Текст книги "В тени богов. Императоры в мировой истории"

Глава XIV
Романовы: наследственные российские, европейские и евразийские императоры

Российскую империю основали правители изначально небольшого Московского княжества, возникшего в последние десятилетия XIII века. Московские князья были потомками Рюрика, полулегендарного викинга, или варяга, который в конце IX века правил землями с центром в Киеве. С натяжкой этих викингов можно назвать речными кочевниками из воинственных племен. За последующие четыре столетия династия Рюриковичей распространила свою власть на значительной части современных европейской России, Украины и Белоруссии. Поскольку Рюриковичи делили свои земли между сыновьями, к 1200 году на этой огромной территории возникло множество по большей части крошечных княжеств. Самым могущественным из Рюриковичей на тот момент был великий князь Владимирский, господствовавший в северо-восточных землях (Великой Руси), которые стали ядром Московского, а затем и Российского государства. Московский княжеский род был младшей ветвью великокняжеского владимирского. На протяжении почти 250 лет после монгольского завоевания Руси в 1240-х годах большая часть принадлежащих Рюриковичам земель входила в империю Чингисхана и его преемников. Чингизиды правили своими славянскими подданными опосредованно, используя князей из династии Рюриковичей для сбора и передачи дани правящему хану.

В XIV веке московские правители стали самыми могущественными князьями Великой Руси. Их статус великих князей признали и татаро-монгольский хан, и Православная церковь, митроплит которой (изначально сидевший в Киеве) в первой половине XIV века навсегда перебрался в Москву. Важнейшим фактором в возвышении Москвы стало то, что, в то время как другие княжества дробились между множеством наследников, московское наследство в силу биологической случайности оставалось неделимым в четырех поколениях. Это везение закончилось в 1425 году, когда умер Василий I и кандидатами на престол стали его взрослый младший брат и десятилетний сын (Василий II). На двадцать лет княжество погрузилось в ожесточенную гражданскую войну, которая принесла с собой анархию и вмешательство сторонних правителей, но окончательная победа Василия II закрепила наследование неделимого княжества по принципу мужской примогенитуры как непререкаемого государственного закона.

За столетие после победы Василия II Москва сделала первые шаги к формированию империи. После падения Константинополя под натиском Османов в 1453 году московские князья остались единственными независимыми православными монархами и смогли предъявить свои права на имперское наследие Византии. Оно включало титул царя (лекаж. Цезарь) и византийские имперские ритуалы, символы и идеологию. К 1520 году Московское княжество поглотило все остальные княжества Великой Руси, где правили Рюриковичи, а также огромную и богатую торговую Новгородскую республику. В 1550-х годах Иван IV Грозный (1547–1584) завоевал основные государства-преемники Монгольской империи в Европе, мусульманские Казанское и Астраханское ханства. Впоследствии он попытался покорить Ливонию (современные Латвию и Эстонию) и установить российскую власть на берегах Балтийского моря, но это оказалось слишком сильной нагрузкой на казну, что привело к экономическому и политическому кризису. В ответ на этот кризис Иван Грозный устроил в правящей элите массовые чистки, в ходе которых перебил всю младшую ветвь московской династии, а также – вероятно – убил своего старшего сына и наследника. Его неистовая и нецелесообразная жестокость, возможно, объясняется тем, что на его мозг все сильнее влияла ртуть, которую он принимал от ужасных болей в спине. По большей части стараниями Ивана Грозного в 1598 году московская династия пресеклась и на два десятилетия в стране установилась анархия, которая привела к гражданской войне и иностранной интервенции, вошедшим в историю под названием Смутного времени. Кульминацией этих событий стала попытка посадить на московский трон сына польского короля. Вспыхнуло православное прото-националистическое восстание, в результате которого поляков прогнали из Москвы, и царем был избран Михаил Романов – представитель знатного рода, игравшего важную роль с самого образования Московского княжества и давно породнившегося с правящей династией. Память о Смуте существенно подкрепила убеждение, что лишь сильная и легитимная монархия может спасти Россию от внутренней анархии и иностранного господства. Эта память стала одним из фундаментальных мифов, с опорой на которые была создана династия и империя Романовых¹.

