Текст книги "В тени богов. Императоры в мировой истории"

В политической истории Тюркского каганата прослеживаются мотивы, характерные для всего степного мира. Огромная империя возникла практически в одночасье. Недолгое время тюрки господствовали во всей Северной Евразии, от Крыма до Маньчжурии. Например, в 626–630 годах их вмешательство в персидско-византийскую войну сыграло ключевую роль в победе императора Ираклия. Как и их предшественники кушане, тюрки заключали союзы с местными (в основном согдийскими) торговыми сообществами и делали все возможное для стимулирования торговли на дальние расстояния. Но из-за огромного размера государства и низкой плотности воинственного населения удержать эту империю оказалось весьма непросто. В отсутствие унаследованной государственной бюрократической системы принцы из рода Ашина играли роль наместников в отдельных регионах. Это неизбежно приводило к формированию независимых наследственных княжеств. С самого своего возникновения империя была разделена между двумя братьями (Бумыном и Истеми) на Восточный и Западный каганаты. Хотя восточный каган изначально считался старшим из правителей и возглавлял царский род, такая структура просуществовала не более двух поколений. Как всегда, главной причиной нестабильности стала борьба за престолонаследие в Восточном и Западном каганатах. Правил передачи власти так и не сформировалось – главным образом потому, что империя считалась общим имением всего царского рода. В ту эпоху в том регионе никто не имел представления о государстве как совокупности органов публичной власти и институтов, которая могла существовать отдельно от правящей династии. Когда династия гибла из-за постоянной борьбы за престолонаследие, вместе с ней гибла и империя.

Расцвет и упадок степных империй обычно был связан с укреплением и ослаблением власти в Китае. Когда в середине VI века возник Тюркский каганат, Китай был раздроблен. Каганы Ашина собирали огромную дань с враждующих царств на севере Китая. После объединения Китая под властью династии Суй, а затем династии Тан власть тюрков ослабела. Восточный Тюркский каганат был уничтожен в 629–630 годах, когда состоялось прекрасно спланированное вторжение императора Тай-цзуна из династии Тан, стада кочевников не пережили нетипично снежную зиму, а кочевые элиты разозлились из-за того, что каган считался с интересами его согдийских подданных. В 630–679 годах тюрки фактически пребывали под властью режима Тан. Эта власть основывалась на военной мощи, но ее эффективность усиливалась симпатией части тюркской элиты к китайской высокой культуре и китайскому образу жизни. В 670-х годах, когда с запада Тан угрожали тибетцы, тюрки воспользовались возможностью вернуть себе независимость, которую сохраняли до 745 года. Каганы и их советники в так называемом Втором тюркском каганате часто предостерегали население от соблазнов китайской оседлой культуры. Утверждалось, что, лишившись мобильности и воинских навыков своих кочевых предков, тюрки не могли и надеяться выстоять в столкновении с гораздо более многочисленными китайцами. Обосновавшись в городах и закрепившись в храмах, тюрки оказались бы беззащитными перед китайскими захватчиками, “кроме того, учения буддийских и даосских храмов лишь делают людей мягкими и покорными”¹⁴. Ибн Хальдун согласился бы с этими предостережениями. Но в конце концов притяжение китайской культуры оказалось слишком сильно, к тому же Второй тюркский каганат вскоре погряз в борьбе за престолонаследие, которая подорвала его мощь и единство.

Самую большую и знаменитую из степных империй создали монголы. Племя ее основателя Чингисхана обитало на северо-востоке Монголии в самом дальнем и суровом восточном уголке евразийской степи. Чингисхан, вероятно, родился в 1162 году и умер в 1227-м. Главным образом благодаря “Сокровенному сказанию монголов” – первой книге, написанной на монгольском языке, – мы знаем о нем больше, чем о любом из предшествующих степных монархов. Однако, хотя “Сокровенное сказание” было написано вскоре после его смерти и порой на удивление открыто повествует о темных страницах истории его прихода к власти, нам все-таки известно о Чингисхане гораздо меньше, чем о многих правителях оседлых обществ, не говоря уже о небольшой группе монархов, которые сами написали книги, позволяющие заглянуть им в душу.

