Текст книги "Собрание сочинений в 20 т. Том 14. Тайна трёх"
Автор книги: Дмитрий Мережковский
Жанр: Русская классика, Классика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 34 (всего у книги 59 страниц)
Так родится Персефона, и с нею – уже не первая Земля, Небесная, Урания, а вторая – Земная, Подземная, Хтония, – наш мир.
XV
Incipit tragoedia, трагедия начинается идиллией. Сцена елевзинского театра в телстерионе, перед тремя тысячами зрителей, в глухую осеннюю ночь, при свете факелов, изображает – «являет» – земной рай, Золотой век, – первую весну земли, утро мира, на цветущих у Океана, Низейских лугах. Кора-Персефона, девочка, должно быть, лет тринадцати, как та Ледниковая «Изида» Брассемпуйской пещеры или критская богиня Мать, Ева в раю до Адама, самая счастливая, как первая весна земли, играет, пляшет на лугу, в хоре Океанид, собирает цветы – лилии, розы, фиалки и молнийно-белый шафран – все цветы жизни и радости.
Цвет нарцисса, взращенный по воле Крониона Зевса,
Девам прекрасно-ланитным на горькое горе и гибель,
Аидонею, хозяину многих гостей, на утеху, —
Чудо-цветок, радость очей для бессмертных и смертных, —
Стебель один отягчается пышною гроздью, стоцветной,
Чьим благовоньем земля веселится, и небо и море[950]950
Pausan., IV, 31, 6.
[Закрыть].
Но только что сорвала его, как разверзлась под нею утроба земли, выкатил из нее на конях огнедышащих Аидоней, царь подземного царства, подхватил Персефону и умчал в преисподнюю[951]951
Homer., hymn. ad Demetr. – Fr. Lenormant, Monographie de la voie sacrée Eleusinienne, 1864, p. 285.
[Закрыть].
XVI
Что все это значит, мы лучше поймем, если узнаем, где все происходит. Поздний миф уже забыл об этом, думает, что Низейские луга – на Крите. Нет, там же, где обитают спутницы Коры, океаниды, дочери Океана – Атласа, – в Атлантике, на Крайнем Западе, «Закате всех солнц», – в Атлантиде Золотого века, земном раю.
Что такое Нарцисс, губящий деву цветок? Имя его, Narkissos, – от корня narkan, «опьянять», «одурять», «погружать в беспамятство»[952]952
Fr. Lenormant, 285.
[Закрыть]. Высшее опьянение жизнью – жизни конец, срыв и падение в пропасть – смерть. Бледный цветок могил, «тяжело-пахнущий», baryodmos, страшно-сладким тленом любви-похоти («всякое половое соитие подобно убийству») – вот что такое Нарцисс. В жизни всего человечества, как и в жизни каждого человека, наступает минута, когда душа его видит смерть. Эта минута – смертный цветок, Нарцисс.
А похититель Коры, Аидоней, кто? Тот же Вулкан – критский Вельхан, Velchanos, Посейдон Гомера, «земли колебатель», бог потопов и землетрясений, задвинувший город феакийцев «великой горой», и Атлантиду – великою бездною, – бог Океан-Атлас.
Если так, то гибель Персефоны есть гибель Атлантиды, первого человечества. Знали же о ней в Саисском святилище Изиды, – могли знать и в Елевзинском. «Таинства Деметры те же, что и Изиды, только имена различны», по Диодору.
Вопль погибающей Дочери к Матери, первой Земли ко второй, повторяло за сценой елевзинского театра огромное, медное, жезлом иерофанта ударяемое било или кимвал, эхейон. Если мы вспомним, что орфики, учителя таинств, предвосхищая догмат иудео-христианских апокалиптиков, знали о предстоящем конце мира, одном из повторяющихся мировых «пожаров» и «потопов», то мы поймем, что громоподобное эхо ехейона, в святой тишине елевзинской ночи, возвещало не только бывший, но и будущий Конец.
XVII
Здесь начинается второе действие трагедии – «страсти», страдания Деметры.
Вопль Персефоны услышала Мать, кинулась на помощь к Дочери, но поздно: земля над ней уже сомкнулась, как вода – над затонувшей Атлантидой. Обе исчезли бесследно, никто не знает куда, как не знает никто из живых, куда уходят мертвые.
Плачет вавилонский Ной, Атрахазис, – плачет и Деметра.
