Текст книги "Собрание сочинений в 20 т. Том 14. Тайна трёх"
Автор книги: Дмитрий Мережковский
Жанр: Русская классика, Классика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 37 (всего у книги 59 страниц)
I
«Здесь покоится умерший Дионис, рожденный от Семелы», надписи этой на гробе Диониса в Дельфийском святилище[1092]1092
Philochor., fragm., 22, ap. Malala. – Welcker, 632.
[Закрыть] как будто противоречит миф: там Дионис, растерзанный титанами и погребенный в Дельфах, – сын Персефоны, а здесь – Семелы. Что это, ошибка? Нет, кажется, два Диониса – премирный и рожденный в мир – отождествляются сознательно; или, может быть, Дионис, бог, забыт, помнится только Человек, потому что он людям нужнее: много богов на небе, и все они сходят на землю, но ни один не сходил так, как Дионис Человек, чтобы жить, страдать, умереть и воскреснуть.
II
В три года раз, в ноябрьскую ночь, пять дельфийских жрецов, hosioi, «чистых», «святых», приносят над гробом Диониса Ночного, Nyktelios, «неизреченную жертву», по слову Плутарха, вынимают из гроба растерзанные члены его, – должно быть, выточенные из дерева или вылепленные из воску, и складывают их, соединяют в цельное тело, как бы воскрешают мертвого, в то время как вакханки-фиады, с горящими факелами, с пением и пляской, качая колыбель Новорожденного бога Ликнита (Liknitos), над гробом умершего, «будят спящего»[1093]1093
Plutarch., de Isid. et Osirid., XXXV. – P. Foucart, Le culte de Dionysos en Attique, 1893, p. 28. – Welcker, 632.
[Закрыть], а высоко над Дельфами, на снежных полях Парнасса, в зареве бесчисленных огней, полыхающих так, что плывущие по Коринфскому заливу корабельщики видят их издали, – тысячи фиад, со всех концов Греции, пляшут исступленную пляску-радение тому же Дионису Ночному[1094]1094
Preller, Theogonie und Gotterlehre, 1894, p. 690.
[Закрыть]; в лунной вьюге вьются, лунные призраки; тонким хрусталем от мороза подернувшись, плющевые тирсы звенят, как хрустальные; падают на снег плясуньи, изнеможенные, полузамерзшие, но сердца их горят неутолимою жаждою «богоявления», «пришествия», – сами они еще не знают, Кого.
III
Гроб Диониса Человека в Дельфах есть «омфал», omphalos, «пуп земли», тот центр, вокруг которого движется все в пространстве и времени[1095]1095
Tatian., contra Graec., VIII, 251. – Hippolyt., Philosoph., V, 20. – Harrison, Prolegomena, 554.
[Закрыть]. Тайнодействием жрецов, соединяющих растерзанные члены умершего бога, тайнодействием жриц, пробуждающих новорожденного бога, возвещается главное, им самим еще непонятное, дело человечества – «того эона всемирной истории, чье содержание вечное, начало и конец, причина и цель, – Христос».
IV
Дионис родился Человеком, это знает миф; но как он жил и умер, – еще не знает или уже не помнит.
Дионис родился, по Геродоту, в 1544 г. до P. X., – значит, при XVIII египетской династии, Тутмозов, в полном для Египта свете исторического дня, в предутренних для Греции сумерках[1096]1096
Д. Мережковский, Тайна Трех, 28.
[Закрыть]. «Было три Диониса, обожествленных после смерти человека», по Диодору. Три меньше одного, если дело идет о достоверности лица исторического. Первый, старший, Дионис Индийский учит людей виноделию; второй, средний, – сын Зевса и Персефоны, «с рогами овчими» (Агнец-Жертва), учит их земледелию; и третий, младший, – сын Зевса и Семелы, Дионис – Вакх, проходит по всей земле, во главе женского воинства, должно быть, амазонок-менад; тирсы их – копья, обвитые плющом, притупленные на остриях сосновыми шишками, чтобы не ранили, – оружие войны, превращенное в знамение мира.
Без оружья, без насилья,
Легки все дела богов.
В братский союз объединяет он все племена и народы, прекращает войны, устанавливает вечный мир – новый Золотой век – царство Божье на земле[1097]1097
Greuzer, 107.
[Закрыть].
Это и есть тот Дионис Человек, чьи растерзанные члены покоятся в гробу Дельфийского святилища. Кем же он растерзан и за что? Этого миф не знает. Сказка-болтунья вдруг умолкает, немеет, как будто испугавшись чего-то. Этого не знает миф, ни даже мистерия. – «Вакховы таинства (растерзание бога-жертвы) произошли из действительных событий, из человеческих жизней или смертей», – кажется, так можно истолковать неясные, но глубокие слова Лактанция: ipsi ritus ex rebus gestis, vel ex casibus, vel ex mortibus nati[1098]1098
Вяч. Иванов, 1. с., V. 38.
