Текст книги "В тени богов. Императоры в мировой истории"

Стоит признать, что неудачи армии во многом были связаны с исключительной сложностью стратегической дилеммы, стоявшей перед монархами из династии Сун. Как всегда, оборона северных приграничных земель, отделяющих Китай от степи, считалась первостепенной стратегической задачей. Великая Китайская стена – единственное созданное человеком сооружение, видимое из космоса, – стала памятником зацикленности всех китайских правителей на сдерживании кочевников. Оборонные стратегии имели неустранимые трудности, связанные с мобильностью кочевников и их способностью наносить удар в любой произвольной точке. Но монархи династии Сун столкнулись с более серьезной проблемой, чем правители из большинства других династий. Лишенное северных приграничных земель, государство Сун не имело резервов всадников, критически важных для войны с кочевниками. Поскольку граница теперь проходила гораздо южнее степной зоны, дипломаты и разведчики Сун в конце концов растеряли имевшиеся у режима Тан знания о степной политике и разучились сталкивать врагов друг с другом. Все ключевые перевалы и коридоры, ведущие из степи на Великую Китайскую равнину, оказались под контролем противника. В стратегическом отношении вынужденное отступление к реке Янцзы после сокрушительного поражения от чжурчжэней в 1125 году сделало оборону гораздо проще. Обосновавшись к югу от Янцзы, режим Сун продержался еще почти 150 лет. В конце концов Южная Сун пала под натиском монголов, но такая участь постигла все государства, стоявшие на пути у Чингисхана и его преемников.

По иронии судьбы монгольское завоевание, стоившее Китаю колоссального числа человеческих жизней, помогло исполнить давнюю мечту об имперском единстве. За тысячелетие, прошедшее с падения династии Хань до монгольского завоевания, Китай, по самым смелым оценкам, был един лишь 460 лет. После монгольского завоевания империя оставалась единой до конца имперской эпохи в 1911 году, хотя периодически ею и правили чужаки, например из монгольской и маньчжурской (Цин) династий. Как и многих людей, Хуэй-цзуна погубили долгосрочные геополитические тенденции, которые он был не в силах ни спрогнозировать, ни понять. Когда чжурчжэни захватили его столицу, император провел последние восемь лет своей жизни в тоскливом и унизительном плену далеко на севере, в чжурчжэньских землях²³.

Глава IX
Исламский халифат: настоящая мировая империя

Ни одна империя в более ранней истории не занимала такую большую территорию и не разрасталась так стремительно, как Арабский халифат. За три поколения после смерти Мухаммеда его наследники распространили свою власть от Испании и Северной Африки на Западе до границ Индии и Китая в Восточной и Южной Азии. На протяжении двухсот лет всей бывшей территорией державы Ахеменидов и богатейшими провинциями поздней Римской империи правил один монарх. Больше ни одна империя в истории не смогла сравниться с Арабским халифатом и добиться господства одновременно и на Иранском нагорье, и на южном побережье Средиземного моря. При этом влияние халифата не было преходящим и не ограничивалось одной геополитикой. Напротив, именно Арабский халифат заложил фундамент для создания грандиозной исламской культурной и религиозной зоны, которая не теряет своего огромного значения и сегодня.

Арабской экспансии способствовал упадок двух империй, лежавших прямо у нее на пути: Восточной Римской империи (Византии) и государства Сасанидов. Многократные эпидемии чумы разорили их в VI веке и не отступили в первые десятилетия VII века. Хуже того, в первые тридцать лет VII века давнее соперничество Рима и Ирана достигло апогея и вылилось в ряд разрушительных военных кампаний. К 619 году Сасаниды захватили Сирию, Египет и Анатолию и подошли к воротам Константинополя. Казалось, Римская империя обречена. Но в 624 году император Ираклий I взял реванш, когда организовал блестящее и дерзкое вторжение в Иран с севера, заручившись поддержкой степной империи тюрков и используя в своих целях конфликт между сасанидским царем и аристократией. К 629 году персы капитулировали, и Ираклий I триумфально вошел в Иерусалим, чтобы вернуть Животворящий Крест на его законное место. Но непостоянство политической удачи очень быстро дало о себе знать. Новая грандиозная и совершенно непредсказуемая угроза в форме ислама пришла из Аравии, которая ранее считалась захолустьем как в стратегическом, так и в культурном отношении¹.