Политическая система и традиции Московского княжества формировались под неизбежным влиянием его географического положения. Ни одна другая великая оседлая империя в истории не была расположена в столь северных широтах на таком удалении от центров международной торговли и культуры. Москва находилась примерно в 2 ооо километров к северо-востоку от Константинополя, стоявшего на пересечении торговых путей, которые с древних времен связывали Средиземноморье с Азией. Еще большее расстояние отделяло Москву от Атлантики, которая стала центром мировой экономики с XVIII века. В цивилизационном смысле Москва была расположена на самой окраине православного и византийского сообщества, которое к 1450 году и само стало, по сути, младшим партнером в европейском и христианском мире. Удаленность от крупных торговых путей и культурных центров предполагала относительную бедность, малое количество городов и небольшое число купцов, ремесленников и людей свободных профессий. Государства, имеющие доступ к международной торговле, могли ограничивать налоговое бремя для своих граждан. Подавляющее большинство подданных царя даже в 1700 году составляли крестьяне, и излишки их производства должны были обеспечивать монархию и содержать ее армии. В большинстве великих аграрных империй мира крестьяне жили в густонаселенных и плодородных речных долинах. В России же крестьянство было рассредоточено по огромной, но неплодородной территории. Даже в 1750 году в России проживало меньше людей, чем во Франции. Расстояния и климат существенно осложняли деятельность государства, экономики и народа. Прикрепление населения к земле – иными словами, крепостное право – было единственным способом содержать государство, его вооруженные силы и военно-землевладельческую элиту.

Возникновение могущественного государства в Московском регионе вовсе не было предрешено. Однако, раз такое государство появилось, характер его территориальной и политической экспансии определялся главным образом географией. Одной из причин основания Москвы конкретно в этом месте было хорошее сообщение по воде с крупнейшей российской рекой – Волгой, а через нее – с Балтийским и Каспийским морями. Любое государство с центром в Москве стремилось бы установить контроль над этими водными путями и их выходами к морю, чтобы освободить свою торговлю от ограничений, налогов и запретов со стороны конкурирующих держав. Еще более логичным было желание присоединить к бедным почвам Московского региона гораздо более плодородные земли степей. И все же географическое положение российского центра имело некоторые преимущества. В этой области находилось множество рек, которые медленно текли по равнине, формируя густую сеть, и навигация по ним, как правило, не представляла труда даже в сравнении с передвижением по Нилу, не говоря о Хуанхэ. Удаленность и лесистость в некоторой степени защищали эту зону от армий кочевников. Эти факторы давали дополнительную защиту от сформированных на заре Нового времени европейских армий, состоявших из пехотинцев и артиллерии, которым было сложно прокормиться на российской земле и еще сложнее преодолевать огромные расстояния, особенно весной и осенью, когда все дороги превращались в грязь.

Но главным российским преимуществом после 1500 года оказалось расположение на периферии европейской системы государств, которое позволило России подчинить себе всю северную Азию. В результате Россия обрела колоссальное богатство, когда получила доступ к сибирским мехам, а также к золоту, серебру и другим полезным ископаемым. При Петре I Великом (1682–1725) на Урале были заложены основы российской военной и металлургической промышленности, которая пользовалась богатыми запасами железа и леса в этом регионе. В сравнении с другими империями Россия встретила лишь слабое сопротивление своей экспансии со стороны коренных народов, населявших леса Сибири. Уже к концу XVII века русские дошли до Тихого океана и достигли стабильного компромисса с империей Цин, что среди прочего внесло свой вклад в быстрый крах монгольского военного номадизма. Пока в конце XIX века не появилась Япония, Россия не встречалась с серьезной военной угрозой на своих азиатских территориях. По сути, русские заняли геополитическую пустоту, возникшую после гибели Монгольской империи. Здесь полезно провести сравнение с Османской империей. Когда в Иране потерпело крах чингизидское государство Хулагуидов, на смену ему со временем пришла династия Сефевидов, которая быстро стала грозным противником Османов на восточной границе империи.

