Текст книги "В тени богов. Императоры в мировой истории"

Вскоре сложился порочный круг. Для осады неприступных крепостей, построенных в Новое время, требовались большие армии и мощные орудия. В связи с этим войны затягивались. Добиваться окончательной победы и завоевывать территории стало сложнее. Длительность военного сезона всегда определялась климатом, но теперь ее ограничивали и финансовые соображения. Плоды убедительных, казалось бы, побед на поле боя порой ускользали из рук, когда рассыпались наемные армии, не получившие вознаграждения. В 1527 году наемники Карла не увидели жалованья и разграбили Рим, погибли восемь тысяч мирных жителей, а репутация императора оказалась подорвана. В 1576 году солдаты Филиппа II остались без денег, подняли бунт в Нидерландах и на время сплотили против Габсбургов все местное население. Чтобы противостоять османам и англо-голланд-цам, Карлу V и Филиппу II приходилось вести войну на море, хотя в первые десятилетия кампании с парусными флотами были сопряжены с немалым числом опасностей и проблем. Так, в 1540 году шторма помешали Карлу напасть на Алжир, а в 1590-х и в 1601-м атлантические ветра, течения и бури предотвратили потенциально весьма опасное испанское вторжение в Ирландию. Вдобавок к тому времени Европа начала входить в Малый ледниковый период, который принес с собой нищету и политическую нестабильность XVII века. Иными словами, препятствий и проблем, с которыми сталкивался любой правитель, пытавшийся распространить свою власть на весь европейский континент, было не перечесть¹⁶.

Если посмотреть на все правление Габсбургов с момента принятия власти Карлом V (королем Испании с 1516 года и императором Священной Римской империи с 1519 года) до окончания Тридцатилетней войны в 1648 году, можно, пожалуй, сказать, что успех династии зависел в первую очередь от союза с верхним эшелоном аристократии. В 1517 году не владевший испанским Карл впервые в жизни прибыл в Кастилию, окруженный бургундскими вельможами. В 1520 году он отправился в Германию, чтобы принять обязанности императора Священной Римской империи, и это оттолкнуло от него большинство слоев кастильского общества. Вспыхнувшее в связи с этим опасное восстание было подавлено кастильскими магнатами, которые предпочитали власть Габсбургов социальному и политическому радикализму. С тех пор Карл всячески старался не настраивать против себя главные знатные семейства Испании и Нидерландов¹⁷.

В Германии перед Карлом стояла более сложная задача, поскольку у него в руках было сосредоточено гораздо меньше власти и поскольку именно там в 1520-х годах впервые встал протестантский вопрос. Габсбурги предприняли две серьезных попытки задушить германский протестантизм: в 1540-х при Карле и в 1620-1630-х при Фердинанде II. Оба императора перестарались и отпугнули от себя потенциальных союзников, но стоит признать, что перед ними стояли фундаментальные проблемы. Многие князья перешли в протестантизм из глубоких личных убеждений, а некоторые также из своекорыстных династических интересов. Кроме того, победа католичества в Германии требовала более сильной императорской власти, но попытки Габсбургов укрепить ее стоили им поддержки даже множества католических князей. С подобными трудностями Филипп II столкнулся в Нидерландах, где протестантизм стремительно распространялся в 1560-х годах, что было вполне ожидаемо для самого урбанизированного региона Европы. Чтобы католики могли дать ему отпор, необходимо было коренным образом реформировать церковную организацию и ресурсную базу, что и пытался сделать кардинал де Гранвель, но его реформы привели к разрушению связей и расстроили многие наследуемые права и обычаи¹⁸.

К концу XVI века католичество оказалось под угрозой даже в габсбургских землях в Центральной Европе, то есть в Австрии, чешских провинциях и Венгрии. Подавляющее большинство землевладельческого дворянства и городской элиты в этих регионах перешло в протестантизм, они же преобладали в органах местного самоуправления. Заметный успех, которого католики добились в первой половине XVII века, по большей части вернув себе эти обширные земли, был связан с возрождением и динамизмом Контрреформации, которая после воцарения Фердинанда II в 1618 году неизменно пользовалась поддержкой Габсбургов. В частности, немало усилий для воспитания молодых аристократов, включая будущего императора Фердинанда II и многих других Габсбургов, приложили иезуиты, старания которых увенчались успехом. Императоры следили, чтобы влиянием и покровительством пользовались только верные им представители католической знати. Тесный союз церкви, династии Габсбургов и благородных вельмож, которые сосредоточили в своих руках землевладение и политическую власть в провинциях, оставался краеугольным камнем Габсбургской империи на протяжении последующей сотни лет и сохранял огромное значение до самой гибели империи в 1918 году¹⁹.