Хотя стремительному распространению ислама по Евразии способствовал упадок в Византии и державе Сасанидов, двумя его ключевыми элементами были исключительное по силе воздействие новой религии и военная мощь кочевников. Религиозный фактор был важнее военного, в чем не возникает сомнений при анализе долгосрочного воздействия Арабского халифата. Большинство кочевников-завоевателей в истории сами были в значительной мере завоеваны оседлыми обществами, которыми они управляли. Арабы, напротив, хотя и захватили центры древней цивилизации, по большей части сохранили собственную культуру и язык. Арабский язык, который прежде имел лишь минимальное культурное влияние, занял господствующее положение в огромном регионе как язык власти и – главное – Священного Писания. Арабские кочевники, завоевавшие эту империю, ранее не имели государственности. Их племена постоянно враждовали друг с другом. Ислам и верность мусульманскому сообществу (умме) позволили им объединиться в надплеменной союз, которого не существовало прежде.

Кочевники Аравийской пустыни были столь же выносливыми, мобильными и воинственными, как их собратья из евразийской степи, но проигрывали им в военном отношении. Они были гораздо менее многочисленны и, хотя прибывали на поле битвы на конях и верблюдах, сражались в основном в пешем строю. Следовательно, их победы не объясняются преимуществами композитного лука, дьявольским мастерством конных лучников и блестящей кавалерийской тактикой, которые сделали степных кочевников такими опасными. Впрочем, чем бы они ни объяснялись, военные успехи и завоевания в масштабах, достигнутых арабами, не могли не восприниматься как свидетельство небесного благословения и легитимности халифата. Хотя в это поверил бы любой народ, исповедующий любую религию, исламская доктрина была особенно открыта для такой интерпретации успехов. В отличие от христианства, зороастризма и буддизма, ислам с самых первых дней был вовлечен в высокую политику и управление государством. Когда в 622 году Мухаммед бежал из Мекки после разлада с городскими элитами, он поселился в Медине и вскоре стал политическим, судебным и военным лидером нового города. Война для Мухаммеда, как и для любого другого правителя, была важнейшей обязанностью.

Священный долг защищать и распространять ислам – джихад – занимает центральное место в Коране. Это внесло свой вклад в непоколебимую уверенность в себе и наступательный порыв, благодаря которым исламские завоевательные армии настойчиво шли вперед².

Хотя Мухаммед был политическим лидером, в Коране мало говорится об управлении государством. Еще меньше в нем инструкций для императора. Мажоритарная (суннитская) и миноритарная (шиитская) традиции ислама расходятся во мнении относительно того, выбрал ли Мухаммед преемника. Шииты утверждают, что пророк явно обозначил свое желание передать бразды правления своему зятю и двоюродному брату Али, мужу Фатимы, которая единственная из детей Мухаммеда дожила до взрослого возраста. Сунниты это отрицают. Серьезные внутренние конфликты, которые навсегда раскололи раннее христианство, по большей части касались доктрины и прежде всего разногласий по вопросу о том, в какой степени Иисус Христос был богом, а в какой – человеком. Исламская доктрина яснее и лаконичнее, а монотеизм в ней безоговорочен. Она лишена такой гнетущей теологической странности, как Троица. Великий, ранний и перманентный раскол в исламе произошел из-за престолонаследия. Во многих отношениях раскол суннитов и шиитов стал самой знаменательной проблемой престолонаследия в истории.