[Закрыть]. Это и значит: таинства связаны с каким-то лицом историческим. Но воля мифа к истории чем-то у древних обессилена, – чем, они еще сами не знают; как бы рукой осязают что-то завернутое в ткань покрова, но снять его еще не могут.
V
Бледною тенью исторического лица проходит через всю эллино-римскую древность Дионис-Орфей. Летопись Паросского Мрамора помнит год его рождения, 1399 до P. X.: значит, почти современник египетского царя, Ахенатона, и это, может быть, не случайно: так схожи эти два лица[1099]1099
A. Wiedemann. Herodots zweites Buch, 1890, p. 242.
[Закрыть]. Конон, писатель Августова века, не сомневается в историческом бытии Орфея, так же как историк Страбон, знающий даже место, где он родился, – Пимплею (Pimpleia), у Термейского залива, в Южной Фракии[1100]1100
Conon, Narrat., XLV. – Strab., fragm. 17–19. – Harrison, L. c. 468.
[Закрыть]. «Чудным даром песен, врачеством болезней и знанием обрядов для умилостивления богов, Орфей достиг власти над людьми», – сообщает Павзаний[1101]1101
Pausan., IX, 12.
[Закрыть]. По Диодору, Орфей «писал о Дионисе Первом (Загрее) пелазгийским письмом», – может быть, крито-миносским, только что нами открытым, но еще не прочитанным[1102]1102
Harrison, 467.
[Закрыть]. Самый же для нас важный намек у неоплатоника Прокла: «Будучи пророком Дионисовых таинств, Орфей пострадал, подобно богу своему», homoia pathein tô aphesterô theô[1103]1103
Procl., ad. Plat. Polit., ap. Harrison, 461.
[Закрыть]. Этим страданиям, «страстям» Диониса-Орфея посвящена потерянная трагедия Эсхила «Бассариды» (так назывались поклонницы Диониса Лютого, жены бассаров, Bassaroi, дикого фракийского племени). Вот что сообщает о ней Эратосфен, александрийский ученый времен Птолемеев: «Не Диониса почитал Орфей величайшим из богов, а Гелиоса-Аполлона, и, восходя до света на гору Пангей (Pangaion), ждал зари, чтобы первому увидеть солнце;
за что Дионис, разгневавшись, наслал на него бассарид… и те растерзали его и разметали члены его; музы же, собрав их, похоронили»[1104]1104
Eratosth., Catasterism., XXIV.
[Закрыть]. А по другому сказанию, тело его пожрали бассариды-людоедки, так же как тело Загрея – титаны[1105]1105
S. Reinach, 1. с. II, 89.
[Закрыть].
Если Орфей – воплощение Диониса Кроткого, Meilichios, то понятно, почему он восстает на страшного двойника своего, Диониса Лютого, Omêstês.
То же делает, на другом конце мира, древнемексиканский Орфей-Кветцалькоатль. Оба приносят себя в жертву, чтобы прекратить бесконечность человеческих жертв.
На гору восходит Орфей досвету, когда все еще люди спят, и первый поклоняется восходящему Солнцу, – древние еще не знают какому, – мы уже знаем.
VI
Тень Орфея – Пифагор, так же как сам Орфей – Дионисова тень. «Чистые», «святые», hosioi, katharoi, – имя пифагорейцев-орфиков. Так называемая «орфическая жизнь», orphikos bios, в «монастырских общежитиях», «киновиях», koinobioi (то же слово, как для будущих фиваидских пустынников), южно-италийских городов VI века, – общность имущества, пост, целомудрие, молчание, послушание, – уже настоящее дохристианское «монашество». Так же гонят и пифагорейцев, как будут гнать христиан; так же скрываются они в подземных тайниках, «катакомбах». Дом, где заперлись в Кротоне, сожгла возмутившаяся чернь, и почти все они погибли в пламени. Сам Пифагор, если верить Плутарху, был сожжен на костре, в Метапонте, как настоящий христианский мученик[1107]1107
Diogen. Laert., 1,1. VIII, X. – A. Chaignet, Pythagore et la Philosophie pythagoricienne, 1873, p. 102, 120, 87. – Fracassini, 101. – Carcopino, 178, 214.
[Закрыть].
«Св. Пифагор», «св. Орфей», хочется сказать, – почему, понял бы Данте, сходивший в Ад, подобно им обоим, с учеником их, Виргилием. В нимбе святости, и вошел в христианскую легенду Орфей. В стенописи римских катакомб, он – певец-кифаред небесной любви; в равенской мозаике Apollinarius in Classe – Пастырь Добрый, а на гематитовой печати гностиков Офитов – распятый на кресте[1108]1108
S. Reinach, 1. с. II, 83. – Harrison, 457.
[Закрыть].
