Текст книги "Собрание сочинений в 20 т. Том 14. Тайна трёх"

Возникшая из этих противоречий борьба между духом и материей, личностью и обществом, церковью и миром оставалась до Вл. Соловьева неразрешимой, ибо религиозно не до конца оправданной. Он первый понял – и в этом его громадная заслуга, что в процессе исторического развития христианства и христианской культуры противоречия не только возможны, но и, по причине антиномичности этого процесса, – неизбежны. Этим он как бы прикрепил к христианству все земное. Но и Соловьев не сказал последнего слова. О самом важном и тайном, об основе всех противоречий – борьбе двух несоединимых в христианстве начал – Отчего и Сыновнего, вскрывшейся с таким реализмом в

Розанове, Соловьев промолчал, или умолчал. Многим, Соловьева недостаточно знающим, это молчание может казаться слабостью; но Мережковский верно назвал Соловьева “немым пророком”. Его молчание, действительно, было от немоты, а “немота от неизреченности” той последней истины, из глубины которой только и можно было ответить на поставленный Розановым вопрос. Если б не открылась в Соловьеве эта глубина, и не услышана была его “немота”, не было бы, пожалуй, “Тайны Трех”, – совершенного синтеза.

Мережковский нашел его не сразу, но лишь пройдя, как и большинство русских религиозных мыслителей, через метафизику двойственности. Ложность и безвыходность “двух бездн” (“Юлиан Отступник”, отчасти “Леонардо”), для многих и до сих пор еще столь пленительных, была им, однако, скоро понята. И характерно: чем синтетичнее, троичнее становится миросозерцание Мережковского, тем все ближе и глубже подходит он к современности и, в то же время, тем все больше расширяется его исторический кругозор. От начала христианства и до последних дней русского самодержавия нет, за немногими исключениями, ни одного более-менее значительного явления во всемирной истории, положительный смысл которого не был бы отмечен Мережковским и не использован для борьбы с надвигавшейся опасностью “Антихристова царства”. Когда же это царство, захватив шестую часть земного шара, стало угрожать миpy, Мережковский один из немногих, если не единственный, понял, что для предотвращенья катастрофы необходимо развернуть фронт по всей линии человеческой истории. Он понял, что большевизм, стремящийся уничтожить даже прошлое (“Du passé faisons table rase)”, как поется в Интернационале), победим лишь совокупным усилием всего человечества, всей его историей. Но для создания такого “единого фронта” необходимо раскрытие внутреннего единства человечества, преодоление противоречия между миром христианским и дохристианским. Вот почему “Тайна Трех”, соединяющая эти два мира, два завета – в третьем, в неразложимом синтезе духа – одна из самых актуальных книг. Воистину, в ней соединяется все человечество для борьбы с “духом саморазрушенья и небытия” и для борьбы не только за существованье, но и за его смысл, за победу над последним врагом – смертью.

Теперь нетрудно догадаться, для кого “Тайна Трех” – несвоевременна. О, конечно, для всех, кто в борьбе с этим “Мировым Духом” не участвует или потерял к ней вкус. Не знаю, будет ли доволен Демидов таким выводом, но постараюсь еще объяснить, почему он и все, кто разделяет его мнение, относятся к этой борьбе, в лучшем случае, равнодушно.

“Книга Мережковского, – говорит Демидов, – или слишком далеко в прошлом, или еще только в будущем, но не в настоящем”. Для Демидова, таким образом, “Тайна Трех” возникла вне связи с действительностью; она исторически ничем не оправдана. Ее оправданье чисто индивидуальное, в “апокалиптическом настроении”. Между тем, Мережковский довольно ясно указывает, что он ничего не понял бы ни в Египте, ни в Вавилоне, если б тут же, рядом не совершался “Апокалипсис наших дней”.

Но как же, однако, представляет себе Демидов действительность, которой “Тайна Трех” столь не соответствует?