Как всегда бывает в подобных случаях, борьба за престолонаследие принесла разлад в семью пророка. У его любимой жены Аиши были плохие отношения с его зятем Али. Ставший преемником Мухаммеда благочестивый халиф Абу Бакр был избран на спонтанном собрании, куда явилось множество его сторонников. Новый халиф приходился Аише отцом. Вражда между членами семьи пророка была отчасти связана с противоборством разных фракций и групп внутри новой исламской элиты. Одним из элементов борьбы за престолонаследие стало неприятие крупным племенем курайшитов идеи, что наследственное лидерство в исламе является прерогативой одной из подгрупп этого племени, а именно клана Бану Хашим, к которому принадлежали Мухаммед и Али. Мухаджиры (сподвижники), сопровождавшие Мухаммеда, когда он бежал из Мекки в Медину, пользовались почетом, но между ними не было единства по вопросу о престолонаследии. Все четверо первых халифов – Абу Бакр, Умар, Усман и Али – принадлежали к числу сподвижников Мухаммеда, и трое из них были убиты в борьбе за власть и влияние в новом государственном образовании. Коренным мединцам, приютившим Мухаммеда, могли не нравиться попытки выходцев из Мекки захватить главенствующую роль в исламском государстве. Многие сподвижники и мединцы, вероятно, в некоторой степени объединялись в своем неприятии властных притязаний пришедшей из Мекки элиты, большинство представителей которой не спешили принимать Мухаммеда и ислам. С другой стороны, в традиционном мире арабских кочевников благородное происхождение ценилось очень высоко.

Вскоре к противоречиям в арабской элите добавились и несогласия по вопросу о распределении грандиозных трофеев. Третий халиф Усман происходил из консервативной меккской элиты, но принадлежал к числу сподвижников Мухаммеда. Усман отдавал явное предпочтение своим родственникам, что сделало его непопулярной фигурой, однако убили халифа мятежники из Египта и Ирака (Куфы), недовольные его вмешательством в местные конфликты из-за дележа добычи и распределения власти. Усмана сменил четвертый халиф Али, но часть исламской элиты его не приняла, что вскоре привело к началу гражданской войны. Победителем из нее в конце концов вышел Муавия, двоюродный брат Усмана и наместник Сирии. Он создал Омейядскую наследственную монархию, которая правила исламским миром до 750 года. Одной из жертв гражданской войны стал Али, впоследствии был убит и его сын Хусейн. История их “мученичества” и убеждение в фундаментальной нелегитимности всех исламских режимов после их смерти сформировали ключевой элемент шиитской коллективной идентичности и системы верований³.

На протяжении нескольких десятилетий после смерти Мухаммеда существовала большая опасность разрушения исламского сообщества и религии. Личные, фракционные и племенные распри раздирали их арабское ядро. Лишь столетие спустя завоеванные неарабские народы начали массово переходить в ислам. Работа над Кораном завершилась через двадцать лет после смерти пророка, и он стал первой книгой на арабском языке. Написанный ритмической прозой и полный аллюзий и символизма, он часто оказывался трудным для понимания и открытым для множества интерпретаций. Прошло еще сто лет, прежде чем авторитет Корана был подкреплен хадисами – как считается, достоверными сборниками высказываний и решений пророка и его сподвижников. В письменной форме официальный и повсеместно признаваемый набор исламских доктрин был закреплен еще позже представителями авторитетных школ религиозных философов (улемов), которые брали пример с отцов-основателей, изучавших Коран и хадисы в конце VIII и начале IX века. Между тем институт халифата был принципиально важен для выживания ислама. На протяжении более чем 200 лет первые Омейяды, а затем и Аббасиды гарантировали единство и безопасность исламского сообщества и поддерживали религиозное воспитание, благодаря чему исламское культурное и религиозное сообщество пришло к процветанию, когда их династии и империи остались в далеком прошлом⁴.

Хотя наследственная монархия Омейядов и Аббасидов имела важнейшее значение для благополучия ислама в первые века его существования, в конце концов она причинила страдания множеству правоверных мусульман. Мухаммед был одним из важнейших лидеров в истории, но его не назвать наследственным монархом и тем более наследственным императором. Описывая свою концепцию харизматического лидерства, Макс Вебер в первую очередь приводил в пример ветхозаветных пророков. Как и большинство харизматичных лидеров, они в свое время оказали разрушительное влияние на еврейское общество. Мухаммед был пророком и новатором величайших масштабов. Мусульманские богословы подчеркивали, что, в отличие от Иисуса Христа, он никогда не заявлял о своих притязаниях на божественное происхождение. Но в сознании большинства представителей исламского сообщества он занимал примерно такое же место, как Христос в сознании христиан. Ни один халиф не мог сравниться с Мухаммедом по силе личности и силе власти, а легитимность первых четырех халифов проистекала из того, что они были сподвижниками и ближайшими соратниками Мухаммеда. Ключевыми элементами их власти стали также личное благочестие и поддержка со стороны исламского общества, но конфликты из-за престолонаследия ввели в исламскую политику вопросы генеалогии и права наследования. Пришествие Омейядов ознаменовало триумф наследственной монархии. Халифы были не просто наследственными императорами, но и правителями одной из величайших и влиятельнейших империй в истории. В территориальном отношении их империя была самой крупной из тех, что к тому моменту видывал мир. Она стала стартовой площадкой для расширения исламского сообщества, в которое со временем вошли значительные части Евразии и Африки. Пока не появилась Британская империя, которая помогла распространить по миру либеральную и капиталистическую цивилизацию, ни одна империя не оказывала на человечество такого широкого и глубокого влияния. Иными словами, халифы были образцовыми всемирными императорами⁵.