Выполнить основные геополитические задачи сначала Московского, а затем и Российского государства – иными словами, установить контроль над речными торговыми путями и присоединить плодородные степные земли – было гораздо сложнее, поскольку в этой сфере Россия встретила серьезное сопротивление. При экспансии в южном направлении на пути у русских встали воинственные кочевые сообщества, в первую очередь крымские татары, которые в 1500–1650 годах угнали в рабство десятки тысяч русских и украинцев. Первые в Европе сахарные плантации, где использовался рабский труд, появились на Кипре и обслуживались невольниками российского и украинского происхождения. Большая часть Москвы сгорела при набеге крымских татар не далее, как в 1571 году. По мере продвижения российской колонизации по степи в XVI–XVIII веках возникла необходимость в строительстве укрепленных линий, которые невозможно было создать и укомплектовать, не имея потенциала для мобилизации огромного числа людей и ресурсов. За крымскими татарами стоял их господин – османский султан. В военном отношении Османская империя до XVIII века превосходила Российскую. В 1711 году Османы чуть не разгромили Петра Великого и его армию и вынудили царя подписать унизительный мир. Даже позже в XVIII веке России пришлось приложить колоссальные военные и логистические усилия, чтобы удержать северное побережье Черного моря и таким образом обеспечить экономическое развитие юга России и Украины.

Для государства с центром в Московском регионе выход к Балтике всегда был более приоритетной задачей, чем дальнейшее продвижение по степи и борьба с Османами за господство в далеком Причерноморье. С ранних дней российские правители вели войну на двух фронтах – северном и южном. Дипломатические отношения должны были быть организованы таким образом, чтобы использовать возникающие возможности на одном из направлений и избегать одновременной войны на два фронта. Это требовало немалого опыта и сноровки. В начале XVIII века Россия достигла своей давней цели и установила контроль над юго-восточным побережьем Балтийского моря. Открытие торговых путей к развивающимся экономикам Западной и Центральной Европы привело к получению колоссальных экономических преимуществ, но также втянуло Россию в прямую конкуренцию с великими европейскими державами. Вплоть до 1917 года первостепенной задачей для российских царей оставалось сохранение империи и ее способность соперничать с более развитыми в экономическом и культурном отношении странами, расположенными к западу от нее. Ничего не изменилось и при коммунистах, которые пришли на смену царям. Ни одно государство, уходящее корнями в бедную московскую землю и развивавшееся вопреки перечисленным геополитическим преградам, не могло стать образцом свободы и человеколюбия.

И снова напрашивается сравнение с Османской империей. Российская и Османская империи находились на непосредственной периферии Западной Европы в эпоху (1500–1918), когда она обрела беспрецедентное могущество и получила мировое господство. Российский народ дорого заплатил за создание эксплуататорского государства, зачастую более, чем немилосердного, и его военной машины. С другой стороны, как мы видели, неспособность Османов поддерживать военный потенциал государства со временем привела к убийствам и этническим чисткам миллионов мусульман в северных приграничных землях империи и установлению европейской власти в главных исламских регионах и даже к их колонизации европейцами. По традиционным имперским критериям – иными словами, военной мощи и славе – Россия в XVIII веке существенно опережала Османов. Важным фактором в российских успехах и османских неудачах в этом геополитическом соперничестве был характер лидерства. В пользу России играли и два других более долгосрочных структурных фактора: во-первых, создание эффективной, но суровой системы, позволяющей контролировать и мобилизовать российское население посредством крепостного права и рекрутского набора, и, во-вторых, стремительная вестернизация российских элит. В долгосрочной исторической перспективе легко усмотреть в ужасных злоупотреблениях и жестокости российской революции отложенную месть правителям-эксплуататорам, культурно чуждым российскому народу. Геополитические вопросы, с которыми Российская и Османская империи столкнулись в раннее Новое и Новое время, не предполагали ни простых, ни дешевых ответов².

Ядро российской политической системы составлял исключительно тесный союз между могущественной монархией и наследственной военной и землевладельческой элитой. В XIII веке великий князь Московский был, по сути, образцовым предводителем военного союза. К концу XVI века он превратился в далекого от народа императора, божьего помазанника, окруженного ритуалами абсолютной и наследственной монархии. Территориальные завоевания позволили ему создать царскую армию, состоящую из кавалеристов, которые получали за свою службу землю, и меньшего числа пехотинцев (стрельцов), служивших за жалованье. Параллели с Османской империей здесь очевидны.