Действительность рисуется ему в следующем виде: “Сейчас слишком много от кинематографа, – объясняет он. – Перспективная глубина жизненной ленты – кажущаяся. На самом деле вместо нее перед взором туго-натянутый ‘двухмерный’ белый экран”. Т. е., попросту говоря, в мире сейчас ничего не происходит: все обман, кинематограф. Единственная реальность – “туго-натянутый экран”. Но ведь и он, поскольку он не служит средством к обману, – пустое место. В результате от мира ничего не остается, он весь исчезает, рассеивается, как марево. Но не будем удивляться: иначе оно для Демидова и быть не может.

Он бессознательно и поэтому с особенной непосредственностью лишь выражает на современном языке очень старую буддийскую (да, буддийскую) истину о мире, как о “покрывале Майи”. Все, что происходит, лишь игра теней и светов на призрачном покрове, наброшенном над пустотой, небытием или по-буддийски Нирваной.

 
Святая ночь на небосклон взошла
И день отрадный, день любезный,
Как золотой ковер, она свила —
Ковер, накинутый над бездной.
 

Не свивается ли, как этот ковер, и у Демидова весь “мир явлений”? Но раз ничего нет, все – призрачно, не бессмысленна ли борьба? Не мудрее ли уйти в созерцанье, попытаться уже здесь достигнуть Нирваны?

Но, повторяю, в этой воле к Нирване – тайной воле к небытию – сам Демидов, видимо, не отдает себе отчета. Он продолжает “бороться” и ему даже кажется, что цель у него с Мережковским – одна, что различны лишь пути, т. е. что расхожденье чисто “тактическое”.

Демидов справедливо полагает, что служить миру, направлять его к спасенью есть дело церкви: “Для Распятого, говорит он, мир есть Божественная цель Его служения и служения Его преемников, а установленная Им Церковь-Скала есть Божественный путь к этой цели”. Как ни верны эти слова сами по себе, в устах Демидова они – противоречие: может ли мир, не имеющий в себе никакой реальности, быть целью “Божественного служения”? Как спасать то, чего не существует?

Нет, не в “тактике” или не только в “тактике” расходится Демидов с Мережковским: они расходятся в самом понимании христианства.

Христианство Демидова – отвлеченно, “двухмерно”, разложено буддизмом. Христианство Мережковского – синтетично, троично. “Тайна Трех” – исповедание догмата Троицы, религиозное утверждение правды мира, ибо скрытое в этом догмате откровенье есть откровенье о Царстве Божием на земле. Но то, что для Мережковского – полнота совершенной истины, для Демидова – величайший соблазн. Он от него бежит спасаться в церковь, на эту “Скалу”, на которой Мережковский “не стоит, или не всегда стоит”.

И может ли Мережковский, исповедуя религию Богочеловечества, не сходить со “Скалы”, когда, по его словам, “для стоящих на Ней уже безразлично, что земля проваливается и мир погибает. ‘Царство Мое – не от мира сего’, – так именно поняты, говорит он, эти слова на Скале”.

Демидов, однако, пробует возражать: “Между ‘стоящими на Скале’ и ‘думающими, что они стоят на Скале’, – отвечает он Мережковскому, – непроходимая пропасть. Очень часто вторые говорят за церковь, но это не значит, что так говорит Сама Церковь”. Я ни минуты не сомневаюсь, что Демидов принадлежит к числу первых, но именно потому его статья в защиту церкви – воистину медвежья услуга. Ведь в той церкви, о которой идет речь, догмат Троицы запечатан семью печатями. Не потому ли и превратился для нее мир в буддийский кинематограф? И не потому ли творчески она так бессильна в борьбе со своим врагом – с Третьим Интернационалом, что единственно уничтожающее его оружие – идея вселенскости – выпало у нее из рук?

Мережковский это оружие подобрал. Подобрал не с тем, конечно, чтобы, как боятся многие, обратить его против церкви, но чтобы, как и вся подлинная русская культура, послужить Церкви Вселенской» (Злобин В. О «Тайне Трех» // Новый дом. 1926. № 1. С. 32–35).

«Тайну Трех» Мережковский изначально планировал публиковать не только на русском языке, но и в переводах. Немецкое издание в переводе А. Элиасберга появилось даже до выхода книги на русском: Mereschkowskij D.S. Die Geheimnisse des Ostens / Aus dem russischen Manuskript übersetzt von Alexander Eliasberg. Berlin: Welt Verlag, 1924.