Смерть человека и человечества – исчезновение бесследное, – вот чего не прощает Мать Земля небесным богам; гибели первой земли не прощает вторая: так же восстает за людей на богов титанида Деметра, как титан Прометей. Смерть узнала через любовь; узнала и то, чего не знают бессмертные: смерть людьми непростима; люди могут простить богам все обиды, кроме этой; перед этой виной богов, что все вины людей? Это узнав, лучше захотела страдать и умирать с людьми, чем с богами блаженствовать; горький хлеб земной предпочла небесной амброзии, темные лачуги людей – олимпийским чертогам. Вольно умалилась, великая; гордая, вольно смирилась, даже до смерти.
…Кто так умел страдать,
Род человеческий достоин был создать, —
можно бы сказать и о ней, Титаниде, как о титане Прометее сказано[954]954
Marcial., Epigram. – Вяч. Иванов, Религия страдающего бога. «Новый Путь», 1904, I, 116.
[Закрыть].
XVIII
Так, по одному сказанию, а по другому, – гибели первой Земли, Персефоны, не только богам, но и себе не простила вторая Земля, Деметра. Горем и гневом обуянная, страшная, дикая, простоволосая, как Евменида, поджигательница-ведьма, с дымно-тлеющим факелом в каждой руке, над землею носится; жалость забыла и к людям, детям своим, или помнит: надо победить смерть, а если нельзя, то лучше сразу конец. Землю, себя самое, прокляла проклятием бесплодья.
…Тщетно волы волокут сохи кривые,
Тщетно падают в борозды хлебные зерна;
Юных ростков не дают семена…
Ибо Деметра пышно-венчанная их под землею связала.
Так, в Гомеровом гимне[955]955
Homer., hymn. ad Demetr. v. 306–309.
[Закрыть], и в древневавилонском – так же:
…Связала Иштар плодородье земли…
Сосцы свои от земли отвратила Низаба,
Зреющей жатвы богиня…
За ночь поля побелели,
Едкою солью покрылись.
Зелень не всходит, жатва не зреет;
Горе людей постигает.
Ложесна матерей затворились,
И дитя не выходит из чрева[956]956
H. Gressmann, Altorientalische Texte und Bilder, 1909, I, 61–62.
[Закрыть].
Род человеческий обречен на гибель: Мать убивает себя вместе с детьми. Но убить себя не может, бессмертная. Только плачет над землей, первой, погибшей, и второй, погибающей, как птица над разоренным гнездом. «Где Кора? где дочь моя?» – спрашивает всех живых, но живые не знают, где мертвые. Чтобы сойти к Дочери, ищет хода в подземное царство, пути из этого мира в тот; но нет путей. Ищет Живой Воды, чтобы воскресить Дочь; но нет Воды Живой, все – мертвые.
Путь ее тот же, как всех богатырей солнечных, искателей вечной жизни – Гильгамеша, Геракла, Еноха, – путь солнца с Востока на Запад. Только на Западе найдет Богиня то, чего ищет. Запад, Геспер, бог Вечерней Звезды, укажет ей путь в царство мертвых и даст Живой Воды. С нею сойдет она в Ад, воскресит Кору и выведет из Ада: первый мир, Атлантида, будет спасен вторым; а если и он погибнет, то будущим, третьим.
XIX
Как только ноги твои, о святая,
Могли донести тебя до края Закатного моря,
До людей черноликих, до сада Яблок Златых! —
поет Каллимах[957]957
Callimach., hymn. ad Demetr.
[Закрыть]. Надо бы сказать «до людей красноликих». Мимо Колумбовых спутников и диких туземцев, таино-араваков с о. Кубы, людей Востока и Запада, сошедшихся во Флориде с двух противоположных концов мира, в поисках Живой Воды, как две исполинские, в одной точке пересекающиеся параболы, могла бы провеять того же ищущей Елевзинской Деметры тень.
XX
«Сад Гесперид, – по Гезиоду, – на островах Закатного моря» (Атлантики)[958]958
Hesiod., Theogon., v. 215.
[Закрыть]. Золотые плоды Гесперид – плоды с райского Древа Жизни, Еноха, – Злак Жизни, Гильгамеша; там же и родник Живой Воды, и вход в Царство Мертвых – Amenti египтян, Arallu вавилонян, Avallon кельтов, Nekyia греков.
«Где, на краю света, Океан разверзает лоно свое коням Солнца, тяжело дышащим, там Геспериды живут, дочери Геспера-Атласа», по Овидию[959]959
Ovid., Metamorph., 1. IV.