Идеология, символы и ритуалы российской императорской монархии пришли из византийской православной традиции. В Византийской империи прославление церковью абсолютной и полусакральной монаршей власти уравновешивалось политической культурой, унаследованной от имперского Рима. Династический принцип был слаб, и потому императоры и династии нередко свергались в ходе военных переворотов и массовых волнений на улицах столицы. Перенесенная в Россию, где династический принцип был силен, византийская идеология содействовала формированию могущественной монархии, правителям которой порой приписывали мессианские и почти христоподобные качества. В отличие от его визави в Латинской Европе царю не приходилось иметь дело с целой сетью законов, институтов и обычаев, защищающих жизнь и собственность элиты и часто дающих аристократам право голоса по вопросам о законодательстве и налогообложении. Правление Петра I показало, какой огромной силой обладал компетентный и целеустремленный царь. В 1722 году он просто издал указ о замене старого принципа мужской примогенитуры новым законом, дающим правящему монарху право выбирать собственного преемника из представителей династии. Ни один французский король XVIII века не мог и мечтать об отходе от Салической правды, которая регулировала престолонаследие. Ни один закон и ни один институт не сдержал террор Ивана Грозного, направленный против российской аристократии³.

По иронии судьбы правление Ивана IV наглядно показало и непомерный размах, и ограниченность авторитарной власти. Своими действиями Иван Грозный добился лишь уничтожения собственной династии и едва не привел к гибели Московское государство. Главным уроком, вынесенным из его правления и Смутного времени, стало понимание, что политическая система может функционировать только при сотрудничестве царя и элит. Придя к власти, Романовы сделали все, что было в их силах, чтобы восстановить этот традиционный альянс. В политической и социальной элите снова появилось на удивление много родов, которые считались уничтоженными Иваном Грозным. Четвертый из Романовых, Петр Великий, был во многих отношениях оригинальной и даже революционной личностью и обладал невероятной харизмой. Он обеспечил России новое положение на международной арене, преобразовал административную систему, изменил менталитет и культуру российской аристократии. Вместе с тем у него не было намерения уничтожить традиционную элиту, а если бы оно возникло, он лишился бы шанса достичь своих целей. Успех Петра I зависел от реформирования и укрепления альянса между монархией и традиционными российскими элитами, поскольку нужно было обеспечить, чтобы этот альянс и дальше соответствовал меняющимся военным, политическим и культурным требованиям раннего Нового времени.

Когда Петр взошел на престол, традиционные кавалерийские полки потеряли свою значимость, в связи с чем военно-землевладельческая элита рисковала утратить позиции. Институциональные и культурные реформы Петра преобразовали эту элиту в офицерский корпус его европеизированной армии и государства. Отныне офицерская служба в императорской армии или на флоте стала знаком почета и вошла в культурную норму для российского дворянства. Нестандартная “карьера” и мировоззрение царя позволили ему найти и привлечь в свою свиту способных людей, не входивших в традиционную элиту. Среди них были как иностранцы, так и русские неблагородного происхождения. Тем не менее высшие военные и гражданские посты в 1730 году по-прежнему в основном занимали выходцы из традиционных землевладельческих семей. Даже при последнем российском императоре Николае II (1894–1917) более трети российских министров, высокопоставленных чиновников, дипломатов, судей, генералов и адмиралов происходили из семей, которые принадлежали к допетровской российской элите. Последний “премьер-министр” (председатель Совета министров) дореволюционной России, князь Н. Д. Голицын, был выходцем из семьи, которая с начала XV века играла ключевую роль при российском дворе и в российской политике⁴.

Российский высший класс – наследственный, военный и землевладельческий, одержимый генеалогией и остро чувствующий свою принадлежность к элитарному сообществу, имел гораздо больше общего с европейской аристократией, чем с конфуцианскими бюрократами и солдатами-невольниками, формировавшими основу османской правящей элиты на пике развития империи в XVI веке. Он имел некоторые сходства с маньчжурской и могольской знатью, но был гораздо более древним, более глубоко укорененным в обществе и более уверенным в своих правах на земельную собственность. В XIV веке московская аристократия – то есть небольшая группа боярских родов – владела землей непосредственно, не имея никаких обязанностей. К XVII веку все землевладельцы должны были при необходимости поступать на службу в царскую армию, но наделы, которые изначально предоставлялись во временное держание в обмен на военную службу, к тому времени стали наследственной собственностью. Лишь во второй половине XVIII века земля перешла в непосредственное владение по европейскому образцу, что освободило дворян от правовой обязанности нести службу. Это произошло в рамках более широкой европеизации российских элит, которая негласно началась при царе Алексее Михайловиче (1645–1676) и была с огромным энтузиазмом продолжена Петром Великим. Даже в 1789 году, однако, российская элита была более адаптирована к государственной службе и имела меньше юридических и политических прав, чем французские, не говоря уже о британских, аристократы и мелкопоместные дворяне⁵.