Правители халифата всегда легитимизировали себя в строго исламских рамках как наследников Мухаммеда и защитников мусульманского сообщества. Тем не менее с течением времени эта монархия позаимствовала множество ритуалов и ценностей из ближневосточной – и особенно персидской – имперской традиции. Правящая династия сосредоточила в своих руках колоссальное богатство и вела роскошную и изысканную жизнь, особенно после того как Аббасиды перенесли столицу империи в Багдад. Их огромные дворцы в основном строились из глинобитного кирпича, поэтому от них почти ничего не осталось. Если египетские пирамиды и руины каменных римских зданий позволяют нам представить, какое впечатление они производили на людей в свое время, то здесь мы лишены такой возможности. Но эта роскошь явно пребывала в контрасте с простым и сравнительно эгалитарным миром Мухаммеда и арабской традиции. Еще сильнее она контрастировала с утопическими мечтами и надеждами множества первых последователей этой великой – и эгалитарной по сути – религии спасения. Многие богословы и праведники сторонились династии и двора, хотя часто и признавали ее существование неизбежным и даже необходимым. Значительная часть мусульманского общества, называемая хариджитами, никогда не признавала легитимности наследственной монархии, и потому на протяжении многих десятков лет после смерти пророка они вели подпольную войну против правящей династии и общественного порядка, который она поддерживала⁶.

Не меньшую опасность для Омейядов и Аббасидов представляли группы населения, которые принимали наследственную монархию, но считали единственными законными халифами прямых потомков Мухаммеда, то есть родственников пророка по линии его дочери Фатимы и ее мужа Али. Эти люди стали основоположниками современного религиозного сообщества шиитов, хотя даже в VIII веке точные границы и верования шиитского ислама еще не были окончательно определены. Многие потомки Фатимы и Али, называемые Алидами, спокойно жили при Омейядах и (даже в большей степени) при Аббасидах. Последние, ведущие свой род от дяди Мухаммеда, тоже принадлежали к клану Бану Хашим, и между Алидами и Аббасидами часто заключались браки. Кроме того, даже те шииты, которые старались держаться от режима Аббасидов как можно дальше, не всегда сходились во мнении относительно того, кого из Алидов считать законным халифом. Спор о том, кто вправе наследовать уважаемому шиитскому лидеру (имаму/халифу) Джафару ас-Садику, умершему в 765 году, привел к перманентному выделению из основного шиитского течения небольшой группы исмаилитов (ими руководит наследственный лидер – Ага-хан)⁷.

Тем не менее в IX веке сформировалась отдельная школа шиитской доктрины халифата. Истинным халифом признавался тот, кто принадлежал к роду Али и на кого пал выбор его предшественника. Его власть была абсолютной, а статус – полубожественным. Хотя вносить изменения в мусульманскую доктрину он, по сути, не мог, он был единственным, кто имел право ее трактовать, опираясь на свою сверхчеловеческую и эзотерическую мудрость, а также на знания, непосредственно дарованные ему Богом. Эсхатологические и милленаристские надежды шиитов на своего халифа не рушились только потому, что он жил в воображении своих приверженцев и никогда не нес на себе бремя власти. Когда в X веке династия Фатимидов основала в Египте шиитский халифат, монархи столкнулись с колоссальными трудностями, пытаясь соответствовать ожиданиям своих подданных. Впрочем, поскольку Фатимиды принадлежали к немногочисленному шиитскому учению исмаилитов, большинство шиитов считало их власть незаконной.