Из “Сокровенного сказания” (и нескольких других монгольских источников) мы узнаем, что “сила его в выносливости, решимости и прозорливости. Он снова и снова показывает, что знает, как совершать набег, когда идти в атаку, когда заключать мир и как управлять союзниками с выгодой для себя”¹⁵. По степным меркам Чингисхан был аристократом: он происходил из рода Борджигин, который правил племенем монголов. С другой стороны, своим успехом он был обязан в первую очередь личным качествам и заслугам. После смерти отца, когда Чингисхану было девять лет, ему пришлось отчаянно бороться за жизнь, не говоря уже о том, чтобы в конце концов вернуть себе власть над монголами. Он был, несомненно, харизматичной личностью, способной притягивать людей, которые служили ему верой и правдой. Разумеется, в своем стремлении к власти он также не гнушался жестокости и вероломства. Как и все степные правители, он создал войско из верных последователей разного происхождения. Он разделял с ними все тяготы, пока шел к власти, а затем щедро вознаградил их и назначил на ключевые посты в правительстве и армии. Умело выбирая хороших советников, он прислушивался к их словам. Среди них были те, кто консультировал его по вопросам ведения войн и управления оседлым миром – в этом он был несведущ.

Монгольская военная машина стала самой грозной, какую на тот момент знала история. В ее основе были известные преимущества кочевых армий: многочисленность и выносливость степных лошадей и закалка и мастерство кочевых конных лучников. За тысячу лет, прошедшую с падения хунну, некоторые аспекты вооружения и амуниции кочевников значительно усовершенствовались: появились железные стремена, деревянные седла и еще более сложные составные луки, которые изготавливались из дерева, рога и жил с применением клея и точно поражали цель с 325 метров. В степи паслось огромное количество лошадей, и армия Чингисхана шла в поход, имея по пять коней на человека. Такое преимущество перед вражеской кавалерией позволяло изматывать ее. Благодаря превосходству кавалерии, монгольское войско также получало более качественные разведданные о расстановке сил противника, одновременно лишая вражеских военачальников возможности разузнать, насколько сильно монгольское войско и как именно оно движется.

Под командованием Чингисхана монгольские армии приобрели дополнительные кадры и навыки, необходимые для ведения войн за пределами степи – в первую очередь организация осад. Еще важнее, что Чингисхан установил в армии жесткую дисциплину и координацию на тактическом, оперативном и стратегическом уровнях. В бой монголы шли рассыпным строем, который позволял шеренгам конных лучников выпускать стрелы, отступать назад, снова готовить лук и возвращаться вперед для нового выстрела, что требовало выучки и подготовки, невиданных в Европе до XVII века. Победы поднимали боевой дух, богатая добыча подкрепляла мотивацию, но дисциплина не давала победоносным солдатам мародерствовать в лагере разбитого противника, пока враг не будет окончательно повержен и не обратится в бегство. Мародерство каралось смертью. На более высоком тактическом уровне обманные отступления, которые часто растягивались на многие дни и заманивали измотанные армии преследователей в ловушку, требовали не только дисциплины, но и впечатляющей слаженности маневров различных подразделений. Как в бою, так и при планировании и реализации своих кампаний монгольские военачальники превосходили военачальников всех противников, с которыми сталкивались. Армии передвигались рассеянными частями, которые запутывали врага, заходили во фланги и брали в кольцо, но затем сливались в единое войско на поле боя. Это предвосхищало наполеоновскую установку двигаться по отдельности, но сражаться вместе. Это также предвосхищало принципы блицкрига, в соответствии с которыми скорость передвижения армий, фактор внезапности и масштаб операций парализовали вражеских военачальников. Кроме того, как и при блицкриге, монголы активно применяли тактику устрашения, чтобы предотвратить сопротивление в будущем. Один историк отмечает, что такой резни, какую иногда устраивали армии Чингисхана, свет не видывал со времен Новоассирийского царства¹⁶.