[Закрыть].
Атлас-Аидоней похитил Персефону; он же и возвратил ее Матери; погубил и спасет; тайну смерти – Воду Жизни – вечную жизнь, откроет только он. Что это значит, мы поймем до конца лишь во второй, святейшей части Елевзинских таинств, где Атлас-Аидоней будет сыном Деметры, Дионисом, так же страдающим, как Мать, – в божественной троице: Мать, Дочь и Сын.
XXI
Все это было, Деметра нашла Персефону, – думает миф, но мистерия знает, что не было еще – только будет. Скорбный путь Деметры не кончен – путь всей земли во времени к вечности – от умирания живых к воскресению мертвых.
XXII
Два мифа сплетены в Елевзинской мистерии, мы не знаем как, – знаем только, что в обоих тайна ее совершается. Первый миф приводит нас к Атлантиде, второй – к Елевзису, и оба соединяют их. Первый – говорит о «сошествии» богини в Ад, katabasis; второй – о «пришествии» в мир. Греческое слово Eleusis и значит «Пришествие». Здесь, в Елевзисе, нашла богиня то, чего искала, – долгого пути конец.
XXIII
Старою старухою, нищей странницей с босыми ногами, пыльными, израненными до крови, в темном вдовьем рубище, с темным покровом, на лицо ниспадающим, пришла богиня в Елевзис и села на камень при большой дороге, у Каллихорского источника
(Kallichoros) под старой, дуплистой маслиной. Пришли с кувшинами к источнику и дочери царя Келея, почерпнуть воды для царского дома, и увидели странницу. «Кто ты? откуда?» – спросили.
В каждой старой, одинокой, всеми покинутой женщине, «о своем ребеночке плачущей», есть великая богиня Деметра, всех скорбящих Матерь. Сердцем это поняли царевны; приютили бездомную, утешили горькую, и тотчас потекла Вода Живая в Каллихорском источнике, и солнце на небе засияло радостно, потому что тайна любви совершилась.
Нам, ведь, только одним,
Тайну святыни познавшим,
Радостно солнце сияет!
XXIV
Чудным даром хочет одарить богиня царевен: сделавшись кормилицей Келеева сына, Демофонта, колдует над ним по ночам, кормит грудью, умащает амброзией и кладет его в огонь очага, как живую головню, чтобы выжечь из тленного тлен: так обжигает сырую глину горшечник. Но однажды подглядела за нею царица Метанира, мать младенца, испугалась, вбежала, закричала. Гневом озарилось лицо богини, кинула дитя на руки матери, и светом озарилась ночь, воздух наполнился благоуханием. Смертная узнала богиню и пала к ногам ее, молящая. Та повернулась, чтобы уйти, но, перед уходом, велела воздвигнуть храм, где будут совершаться великие Елевзинские таинства.
Здесь греческий миф о Деметре почти дословно повторяет египетский миф об Изиде[961]961
Plutarch., de Iside et Osiride, с. XV.
[Закрыть]. В этой простенькой сказочке, – старая бабушка, сидя за прялкой, при свете лучины, могла бы ее рассказывать внучкам, – выражен глубокий смысл Елевзинских таинств: не бессмертие души, а воскресение плоти. Этого не знают ни Сократ, ни Кант, но знает ап. Павел.
XXV
Сразу хотела богиня спасти людей от смерти, но поняла, что сразу нельзя – можно только постепенно, медленно, в «трудах и днях», в веках-вечностях – развивающихся циклах космоса.
Чем же утешил Скорбную Мать Елевзис? Тем, что только здесь приняла она и полюбила людей, как они есть – малых, грешных, слабых, слепых, и таких же великих, как она сама, потому что так же страдающих и любящих; здесь же поняла она, что можно победить смерть в людях только с людьми; и еще поняла, что не победит и с людьми одна, – нужен еще кто-то другой, Неизвестный.
Нет, путь ее не кончен в Елевзисе, – только начат, – путь от первого человечества через второе – к третьему; от Отца через Сына к Матери.
XXVI
Очень далекий, будущий дар богини – победа над смертью, а два настоящих, близких дара – хлеб в полях и мир в сердцах. Мать Земля – Плодоносящая и Законодательная, karpophoros, thesmophoros, – с чудною простотою выражено это в позднем, греческом гимне Деметре-Изиде:
Кроманьоны, наши европейские праотцы, люди второго мира, после гибели первого, были хуже дикарей – одичалые.