За русским книжным изданием последовал французский перевод: Mérejkovsky D. Les Mystères de l’Orient. Égypte-Babylon / Traduction de M. Dumesnil de Gramont. Paris: L’Artisan du Livre, 1927. Он также был отрецензирован в эмигрантской печати: «Появление этого первого “европейского” издания “Тайны Трех” важно в настоящее время, потому что во французскую литературу стало проникать, под видом “нового” русского религиозного сознания, нечто не только не «новое», но даже не находящееся в русле этого “сознания”. Так, один из последних выпусков “Cahiers de la nouvelle journée”, целиком посвященный “âme russe”, в своей трети посвящен статьям Бердяева и Булгакова.

От читателя европейского трудно, конечно, требовать, чтобы он сразу разобрался в том течении, представителями которого являются редактор и ближайший сотрудник журнала “Путь”. Европейский читатель не в курсе религиозной борьбы, происходящей сейчас в эмиграции и, вероятно, даже не подозревает, что какая-то борьба происходит. Но и он, ознакомившись с “Тайной Трех”, должен будет, в конце концов, понять, как это уже понимают некоторые читатели русские, что между взглядами на христианство Бердяева и Булгакова и взглядами Д. Мережковского есть существенная разница.

Вопрос, наиболее занимающий в настоящую минуту европейцев, небезразличных к судьбам христианства, – это вопрос о соединении церквей. Как разрешается он в русской мысли? Представители первого течения, чисто православного, разрешают его приблизительно так же, как он разрешается в церкви римско-католической. Как эта последняя считает себя единой истинной вселенской церковью, так же, со своей стороны, и православная. Единственно к чему следует стремиться – это к обращенью всех в православие: язычники должны принять православие, а “еретики” (принадлежащие к другим христианским церквам) покаяться. Вопрос о соединении церквей сводится, таким образом, к спору о полноте истины в той или другой исторической церкви, – спору бесплодному и неразрешимому.

На выход из этого тупика и указывает книга Д. Мережковского. Каждая из церквей, говорит он, обладает полнотой истины, но ни в одной из них она еще не раскрыта до конца. Ее совершенное раскрытие может быть лишь в Церкви Вселенской. Лишь в ней, после воссоединения церквей, совершится откровение о Царстве Божием на земле, о богочеловеческом обществе. Если, поэтому, какая-нибудь церковь утверждает себя как уже единая вселенская и тем не становится на путь, ведущий к соединению церквей, – она не идет и навстречу новым откровениям в христианстве.

Христианство Д. Мережковского синтетично, троично. “Тайна Трех” – религиозное утверждение правды миpa. Борьба за эту правду, за бытие с небытием, – борьба не только внутрицерковная, но и всечеловеческая, всемирная. Все человечество борется сейчас с “умным и страшным духом небытия”. И если он будет побежден, то лишь тайной Трех, на которой созиждется единая Вселенская Христианская Церковь.

Вот о чем говорит в своей книге Д. Мережковский, и вот почему имеет она сейчас значение и для европейцев» (Даль А. «Тайна Трех» Д. Мережковского по-французски // Возрождение. 1928. 26 апреля. № 1059. С. 3).

Много позже Г.П. Струве писал, подводя итоги: «Как и все экскурсы Мережковского в историческое прошлое человечества, эта книга навеяна думами о настоящем и вместе с тем обращена к будущему. В Египте и Вавилоне Мережковского интересуют провозвестия христианской религии, ее мистерий, а христианство его интересует как Царство Духа, эсхатологически, в его проекции в будущее. Прием, оказанный книге зарубежной критикой, был смешанный, и таково же было отношение к большей части последующих писаний Мережковского» (Струве Г. Русская литература в изгнании. Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1956. С. 92).

Следующие переиздания появились после длительного перерыва:

Мережковский Д.С. Собрание сочинений. Тайна Трех: Египет и Вавилон; Тайна Запада: Атлантида – Европа / Сост. и подг. текста А.Н. Николюкина. Послесл. О.А. Коростелева. М.: Республика, 1999.