В 873 году, когда умер одиннадцатый шиитский халиф, происходивший из рода Али, последователи основного шиитского течения (впоследствии получившего название двунадесятничества) посчитали, что его преемник скрылся, чтобы не погибнуть от руки Аббасидов, и вернется только в конце времен как “ожидаемый” (Махди), чтобы установить на земле царство справедливости (то есть привести ислам к победе) к моменту воскресения и Судному дню. Во многих обществах в истории монархи, которых настигала внезапная или насильственная смерть (особенно от рук аристократов), продолжали жить в народных легендах. Они становились героями мифов о претендентах на престол, в которых они чудесным образом избегали смерти и возвращались, чтобы снова занять трон и защитить свой народ от несправедливости. В некотором смысле шиитская легенда о скрытом имаме была мифом о претенденте в апокалиптических масштабах. В последующие столетия политическая стабильность исламского мира периодически нарушалась из-за заявлений о возвращении Махди. Важнейший из таких моментов настал в конце XV века, когда на политическую сцену ворвалась династия и империя Сефевидов, которая за короткий срок посеяла хаос в международных отношениях на Ближнем Востоке, что впоследствии привело к возникновению Ирана как шиитского государства⁸.

Первая исламская императорская монархия была создана в 661 году основателем династии Омейядов Муавией, который одержал победу в гражданской войне, разразившейся после убийства его двоюродного брата халифа Усмана в 656 году. Прежде чем стать халифом Муавия почти двадцать лет был наместником Сирии и правил ею твердой рукой, в том числе контролируя военные силы, которые противостояли враждебной Византии на северных сирийских границах. В сравнении с большинством императорских монархий Омейядский халифат изначально был довольно скромным. Муавия на протяжении своего 19-летнего правления постоянно пребывал в движении, обеспечивая себе поддержку сирийской племенной знати, на которую отчасти опирался его режим. Придворный церемониал был сведен к минимуму, и подступиться к монарху было несложно. Лишь после войны за престолонаследие между представителями династии Омейядов, в результате которой на трон в 685 году взошел халиф Абд аль-Малик, далекий родственник Муавии, Омейяды пустили глубокие институциональные корни. Большое значение имел тот факт, что правление компетентного Абд аль-Малика продолжалось целых 20 лет. Арабский язык пришел на смену греческому, сирийскому и персидскому и стал lingua franca имперской администрации. Началась чеканка ходивших на всей территории империи стабильных серебряных монет. Зависимость от племенной знати существенно снизилась благодаря созданию армии, сформированной в Сирии и оплачиваемой халифом главным образом из иракских доходов. С начала до конца основой власти Омейядов была поддержка сирийских военных сил, с помощью которых халифы контролировали иракские ресурсы. Режим пал в 740-х годах, когда борьба за престолонаследие между принцами из династии Омейядов переплелась с фракционными и племенными трениями в сирийской армии. Привычка омейядских принцев жениться на девушках из благородных семейств привела к тому, что в халифате, как в танском Китае, проблемы престолонаследия быстро переросли в противоборство стремящихся к захвату власти благородных семейств⁹.

Гражданская война между Омейядами создала предпосылки для успешного мятежа, который зародился в огромной восточной провинции Хорасан, простиравшейся от центрального Ирана до северного Афганистана и границы Китая с Центральной Азией. В силу размеров и удаленности Хорасана управлять им было сложно любому режиму с центром в Ираке или Сирии. Кроме того, там в большей степени, чем в других провинциях империи, халифат мирился с существованием местных князей, которые сохраняли власть в своих регионах и были способны мобилизовать мощные военные ресурсы для поддержки возможного восстания. Если халиф или поставленные им наместники слишком вторгались в их дела с целью получения прибыли, вероятность мятежа повышалась. Хотя при Омейядах иранская элита Хорасана начала переходить в ислам, доисламские иранские традиции и особенности никуда не исчезли. Княжеские дворы поддерживали аристократическую культуру. Странствующие поэты пели песни и читали стихи, основанные на древних иранских преданиях, и эта литературная традиция легла в основу “Шахнаме” – персидского национального эпоса, сочиненного около юоо года. Живучесть иранской высокой культуры и имперских традиций оказывала весьма ощутимое влияние на весь Ближний Восток вплоть до наступления Нового времени¹⁰.