Современным историкам, стремящимся “по справедливости” оценивать мир кочевников, не стоит закрывать глаза на жестокость монгольских захватчиков, которые везде сеяли разорение. Но даже это, впрочем, не лишает Чингисхана неоспоримого права считаться одним из величайших императоров-воинов в истории. Хотя все компоненты военной мощи достались ему по наследству, он сплавил их воедино в одной из самых грозных армий всех времен. На протяжении десятилетий он сам водил это войско в бой. После его смерти созданная Чингисханом армия под управлением взращенных им военачальников за период, равный жизни трех поколений, завоевала значительную часть оседлой Евразии. Военные инновации Чингисхана сопровождались политическими мерами, которые подвели монгольское кочевое государство ближе к статусу империи, чем любое другое из государственных образований, ранее существовавших в степи. Если же Чингисхан и прибегал к устоявшимся методам, то развивал их. В частности, стоит отметить размер его войска (кэшика) и спектр его применения, а также реорганизацию армии, которую он разбил на десятичные неплеменные единицы. Хунну уже прибегали к этому на тысячу лет ранее, но Чингисхан пошел еще дальше и превратил в неплеменные даже единицы, состоящие из его монгольских соплеменников. Он также создал подробный свод имперских законов (так называемую Синюю книгу, или “Хухэ дэбтэр”) и руководство по управлению империей для своих преемников. Что касается идеологических основ империи, поразительные триумфы Чингисхана убедили монгольскую элиту, что их великий бог неба Тенгри обязал их завоевать во славу него весь мир¹⁷.

Гражданские институты управления достигли наивысшей точки развития в период правления Мункэ (1251–1259) – внука Чингисхана. Чингисхан разделил свою империю на улусы для своих четырех сыновей (Джучи, Чагатая, Угэдэя и Толуя), но назначил Угэдэя своим преемником – великим ханом и верховным правителем. Богатейшие оседлые территории, завоеванные монголами (прежде всего Северный Китай и Иран) не вошли в состав улусов и остались главным образом под центральным управлением. Построив столицу в Каракоруме, Угэдэй разместил там постоянные институты центральной власти. Он также приказал отладить почтовую систему, чтобы обеспечить быструю коммуникацию на всей территории империи. Мункэ продолжил начатое и создал регулярную административную систему, чтобы контролировать улусы, защищать оседлое население от грабежей и взимать одинаковые и умеренные налоги. Один историк отмечает, что если бы политика Мункэ получила продолжение, в Монгольской империи сформировались бы “разветвленный бюрократический аппарат и централизованная власть”¹⁸, к чему в XVII веке пришли Османская и Могольская империи.

Учитывая беспрецедентные размеры Монгольской империи, остается лишь гадать, могла ли какая-либо система управления, существовавшая до наступления Нового времени, удержать ее единство достаточно долго. Не возникает, однако, сомнений, что империя не могла выжить, не преодолев типичную для кочевых государств неспособность создать стабильную систему престолонаследия. Чингисхан целиком передал империю Угэдэю, получив согласие остальных своих сыновей, но основатель империи и завоеватель мира обладал властью, которую вряд ли мог получить хоть кто-то из его преемников. После смерти Угэдэя его жена Дорегене стала регентом до признания нового великого хана. Это показывает, какую важную и видимую роль женщины из царской семьи играли в Монгольской империи. Отчасти благодаря ей, а отчасти – собственной репутации, ее сын Гуюк сменил на троне отца, но когда всего два года спустя, в 1248 году, он умер, упорядоченная система престолонаследия рухнула.

В конце концов вместо одного из сыновей Гуюка власть перешла к Мункэ, старшему сыну Толуя, брата Угэдэя. Мункэ одержал победу отчасти благодаря своему несомненному превосходству, но главным образом в силу того, что Толуиды оказались гораздо более искусными в политических вопросах, чем потомки Угэдэя и их сторонники. Кризис престолонаследия разрешился без гражданской войны, однако без заговоров, смещений и казней членов императорской семьи и их приближенных дело не обошлось. Когда в 1259 году умер Мункэ, его братья Хубилай и Ариг-Буга четыре года сражались за престол друг с другом. Во время этой гражданской войны улусы, которыми управляли потомки Джучи, Чагатая и Угэдэя, отказались служить великому хану. Одержав победу в войне, Хубилай сосредоточился на завоевании Китая, даже не пытаясь восстановить единство империи Чингисхана. Хулагу, брат Хубилая, завоевавший Иран, признавал, что тот стоит выше него как великий хан, но фактически китайская и иранская ветви Толуидов управляли независимыми, хотя и союзными государствами. Во многом из-за кровавых конфликтов внутри династии иранская ветвь Чингизидов пресеклась в 1335 году. В 1368 году потомков Хубилая вытеснили из Китая, где их сменила местная китайская династия Мин. В этом случае, однако, монгольскую власть скорее подорвали чума и другие природные катастрофы, не поддающиеся контролю, чем проблемы самой династии.