VII
Как Дионис Человек жил в мире однажды, мы не знаем, но знаем, как он всегда живет в человечестве. Эта жизнь – экстаз, extasis, в древнем смысле, – не нашем; наше слово «экстаз» измельчало и стерлось так, что потеряло свой первоначальный смысл. Трудно объяснить и еще труднее дать почувствовать нынешним людям, что такое экстаз, как слепорожденным, что такое солнце.
Первые точки экстаза доступны всякой живой душе человеческой; каждый из нас проходит через них, в любви, в природе, в музыке, в детских, райских снах; но только что пытаемся мы провести от этих точек линии вверх, как они искривляются вниз – из светлого экстаза в темный, из божеского – в демонический. «Если мы выходим из себя, exestêmên (тот же корень, как в слове exstasis), то для Бога», – говорит ап. Павел, один из величайших учителей экстаза, «восхищенный до третьего неба и слышавший там неизреченные глаголы»[1109]1109
II Kop. 5, 13; 12, 2–4.
[Закрыть]; а мы должны бы сказать: «Если мы выходим из себя, то для себя, а не для Бога». В этом и разница между древним экстазом и нашим.
Чтобы в стакан с водою влить вино, надо сначала выплеснуть воду; так человеку надо «выплеснуть» душу свою, чтобы влилось в нее нечеловеческое – не будем предрешать, что именно, здешнее или нездешнее, божеское или демоническое, – скажем просто: «неизвестное», какое-то искомое х. Оно не может войти в человека, пока он полон собою; ему надо сначала «выйти из себя» (по слову Павла и посвященных в мистерии), «потерять душу свою», чтобы приобрести душу иную, – не будем опять предрешать, какую именно, лучшую или худшую, – скажем просто: неизвестную «душу-х», как есть «х-лучи». Вот это «выплескивание», «потеря души», это «выхождение» человека из себя и есть в религиозном, столь для нас непонятном смысле, Экстаз.
VIII
Все мы живем не по «большому», а по «малому разуму»; его лишиться, значит для нас «сойти с ума». Легче нам себя убить, чем сделать это добровольно, а это и нужно, чтобы испытать экстаз.
Еврипид в «Вакханках», уже забоявшийся и усомнившийся в экстазе, вместе с Сократом, знает все-таки, что суд «малого разума» над «безумием» экстаза немногого стоит:
«Мудры мы одни, остальные безумны», – вещает исступленный Вакхом, старый прорицатель Тирезий.
Лучше Еврипида знают это пророк Исаия и ап. Павел: «Мудрость мудрецов погублю и разум разумных отвергну, говорит Господь». – «Мудрость мира сего есть безумие пред Богом»[1111]1111
Ис. 29, 14; 33, 18. – I Кор. 1, 25, 27; 3, 19.
[Закрыть].
Можно отвергнуть всякую религию, как «безумие», но, приняв ее, надо принять и мудрость ее – экстаз.
IX
Может быть, он «болезнь»; но если дети, когда у них прорезаются зубы, и женщины, когда рождают, – болеют, то из этого не следует, что людям надо жить без зубов и без детей. Может быть, экстаз такая же «болезнь души», как жемчужина – болезнь раковины. Будь мы не только телом, но и духом здоровы, как боги, может быть, мы погружались бы из экстаза в экстаз, как в бурном море пловцы – из волны в волну.
X
«Вышел из себя», exestê, сказано в Евангелии о Сыне Человеческом, тем самым словом, каким посвященные в древние таинства говорят о людях в экстазе. «Ближние Его пошли взять Его (kratêsai, «взять силою»), потому что говорили, что Он вышел из Себя»[1112]1112
Марк. 3, 21–30.
[Закрыть]. «Впал в исступление», in furorem versus est, в переводе Вульгаты, или, по-нашему, «сошел с ума». «Ближние» – братья, сестры, Мать, а Матери ли было не знать, Кого Она родила? Если могут люди так ошибаться о самом божественном из всех экстазов, то о человеческом – тем более.
XI
Ритм, лад мирового движения, есть Дионисова пляска, уносящая души, так же как солнца и атомы. В глубь засасывает щепку водоворот; душу увлекает к Богу пляска.
Кто изведал силу пляски, в Боге тот, —
как будто вторит Джелаледин-Руми, персидский поэт-дервиш, св. Клименту Александрийскому: «Кто лада хоровых плясок не ведает, тот еще не причастен к Божественной Истине»[1113]1113
Вяч. Иванов, 1. с., V, 343. – Clemens Alex., Strom., VII, 41. – Anrich, Das antike Mysterienwesen, 133.
[Закрыть].