Робок, наг и дик скрывался
Троглодит в пещерах скал…
Плод полей и грозды сладки
Не блистают на пирах,
Лишь дымятся тел остатки
На кровавых алтарях.
Но пришла Деметра, – плод полей заблистал, и алтари от крови очистились.
Мир и хлеб, – этими двумя дарами все еще живо человечество; с ними все еще святая Европа – святая Деметра. Люди поклонились ей первой, сначала в зверином образе Стэатопиги, Тучнозадой, а потом в человеческом – Брассемпуйской пещерной «Изиды»; и, может быть, еще не умея молиться устами, уже молились ей сердцем. И, если бы мы не одичали хуже наших Ледниковых праотцев, то могли бы и мы повторить вавилонскую молитву Матери, одну из древнейших человеческих молитв:
XXVII
Сцена «пришествия» – последняя в Елевзинской трагедии. Кажется, после нее большая часть зрителей уходит из храма, и остаются в нем только посвященные третьей степени, «лицезрители», epoptoi: первая степень – «очищение», katharsis; вторая – «посвящение», myesis, третья – «лицезрение», epopteia[964]964
G. Anrich, 25.
[Закрыть]. В опустевшем храме, «лицезрители» совершали обряд «Сошествия в ад», katabasis eis Haidou[965]965
P. Foucart, 1893, p. 66.
[Закрыть]: вслед за Деметрой, «деметрии» – заживо умершие, – «умереть, значит быть посвященным в Великие Таинства»[966]966
Ad. Jacoby, Die antike Mysterienreligionen und das Christentum, 17.
[Закрыть], – нисходили в Ад, так же, как некогда Орфей, а потом Пифагор, Виргилий, Данте; и пройдя через «круги» или «пещеры» Ада, изображенные тут же, в Телестерионе, или в нижнем, подземном святилище, вступали в «Обители блаженных», где, может быть, и совершалось причащение «кикеоном», kykeôn – смесью молока, меда, муки, сыра, корицы, винограда и смокв, – кормление новорожденных в вечную жизнь, молоком Матери, – «обетованной, молоком и медом текущей земли»[967]967
Porphyr., Vita Pythag., 34–35.
[Закрыть].
XXVIII
Что «испытывали», по слову Аристотеля, елевзинские лицезрители, при «сошествии в ад», видно из намеков Плутарха: «слово и дело сходствуют в таинствах»; «умирать», «кончаться», teleutân и «посвящаться», teleusthai. «Долгие сначала блуждания (может быть, в лабиринт подземных пещер) – бесконечные во мраке ходы; перед самым концом, страх, трепет, дрожание, холодный пот, ужас… И вдруг – Свет… ясные луга с хорами и плясками… видение богов… Там человек, увенчанный, живет со святыми и видит на земле толпы непосвященных, валяющихся и давящих друг друга во тьме, в грязи, в медленных страданиях от страха смерти и неверия в блаженство загробное»[968]968
Plutarch., de immortalite animae. – P. Foucart, ed. 1893, p. 56.
[Закрыть].
Эти ясные луга – Низейские, те самые, где Кора собирала цветы, в Атлантиде Золотого века, в земном раю.
XXIX
В южно-италийских городах IV–V века до P. X., когда процветали здесь Пифагорейские, связанные с Елевзисом, тайные общества, а также на о. Крите, в Елевферне (Крит – родина всех древнейших, может быть, Средне-Атлантических таинств), найдены так называемые «Орфические скрижальцы», lamellae orphicae, тонкие, свернутые в трубочку, золотые листики в шестигранных цилиндриках, подвешенных на золотой цепочке, как талисманы, к шее покойников, или положенных им под руку.
Листики исписаны такими же, как в египетской Книге Мертвых, заклятьями для благополучного, по загробным мытарствам, прохождения души. В надписях, вверенных тайне гроба, никем из живых не читаемых, легко могли сохраниться нашептывания на ухо елевзинским лицезрителям, при «сошествии в ад», «неизреченные» слова, aporreta, а значит, и до нас могли они дойти в таинственном шелесте этих золотых листьев с Древа Жизни, упавших в могильную ночь[969]969
Sal. Reinach, Cultes, Mythes et Religions, II, 1905, p. 132–135. – A. Dies, Le Cycle Mystique, 1909, p. 43. – Dieterich, de hymnis orphicis, 1891, passim.
[Закрыть].