Mérejkovsky D. Révélations sur Babylone / Traduit du russe par M. Dumesnil de Gramont. Paris: Éditions Transatlantiques, 2001.

Mérejkovsky D. Egypte / Traduit du russe par M. Dumesnil de Gramont. Paris: Éditions Transatlantiques, 2001.

Мережковский Д. Тайна Трех: Египет – Вавилон / Науч. ред. Е.А. Андрущенко. М.: Эксмо, 2001.

Мережковский Д. Тайна Трех: Египет – Вавилон / Науч. ред. Е.А. Андрущенко. М.: Эксмо, 2005.

Mérejkovsky D. Les Mystères de l’Orient: Égypte – Babylone / Traduction de M. Dumesnil de Gramont. Lausanne: Delphica, 2010.

Позже, преимущественно уже в XXI веке, книга Мережковского не раз привлекала внимание литературоведов и культурологов. Работ, посвященных ей целиком, было немного, однако о ней часто писали, рассматривая в том или ином контексте. Вот некоторые из этих работ (в хронологическом порядке):

Анастасьева И.Л. Книга Д.С. Мережковского «Иисус Неизвестный» в контексте религиозно-философских исканий в России начала ХХ в.: дис… канд. культурологии: 24.00.01 / МГУ. М., 2000. 186 с.

Кулешова О.В. Третий Завет Д.С. Мережковского в контексте мировой культурной традиции // Человек: образ и сущность. 2004. № 1. С. 87–112.

Кузнецова Н.В. «Лабиринт» и «мистерия» как принципы построения книги Д.С. Мережковского «Тайна Трех. Египет и Вавилон» // Вопросы филологических наук. 2004. № 6. C. 12–17.

Кузнецова Н.В. Восток в художественном мире произведений Д.С. Мережковского 1920-х годов: дис… канд. филол. наук: 10.01.01 / МПГУ. М., 2005. 182 с.

Кулешова О.В. Философско-художественные искания Д.С. Мережковского в период эмиграции: дис… канд. филол. наук: 10.01.01 / ИНИОН РАН. М., 2005. 185 с.

Полевик Т.Н. Д.С. Мережковский: личность и творческий процесс в контексте восприятия истории: дис. … канд. ист. наук: 07.00.02 / Челябинский государственный университет. Челябинск, 2005. 270 с.

Полонский В.В. Между метафизикой, историей и политикой: религиозная мифология в позднем творчестве Д.С. Мережковского // Вопросы литературы. 2006. № 1. С. 186–199.

Пчелина О.В. Д.С. Мережковский: цивилизация и культура. М.: Academia, 2006. 150 с.

Солнцева Е.Г. Дохристианские цивилизации в русской литературе первой трети XX века: В. Хлебников, Д. Мережковский, О. Мандельштам: дис… канд. филол. наук: 10.01.01 / Российский университет дружбы народов. М., 2006. 253 с.

Дронова Т.И. Рецептивная «эстетика истории» Д.С. Мережковского // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: Филология. Журналистика. 2007. Т. 7. № 2. С. 45–52.

Кулешова О.В. Притчи Дмитрия Мережковского: Единство философского и художественного. М.: Наука, 2007. 214 с.

Пчелина О.В. Проблема взаимосвязи культуры и религии в философии Д.С. Мережковского // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Философские науки. 2008. № 1. С. 128–134.

Седов А.В. Художественное воплощение концепции трех заветов в египетской дилогии Д.С. Мережковского // Вестник Череповецкого государственного университета. 2008. Т. 2. С. 32–36.

Атрохин А.М. Творчество Д.С. Мережковского периода эмиграции (методы и подходы к изучению) // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2008. Т. 2. № 3. С. 160–162.

Осьминина Е.А. Концепция единства культуры в прозе Д.С. Мережковского // Вестник Московского государственного лингвистического университета. Серия: Гуманитарные науки. 2008. № 543. С. 142–159.

Малашонок М.Г. Интерпретации троичного догмата в русской религиозной философии: Д.С. Мережковский // Аналитика культурологии. 2008. № 12. С. 50–53.

Осьминина Е.А. Египетские мифологемы у Д.С. Мережковского // Русская речь. 2009. № 2. С. 21–29.