Одна из ключевых тем этой книги – отношения императоров с их семьями. Среди императорских династий Габсбурги (с неизбежными отдельными исключениями) выделялись сплоченностью и верностью, а также активной поддержкой правящего монарха. Это было особенно хорошо заметно в правление Карла V, хотя император порой притеснял своих братьев и сестер, подрывал их авторитет и использовал их преданность. Сначала тетка Карла Маргарита, а затем его сестра Мария (вдовствующая королева Венгрии) занимали пост штатгальтера Нидерландов. Обе были весьма умны, компетентны и деятельны. Мария, в частности, сочетала абсолютную верность брату с практически уникальной готовностью уверенно и конструктивно критиковать его политику. Хотя центр власти в империи Карла находился в Кастилии, император получил возможность проводить большую часть времени за пределами региона, назначив наместником своего сына Филиппа, в верности которого он нисколько не сомневался. Разумеется, не последнюю роль здесь играло то, что (в отличие от большинства принцев за пределами Европы) Филипп был совершенно уверен, что однажды унаследует империю отца. Наиболее примечательны были отношения Карла с его единственным братом – архиепископом и впоследствии императором Фердинандом. На протяжении большей части правления Карла Фердинанд оставался правой рукой короля и считался его преемником в Священной Римской империи. В 1524 году император написал Фердинанду: “Нет в мире человека, которого я любил бы так же сильно, как тебя, и которому доверял бы в той же степени”, – и впоследствии сказал своему сыну, что Фердинанд всегда найдет мудрый совет и никогда не даст повода усомниться в своей верности. Эта верность прошла серьезную проверку, когда в последние годы своего правления Карл попытался отказаться от данных обещаний и передать императорскую корону Филиппу. Терпение, спокойствие, щедрость и верность, которые не покинули Фердинанда под огромным давлением, были особенно примечательны, поскольку он понимал, что своими действиями Карл не просто расколет семейство Габсбургов, но и настроит против себя курфюрстов²⁰.

К чести Филиппа, он сам при первой же возможности отказался от притязаний на императорский трон. Хотя в этом не было его вины, он гораздо менее удачно, чем отец, использовал родственные связи для управления империей. Его старшим (и на протяжении большей части правления единственным) сыном был физически и психически неполноценный принц Карл (дон Карлос), которого в 1568 году король был вынужден отправить в заключение и исключить из линии наследования. Такой позор был ценой, которую порой приходилось платить за следование принципу примогенитуры. Любимая и способная младшая сестра Филиппа Хуана настояла на том, чтобы стать монахиней. Штатгальтером Нидерландов королю пришлось назначить незаконнорожденную дочь Карла V Маргариту Пармскую, которая не отличалась ни властностью, ни умом Марии Австрийской. Когда в 1560-х годах в Нидерландах стали нарастать оппозиционные настроения, Маргарита и кардинал де Гранвель, который был доверенным лицом Филиппа в Нидерландах, категорически разошлись в вопросе о том, применять им кнут или пряник. Единого мнения не сложилось и при дворе Филиппа. Вкупе с расстоянием между Брюсселем и Мадридом это привело к параличу власти перед лицом усугубляющегося кризиса и существенно повлияло на исход голландского иконоборческого восстания. С другой стороны, двадцать лет спустя сын Маргариты Алессандро Фарнезе стал верой и правдой служить Филиппу как блистательный полководец и штатгальтер.

