Текст книги "Собрание сочинений в 20 т. Том 14. Тайна трёх"

В своем письме к будущему читателю Мережковский горячо и страстно говорил об опасностях, которые несет беспечность в отношении того метафизического зла, которое представляет собой сила, захватившая Россию. Он обращался к древнему Египту, к которому всегда были прикованы взоры символистов, и к Вавилону, чтобы расшифровать древние записи и прочесть несказанное, но вопиющее о грозящей человечеству катастрофе. Однако эта книга написана не о политике, не о современном писателю противостоянии большевистской России цивилизованной Европе, не о приготовлениях к войне милитаристской Германии. Мережковский пишет ее о погибшей Атлантиде, по крохам собирая самые невнятные, глухие упоминания, пытаясь отделить миф от истории и от мистерии. Даже поведение птиц, которые, повинуясь своему инстинкту, кружат над местом, где, по свидетельствам, могла быть Атлантида, кажется ему достоверным подтверждением ее существования. Современные приготовления к войне, неразумная европейская политика и агрессивная большевистская напоминали ему о том, как некогда подошла к своему концу атлантическая цивилизация, как милость богов сменилась на гнев, как была разрушена и ушла под воду Атлантида.

Этой темой Мережковский значительно отличался от тех, кто окружал его в эмиграции. Их мысли и чувства были обращены все же в недавнее прошлое, возвращали к годам, прожитым в России, и были пронизаны надеждой на возвращение домой. Не случайно так много значительных слов было сказано писателями-эмигрантами о русской литературе именно в те годы: их выступления, заметки, статьи были посвящены ее классическим произведениям, они осознавали себя наследниками и хранителями ее лучших традиций. Мережковский видел себя и свою роль иначе. Он теперь обращался не к вершинным произведениям литературы, а к вершинным точкам человеческой истории, стремился прочертить путь человечества от «первого Пришествия до Второго». Не случайно вся его книга пронизана библейским словом, причем зачастую, не удовлетворяясь тем, что сказано в Библии, он обращается и к апокрифам, в которых таинственное или недоговоренное, о чем только можно догадываться, сказано иногда прямо, ясно.

В основе «Тайны Запада» лежит огромная исследовательская работа. Почти каждый тезис в этом тексте имеет ссылку на источник, которым пользовался писатель, правда, не всегда точно описанный. Конец XIX – начало ХХ в. были ознаменованы археологическими открытиями, проливавшими свет на историю древних цивилизаций. Из всего, что было написано учеными – историками, археологами, географами, антропологами, исследователями культуры, – он выбирал лишь то, что со всей очевидностью, по его мнению, могло подтвердить его предчувствие грядущего Пришествия, конца мира. Он изучает особенности таинств, отмечает их общие черты у различных народов по обе стороны океана, находит аналогии божествам в разных культурах и завершает свою книгу словами о том, что все древнее человечество жило в ожидании Христа. «Люди до христианства знали, что Христос будет, так же как мы знаем, что Он был: это и есть тайное знание мистерии. Вот почему Павел, апостол язычников, первый, а за ним и вся Церковь, до наших дней называет величайшие святыни свои, таинства, тем же словом, какое произносилось и в Елевзинском и в Самофракийском святилище: mysteria. Слово это понятно всем народам, от Вавилона и Египта до Перу и Мексики; всем векам, от начала мира до сегодняшнего дня». Однако Христос не был услышан, понят, так и остался Иисусом «Неизвестным», именно поэтому книги о «тайне» Востока и «тайне» Запада предшествуют книге о нем, в которой писатель стремился сказать главное слово своей жизни.

Критик и богослов В. Ильин в статье, посвященной памяти Мережковского, говорил, что своей темой писатель должен был заслужить у современников звание «великий учитель»: «Достаточно написать “Тайну Трех” или “Атлантиду” или “Гоголь и черт” – и это будет панацеей против “клоаки”… И мы прославляем здесь Д.С. Мережковского как творца или одного из крупнейших творцов этой панацеи <…> Говоря о Св. Духе, Д.С. Мережковский мог ошибаться в частностях, но главный и центральный путь он видел хорошо, настолько хорошо, что мог стать и указчиком, и учителем»[1355]1355
  Ильин В. Памяти Дмитрия Сергеевича Мережковского (1865–1941) // Д.С. Мережковский: pro et contra. С. 487.


[Закрыть]. Ни «указчиком», ни «учителем» Мережковский не стал. «Современники подошли к нему с меркой “исторического романиста”, “литературного критика” и “человека, претендующего на учительство”, – невзлюбили его и остались глухи к его основной теме»[1356]1356
  Терапиано Ю. Встречи. 1926–1971. С. 38.


[Закрыть]. Однако его книги возвращаются к новому поколению и, возможно, пронизанные тоской по читателю, теперь обретут его.

Е. А. Андрущенко