Пляшем и мы, но, в лучшем случае, ни для кого, а в худшем – для Ирода, чья плата за пляску – голова Предтечи. Если бы кто-нибудь из нас вздумал плясать для Бога, мы посмеялись бы над ним, как Мелхола – над Давидом, «плясавшим и скакавшим пред ковчегом Господним»: «Как отличился сегодня царь Израилев, обнажившись перед глазами рабынь рабов своих, как обнажается какой-нибудь пустой человек! – И сказал Давид Мелхоле: пред Господом плясать буду… пред Господом играть и плясать буду… И еще больше уничижусь… и буду славен! – И у Мелхолы не было детей до дня смерти ее»[1114]1114
II Цар. 6, 14–24.
[Закрыть]. А от семени Давидова родится Спаситель мира.
Наша казнь за презрение к божественной пляске – казнь разумной Мелхолы – бесплодие.
XII
Сердце Диониса, растерзанного и погребенного, прозябло, как семя в земле, и выросло из него Древо Жизни, Виноградная Лоза, чьи слезы – вино; божья скорбь – радость человеков[1115]1115
Jeremias, 186.
[Закрыть].
«Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой – виноградарь… Пребудьте во Мне, и Я – в вас… Я есмь лоза, а вы – ветви»[1117]1117
Ио. 15, 1–5.
[Закрыть]. Ветви, гроздья, листья, волокна, клетки растительной ткани – многие души племен, народов, родов, людей, а Душа единая – ствол и корень Лозы – Дионис. С нею-то и соединяет отдельные души экстаз, чья последняя, в самом христианстве еще не достигнутая цель: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино»[1118]1118
Ио. 17, 21.
[Закрыть].
XIII
Надо быть ученым прошлого века, кажется, еще более религиозно-низменного, чем наш, чтобы сравнивать, как это делает Ервин Родэ, автор знаменитой «Психеи», учитель бедного Нитцше – «бедных Нитцше», потому что имя их сейчас легион, – чтобы сравнивать Дионисову пляску с нашею средневековою «пляской черной смерти»[1119]1119
Erw. Rohde, Psyche, II, 42.
[Закрыть]. Очень может быть, что в той, древней пляске было нечто еще более страшное, демоническое, чем в этой, новой; но ведь было же и нечто другое, что с демоническим боролось и победило в христианстве. Скажем на эстетическом, для Нитцше-Родэ более понятном, языке: из Дионисовой пляски родилась трагедия – величайшая на земле красота и одна из величайших мудростей, а из «пляски черной смерти» не родилось ничего. Чтобы этого не видеть, надо быть слепым, как Мелхола.
XIV
Родэ объясняет Дионисову пляску «повальною душевною болезнью» эллинских племен в VIII–VII веке – следствием страшного душевного потрясения, испытанного в ближайшие прошлые века Ахео-Дорийского нашествия, так внезапно и дотла разрушившего Микено-Троянскую Грецию. Но мы теперь знаем, что «болезнь» началась раньше.
Добрый, старый Плутарх правее нынешних ученых и здесь, как почти везде в мистериологии. В «Жизни Александра», – кстати сказать, одного из величайших вакхантов, или, по Нитцше-Родэ, «душевнобольных», – победившего мир македонскою фалангою видимых копий и вакхической – невидимых тирсов, – Плутарх замечает, что «экстаз», «энтузиазм, enthousiasmos, одушевление человека духом Божьим», идет «от глубочайшей древности, ek tou pany palaiou»[1120]1120
Plutarch., Alexand., II. – P. Perdrizet, Cultes et mythes du Pangée, 1910, p. 75.
[Закрыть]. Мы теперь знаем, что древность эта для Западной Европы – Неолит или Бронза, а для Крито-Эгеи – баснословное «царство Миноса».
Вспомним десять пещерных менад Когульской росписи в Восточной Испании, пляшущих неистово, изгибающих, ломающих осино-тонкие станы, вокруг черного, голого мальчика, и тут же, на самом видном месте, но вне плясового круга, жертвенную лань, пронзенную двумя стрелами – может быть, напоминание о том, что сам бог – тот мальчик в средоточии пляски – есть Жертва[1121]1121
См. выше: Атлантида I, Атлантида-Преистория, VIII.
[Закрыть].
Вспомним резьбу на золотом перстне Изопаты, города близ Кносса, столицы Миносского царства, III–II тысячелетия – времени близкого, по летосчислению Геродота, к Дионисову «пришествию»: тонкие, гибкие, как водоросли, девушки-плясуньи, в таких же юбках-колоколах, как у тех пещерных менад, с такими же осино-тонкими, ломкими станами и с острыми, голыми сосцами, пляшут на цветущем шафранном лугу, такую же исступленную пляску, терзающую тела их судорогой смертной боли, упоения смертного, и вызывающую «видение» phasma, бога Отрока[1122]1122
R. Dussaud, La civilisation préhellénique, 375.
[Закрыть].
С Крита путь – на запад, судя по Когульским пещерным менадам, в Восточную Испанию – к Столпам Геркулесовым, к Атлантике, а на Восток – в Ханаан, Св. Землю, где некогда Давид будет плясать пред ковчегом Господним, как исступленный вакхант, и Сын Человеческий скажет: «Я есмь истинная виноградная лоза»; таков для Дионисовой пляски, так же как для всех древних таинств, Средиземно-Атлантический путь.