Тем не менее, хотя в хорасанском восстании и были некоторые “туземные” иранские элементы, его главной опорой послужил арабский военный гарнизон, расквартированный в провинции. Настроить войска против режима Омейядов помогли в первую очередь призывы вернуться к более чистому, строгому и милленаристскому исламу пророка Мухаммеда. Ключевую роль в этом сыграло убеждение, что поистине исламский порядок может восстановить только режим, возглавляемый выходцем из семьи пророка, из рода хашимитов. Фундаментальные расхождения наследственной монархии Омейядов с примером и посылом пророка легко объяснялись тем, что Омейяды захватили лидерство в исламском мире, сместив законных халифов. Аббасиды, ведущие свой род от дяди Мухаммеда (а не потомки зятя пророка Алиды), усидели на троне благодаря политической ловкости и оппортунизму. Новая династия была многим обязана своему главному представителю в Хорасане – харизматичному Абу Муслиму, который воплощал в себе и объединял исламско-милленарист-ское и хорасанско-нативисткое крылья восстания. Придя к власти, основатель новой династии халиф аль-Мансур первым делом приказал убить Абу Муслима, поскольку его огромное личное влияние и общественная поддержка, которой он пользовался в Хорасане и Иране, представляли угрозу для власти халифа¹¹.

Аль-Мансур был не первым халифом из династии Аббасидов, но его старший брат Абу аль-Аббас умер в 754 году, проведя на троне всего четыре года, и не оставил взрослого сына, который мог бы его сменить. К счастью для Аббасидов, аль-Мансур был “гениальным политиком” и правил 21 год. Он родился в относительной безвестности и поднаторел в политической игре во время восстания против Омейядов. В эти годы он научился разбираться в людях и заключил союзы с целым рядом надежных военачальников и чиновников, которые отличились в ходе возвышения Аббасидов. Эта группа старых товарищей стала его ближним кругом советников. Как показал приказ об убийстве Абу Муслима, при необходимости аль-Мансур мог становиться безжалостным и беспощадным, но при этом не был ни жесток, ни деспотичен по природе своей. Его гнев внушал ужас, но был умышленным, даже театральным. Он славился своей прижимистостью и был исключительно компетентным и добросовестным администратором. Но затем случился излюбленный арабскими рассказчиками и знакомый нам по истории других династий поворот: на смену прозорливому, суровому и расчетливому основателю пришел обаятельный, мягкий, благочестивый и простодушный наследник: в этом случае – халиф аль-Махди, который, в отличие от отца, был также щедрым покровителем искусств. Правление Харуна ар-Рашида (786–809), сына аль-Махди, обычно считается апогеем развития империи Аббасидов¹².

Династия Аббасидов создала гораздо более величественную императорскую монархию, чем Омейяды. Один из специалистов по новому режиму отмечает, что “Аббасиды имели притязания на звание правителей универсальной монархии, построенной во многих отношениях по образу и подобию империи Сасанидов, но легитимизировали [свою власть] утверждениями, что наследуют власть пророка”. Полумесяц со звездой внутри, который по сей день остается символом ислама, украшал все дворцы в последние годы правления Сасанидов, и вскоре арабские завоеватели присвоили его себе. Со временем новые правители ввели “иранскую политическую традицию, привычную для многих военных сторонников Аббасидов, с ее пышным дворцовым церемониалом, использованием золота, шелка, духов и вина как роскошных символов аристократического статуса, а также с традицией наследственной передачи власти”. При возведении гигантских дворцов в Багдаде и его окрестностях Аббасиды вдохновлялись сохранившимися сасанидскими постройками. Например, в Ктесифоне, всего в нескольких километрах от Багдада, стоял грандиозный шахский дворец с огромной кирпичной аркой, которая до наступления Нового времени была самой крупной кирпичной аркой в мире. Для халифов она была источником вдохновения, но вместе с тем и подстегивала их чувство соперничества.