Истинным наследником Чингисхана стал Тамерлан (Тимур), которого его биограф вполне точно называет “последним из великих кочевников-завоевателей”. Тамерлан, вероятно, родился в 1336 году, то есть спустя более века со смерти Чингисхана. Он происходил из уже мусульманского, но еще кочевого монгольского рода, который обитал в районе Самарканда и имел тесные связи с иранским по большей части оседлым населением города и его окрестностей. Эта область ранее входила в улус сына Чингисхана Чагатая, но к моменту появления Тамерлана на свет Чагататаиды (то есть потомки Чагатая) лишились большинства территорий и всей власти. Тем не менее принадлежность к роду Чингизидов по-прежнему ценилась очень высоко, и потомки великого хана повсеместно признавались единственными, кто имел законное право на престол. Тамерлан завоевал огромную часть Евразии. Он одержал победу над османскими и мамлюкскими армиями в Анатолии и Леванте, разграбил Дели и проник глубоко на территорию Европейской России, где потеснил армию Золотой Орды, которая представляла собой самый западный регион бывшей империи Чингисхана и управлялась потомками его старшего сына Джучи. Незадолго до своей смерти (в 1405 году) Тамерлан планировал завоевание Китая. Тем не менее, чтобы обеспечить себе легитимность, он женился на женщине из рода Чингизидов и почти до самого конца своего царствования называл себя лишь главным слугой своего господина, чагатайского хана¹⁹.

В основе целей, методов и идеологических установок Тамерлана лежали пример Чингисхана и монгольское наследие. Не зная грамоты, он отличался острым и быстрым умом, окружал себя учеными и имел огромный интерес к истории. Он также приказал построить целый ряд зданий, которые стали лучшими образцами исламской архитектуры. В нем “личность, намеренно перекликавшаяся с Чингисханом, сочеталась с покровительством религии и культуры, основанным главным образом на персо-исламских нормах”. Ибн Хальдун, который в 1400 году провел с ним 35 дней, вспоминал в своих мемуарах, что “Тимур – один из самых великих и могущественных царей… он очень умен и очень проницателен, он обожает спорить и дискутировать о том, что знает и чего не знает”. За сто лет после смерти Тамерлана его потомки растеряли почти все территории его огромной империи, не в последнюю очередь из-за бесконечных войн за престолонаследие. С другой стороны, они способствовали развитию великолепной литературной и художественной культуры, в которой уникальным образом сочетались тюркские, персидские и исламские элементы. Основатель индийской династии Великих Моголов Бабур гордился своим родством с Тамерланом и Чингисханом и был воспитан в этой тюрко-персо-исламской высокой культуре²⁰.

Глава VIII
Имперская цивилизация и китайская традиция:
династии Тан и Сун

С момента отречения от престола последнего императора из династии Хань в 220 году н. э. до воцарения первого императора из династии Суй в 581 году н. э. Китай был раздроблен на несколько династических царств. Главная линия раздела проходила между Севером и Югом. Под Севером понимался зерновой регион по берегам реки Хуанхэ, а также к северу от нее. Под Югом – регион произрастания риса по берегам реки Янцзы, а также к югу от нее. На протяжении этих трех с половиной веков многие кочевые народы тюркского и монгольского происхождения оседали в северном регионе, и династии, которые создавали государства на севере, были в большинстве своем хотя бы в некоторой степени связаны с тюрками и монголами. Как правило, они сочетали аристократические и военные традиции своих предков с глубоким уважением к высокой культуре Китая. Тем не менее в глазах южных элит эти северные династии оставались полуварварскими, в то время как сердцем китайской культуры и цивилизации они считали свой регион.

Поскольку население северных областей было более многочисленным и более военизированным, стремление к восстановлению единства Китая неизменно зарождалось именно там. В 557–581 годах династия Северная Чжоу сделала ряд шагов к достижению этой цели, но пала после безвременной смерти компетентного молодого монарха, чей наследник был на тот момент еще совсем мал. Как нередко случалось на протяжении предыдущих трех столетий, власть захватил “премьер-министр” Ян Цзянь, который основал династию Суй. В отличие от устоявшихся династий, молодая наследственная монархия не выстояла при столкновении с проблемой, о которой предостерегал Макиавелли, утверждавший, что, назначая премьер-министра, монарх фактически приглашает его узурпировать престол¹.