Там, в обители Ада, обретешь ты по левую руку источник и рядом белый кипарис; бойся к нему подходить.
Там же и другой источник – студеной воды, текущей из Озера Памяти.
Стражам, его стерегущим, скажи; «я – сын Земли и Неба многозвездного; знайте: я, как и вы, рода небесного».
«Жажду, умираю от жажды»! Дайте же мне студеной воды из Озера Памяти.
И дадут тебе испить из Божественного Источника, и с полубогами будешь царствовать[970]970
P. Foucart, ed. 1893, p. 67.
[Закрыть].
Это надпись на Петилийской, у Сибариса найденной скрижальце. «Даруй тебе Озирис студеной воды», – повторяется часто и в других южно-италийских гробничных надписях того же времени, IV–V века.
«Жажду, умираю от жажды», – этому как будто отвечает: «Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берет воду жизни даром». – «Кто жаждет, иди ко Мне и пей». – «Кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек»[971]971
Откр. 29, 17. – Ио. 7, 37; 4, 14.
[Закрыть].
Вот о какой воде шелестят нам золотые листья над Озером Памяти.
XXX
Когда покинет душа твоя свет солнца, гряди одесную, как подобает мудрому.
Радуйся, невыносимое вынесший, сделавшийся богом человек, в молоко матки упавший козленок!
Радуйся, радуйся! Гряди одесную к святым лугам и рощам Персефоны! –
сказано в надписи на Елевфернской скрижальце. Что за грусть в этом «радуйся»! Точно и здесь, в светлом Элизии, темная дымка заволакивает все. Да и в той петилийской надписи, как жуток «белый кипарис», точно поседевший – от какого ужаса?
«Чистый от чистых, гряду я к тебе, Царица подземная, и к тебе Евклис, Евбулей, и к вам, все боги подземные.
Ибо некогда и я хвалился тем, что рожден от вашего рода блаженного, но Парка и прочие боги бессмертные смирили меня звездно-блистающим громом.
Излетел я из страшного круга, многострадального, и быстрой стопою вступил в желанный венец…
Счастлив, о, счастлив ты, сделавшийся богом из смертного, в молоко матки упавший козленок»! –
сказано в другой петилийской надписи[972]972
P. Foucart, 67.
[Закрыть].
Вспомним Аттиса, «Пастыря белых звезд», белых коз – душ человеческих, у Млечного Пути, Галаксии: души, вслед за Пастухом своим, нисходят на землю – рождаются – падают в земные тела, а выходя из них, умирая, возвращаются туда, откуда пришли – падают обратно в Млечный Путь – в Молоко Матери – Небесной-Подземной, Урании-Хтонии: «путь вверх и вниз – один и тот же путь». Вот что значит «в молоко матки упавший козленок», и елевзинское причастие кикеоном – молоком с медом, пищею новорожденных – воскресших в вечную жизнь[973]973
Dieterich, 35. – Reinach, 35. – Carcopino, 313.
[Закрыть].
Первые христиане, как мы узнаем от бл. Иеронима и Тертуллиана, сохранили то же причастие: «Трижды погружаемся в воду купели и, выйдя из нее, вкушаем смесь молока с медом, lactis et mellis concordiam pregustamus»[974]974
St. Hieronym., Altercatio Lucif. et orthodox. – Tertull., de corona militis, III.
[Закрыть].
Это и значит: сколько бы горчицей ни мазали грудь языческой матери, помнят христианские младенцы молока ее сладчайший мед.
XXXI
«Свечение», photismos, так называлось то, что происходило в Елевзинских таинствах, после «сошествия в ад»[975]975
Fracassini, 56.
[Закрыть]. Здесь уже начинается вторая Дионисова часть мистерии, но, так как нельзя понять первой без второй, скажем о ней кое-что заранее.
После «сошествия в ад», все огни в святилище гасят, и оно погружается в мрак. Множество вышедших из него давеча, после трагедии, стоит извне и пристально, молча, затаив дыханье, смотрит на громаду его, угольно-черную в звездном небе, где, в наступившей тьме осенней ночи, белее течет Молоко Матери – Млечный Путь. В замершей толпе такая тишина, что слышно стрекотанье кузнечиков в поле, кваканье лягушек на Ритийском болоте-озере (Rheitoi), и где-то очень далеко однозвучно-жалобный крик ночной птицы, как плач Деметры над Корой. Вдруг, точно искорки по угольно-черной, истлевшей бумаге, начинают бегать в святилище огни, красные от факелов, белые от лампад и светильников; все больше, больше, ярче, ярче, – и в бесчисленных огнях, сияет весь храм, как солнце в ночи: «Елевзинские ночи светлее солнца сияют»[976]976
Foucart, 57.