Осьминина Е.А. Образы мировой культуры в прозе Д.С. Мережковского. М.: Поли-экспресс, 2009. 304 с.

Дронова Т.И. Д.С. Мережковский о смысле постижения истории // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Русская филология. 2010. № 1. С. 119–123.

Митина Н.Г. Проект «Третьего царства» Д.С. Мережковского // В мире научных открытий. 2010. № 3–4. С. 12–16.

Кулешова О.В. Особенности философской концепции Д.С. Мережковского в период эмиграции // Культурология. 2010. № 4. С. 68–75.

Петрушенко В.Л. Дмитрий Сергеевич Мережковский: к характеристике философско-теологических воззрений // Философия и культура. 2011. № 19. С. 93–102.

Повилайтис В.И. Историософия Д.С. Мережковского: в плену мифа // Слово. ру: балтийский акцент. 2011. № 3–4. С. 187–194.

Осьминина Е.А. Египетская «Книга мертвых» в прозе Д. Мережковского // Текстологический временник. Вопросы текстологии и источниковедения. Кн. 2. М.: ИМЛИ РАН, 2012. С. 387–397.

Пчелина О.В. Философский символизм Д.С. Мережковского. Йошкар-Ола: ПТУ, 2012. 151 с.

Пчелина О.В. Теургическая эстетика Д.С. Мережковского: темы и вариации // Ученые записки Орловского государственного университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2013. № 2. С. 104–109.

Никулина Н.А. От евангельского Иисуса к Иисусу Неизвестному: книги об идеальном герое. Тюмень: ТюмГНГУ, 2013.

Кулиева Р.Г. Концепция Востока в русской литературе «Серебряного века» (на материале творчества Д.С. Мережковского) // Русский язык в современном мире. 2013. № 1. С. 719–726.

Седов А.В. Архетипический анализ культуры и концепция «Востока всемирного» в философском дневнике Д.С. Мережковского «Тайна Трех. Египет – Вавилон» // Проблемы фундаментальной подготовки в школе и вузе в контексте современности: Межвузовский сборник научных работ / [Ред. – сост. А.Е. Новиков]. Череповец: ЧГУ, 2014. С. 199–204.

Ишутин А.А. Троичность как основа холизма Д.С. Мережковского // Научные труды SWorld. 2014. Т. 21. № 2. С. 43–45.

Митина Н.Г. Духовная империя Д.С. Мережковского // Актуальные инновационные исследования: наука и практика. 2014. № 1. С. 8.

Бельчевичен С.П. Историософское мировоззрение Д. Мережковского в период эмиграции 1921–1941 годов: в поисках Иисуса Неизвестного // Вестник Тверского государственного университета. Серия: Философия. 2014. № 3. С. 126–133.

Емельянов Б.В. Д.С. Мережковский: основные постулаты религии Третьего Завета // Философское образование. 2015. № 1 (41). С. 3–7.

Гасилин В.Н. Мифологическая концепция Дмитрия Мережковского // Вестник Поволжского института управления. 2015. № 3 (48). С. 105–112.

Тайна трех

Небывалое

С. 7. Слава Божественному Трилистнику! – В христианской традиции трилистник ассоциировался с Божественной Троицей. Святой Патрик в V веке использовал трилистник клевера, чтобы объяснить принцип Троицы ирландцам. Как символ триединства встречался у кельтов, друидов и в других индоевропейских мифологических системах.

«врата адовы не одолеют Ее» – Мф. 16:18.

«Царство Мое не от мира сего» – Ин. 18:36.

С. 8. «Не добро быть человеку одному» – Быт. 2:18.

«Многие плохи, немногие хороши». – Эти слова в передаче Прокла вошли в 104 фрагмент Гераклита. В переводе В.О. Нилендера: «Большинство – плохи, немногие хороши» (Гераклит Ефесский. Фрагменты / Пер. В.О. Нилендера. М.: Мусагет, 1910. С. 39).