Отношения Филиппа с австрийской ветвью династии постепенно охладели, хотя он и оставался на хорошей ноге со своим дядей Фердинандом I. Император Максимилиан II (1564–1576) был сложным человеком, который никогда не прощал обид, даже мнимых. Он так и не забыл, что его дядя (и тесть) Карл V пытался исключить его из линии императорского наследования. Его сын и преемник Рудольф II (1576–1612) был и того хуже: некомпетентный в политике, он был глубоко погружен в оккультизм и астрологию, а его психическое здоровье оставляло желать лучшего. С точки зрения Филиппа, важнее всего было то, что обоим правителям претила Контрреформация, в связи с чем никто из них не препятствовал распространению протестантизма в Австрии и Богемии. Лишь в 1618 году, через двадцать лет после смерти Филиппа, воцарение Фердинанда II восстановило единство испанской и австрийской ветвей Габсбургов в поддержке непреклонной контрреформаторской политики. Династическая солидарность Габсбургов стала опорой для католиков во время последовавшей Тридцатилетней войны²¹.

В конце концов, однако, династический принцип едва не сыграл с Габсбургами злую шутку. Желание навсегда связать испанскую и австрийскую ветви династии привело к такому количеству близкородственных браков, которого Европа прежде не видела. Результатами этой политики, проводимой на протяжении десятков лет, стали психические отклонения, бесплодие, физические недостатки и детская смертность в масштабах, беспрецедентных даже для той эпохи. У наследника Филиппа II, дона Карлоса, было всего два прадеда и две прабабки, хотя в общей сложности их должно быть восемь. Один его дед и одна бабка были детьми кастильской королевы Хуаны Безумной, матери Карла V Испанская ветвь династии пресеклась в 1700 году со смертью физически неполноценного и страдавшего импотенцией Карла II, единственного из сыновей Филиппа IV, который дожил до зрелого возраста. Испанская империя, по сути, была разделена как законное семейное наследство: большая ее часть отошла младшей ветви французского королевского дома, происходившей от дочери испанского короля Филиппа IV и жены Людовика XIV Карл V и Филипп II ужаснулись бы при мысли, что их дело постиг такой бесславный конец. Сорок лет спустя, в 1740 году, австрийская ветвь династии также пресеклась по мужской линии со смертью императора Священной Римской империи Карла VI. После этого австрийские земли практически без потерь остались в руках у Габсбургов лишь благодаря исключительной смелости и решительности дочери Карла VI – императрицы Марии Терезии. Гибель двух ветвей дома Габсбургов в 1700 и 1740 году серьезным образом сказалась на европейской геополитике и балансе сил между монархиями на континенте. Вспыхнули масштабные и затратные конфликты, которые тянулись много лет и которые в некотором смысле можно назвать мировыми войнами.

Анализируя правление Карла V, интересно взглянуть на то, как со временем менялся modus operandi императора. Это кое-что говорит о самом Карле, но эволюция его подхода к управлению государством на разных этапах жизни характерна для многих монархов. Император был хорошо образован и имел превосходных наставников, один из которых впоследствии стал папой Адрианом VI. В отрочестве Карла больше интересовали военный спорт и рыцарские романы, чем учеба. Позже он сожалел о возникших в связи с этим пробелах в образовании. Его гувернер барон де Шьевр происходил из очень знатного рода Крой и имел огромное влияние на Карла до своей смерти в 1521 году. В некоторых отношениях это влияние было положительным: когда Карл достиг совершеннолетия, Шьевр следил, чтобы он усердно работал, и внушал монарху чувство долга. К несчастью, как и многие аристократы, Шьевр жаждал преференций, обладал при этом ненасытным аппетитом и распределял полученные выгоды среди своих родственников и клиентов. Он настоял, чтобы в Кастилии Карл даровал лакомый сан архиепископа Толедо его 19-летнему племяннику, что пошатнуло отношения монарха с кастильской аристократией. Впоследствии Карл признал, что поступил глупо, и отметил, как опасно королю попадать под влияние фаворита и позволять ему контролировать сети патронажа²².

