероза:
Боги призвали богиню,
Мудрую Мами, Помощницу:
«Ты, единая, плоть материнская,
Можешь создать человеков,
Да иго богов понесут».
Открывает уста свои Мами,
Великим богам говорит:
«Я одна не могу»…
Далее клинопись стерта, только в конце можно прочесть:
Эа, человеколюбец, отец Таммуза Страдальца, – тот же Атлас: оба, выходя из Океана, открывают людям тайны богов, и эту, еще богам неизвестную, главную тайну: страдать – любить; tlaô, «страдаю» – корень имени «Атлас» – всей Атлантиды корень.
XVI
Вот каким солнцем озаряется Остров Блаженных; вот какой «механикой-магией» держит Атлас на могучих плечах, как легкое бремя,
землю и небо соединяющих; вот на какой оси движется мир:
Любовь, что движет солнце и другие звезды,
Amor che muove il sol e l’altre stelle,
по слову Данте – Виргилия – Орфея, сходивших в Ад, к тем самым «корням земли», к которым сходил и древний титан, небодержец Атлас[85]85
Hesiod., Theog., v. 517.
[Закрыть].
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