«Один для меня десять тысяч, если он лучший». – Мережковский в собственном переводе приводит слова Галена, представляющие фрагмент 49 Гераклита. В переводе В.О. Нилендера: «Один для меня – мириада, если он есть наилучший» (Гераклит Ефесский. Фрагменты. М.: Мусагет, 1910. С. 19).

С. 9. Эдипа пожрет Сфинкс… – В греческой мифологии Эдип, сын Лая и Иокасты, царь Фив, женившийся на своей матери, разгадал загадку чудовищной крылатой полуженщины-полульвицы Сфинкс, обосновавшейся у городских стен. В предисловии к переводу трагедии Софокла «Царь Эдип» Мережковский писал: «Над всей трагедией царит, как символическая статуя над храмом, образ чудовища с лицом женщины, с крыльями, с острыми когтями, с львиным туловищем, с опасной и загадочной речью – Сфинкс, воплощение Судьбы, того Непознаваемого, что язычники называли Роком… Эдип спас людей от его страшного и смертоносного очарования, разрешил его загадку. Но Эдип – человек и только человек. Победа разума и воли над Сфинксом-Роком – временная. Правда, Сфинкс бежал, покинул терзаемый народ, но не совсем. По-прежнему соблазнительный и насмешливый, он поселился в сердце победившего его героя» (Мережковский Д.С. Вместо предисловия (К трагедии «Эдип-Царь») // Мережковский Д.С. ПСС: В XXIV т. СПб.: И.Д. Сытин, 1914. Т. ХХ. С. 3–4).

«Я верую, что Бога нет», – исповедует бесноватый Кириллов в «Бесах» Достоевского. – Буквально такой фразы в романе нет. Мережковский, по-видимому, имеет в виду разговор Кириллова с П.С. Верховенским (Ч. 3. Гл. 6. II): «Я обязан неверие заявить, – шагал по комнате Кириллов. – Для меня нет выше идеи, что бога нет», на что Верховенский замечает: «Знаете что, по-моему, вы веруете, пожалуй, еще больше попа» (Достоевский Ф.М. ПСС: В 30 т. Л.: Наука, 1974. Т. 10. С. 471).

«помоги моему неверию» – Мк. 9:24.

От Эпикура до Лукреция… – Имеется в виду материалистическая линия древнегреческой философии.

С. 10. По Артемидору Родосскому, «нет народа без Бога» (II, 35). – Мережковский дает неверную ссылку на сонник под названием «Оней-рокритика» Артемидора Далдианского (II в. н. э.), на самом деле эта фраза содержится в восьмом параграфе первой книги. В переводе М.Л. Гаспарова: «Нет народов без богов, как нет и народов без властителей» (Артемидор. Сонник / Пер. с древнегреч. под общ. ред. Я.М. Боровского // Вестник древней истории. 1989. № 4. С. 209).

По Гезиоду и Геродоту, «нечестие», ἀσέβεια, есть крайнее зло… – А вот об этом как раз пишет в своем «Соннике» (II. 33) Артемидор: «Совершать в храмах нечестия ни для кого не к добру и означает большие опасности, потому что именно в большой беде человек забывает о благочестии».

«Елевзинские таинства объединяют весь род человеческий…» ~ (…императору Валентиану I). – Валентиниан I (Flavius Valentinianus; 321/320–375), став в 364 г. императором, намеревался возобновить действие древнеримского закона о вакханалиях, принятого в 186 г. до н. э. («Senatus consultum de bacchanalibus»), однако его отговорил в письме римский сенатор Веттий Претекстат, проконсул провинции Ахайя, о чем упоминает греческий историк V века Зосим в своей «Новой истории» (4. 3. 3).

В доисторической пещере Орилльяка (Aurillac)… – Возможно, речь идет о пещере Ориньяк (Aurignac) во Франции, открытой в 1842 г. и после раскопок давшей в 1908 г. название ориньякской культуре, т. е. культуре ранней поры позднего палеолита (каменный век).

С. 11. Os homini sublime dedit caelumque tueri. Чело человеку высокое дал, да горнее узрит. – Из «Метаморфоз» (I, 85) Овидия. В переводе С.В. Шервинского: «Высокое дал он лицо человеку и прямо / В небо глядеть повелел, подымая к созвездиям очи» (Публий Овидий Назон. Любовные элегии. Метаморфозы. Скорбные элегии. Пер. с лат. С.В. Шервинского. М.: Художественная литература, 1983. С. 33).