Ведущим советником Карла в 1520-х годах был канцлер Меркурино ди Гаттинара, и император с завидной сдержанностью прислушивался к нему, когда тот честно критиковал его деяния. Тем не менее Карл советовался со многими и не позволял Гаттинаре взять над собой верх. Он внимательно читал документы, собирал мнения, глубоко и часто пугающе долго обдумывал их, но, приняв решение, твердо стоял на своем. Со временем его уверенность в собственных суждениях росла, а упрямство усиливалось, что он, будучи честен с собой, порой признавал своей слабостью. К 1540-м годам он стал все меньше прислушиваться к советам, которых не желал слышать. Это стало особенно заметно после поражений, нанесенных ему Франциском I в 1544–1545 годах и немецкими протестантами в 1548-м, и еще усугубилось после смерти последнего из его старших советников, Николя де Гранвеля, в 1550 году. Хотя в некоторой степени Гранвеля сменил его сын, будущий кардинал, опытный император меньше прислушивался к советам молодого человека, а Гранвель-младший не решался их давать. Император, не готовый воспринимать противоположные мнения, слышал их редко. В результате Карл потерпел ряд крупных военных поражений в 1549–1552 годах и совершил неуклюжую попытку назначить Филиппа своим наследником в Священной Римской империи. Тем не менее было бы несправедливо завершать рассказ о правлении Карла на печальной ноте. Несмотря на усталость, болезнь и меланхолию, Карл нашел в себе силы противостоять попытке французов использовать свою победу в кампании 1552 года. В конце концов ему хватило мудрости отойти от германской политики и позволить Фердинанду найти необходимые компромиссы с протестантами. Карл исполнил мечту многих стареющих монархов, когда отрекся от престола и сложил с себя бремя власти, спокойно передав владения наследникам и удалившись в дворец-монастырь Юсте в Эстремадуре, чтобы подготовиться к переходу в мир иной. Учитывая, с какими серьезными проблемами сталкивался Карл, он добился огромного успеха, сохранив все свое наследство для потомков²³.

Порой историки задаются вопросом: можно ли сказать, что Карл V и Филипп II действовали в соответствии с тем, что на современном жаргоне называется генеральной стратегией? Такая стратегия предполагает наличие определенного набора общих целей и приоритетов, политических мер, направленных на достижение этих целей, и плана по мобилизации политических и экономических ресурсов, необходимых для ее успешной реализации. На самом деле ни один монарх до наступления Нового времени не строил таких точных планов. Не приходится сомневаться, однако, что Карл имел представление о том, чего он хочет добиться. Он мечтал исполнить свою роль как императора, возглавив союз христианских принцев в крестовом походе, который положит конец османской угрозе и освободит Святую землю. Тем временем в своей внутренней политике он защищал единство христианского сообщества и доктрин, сформированных Евангелием и Вселенскими соборами, которые управляли католической церковью с IV века. Вместе с тем Карл стимулировал фундаментальные реформы церковного порядка, необходимость которых он с готовностью признавал. В собственных землях он правил со справедливостью и милосердием христианского короля. По сути, его идеалы мало отличались от идеалов Людовика IX Святого, который служил образцом для подражания всем средневековым монархам. Эта параллель показывает, насколько консервативными и традиционными были основные убеждения Карла²⁴.

В отличие от Людовика Святого Карл V так и не отправился в крестовый поход, но его видение будущего нельзя назвать простой эскапистской фантазией. Соперничество Франции и Бурбонов обусловливало главный политический разлом в христианском мире. Ключевое значение в нем имели споры о Милане и Нидерландах. После победы над Франциском в кампаниях 1543–1544 годов Карл предложил покончить с их противостоянием и объединить христианский мир, для чего он готов был выдать свою дочь замуж за сына Франциска и даровать им либо Бургундию, либо Милан. Хотя реализовать этот план не удалось, он был дальновидным, обоснованным и, возможно, политически мудрым. К 1548 году, когда Карл написал последнее из трех наставлений своему сыну Филиппу (которого оставлял в статусе регента, покидая Испанию в 1538,1543 и 1548 годах), он уже занимал более жесткую позицию в отношении Франции.

В этом наставлении он сказал Филиппу, что никакие уступки не усмирят амбиций французов, а потому земли Габсбургов надлежит защищать до последней пяди. Император, однако, боялся, что наследник не сможет удержать Нидерланды, преимущественно пребывая в Испании, а потому посоветовал ему даровать Нидерланды другому Габсбургу, который будет автономно управлять этой территорией, поклявшись подчиняться внешнеполитическому курсу, определяемому главой семьи.