XV
Шестой век из всех веков дохристианского человечества за память истории – религиозно-небывалый, единственный. Пифагор и Гераклит в Греции, Второ-Исаия в Израиле, Зороастр в Мидии, Будда в Индии, Лao-Дзи и Конфуций в Китае: надо всем миром как бы дыхание Духа Божьего повеяло. Кажется, под ним-то и вспыхнуло пламя Дионисовой пляски в Греции, с такою силою, как еще никогда.
XVI
Всякий обуянный Вакхом человек становится богом: вот почему имя его просто «вакх» для мужчин, «вакханка» для женщин; имя же экстаза – «слияние», synchysis[1123]1123
П. Страхов, Воскресение, 1916, с. 39.
[Закрыть]. Человеческие души с духом Дионисовым сливаются в огне экстаза, как расплавленный металл с металлом.
Больше вакханок, чем вакхов, потому что женское жертвеннее мужского, восприимчивее к богу-жертве; ближе и к ночному «Я», общему корню всех «я», дневных, отдельных; эсхатологичнее: если мужское продолжает, то женское начинает и кончает все.
«Богоодержимость», katochê, – другое имя экстаза[1124]1124
Perdrizet, 75.
[Закрыть]. Исступленная Сибилла Виргилия «силится сбросить с себя божество одержащее, как бешеный конь – всадника, но укрощается ударами, толчками бога, и принуждаема вещать с пеною у рта»[1125]1125
Вяч. Иванов, 1. с., III, 44.
[Закрыть]. Дельфийская Пифия – та же Сибилла – по Гераклиту, «гласом своим в боге проницает тысячелетия» в будущем, и правит настоящим: голос ее для Эллинства то же, что голос пророков для Израиля, и Церкви для христианства. «Немудрое Божие пре-мудрее человеков», – это лучше нас знала Греция и сделала для мира больше нашего.
XVII
Еще другое имя экстаза – «безумие», mania, от mainesthai, откуда «менады», «безумные»; имя постыдное, в нашем, Мелхолином, смысле, а в Давидовом, – славное, но страшное.
С «жалом овода», oistros, сравнивается экстаз в тайном учении орфиков. Имя Диониса – oistreîs, oistromanês, значит: «оводом жалящий», «исступляющий, как овод». Лисса, богиня Бешенства, вдохновляет менад в уцелевшем отрывке «Эдонян» Эсхила: «Судорога подходит и распространяется вверх по темени, как укус скорпиона пронзающий»[1126]1126
Вяч. Иванов, 1. с., III, 44.
[Закрыть]. – «Некий вакхический Овод напал на Лакедемонских и Хиосских женщин», – сообщает Элиан[1127]1127
Aelian., Var. hist., Ill, 42.
[Закрыть]. В горной Фракии, целые области охвачены этим повальным безумием; от села к селу, от города к городу, идет беснование жен. В южно-италийских Локрах и Регионе девушки, сидя дома, за трапезой, вдруг слышат чей-то далекий таинственный зов, hôs kalountos tinos – как бы с того света зовет их возлюбленный, – в исступлении вскакивают и бегут в горы плясать[1128]1128
Вяч. Иванов, III, 51.
[Закрыть]. Этот неистовый бег исступленных, как бы не своей волей несущихся, обозначается иератическим словом thyô, «рваться», «метаться», «нестись»; от того же корня thyella, «буря» и thias, «фиада», «плясунья», как бы в человеческом теле воплощенная буря экстаза[1129]1129
A. Loisy, 25.
[Закрыть]. Хоровод плясуний, «фиаз», thiasos, кажется не греческое, а крито-эгейское слово[1130]1130
Autran, Phéniciens, 1920, p. 39.
[Закрыть].
«На гору! На гору!» – этот крик фиад будет и криком летящих на шабаш ведьм. «Чертовыми гумнами» все еще называют нынешние пастухи те снежные поляны Киферона и Парнасса, где 25 веков назад плясали ведьмы-фиады[1131]1131
Preller, 690.
[Закрыть].
Только ночью, в горах и лесах, «является» им бог.
В этом хоре Еврипидовых «Вакханок»[1133]1133
Euripid., Bacch., IV chor., I. csr.
[Закрыть] – уже начало всей нашей «романтики» – бегства от людей в природу.
XVIII
«Бегали, прядали туда и сюда, как толкала их непоседная ярость, и раскидывали волоса по ветру, и белая пена струилась из неистовых уст на хитоны желто-шафранные», – описывает Нонн пляску фиад[1134]1134
Вяч. Иванов, III, 56.
[Закрыть], а Эсхил в «Эдонянах» – хоровод вакхантов:
Держит один в руках буравом
просверленные флейты,
и пальцы его исторгают из них
манящие к исступлению звуки.