Робок, наг и дик, скрывался / Троглодит в пещерах скал. – Из стихотворения Ф. Шиллера «Элевзинский праздник» (1797) в переводе (1833) В.А. Жуковского (Жуковский В.А. Собрание сочинений: В 4 т. М.; Л.: ГИХЛ, 1959. Т. 2. С. 223).

«…Грезилось ему (Раскольникову), ~ Все и всё погибало». – Не вполне точная цитата из Эпилога (II) к «Преступлению и наказанию». У Достоевского: «Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, – но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало» (Достоевский Ф.М. ПСС: В 30 т. Л.: Наука, 1973. Т. 6. С. 419–420).

С. 12…«преступность, как потребность убивать Бога». – См. высказывание О. Вейнингера в книге «О последних вещах» (раздел «Последние афоризмы»): «Дьяволу все дано лишь напрокат, в том числе и его власть; он знает это (поэтому он ценит Бога, как своего кредитора; поэтому он льстит Богу; всякое зло есть уничтожение кредитора; преступник хочет убить Бога)» (Вейнингер О. Последние слова / Пер. с нем. Л. Грек, Б.Ц. Киев: Государственная библиотека Украины для юношества, 1995. С. 228).

…«не зная ни абсолютных проблем, ни абсолютных задач, отрицает культуру»… – В разделе «Наука и культура» книги «О последних вещах» О. Вейнингер писал: «Позитивная наука выбрасывает индивидуальность: она не может поэтому быть культурой. Она не знает ни абсолютных проблем, ни абсолютных задач: в силу этого она отрицает культуру» (Вейнингер О. Последние слова / Пер. с нем. Л. Грек, Б.Ц. Киев: Государственная библиотека Украины для юношества, 1995. С. 223).

С. 13. «В последние дни земля будет подобна овце, падающей от страха перед волком». – Из «Авесты» (19. 33). В переводе К.А. Коссовича: «Когда праведник подлежит очищению после своей кончины, злые, зломыслящие дэвы трепещут самого их присутствия, подобно тому как овца, обреченная волку, трепещет перед волком» (Авеста в русских переводах (1861–1996) / Сост., общ. ред., примеч. и справ. раздел И.В. Рака. СПб.: Журнал «Нева» – РХГИ, 1997. С. 125).

Солнце слепых

С. 13. «О богах без богов ничего нельзя сказать». – Из книги Ямвлиха (^’Iάμβλιχος, 245/280–325/330) «О египетских мистериях». В переводе Л.Ю. Лукомского: «Без богов о богах даже и слова нельзя вымолвить» (Ямвлих. О египетских мистериях / Пер. с древнегреч., вступ. ст. Л.Ю. Лукомского. М.: Изд-во АО «Х.Г.С.», 1995. С. 128).

С. 14. Quis caelum posset nisi caeli munere nosse ~ Бога кто обретет не богоравной душой? – Из книги римского астролога Марка Манилия (Marcus Manilius; I в. н. э.) «Астрономика» (2. 115). В переводе Е.М. Штаерман: «Кто, не наделенный особым даром небес, мог бы познать небеса, постичь Бога, не неся Бога в себе?» (Марк Манилий. Астрономика (Наука о гороскопах) / Прозаич. пер., вступ. и комм. Е.М. Штаерман. М.: Изд-во МГУ, 1993. С. 58–59).

«Глаз никогда не увидел бы солнца, если бы не был солнцеподобным». – Из «Эннеад» (I. 6. 9) Плотина. В переводе Т.Г. Сидаша: «Никогда бы не смог глаз увидеть Солнце, не став солнцевидным» (Плотин. Первая Эннеада / Пер., вступ. ст., комм. Т.Г. Сидаша, Р.В. Светлова. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2004. С. 240).