Иными словами, революция, спланированная отчасти ради избавления ислама от излишеств Омейядской монархии, привела к власти династию, на фоне которой монархический стиль ее предшественницы мог показаться блеклым. С некоторой натяжкой эволюцию исламской политики от Омейядов к Аббасидам можно сравнить с подобной эволюцией римской политики от принципата к доминату. Как и Август, ранние Омейяды маскировали реалии династической монархии за фасадом скромности и верности традициям, что в их случае предполагало исполнение как исламских, так и арабских племенных обычаев. Аббасиды представляли императорскую монархию во всем иранском великолепии. Вкупе с тем, что многие подданные считали законными наследниками халифата Алидов, великолепие, утонченность и все большая недоступность Аббасидов в их огромных дворцах становились потенциальной угрозой легитимности династии в глазах мусульман. Не для того пророк Мухаммед открыл человечеству исламскую истину, чтобы вернуть на землю сасанидские порядки¹³.

Основой власти Аббасидов в первые 60 лет существования династии была хорасанская армия, которая свергла Омейядов в гражданской войне в конце 740-х годов. Теперь она обосновалась в Ираке, называлась абна (что буквально переводится как “сыны”, то есть “сыны революционного войска”) и контролировала иракские ресурсы, служа аббасидским и собственным интересам. Ирак был богатейшей и ценнейшей провинцией халифата. Оставаясь легендарным Эдемским садом, он приносил в четыре раза больше доходов, чем Египет, и в пять раз больше, чем Сирия. Режим, получавший иракские ресурсы, мог господствовать везде, кроме недоступных горных районов Сирии. Правитель, который удерживал Ирак и Сирию, обычно мог подчинить и Египет – особенно ценный приз, поскольку его население было сосредоточено на небольшой площади по берегам Нила, а защита его южных и западных границ не представляла труда. Египет был богатой провинцией, но содержать и оборонять его было относительно дешево, поэтому необычно большую долю его доходов можно было отправлять в столицу империи. Кроме того, обладание Египтом приносило дополнительную выгоду, поскольку Аравия – а следовательно, и священные города Мекка и Медина – зависели от египетского зерна. Хотя священные города не имели военной и фискальной значимости, контроль над ними обеспечивал династии легитимность. Режим, управлявший Ираком, Сирией, Египтом и Аравией, все равно должен был мудро и сдержанно подходить к управлению Хорасаном, но реальная опасность для империи возникала тогда, когда ее центр ослабевал или сжимался в результате противоборства между фракциями, соперничества в армии или борьбы внутри династии. Как и почти во всех империях, чаще всего причиной проблем становилась борьба за престолонаследие. Если центр ослабевал, нарастали центробежные силы, характерные для всех империй до наступления Нового времени. В каждом регионе появлялись свои военные лидеры. Наместники провинций задействовали местные войска и связи, чтобы установить свою наследственную власть¹⁴.

Такова была специфика империи Аббасидов, унаследованной 21-летним халифом Харуном ар-Рашидом, когда в 786 году он сменил на троне своего брата. В силу роли, которую он сыграл в “Книге тысячи и одной ночи” на пике влияния и величия исламской империи, Харун стал самым знаменитым из Аббасидских правителей. Но среди халифов он не был ни самым одаренным, ни самым образованным, ни самым политически подкованным. Следуя уже устоявшейся традиции, халиф аль-Махди назначил своим непосредственным наследником своего старшего сына аль-Хади, а Харуна выбрал его преемником. Как обычно и случается, придя к власти, новый правитель отступил от воли отца и назвал наследником собственного сына. Но безвременная кончина аль-Хади, который царствовал всего лишь год, сохранила за Харуном право наследования. Пока на троне пребывал его брат, Харун имел все основания бояться за свою жизнь, и существуют достоверные свидетельства, что он готов был отказаться от своего права на престол в обмен на тихую жизнь в безопасности и роскоши. И его мать, грозная вдовствующая императрица Хайрузан, и его старший советник Яхья аль-Бармаки отличались более решительным характером: их благополучие зависело от него, поэтому они делали все возможное, чтобы не дать аль-Хади исполнить свой замысел.