[Закрыть]. Кажется, вся великая равнина Елевзиса, от Саронийского залива до темных Дафнийских ущелий, озарена, как зарей, розовым заревом. Свет ярчайший изливается из круглого фонарика – «ока», opaion, – в крыше анактора, Святого святых, куда не входит никто, кроме иерофанта, и где хранятся святыни, hiera – «грубые древесные пни, без всякого образа, sine effigie rudi ligno et informi», облеченные в великолепные, с драгоценными каменьями, ткани. Их-то и показывает – «являет» – иерофант лицезрителям издали, сквозь открытые двери анактора, в минуту Елевзинского «свечения»[977]977
Claudian., de raptu Proserpin., v. 8. – P. Foucart, ed. 1914, p. 400, 410, 411. – Tertullian., Apolog. 16 et Adv. nat., I, 12.
[Закрыть].
В ту же минуту открываются внизу двери телестериона, и толпа входит в него, все такая же благовейно-безмолвная. Иерофант из незапамятно-древнего рода Евмолпидов, Благогласных (по-египетски makrooun, «обладающий чародейственною силою голоса»), в златопурпурной, длинно-влачащейся ризе, величавый старик, взойдя на помост, высоко подымает и показывает молча безмолвной толпе «сию великую, дивную и совершеннейшую тайну лицезрения, epoptikon mysterion», – «Свет Великий», phôs mega – «срезанный Колос», tetherismenon stachyn[978]978
Philosophoum., V, 1. – Foucart, 433. – Plutarch., de profet. in virt., 10.
[Закрыть].
Радуйся, Жених,
Свет Новый, радуйся!
Chaire nymphie, Chaire neon phôs! – восклицает толпа в священном ужасе, падая ниц[979]979
Clemens Alex., Paidag. I, VI, 1, 27, 29, 30. – Protrept., XI, 114. – Firmic. Matern., de errore profan. relig., 19. – Fracassini, 56.
[Закрыть].
XXXII
Срезанный колос для египтян – Озирис. «Ставят они и доныне, во время жатвы, первый сноп в поле и бьют себя в грудь, взывая с плачем к Изиде», – сообщает Диодор[980]980
Diodor., I, 14.
[Закрыть]. Плач над срезанным Колосом – плач над умершим Сыном Земли Матери. «Я – Озирис, я – Непра (бог пшеницы), пожатый серпом», – сказано в надписи на одном саркофаге Среднего Царства[981]981
A. Moret, Mystères Egyptiens, 1911, p. 5.
[Закрыть], и в Книге Мертвых: «Плоть твою люди вкушают, дышат духом твоим, Озирис».
Вот тайна Елевзинского Колоса – бог умирающий, чтобы воскресить мертвых. «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода»[982]982
Ио. 12, 22.
[Закрыть].
Мертвый, опущенный в лоно земли, выходит из нее, оживает, как семя, упавшее в борозду. В г. Сикионе, в здании, называемом Nymphon, где совершались женские таинства, родственные, должно быть, тэсмофориям, изваяния трех великих подземных божеств – Диониса, Деметры и Коры, погруженные в землю, возвышали над нею только перси и голову, как мертвецы, из земли восстающие[983]983
Pausan., II, 11, 5.
[Закрыть], а в росписи на одной греческой амфоре, Кора-Жатва – выходит из земли, простирая, как бы с мольбою, руки к стоящему перед ней с земледельческим заступом, юноше[984]984
Harrison, Prolegom., 280.
[Закрыть]. Это значит: не только боги помогают людям в победе над смертью, но и люди – богам.
Тайну Елевзинского Колоса понял Еврипид:
Понял и Гёте:
И доколе не постигнешь
Этих слов: «Умри и будь»,
Темным гостем будешь в мире
Проходить свой темный путь.
Что же значит «Колос – Свет Великий», понял Гераклит:
«Человек, в смертную ночь свет зажигает себе сам». – «Умирая потухает; оживая, возжигается из мертвого. Спит, с очами потухшими, а проснувшись, возгорается из спящего». – «Мир – огонь вечно живой руг aeizôn, то возжигаемый, то угашаемый». – «После смерти, людей ожидает то, на что не надеются, о чем и не думают». – «Если не будете надеяться, то не найдете нечаемого, недосягаемого и непостижного»[986]986
Heraclit., fragm. 26, 27, 91. – Clemens Alex., Strom., V. – Schelling, Ueber die Gotth. v. Samothr. 73.