Последующее объединение Севера и Юга силами Ян Цзяня оказалось под угрозой из-за катастрофического провала попыток его сына Ян Гуана завоевать Корею. Здесь можно провести параллели с поражением Наполеона в России в 1812 году. Действуя далеко за пределами своих земель на незнакомых территориях в непривычном климате, армия Суй была разбита противником, который хорошо знал театр военных действий и использовал любые его преимущества при планировании и реализации своих маневров. Колоссальные затраты на эти походы, состоявшиеся в 612–617 годах, и подорванная после поражения репутация императора Ян Гуана пошатнули династию Суй. Повсеместные бунты переросли в гражданскую войну, победителем из которой вышел высокопоставленный чиновник и военачальник Ли Юань. Вошедший в историю как император Гао-цзу, он основал династию Тан, которая правила Китаем в 618–907 годах и часто считается величайшей династией в императорской истории Китая. На пике своего развития в середине VIII века династия Тан управляла огромной империей, которая простиралась далеко на территорию Центральной Азии. Ни одна китайская династия на протяжении последующей тысячи лет не могла сравниться с ней, пока император Хунли из династии Цин (маньчжурской) не покорил регион, который сегодня называется Синьцзян. Но в эпоху Тан также активно шло экономическое развитие и процветала китайская литературная и художественная высокая культура.

Династия Тан, которую основал род Ли, имела смешанное китайско-тюркское происхождение. Ее представители утверждали, что состоят в родстве с великими военачальниками эпохи Хань и основателем даосизма Лао-цзы. В VI веке н. э. семейство Ли/Тан входило в число ведущих аристократических родов на северо-западе Китая, однако не занимало лидирующие позиции в их иерархии. Первая императрица династии Тан происходила из еще более благородного семейства Доу, представители которого на протяжении многих десятилетий вступали в браки с выходцами из разных правящих династий северного региона. Вторым императором эпохи Тан стал ее сын Тай-цзун, который вобрал в себя смешанные китайские и тюркские традиции родов Ли и Доу.

Блестящий каллиграф и поэт, Тай-цзун прекрасно разбирался в китайской классической литературе и истории. Кроме того, он искусно стрелял из лука и мастерски держался в седле. Тай-цзун сознательно, но вместе с тем естественно воплощал в себе целый ряд идентичностей. В его стихах, служивших важным источником легитимности в глазах китайской элиты, которая ценила поэзию выше любых других литературных и художественных форм, моральная серьезность северного конфуцианства сочеталась с южным поэтическим стилем и частыми аллюзиями к южным красотам и пейзажам. Тай-цзун владел китайским и серби (диалектом монгольского), а также, возможно, разговорным турецким. Он обменивался изящными поэтическими посланиями со своими китайскими советниками и клялся в кровном братстве тюркским военным предводителям. Он стал императором Китая в 626 году и после завоевания Тюркского каганата в 630 году был провозглашен Небесным каганом степных земель и народов на великолепно срежиссированном племенном собрании. Китайские и тюрко-монгольские представления о монархе как ставленнике небес имели много общего, но Тай-цзун также вжился в роль императора, власть которого простиралась на весь известный человеку мир: “Он держался как истинный император и при дворе был грандиозен и великолепен. Чрезвычайно эмоциональный и вспыльчивый, он багровел от ярости и вселял страх во всех приближенных. Своим успехом в отношениях с тюрками он обязан во многом собственной напористости и героическому ореолу”. В мире степных кочевников личная харизма и личная верность обычно ценились выше, чем верность институтам и идеологиям. Тай-цзун и внешне, и внутренне отвечал критериям кочевого императора-воина.

Во время гражданской войны, которая предшествовала окончательному закреплению Тан на троне, император Гао-цзу признавал своего старшего сына, рожденного императрицей, своим наследником. Он сделал это в соответствии с конфуцианскими представлениями о старшинстве и престолонаследии. Но после окончания войны Гао-цзу словно бы вернулся к степной и тюркской традиции позволять своим сыновьям бороться за престол. Он никак не поддержал притязания старшего сына на власть. Он лишь удостоверился, что противостояние не выйдет за пределы столицы и дворца, не позволив ни одному из сыновей заручиться поддержкой в империи. Поскольку любые столкновения, выходившие за стены дворца, могли перерасти в гражданскую войну и погубить династию, это было весьма разумно. Когда Гао-цзу взбунтовался против Суй в 616 году, ему исполнился 51 год, поэтому вопрос о престолонаследии не терпел отлагательства. Новая династия Тан не обладала достаточной легитимностью, и ей было не выжить без компетентного наследника на троне. В 626 году конфликт разрешился: принц Ли Шиминь, будущий император Тай-цзун, заманил в ловушку и убил двух своих старших братьев у дворцовых ворот. Возможно, Гао-цзу поверил Ли Шиминю, который заявил, что братья пытались его отравить (и поверил, вероятно, не зря), но, как бы то ни было, он, очевидно, смирился с гибелью сыновей и своей отставкой. Ему был 61 год, и можно предположить, что он даже обрадовался возможности с честью уйти на покой, которую ему предоставил Тай-цзун. Безусловно, он возликовал, что опасный вопрос о престолонаследии разрешился и будущее его династии оказалось в надежных руках².