Песнь звучит громовыми кликами,
и вторят ей, неведомо откуда,
ревы, подобные бычьим, ужас наводящие,
и глухие, как подземные громы,
рокотания бубнов[1135]1135
Aeshyl., fragm. Edon., ap. Strabo, X. – Harrison, Proleg., 414.
[Закрыть].
Это «бычий рев» того исполинского вала, что затопил Атлантиду, гул тех «подземных громов», что Атлантиду разрушили.
Скоро вся земля запляшет.
Autika gê pâsa choreusai,
в этой песне фиад[1136]1136
Euripid., Bacch., v. 114.
[Закрыть] – такая же радость Конца, как в чаянии первохристиан: «Скоро всему конец».
XIX
Жалки, как больные дети, слабы, как цветы под бурей, но богом хранимы от зла, людям страшны, «святы», hosiai[1137]1137
Вяч. Иванов, III. 52.
[Закрыть].
Дельфийские менады, пробегав однажды всю ночь по высям и долам Парнасса, утром, изнеможенные, пали среди вражьего войска, на городской площади Амфиссы, и, не приходя в себя, уснули, полуголые, беззащитные, но пальцем никто их не тронул[1139]1139
Plutarch., de mulier. virt., 13. – Perdrizet, 84.
[Закрыть].
XX
Жаждут бога увидеть; бегают, ищут, зовут, кличут протяжными кликами – «завываньем», «улюлюканьем», ululatus, ololygmos, alala, с каким травят зверя ловцы[1140]1140
Perdrizet, 77.
[Закрыть]. Жадно слушают, не ответит ли бог; нет, только горное эхо повторяет их собственный клик. И снова бегут, зовут, заклинают.
Сниди к нам, о Герой,
В храм Элеян святой,
В сонме нежных Харит,
С топотом бычьих копыт,
Царственный Бык, Царственный Бык! —
кличут элидские жены[1141]1141
Plutarch., Quaest. grec., XXXVI. – Harrison, 1. c., 437.
[Закрыть], и вакханки Еврипида:
«Исступляются, пока не увидят желанного»[1143]1143
Philo, de vita contempl., 2.
[Закрыть]. Но видят только мимолетный «призрак», phasma, и удержать, воплотить его не могут; вместо вечного солнца болотный огонек, мерцающий; то «явление», epiphania, то «исчезновение», aphanismos[1144]1144
Rohde, Psyche, II, 12.
[Закрыть]:
Жаждут, умирают от жажды, быть с Ним навсегда; смертною тоскою томятся, как любящие, покинутые Возлюбленным; руки на себя накладывают. О повальном самоубийстве милетских девушек, «тайно лишавших себя жизни через удавление», сообщает Плутарх[1146]1146
Plutarch., de mulier. virt. 1, 608.
[Закрыть], а Мартиан Капелла – о «величайшем голоде смерти», appetitus maximus mortis, у того фракийского племени бассаров, чьи жены растерзали и пожрали Диониса-Орфея[1147]1147
Rohde, 36, – Jeremias, 190.
[Закрыть].
XXI
«Человекотерзатель», anthroporrhaistês[1148]1148
Вяч. Иванов, V, 30.
[Закрыть], – имя бога, страшное для всех, кроме самих терзаемых: знают фиады, хотя еще и смутным знанием, – ясным узнают потом св. Мария Египетская и св. Тереза, – что слаще всех нег земных эти ласки-раны, лобзанья-терзанья небесной любви; лучше с Ним страдать и умирать, чем жить без Него и блаженствовать.
XXII
Все это лицевая сторона медали, но есть и оборотная. Чем грозит опьянение неправым экстазом, напоминает слово орфиков:
Это значит: просто безумствующих много, но безумствующих в Боге мало. А если так, то иногда и простой здравый смысл, в суде над экстазом, может быть правее, чем это кажется. Разума человеческого стоит лишиться, чтобы приобрести мудрость Божью, но, чтобы оказаться в человеческом безумьи, не стоит: лучше и «малый разум», чем никакого. Старую душу потерять, «выйти из себя», легко; но еще неизвестно, какую душу приобретешь, и кто в человека войдет, – Лютый или Кроткий, бес или бог. Ждут одного, а приходит другой. Эта игра опасная: чет или нечет, а ставка – душа.
«Дуры мы, дуры! Что мы наделали!» – плакать должны были многие несчастные, перед тем, чтобы сунуть шею в петлю, как милетские девушки.
XXIII
Ужас Дионисова безумья выразил в «Вакханках» Еврипид.