[Закрыть].
Это и значит: «умереть – быть посвященным в Великие Таинства».
Лучше же всех понял тайну Колоса ап. Павел: «Что ты сеешь, не оживет, если не умрет. И когда ты сеешь, то сеешь голое зерно… Но Бог дает ему тело, какое хочет, и каждому семени – свое тело… Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется тело душевное, восстает тело духовное… Когда же тленное сие облечется в нетление, и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! где твое жало? Ад! где твоя победа?»[987]987
I Kop. 15, 36–57.
[Закрыть]
Вот «великий свет» Колоса – то, чем «Елевзинские ночи светлее солнца сияют».
XXXIII
«В полночь, видел я солнце, белым светом светящее, nocte media vidi solem candido corruscante lumine», – вспоминает Апулей[988]988
Apul., Metamorph., I. XI, c. 5.
[Закрыть]. – «Идя в Дамаск… среди дня, на дороге, я увидел с неба свет, превосходящий солнечное сияние, осиявший меня», – вспоминает ап. Павел[989]989
Деян. 2, 13.
[Закрыть]. Между этими двумя светами есть ли что-нибудь общее?
Медики знают «световые галлюцинации», а святые знают «свет Фаворский». Весь вопрос, конечно, в том, кто прав, медики или святые.
Вспомним Филона, современника Павлова: «Вакхом обуянные, корибанствующие, приводят себя в исступление, пока не увидят желанного». – «Свечение, photismos, Великого Света» для елевзинских посвященных и есть желанное. Вспомним неоплатоника Прокла: «В них (Елевзинских таинствах) являются видения, phasmata, несказанных образов». Вспомним ап. Павла: «Хотя и есть так называемые боги, или на небе, или на земле, ибо есть много богов, eisin theoi polloi… но у нас один Бог»[990]990
I Kop. 8, 5.
[Закрыть]. Вспомним, наконец, религиозный опыт Шеллинга, пусть нелепый и невозможный для нас, но неопровержимый ни философски, ни религиозно, и с опытом ап. Павла согласный: «Персефона для нас есть существо действительно сущее»; вспомним все это и мы, может быть, поймем, что вопрос о мнимом и действительном в Елевзинских таинствах – решается не так легко, как это кажется нам.
XXXIV
Если бы неверующий наших дней или даже верующий, как нынешние христиане веруют, присутствовал на этих таинствах и увидел все, что посвященные видели, то, вероятно, удивился бы: «Только и всего!» И, может быть, посмеялся бы, как люди смеялись над апостолами, в день Пятидесятницы, при сошествии Духа-Пламени: «Они напились сладкого вина!»[991]991
Деян. 2, 13.
[Закрыть] Так мог смеяться и Сократ, отказываясь от посвящения в таинства, где люди «бредят на яву», «безумствуют», «корибанствуют», – по нашему, «галлюцинируют». Но смех ничего не решает в обоих случаях. Если только один из многих тысяч посвященных в Елевзинские таинства видел, действительно, плотскими очами, видел «солнце, белым светом светящее в полночь, то и этого достаточно, чтобы поверить, что здесь мог присутствовать Тот, о Ком сказано: «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его», и Кто сам о Себе говорит: «Я свет миру»[992]992
Ио. 1, 5; 9, 5.
[Закрыть].
XXXV
Всякая действительность измеряется действием. Елевзинские таинства, и по этой мере, действительны в высшей степени.
За два месяца до сентябрьского полнолуния, начала таинств, особые глашатаи, спондофоры (spondophoroi), «миротворцы», объявляли по всем главным городам Греции «священное перемирие», spondê, всех эллинских племен, – то, что христиане Средних веков назовут «миром Божьим», pax Dei, – сроком в пятьдесят пять дней, от конца августа до начала октября[993]993
Новосадский, 107. – Demetrios Philos., Eleusis, 1896, p. 15.
[Закрыть]. И шум оружья умолкал, прекращались междоусобья; люди вдруг вспоминали, что все они братья, дети одной Матери Земли, и видели – пусть на одно мгновение, но, действительно видели, как то Елевзинское, «в полночь белым светом светящее солнце», – вечный мир; как бы на одно мгновение переносились из Железного века в Золотой, бывший и будущий.