Карл полагал, что удержание Генуи и Милана дает ключ к господству в Италии. Папе следовало повиноваться в вопросах, касающихся католической доктрины, но противостоять его злокозненным амбициям на положение суверена в своем регионе. Последнее наставление также показало, что со временем ожесточилось и отношение Карла к немецким протестантам. Теперь он писал, что их можно сдержать лишь силой. Ведущий биограф Филиппа II отмечает, что наставление 1548 года весьма глубоко по содержанию, и называет его генеральной стратегией, наилучшим образом подходящей для того, чтобы Филипп сохранил свое наследство, но, возможно, он использует этот термин слишком вольно. Император прекрасно понимал неизбежную изменчивость политики и степень, в которой правитель огромной империи попадал под удар непредвиденных обстоятельств и проблем. В более раннем наставлении он предупреждал Филиппа, что не может оставить ему подробное руководство по управлению государством, “поскольку в политике исключений больше, чем правил”²⁵.

В отличие от Карла V Филипп II не имел императорского титула. Императорский престол занял его дядя Фердинанд, а затем он стал передаваться по наследству в австрийской ветви династии. Ни один европеец в эпоху Филиппа II, впрочем, не сомневался, что испанский король был главой династии Габсбургов. У Филиппа было гораздо больше ресурсов, власти и амбиций, чем у его австрийских кузенов. В начале XVII века испанский король правил империей площадью 11,4 миллиона квадратных километров, которая более чем в два раза превосходила современную ей империю Мин в Китае, была на треть больше Османской империи на пике ее развития и гораздо больше владений австрийских Габсбургов. При Филиппе доля американского серебра в казне Габсбургов росла и со временем достигла максимума. Даже в Европе Филипп сохранял два важнейших региона отцовской империи – Кастилию и Нидерланды, доходы которых были фундаментом власти Карла. Он также правил половиной Италии и господствовал на большей части полуострова. Филипп считал Кастилию своей родиной, и даже Карл решил провести последние годы и быть похороненным именно в этом королевстве. Ни один из монархов при этом не считал себя королем Испании. Националистических амбиций на тот момент еще не возникло. Ни в реальности, ни в представлении этих габсбургских монархов королевства Испания не существовало. В практическом отношении им было гораздо проще черпать ресурсы из Америки, чем из Арагона. Устремления Филиппа были сравнимы с идеалами его отца. Он унаследовал от Карла убеждение, что долг правителя – поддерживать единственную истинную и всемирную церковь. Это значило, что он должен был обращать американцев в католическую веру и вместе с тем использовать американские ресурсы, чтобы восстановить господство католичества в Европе. Испанское правление в Америке имело грандиозные и долгосрочные геополитические и культурные последствия. Если придерживаться принятого в этой книге определения понятий “империя” и “император”, Филипп, несомненно, был императором и управлял одной из крупнейших и величайших империй в истории²⁶.

Проблемы, стоявшие перед Филиппом, были несколько менее серьезными, чем те, с которыми сталкивался Карл. Поскольку Филипп не был императором Священной Римской империи, в его непосредственные обязанности не входило противостояние немецким протестантам. Эту задачу можно было отложить до тех времен, пока Габсбурги не одержат победу над другими врагами и не смогут снова объединить усилия, чтобы продолжить битву в Германии. Такой момент настал в 1619 году и на несколько десятков лет погрузил Европу в состояние войны. Филипп не отвечал и за защиту венгерских границ от османов. К последней четверти XVI века османы несколько ослабели и наступали в основном на Персию и австрийских Габсбургов, не вторгаясь в Центральное и Западное Средиземноморье. Мир, который они заключили с Филиппом II в начале 1577 года, не нарушался до конца его правления. Но самое главное, что в период между смертью Генриха II в 1559 году и консолидацией положения Генриха IV в 1590-х годах во Франции не стихали религиозные конфликты, в связи с чем страна не могла вести осмысленную внешнюю политику. Франция была самым упорным и опасным противником, стоявшим на пути у Габсбургов, которые хотели утвердить господство своей династии и контрреформационного католичества в Европе. Когда Франция утратила статус великой державы, Филипп II получил прекрасную возможность добиться своей цели. В значительной степени она была упущена из-за Нидерландской революции. Именно она и ее последствия стали самым важным испытанием и грандиозным провалом имперского проекта Филиппа.