Такие сравнения помогают поместить Россию и ее элиты в контекст мировой истории, но делать это нужно аккуратно. Бессмысленно осуждать российское дворянство за несоответствие западноевропейским аристократическим нормам, которые сформировались в ином контексте. До наступления XVIII века российские элиты не оценивали себя по европейским меркам. Они действовали в соответствии с собственными традициями, нуждами и приоритетами. Важно понимать, что если бы аристократия сидела в своих владениях в бедном Московском регионе, она обрекла бы себя на нищету и ничтожество. Альянс монархии и служилой аристократии, напротив, подпитывал превращение России из маленького обездоленного княжества в империю, занимавшую одну шестую часть суши. В результате российские элиты обрели не только богатство, но и почетное место в мировой истории. Их литературная, музыкальная и художественная культура, в которой сочетались российские, европейские и имперские элементы, стала одним из украшений современной мировой цивилизации. Это были немалые достижения. С другой стороны, слияние западной и российской традиций приводило к трениям, которые оказывали как плодотворный, так и разрушительный эффект.

Российская империя достигла пика своего развития в “долгом XVIII веке”, то есть в период с 1689 по 1815 год. Два ее правителя той эпохи, Петр I и Екатерина II Великая (1762–1796), занимают господствующее положение в представлениях общественности о России XVIII века и сияют чуть ли не ярче звезд. Прежде чем перейти к рассказу о двух этих выдающихся монархах, стоит сделать паузу и пояснить, в каком обществе и политической системе они правили. Это позволит нам увидеть, какие возможности им открывались и какие препятствия приходилось преодолевать, а следовательно, расскажет нам, что было в их силах, а что – нет⁶.

В центре российской политической системы стоял самовластный правитель, которого не сдерживали никакие законы и институты и который воплощал собой источник всей законной власти. Представители элиты XVIII века и не думали о том, чтобы усомниться в праве Романовых на трон. С другой стороны, отказ Петра I от старого порядка престолонаследия по принципу мужской примогенитуры снизил легитимность отдельных правителей. Хотя монархи почти всегда назначали наследника, в 1727, 1730 и 1825 годах возникали кризисы престолонаследия. Дворцовые перевороты 1741 и 1762 годов привели к свержению новых монархов, не проведших у власти и года. В 1801 году Павел I был убит на исходе четвертого года своего правления. Эти перевороты осуществлялись силами гвардейских полков, благородные офицеры которых часто были связаны с ключевыми фигурами во власти и при дворе. Мудрые правители знали, как применять свою “неограниченную” власть, не забывая о ее пределах. Они старались не ущемлять интересы и не задевать чувства аристократии, особенно высокопоставленных придворных и гвардейских офицеров. Значимую роль в свержении Петра III в 1762 году и его сына Павла I в 1801-м также сыграла проводимая ими внешняя политика, которую влиятельные представители элиты сочли противоречащей российским интересам⁷.

В российской элите всегда выделялись две группы: богатые и влиятельные семьи, которые господствовали при дворе, и гораздо более многочисленные и менее состоятельные землевладельцы, жизнь которых крутилась вокруг их провинциальных имений и службы в царской армии. Имеет смысл называть первую группу аристократией, а вторую – дворянством. Главными союзниками монархии и главными бенефициарами ее растущего богатства и территорий были аристократы, но компетентные правители тщательно следили за тем, чтобы не превратиться в обслугу какой-либо аристократической фракции. В некоторой степени они искали баланс не только между отдельными личностями и группами, но и между аристократией и дворянством. В 1730 году после скоропостижной кончины молодого Петра II высокопоставленные придворные аристократы выбрали правительницей герцогиню Анну Курляндскую, дочь Ивана V, единокровного брата Петра I. Они попытались наложить на монархию конституционные ограничения, что на практике наделило бы гораздо большей властью ведущие аристократические семьи, в том числе и их собственные. Анна Иоанновна расстроила их планы, обратившись не только к узкой аристократической элите, но к более широкой группе дворян, которые съехались в Москву по случаю коронации новой правительницы. Мало кто из дворян готов был смириться с тем, чтобы распределение благ при дворе и продвижение по военной и гражданской службе контролировали несколько знатных вельмож и их протеже. Но личными интересами дело не ограничивалось. Сторонники абсолютизма отмечали, как негативно сказывалась власть аристократической олигархии на международном влиянии и положении соседних Польши и Швеции.