Что это значит, мы могли бы понять, если бы могли представить себе, что в последнюю мировую войну, в «христианской» Европе, заключено было не на полтора месяца, а на полтора дня, «священное перемирие», pax Dei. Но это непредставимо для нас, потому что слишком невозможно. Грекам, наоборот, непредставима жизнь без этой «общей святыни земли», koinon ti tes gês temenos, как называют они Елевзинские таинства[994]994
Новосадский, 104.
[Закрыть]. «Жизнь опостылела бы эллинам, если бы запретили им эти святейшие таинства, объединяющие род человеческий», – по слову Претекстата. Их отнять у греков – значит вынуть из них душу – убить; душу вынули из нас, а мы и не чувствуем. «Общая святыня» наша была на небе, а сейчас – нигде.
XXXVI
«Не делай зла животным», – райская, Золотого века, заповедь Триптолема, Трехпольного, Елевзинского бога Пахаря, Деметрина вестника, посланного ею к звероловам, хуже, чем диким – одичалым людям послепотопного мира, нашим европейским праотцам, чтобы, научив их земледелию, возвысить от звериной жизни к человеческой[995]995
Зелинский, 30.
[Закрыть]. «Зла не делай животным» – не столько заповедь, сколько «блаженство», в Евангельском смысле: «блажен, кто милует тварь», ибо «вся тварь совокупно стонет и мучится доныне», вместе с человеком, и вместе с ним «освобождена будет от рабства тлению»[996]996
Римл. 8, 22, 21.
[Закрыть]: с ним погибает – с ним и спасется.
Надо человеку убивать животных, чтобы питаться мясом? Нет, не надо, – учит Деметра плодоносящая. Дух убийства, войны, входит в человека с кровавою пищею, а дух мира – с бескровною. Вот почему Елевзинское причастие кикеоном – молоком с медом и злаками – таинство вечного мира.
XXXVII
И Гезиод, пастух, пасущий овец на Геликонской горе, певец Золотого века, поет:
Правда Божья – Божий закон: не убий. К очень далекой, последней цели – воскресению мертвых – близкий, сегодняшний, всем и всегда возможный, первый шаг: не убивать – не воевать.
Убей – умрешь, дай жизнь – жив будешь: это и младенцу понятно, это же и тайна тайн.
Ною, первому человеку второго человечества, Божий завет – послепотопная, два мира соединяющая радуга: «Я полагаю радугу Мою в облаке, чтобы она была знамением вечного завета между Мною и между землею». – «Я взыщу вашу кровь… от руки человека, от руки брата его. Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукой человека»[998]998
Быт. 9, 13, 5, 6.
[Закрыть]. Тот же завет и на допотопной скрижали царей атлантов: «В мире жить, не подымать друг на друга оружья никогда».
Вот какую святыню хранят Елевзинские таинства, – мир всего мира.
XXXVIII
Месяц боэдромион, конец сентября, когда совершались таинства, – ранняя осень в Аттике.
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора:
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера…
Где бодрый серп гулял и падал колос,
Теперь уж пусто все – простор везде;
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде.
Пустеет воздух, птиц не слышно боле;
Но далеко еще до первых зимних бурь,
И льется чистая и теплая лазурь
На отдыхающее поле[999]999
Тютчев, 1857 г.
[Закрыть].
Как бы небо сходит на землю, и все на земле уже исполнилось, кончено – готово к царству Божьему, – все, кроме человека. И земля ждет и молится, ходатайствует за него воздыханьями неизреченными: «Да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя на земле, как на небе».
Здесь, в Елевзисе, молится так, как нигде.
XXXIX
«Я открылся не вопрошавшим о Мне; Меня нашли не искавшие Меня. «Вот Я! Вот Я!» – говорил Я народу, не именовавшемуся именем Моим… Вот, Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце… Волк и ягненок будут пастись вместе, и лев, как вол, будет есть солому, а для змея прах будет пищею; они не будут причинять зла и вреда на всей святой горе Моей, говорит Господь». – «Я исполню слово: мир, мир дальнему и ближнему!»[1000]1000
Ис. 65, 1, 17, 25; 57, 19.
[Закрыть]
Via sacra, Елевзинская «Священная Дорога», – к этому путь, а последняя, дохристианская веха на этом пути из Атлантиды к нам – вторая часть Елевзинских таинств, где рождается от Матери Земли, Деметры, Сын, Дионис.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