В Нидерландах Филипп столкнулся с классической имперской проблемой. Не было в истории такого императора, которому без труда давалось бы управление расположенными на периферии империи богатыми землями с глубоко укорененными местными элитами. Отдаленность некоторых регионов накладывала серьезные ограничения на процесс принятия решений, особенно в периоды кризиса. Революции порой получали надежную поддержку со стороны соперничающих великих держав. Все перечисленные факторы заявили о себе в ходе Нидерландской революции, которую в некоторой степени спровоцировал сам Филипп. По крайней мере теперь, по прошествии времени, кажется, что минималистская стратегия, основанная на сохранении альянса с местной знатью, была бы гораздо предпочтительнее, чем попытки Филиппа насаждать свою политику силой. В десятилетия, последовавшие за вводом армии герцога Альбы в Нидерланды в 1566 году, порой казалось, что восстание затухает, но затем оно всегда разгоралось снова, не в последнюю очередь из-за бесчинств испанской армии. Без поддержки местных элит оплачивать содержание оккупационной армии из местных налогов было невозможно. Война усилила и без того огромную налоговую нагрузку на Кастилию и внесла немалый вклад в банкротство Филиппа. Но хуже всего, что испанские кампании в Нидерландах вынудили Филиппа вступить в войну с Англией. В 1580 году король по наследству получил Португалию вместе с ее империей, что могло стать величайшей удачей. Это сделало Филиппа намного более могущественным всемирным императором даже в сравнении с Карлом. Португальская империя была гораздо меньше Габсбургской, а португальские короли обладали куда меньшим влиянием. И все же французские, голландские и английские заморские владения на фоне португальских казались совсем крошечными. Теперь вторая по размерам в Европе заморская империя оказалась в руках у человека, который уже управлял одной из крупнейших империй на земле. Но в 1580-х годах английские и голландские морские атаки на иберийское побережье и колониальную торговлю привели к гигантским потерям, вытянули из Габсбургов огромное количество ресурсов и лишили короля большинства потенциальных выгод от нового приобретения.

Советники Филиппа справедливо предупреждали его, что невозможно защитить обширную империю во всех местах, где может нанести удар чрезвычайно мобильный противник-мореплаватель. Впервые европейский монарх столкнулся с классической дилеммой китайских императоров. Океан был даже более широким и открытым скоростным шоссе, чем степь. Он наделял британских и голландских морских пиратов беспрецедентной мобильностью. Подобно кочевникам степей, но еще эффективнее, пираты пересекали огромные пространства в погоне за добычей и выгодой. Они также без труда сосредоточивали свои силы и имели множество стационарных и соблазнительных целей, из которых могли выбирать. Оседлой империи невозможно было надлежащим образом защитить все потенциальные объекты от их нападения. Внутренние коммуникации в Испанской империи, разделенной океанами, были уязвимы для морских “кочевников” в той степени, которая редко наблюдалась в сухопутных империях. Лишь наступательная стратегия, то есть вторжение в Англию, имела хоть какие-то шансы на успех. Пока внимание было приковано к французам и османам, у Филиппа появился шанс спланировать эту операцию. Хотя в стратегическом отношении Непобедимая армада – масштабный план Филиппа по вторжению в Англию – имела смысл, на более низком оперативном десантная кампания такого уровня была чрезвычайно сложна в организации, о чем Филиппу говорили его ведущие военные и морские советники²⁷.

Король не прислушался к ним, что во многом объясняется его упрямством и отчаянием, которые, несомненно, лишь усугублялись с возрастом. Но у Филиппа – а также у его отца и даже у всей кастильской элиты – была убежденность, что он действует по завету Бога, а потому придет к триумфу, несмотря на препятствия. В ее основе лежала вера, что если Бог даровал Испании и Габсбургам столько побед и такую огромную империю, то таков был Его замысел. В некотором роде это было испанской и габсбургской вариацией на тему императорской власти и гордыни. Это также было христианской вариацией широко распространенного до наступления Нового времени убеждения, что Небеса в некоторой форме принимают участие в событиях на Земле, вознаграждая правителей, которые поддерживают их законы, и наказывая тех, кто их нарушает²⁸.