Тай-цзун был несомненно одним из величайших императоров в истории. Грозные китайские монархи более поздних эпох, например Хубилай из династии Юань (монгольской), Хунли из династии Цин (маньчжурской) и Юнлэ из династии Мин, во многом ориентировались на него. Ведущий западный эксперт по китайской военной истории называет его “гением” и “одним из самых титулованных военачальников во всей китайской истории”, но Тай-цзун также был чрезвычайно эффективным администратором и политическим лидером. Он “явно имел вкус к драматическим и ярким жестам” и был главным пропагандистом режима. В 628 году многие провинции пострадали от нашествия саранчи. Оплакивая несчастья своих подданных-крестьян, император в присутствии множества людей съел саранчу, сказав при этом насекомым: “Люди нуждаются в зерне, как в самой жизни, а вы пожираете его. Ешьте лучше мои кишки и легкие”. Эта и другие истории о Тай-цзуне предавались широкой огласке, глубоко проникали в фольклор и укрепляли легитимность императора, который постепенно обретал все большую славу³.

Тай-цзун завоевал репутацию как блестящий полководец во время гражданской войны, когда его военный гений сыграл решающую роль в победе Тан. Он с 19 лет командовал армиями. Возникший из-за гражданской войны хаос существенно ослабил Китай и открыл его для вторжения тюрков, войска которых едва не заняли столицу Чанъань в 620 и 626 годах. Во втором случае китайцы дорого откупились от тюркского кагана, что Тай-цзун счел глубоко унизительным. Используя борьбу за престолонаследие в Тюркском каганате и влияние засухи на лошадей кочевников, Тай-цзун быстро повернул ситуацию в свою пользу. За четыре года его контрнаступление уничтожило Тюркский каганат и обеспечило Тан господство на северных приграничных территориях. Единственное поражение Тай-цзун как военачальник потерпел в своей первой кампании в Корее в 645 году, когда столкнулся с той же неблагоприятной комбинацией расстояния, климата и логистики, которая погубила последнего императора из династии Суй. Тай-цзун умер в 648 году, готовя новое масштабное наступление, чтобы поставить Корею на колени. Хотя существовали и веские стратегические причины подчинить Корею власти Тан, важнее в этом случае были соображения личного престижа и легитимности династии.

В сравнении с северной степной границей, Корея имела меньшую значимость, поэтому крупные вторжения, организованные династиями Суй и Тан, привели к необоснованному расходованию ресурсов. Победы Тай-цзуна на северном фронте, напротив, открыли дорогу к серьезной китайской экспансии далеко на северо-запад. Одним из следствий этого было восстановление евразийского Шелкового пути. Впрочем, стратегические последствия китайской экспансии были важнее увеличения объемов внешней торговли. Обосновавшись на границах Внутренней Азии, китайцы получили возможность собирать информацию о своих ближних и дальних соседях, а также проводить искусную, но малозатратную дипломатическую политику по принципу “разделяй и властвуй”, чтобы гарантировать безопасность имперских границ. Экспансия обеспечила Тан контроль над горными перевалами и плодородными коридорами, которые вели из степи прямо в сердце Китая. Господство над этими двумя ключевыми стратегическими пунктами означало, что отныне безопасность обходилась дешевле. Контроль над просторными пастбищами к северу от Хуанхэ позволил династии создать сеть “фермерских хозяйств”, где сосредоточивались, разводились и тренировались лошади, верблюды и мулы. В 725 году в этих хозяйствах содержалось около 430 тысяч лошадей и 336 тысяч других животных. Поскольку лошади имели первостепенное значение при ведении войн на северном степном фронте, а верблюды и мулы использовались на войне для перевозки грузов, обладание этими северными пастбищами имело колоссальное стратегическое значение для династии Тан.