Вакх Человек, под видом чужеземного пророка, возвращается на родину, в Бэотийские Фивы. Здешний царь Пентей не узнает его, отвергает безумье вакхических таинств и, видя грозящую городу опасность, велит схватить пророка, заковать и заточить в темницу, во дворце своем. Но узы спадают с него; дворец пылает и рушится. Вакх поражает Пентея безумьем и внушает ему страстное желанье подглядеть за тайнами фиад, самого наряжает фиадою, ведет на гору, прячет в ветвях на верхушке сосны и направляет на него исступленных женщин, как свору гончих – на зверя. Мать Пентея, царица Агава, принимая сына за горного льва, кидается на него, убивает, растерзывает, втыкает голову на тирс, пляшет с нею, поет, и так возвращается в город. Только здесь, опомнившись, понимает, что сделала.
Фиванские менады, ваша песнь
Кончается рыданием надгробным! —
плачет Хор, а Дионис торжествует:
Признали богом вы меня, но поздно!
Сам Еврипид, ученик Сократа, воплощенного Разума, отвечает
Дионису, устами Агавы:
…в страстях,
Не должен бог уподобляться людям.
И устами Хора:
Жалкая победа над людьми – безумья над разумом: Вот каким злодеяньям вера в богов научила!
Tantum religio potuit suadere malorum!
XXIV
Двум Дионисовым кумирам, выточенным из той самой киферонской сосны, в чьих ветвях был спрятан и у чьих корней растерзан Пентей, поклонялись коринфяне[1151]1151
Pausan., Att., XX; II, 2, 6. – Meunier, 160.
[Закрыть]. Здесь посвященные знали, что Пентей, чье имя значит «Скорбный», – сам Дионис. Если бы это знал Еврипид, понял ли бы он, что его трагедия кощунственна, что в лице Пентея Дионис Кроткий борется с Лютым, и не человека терзает, а в человеке терзается бог? Знает ли сам Еврипид, что значат эти слова Диониса Пентею:
XXV
Древо Пентея будет Древом Жизни – крестом Диониса-Орфея распятого, на магической печати гностиков офитов, а на византийских и русских старинных иконостасах появится, не по заслугам, конечно, сам Еврипид, эллинский «пророк», рядом с ветхозаветными и благочестивый византийский инок, в «Страстях Господних», Christos paschôn, вложит в уста Богоматери, плачущей над снятым с креста телом Господа, плач Агавы[1153]1153
Brambs, Christus patiens, 1885, p. 15–17. – Meunier, 182.
[Закрыть]. Вот какое возможно в самом христианстве смешение кощунства с пророчеством.
XXVI
Римский сенат в 186 году до P. X., обвинив около 7000 посвященных в Дионисова таинства в каких-то неизвестных преступлениях, может быть, подобных тем, за какие сжигались средневековые колдуны и ведьмы, большую часть их приговорил к смерти[1154]1154
Tit. Liv., XXXIX, 8, 19. – Fracassini, 84. – Carcopino, 179–180.
[Закрыть].
Подобная пожару, ярость Вакха
Уж близится и настигает нас, —
мог бы сказать и Рим, как Пентей[1155]1155
Meunier, 129.
[Закрыть]. Первое пламя пожара выкинуло лет триста назад, в пифагорейских общинах; второе – здесь, а третье – в общинах первохристианских. Те два – потушены в крови, а это – охватило мир.
Если не брезгать как будто некрасивым, потому что слишком к нам близким, сравненьем, то можно бы сказать: скованный во дворце Пентея, Вакх – как бы заложенный в гранитную толщу, динамит, а «богоявление» Вакха стоящим вне дворца вакханкам – взрыв.
Х о р. – Сойди в наш хор, сойди, о Бог громов!
Земля дрожит божественною дрожью,
Шатается и рушится дворец.
Падите ниц, Вакханки, – бог грядет!..
Смотрите, сестры: зыблятся, дрожат,
Разъединяясь, мраморные глыбы…
Сейчас раздастся Вакха крик победный.
Д и о н и с. – Зажгись, зажгись, святой огонь громов!
Пылай, пылай пожаром, дом Пентея![1156]1156
Meunier, 111–112.
[Закрыть]
С косною длительностью мира борется буйная воля менад к внезапному Концу-Апокалипсису: взрыв вулканических сил разъединяет твердейшие глыбы природного и человеческого космоса.
Пылай, пылай пожаром, дом Пентея!
«Извлеку изнутри тебя огонь и превращу тебя в пепел», говорит Господь владыке морей, Тиру-Сидону[1157]1157
Иез. 28, 18.
[Закрыть], а может быть, и Атлантиде-владычице.
Скоро вся земля запляшет!
«Скоро всему конец!»
XXVII
Есть экстаз разрушительный, но есть и творческий.
Там же, в Македонии, где были написаны «Вакханки» Еврипида, через три-четыре поколения после него, от царицы Олимпии, Фракийской менады, и Зевса, Крылатого Змея, родился Александр[1158]1158
Plutarch., Alex., III.