Англоязычные историки обычно предпочитают Карла V его сыну. Энергичного и галантного бургундского юношу противопоставляют, как правило, подспудно, коварному затворнику в черных одеждах, плетущему заговоры за каменными стенами своего дворца-монастыря Эскориал неподалеку от Мадрида. Когда Карлу было 25 лет, он написал: “Я не хотел бы умереть, не совершив великое деяние, которое обессмертило бы мое имя… Пока я не сделал ничего, чтобы купаться в славе”. Филипп II был, вероятно, слишком сдержан, чтобы рассуждать подобным образом. Даже свойственные Карлу грехи – его падкость на женские чары и любовь к холодному пиву и устрицам – позволяют ему казаться обычным человеком в сравнении с аскетичным и щепетильным Филиппом II. Эти правители сильно отличались друг от друга. Карл был более харизматичен и располагал к себе свиту, которая служила ему верой и правдой. Он мог даже пошутить над собой. На характер Филиппа повлиял не только отец, но и мать. В первые двенадцать лет жизни наследника Карл почти не появлялся в Испании. Мать Филиппа, Изабелла, напротив, всегда была рядом. Императрица-королева славилась своей красотой, изысканностью манер, сдержанностью, была воплощением идеала благородной женщины: “Изабелла была сильной и властной женщиной, знаменитой своей железной волей, и от нее Филипп унаследовал исключительную внутреннюю дисциплину и царственное хладнокровие”. Эти качества пригодились Филиппу уже в двенадцать лет, когда его мать скоропостижно скончалась, а отец в очередной раз отправился в Северную Европу, оставив его номинальным регентом Испании²⁹.

Как монархи отец и сын различались в первую очередь тем, что Карл получал удовольствие, играя роль царя-воителя. Современники отмечали, что в походе Карл расслаблялся, забывал о некоторых трудностях и становился беспечнее и общительнее. Филипп, напротив, хотя и был доволен, когда заслужил почет в кампании 1557 года, никогда больше не проявлял желания возглавить свою армию в битве. Он был классическим королем-чиновником, который нес на себе тяжкое бремя администрирования и предпочитал письменные отчеты личным встречам. Самый известный из его биографов-современников пишет, что Филипп имел обсессивный характер: тонул в деталях и не умел делегировать задачи; был упрям и не давал выхода эмоциям; трудился усердно, но часто неэффективно. Несомненно, эта критика отчасти справедлива. Но желание Филиппа все контролировать и его одержимость деталями отчасти проистекали из глубоко затаенных подозрений об интригах и махинациях отдельных недоброжелателей и целых фракций среди министров и при дворе. Эти подозрения нередко имели под собой веские основания. Например, один из его ведущих советников настолько хорошо замаскировал собственную неверность, очерняя соперника, что убедил Филиппа в необходимости убить последнего. Когда об этом стало известно в широких кругах и вести разошлись по Европе, враги Испании и католичества с радостью ухватились за предоставленную возможность испортить королю репутацию³⁰.

И все же было бы ошибкой преувеличивать различия между двумя монархами. Ни один из них не отличался исключительными умом и изобретательностью: не стоит ожидать такого от наследственных правителей, выбираемых в соответствии со строгими принципами примогенитуры. Карлу, как и Филиппу, часто ставили в укор упрямство и погруженность в детали. Именно Карл, а не Филипп, был подвержен приступам глубокой депрессии. По королевским стандартам оба были на удивление благонравны и верны своим женам. Нет свидетельств об изменах Карла императрице-королеве Изабелле, которую он очень любил и горько оплакивал после ее смерти. Его внебрачные дети родились либо до, либо после этого брака. И Карл, и Филипп готовы были лгать и убивать во имя защиты того, что считали святым и законным. Филипп был более жесток, но это объясняется не только разницей в характерах и убеждениях правителей, но и особенностями эпохи, в которую они жили. Тридентский собор внес последние коррективы в доктрины бескомпромиссной Контрреформации и закрылся в 1555 году. С тех пор в Европе пролегли линии идеологических фронтов, борьба соперничающих религиозных лагерей обострилась, а компромисс между ними стал маловероятен.