В своих кампаниях Тай-цзун всегда пытался заставить противника перейти в наступление, чтобы получить отсрочку и измотать вражеское войско благодаря умелому использованию оборонительных сооружений и разрушению коммуникаций силами легкой кавалерии. Терпение, осторожность и хитрость дополнялись тщательным планированием военных операций, поставок и логистики. К лучшим качествам Тай-цзуна относились его способность к стратегическому планированию кампаний, а также умение выбирать себе в помощники первоклассных военачальников. Тай-цзун тонко чувствовал момент, прекрасно разбирался в психологии и инстинктивно нащупывал у противника слабые места. Наступательная и оборонительная тактики в его представлении были равноправны, и, чтобы победить, необходимо было правильно их сочетать. Когда наступал момент для контратаки, осторожность превращалась в опасную и уверенную агрессию. Тай-цзун в атаке был беспощаден и затем применял свою быструю кавалерию, чтобы обратить разбитого противника в бегство. Тай-цзун был отважным воином и подавал пример другим на поле боя, но при этом не был склонен к безрассудству на манер Александра Македонского. Он был воспитан в китайской традиции холодного и реалистического военного планирования, которая восходила к Сунь-цзы и еще дальше вглубь веков. Он понимал, что война – это не игра в кости и тем более не арена для борьбы мужских эго. Ее нужно анализировать, рассчитывать и планировать. Но главное – она всегда должна служить реалистичным политическим целям. В отличие от Александра, Тай-цзун остро чувствовал ответственность за судьбу своей династии и сообщества, которым управлял он сам и другие ее представители⁴.

В эпоху Тан подавляющее большинство государственных чиновников назначалось по рекомендации министров и провинциальных элит. Существовала и система экзаменов, которая открывала путь в чиновничество небольшой доле “чужаков”, способных дослужиться до высоких постов. Тай-цзун беседовал с каждым кандидатом на сдачу ежегодного столичного экзамена, самого ответственного из всех. Благодаря этому он узнавал и впоследствии назначал на должности некоторых из лучших молодых чиновников империи. Он также старался лично оценивать подготовку кандидатов на должности губернаторов провинций и выбирать среди них самых достойных. Но главное – он демонстрировал великолепное чутье при выборе министров, формируя стабильный ближний круг надежных и мудрых советников, которые верой и правдой служили ему на протяжении его 22-летнего правления. В эту группу входили люди, которые прежде служили его отцу и братьям, а также те, кому он сам давно оказывал покровительство.

Тай-цзун был предан своей императрице-консорту Вэнь-ди (урожденной Чжан сунь), которая не играла очевидной политической роли, но помогала ему контролировать эмоции. Ее брат, Чжансунь У-цзи, был давним и ближайшим другом императора и, вероятно, его самым влиятельным советником. Умный и прагматичный Фан Сюаньлинь, опытный чиновник, который в течение жизни занимал различные высокие посты в центральной и провинциальной администрации и был мастером составления официальных документов, оставался верен Тай-цзуну весь период его правления. Не менее важна для императора была и поддержка полководца Ли Чжи, который в эпоху Суй был чиновником средней руки и происходил из скромной семьи, но перешел на сторону Тан и зарекомендовал себя как блестящий военачальник, безгранично преданный Тай-цзуну и его династии. В 626–641 годах Ли Чжи начальствовал в важнейшей Тайюаньской области, которая и защищала столицу (Чанъань) от набегов кочевников с севера, так и контролировал самые грозные военные силы в непосредственной близости от Чанъаня. Однажды Тай-цзун отметил, что Ли Чжи гораздо лучше Великой стены справляется со сдерживанием тюрков, но контроль этого верного полководца над всеми вооруженными силами в столице и рядом с ней также обретал огромную значимость в моменты политической нестабильности и слабости. Отслужив 15 лет в Тайюане, Ли Чжи перебрался в Чанъань, где занял пост военного министра и главного императорского военного советника. За отдыхом два величайших солдата империи любили обсудить прошедшие кампании и факторы военного успеха. Что касается побед в сражениях, они сходились во мнении, что главное – сдержать противника и заставить его принять бой в такое время и на такой местности, чтобы с выгодой использовать свои преимущества и его слабости.