[Закрыть]. В битве при Гавгамелах, давшей ему власть над миром, он объявил себя, пред лицом всего войска, Дионисом, сыном Зевса, и если бы этому не поверило войско, не поверил он сам, то не дошел бы, не докатился, гонимый бурей экстаза, как легкий лист, до самого Инда, по следам Диониса Индийского. Жил и умер, опьяненный экстазом: на нем и построил первую духовную всемирность, первый дом человечества – будущий дом христианства – эллинизм.
Вот что значит экстаз для истории. Кажется, кому бы это и понять, как не нам, живущим в тесных лачугах национальных, на развалинах отчего дома – христианской всемирности, или кочующих, как цыганский табор, под открытым небом; но вот, не понимаем.
XXVIII
«Скоро всему конец». Добрый конец или злой, – в этом, конечно, весь вопрос. Чет или нечет, злой или добрый конец, – эта игра, где ставка – душа всего человечества, происходит в самой глубокой и огненной точке экстаза, – в том, что обозначается в таинствах темным и диким, от дикой, может быть, людоедской, древности идущим словом omophagia, «сырого мяса вкушение». Есть и другое слово, «неизреченное», потому что слишком святое и страшное. «Жертву должно растерзывать и пожирать, по неизреченному слову», diaspân kata arrêton logon, учат орфики[1159]1159
Вяч. Иванов, V, 39.
[Закрыть]. Омофагия есть теофагия; вкушение жертвенной плоти и крови есть «боговкушение», «Евхаристия», – вот это для нас уже изреченное слово. Только один Человек на земле, – больше никто никогда, в этом чудо, – мог сказать: «Ядущий Меня жив будет Мною». – «Иудеи стали спорить между собою, говоря: как может Он дать нам есть плоть Свою? Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть плоти Сына Человеческого и пить крови Его, то не будете иметь в себе жизни… Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь пребывает во Мне, и Я в нем… Многие из учеников Его, слыша то, говорили: какое это тяжкое слово, кто может это слушать?» Sklêros logos – «тяжкое», «жесткое», как бы каменное, нерастворимое ни в разуме, ни в сердце человеческом. «С этого времени многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним»[1160]1160
Ио., 6, 52–66.
[Закрыть].
«Кто может это слушать»? Слушаем, но уже не слышим, так привыкли – оглохли за 2000 лет, а если бы услышали, то, может быть, отошли бы от Него и мы.
«Бога должно заклать», это человеческому разуму кажется безумным; «Бога должно пожрать», – еще безумнее; надо «сойти с ума», чтоб это понять и принять.
XXIX
Сам посвященный в Дионисовы таинства, Плутарх объясняет омофагию почти так же, как христианские учителя, «бесовским действием»: «В те роковые и страшные дни, когда терзается и пожирается сырое жертвенное мясо… то с постами и плачами, то с бесстыдством и безумством… с диким воплем, судорогами, исступлением – совершается, я полагаю, не почитание богов, а умилостивление и отвращение демонов… Да молчат же уста мои о тайнах сих!»[1161]1161
Plutarch., de defect. oracul., XIV.
[Закрыть]
В Критских омофагиях, «вакхи терзают кровавыми устами внутренности блеющих коз», сообщает христианский писатель Арнобий, видимо, запугивая[1162]1162
Welcker, 639.
[Закрыть]. «Терзают зубами живого быка, vivum laniant dentibus taurum, и разбегаются по чащам лесным, с нестройными кликами, делая вид, что беснуются», – пугает, конечно, и Фирмик Матерн[1163]1163
Firm. Matern., de errore prof. relig., VI.
[Закрыть]. «Режут быка на мелкие части ножами», – объясняет Нонн[1164]1164
Nonn. Panopol., Dionys., VI, v. 205, s. s.
[Закрыть].
«Диониса Ярого, mainolên, чествуют вакхи, в священном безумье, hieromania, пожиранием сырого мяса, венчанные змеями, восклицая: «Эван!» и разделяя между собою части человеческих жертв», – вспоминает св. Климент Александрийский, может быть, то, что видел своими глазами в языческой юности[1165]1165
Clemens Alex., Protr., II, 12.
[Закрыть].
XXX
«Людоеды», – говорят христиане язычникам; «людоеды», – отвечают, как эхо, язычники христианам: ужас взаимный и одинаковый. Первохристиане обвинялись в «детоубийственном таинстве», sacramentum infanticidii, на «вечерах любви». – «Предлагается младенец, обсыпанный мукой, и посвященных приглашают наносить ему удары ножом, чтобы очистить его от муки; но неумелые, нанося ему глубокие раны, убивают его, и присутствующие пьют с жадностью кровь и разделяют между собой члены убитого», – уверяет Минуций Феликс, просвещенный римлянин[1166]1166
Minuc. Felix, Octav., IX.
[Закрыть]. «Ужасное или постыдное», atrocia aut pudenda, скажет Тацит о христианстве; то же скажут и христиане о язычестве.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