Wär nicht das Auge sonnenhaft, / Die Sonne könnt’es nie erblicken. – «Когда бы не был солнечным наш глаз, / Не смог бы он увидеть солнце» (нем.), из «Кротких ксений», III (1819) Гёте; переложение в стихах высказывания Плотина. В переводе (1829) В.А. Жуковского: «Будь несолнечным наш глаз, / Кто бы солнцем любовался?» (Гёте И.В. Собр. соч.: В 13 т. М.; Л.: ГИХЛ, 1932. Т. 1. С. 651).

«В предании об Астиаге, царе Мидийском, рассказывается, ~ А ученые, сами себе завязав глаза, ищут и никак не могут найти». – Неполная и не вполне точная цитата, у В.В. Розанова: «В предании об Астиаге, царе Мидийском, рассказывается, что “однажды ему приснился сон, будто из чрева его дочери выросло дерево, которое ветвями своими покрыло всю Азию”. Какой характерный восточный сон. Мне же брезжится в самом начале труда, что из какой-то мертвой головы выросло сухое дерево, безлиственное, не зеленеющее, – и колючками и терниями залезло в головы бесчисленных ученых: и закрыло от них прямые, прямо стоящие перед глазами, памятники веры, молитвы, где народы “сами написали о себе”, “сами изобразили в рисунках”:

– чему они молились…

– чему поклонялись…

– приносили жертвы…

– построили храмы… и положили на ладонь ученым. Но они, вместо того, чтобы просто описать это, – стали придумывать самые необыкновенные и странные гипотезы. <…> Чего искать? Вещь перед глазами. “Сложение религий” совершенно очевидно в колоссальных очертаниях своих; именно – очевидно как “тема и поиски”, как “сюжет” и только “без подробностей”… И всему этому научает простая улыбка Джульетты, – и небольшая “розга для ученых”, которые, сами себе завязав глаза, “ищут и никак не могут найти”» (Розанов В.В. Из восточных мотивов. Вып. 3. Пг., 1917. С. 77–78).

В Полигнотовой картине Ада ~ «Непосвященные в таинства». – Древнегреческий живописец Полигнот (V в. до н. э.) на одной из стенных росписей изобразил посещение Одиссеем подземного царства. Роспись не сохранилась, однако Павсаний оставил ее подробное описание в своей книге: «Над Пентесилеей нарисованы женщины, несущие воду в разбитых кувшинах; одна из них изображена в цветущем возрасте, другая – уже в преклонных годах. Отдельной надписи над каждой из женщин нет, но вместе над обеими надписано, что они из числа непосвященных женщин» (Павсаний. Описание Эллады. X. 31, 3).

…пустая кружка Данаид. – В древнегреческой мифологии дочери царя Даная в наказание за убийство своих женихов должны были в подземном царстве наполнять водой бездонный сосуд (отсюда «работа данаид» – бессмысленная работа).

С. 14–15. «Разве химику или ботанику, разлагающему клетчатку листа, приходит на ум, что это вайя из-под ног Спасителя?» – Мережковский приводит один из эпиграфов к книге: Розанов В.В. Из восточных мотивов. Вып. I. Пг., 1916. С. 10.

С. 15. «Когда этого отношения нет, ~ Чему молились эти болваны?» – Неточная цитата из очерка В.В. Розанова «Тревожная ночь». У Розанова: «Но ведь чувствовать-то можно отношение народа к богослужению: и когда возле Сераписа, Венеры, Аполлона служения нет – то нельзя, даже научным оком нельзя ничего и уловить в них, ни картин, ни сущности; просто – ничего, груды кирпича: и это не потому, что Аполлон, Серапис, Венера – ничего, нуль, а потому, что нулевое и, так сказать, нигилистическое отношение к ним у смотрящего; а оно, в свою очередь, и возникает от того, что смотрящий смотрит на предмет в нулевой его момент, каковым является всякий внебогослужебный момент. То абсолютно светское чувство, с которым я, живой христианин, осматривал внебогослужебного Василия Блаженного, – оно же, но не более как только оно, есть и чувство археолога-историка, осматривающего Серапеум близ Бай и говорящего: “Ничего не понимаю! Ничего даже не вижу!! Чему молились эти болваны?!”» (Розанов В.В. Тревожная ночь // Северные цветы на 1902 г. М.: Скорпион, 1902. С. 8).