На протяжении двухсот лет до Петра I российские цари обычно женились на девушках из уважаемых дворянских семейств. Взять в жены европейскую принцессу было сложнее, поскольку ее необходимо было убедить перейти в православие. Женитьба на российских аристократках провоцировала огромную ревность в придворной элите и повышала статус аристократического рода до опасного уровня. Гораздо безопаснее было жениться на тщательно подобранной девушке из дворян. После свадьбы ее близкие родственники вводились в придворную элиту. Часто они становились первейшими союзниками царя, связанными с ним особыми узами крови и иждивения. Петр I положил конец этой традиции. После этого Романовы почти всегда вступали в браки с представителями европейских королевских династий. Но этот обычай не сразу пустил корни. В 1727 году на трон взошел 11-летний Петр II, внук Петра Великого. Один из главных сподвижников Петра I князь Александр Меншиков, занимавший главенствующее положение во властном аппарате, сразу попытался выдать за молодого царя собственную дочь. Его попытка уцепиться за власть разозлила других значимых политических деятелей, и вскоре Меншикова сместили. Петра II обручили с княжной Екатериной Долгоруковой, семья которой непримиримо враждовала с Меншиковым и взяла бразды правления после его свержения. Долгоруковы, в отличие от Меншикова, который был возвышен Петром I несмотря на скромное происхождение, были древним княжеским родом, восходящим к Рюрику. Если бы Петр II не умер и произвел наследников, семейство Долгоруковых, вероятно, по крайней мере на одно поколение заняло бы лидирующее положение при дворе. Вполне возможно, что, если бы род Романовых пресекся – что едва не случилось в XVIII веке, – Долгоруковы даже сменили бы их на троне. Но неожиданная кончина Петра II от оспы в возрасте 14 лет расстроила их планы⁸.

На протяжении последующих 66 лет (исключая два года в рамках этого периода) Россией управляли женщины. Императрица Анна Иоанновна (1730–1740) была вдовой. Елизавета Петровна (1741–1762), дочь Петра Великого, и Екатерина II Великая[20]20
  Уточним: очевидно, автор имеет в виду, что Екатерина II, будучи императрицей, в браке не состояла, хотя формально после гибели Петра III была вдовой. (Прим. ред.)


[Закрыть] не состояли в официальных браках, но обе, вероятно, тайно вышли замуж за своих главных фаворитов, первая за Кирилла Разумовского, а вторая – за Григория Потемкина. Для императрицы вступление в официальный брак с мужчиной предполагало необходимость наделить его колоссальным влиянием и повысить его в статусе, тем самым сильно подорвав собственное положение и разозлив соперничающих придворных. Фавориты и их семьи часто играли при дворе примерно такую же роль, как родственники царских невест в допетровскую эпоху. Фавориты почти всегда происходили из уважаемых дворянских родов, однако не из придворной аристократии. Семьи двух главных фаворитов Елизаветы Петровны, Разумовского и Ивана Шувалова, играли первостепенные роли в политике и управлении государством. Аналогично обстояло дело с многолетними фаворитами Екатерины II, Григорием Орловым и Потемкиным. Орловы стояли в центре заговора, который в 1762 году привел Екатерину к власти после свержения ее мужа, Петра III. На протяжении последующего десятилетия, пока ее позиции оставались шаткими, они пользовались своими связями, чтобы обеспечить верность гвардейских полков. Брат Григория, Алексей, самый грозный из множества весьма способных братьев, по поручению Екатерины умертвил заточенного в тюрьму Петра III и занимал целый ряд постов в период ее правления: в частности, он командовал российским флотом, который в 1769 году потряс Европу, когда пришел из Балтийского моря в Средиземное и разбил османский флот. Величайший из всех фаворитов Екатерины, Потемкин, во второй половине ее правления служил суровым и безгранично верным императрице наместником на юге России, в том числе на территориях, недавно отвоеванных у Османов⁹.

Проникнув в постель к монарху, любовница всегда открывала путь к власти и богатству – и часто не только для себя, но и для своей семьи. В России XVIII века это правило оставалось в силе, но вместо прелестных юных девушек за внимание императрицы соперничали красивые молодые офицеры из гвардейских полков. Фавориту не всегда приходилось легко. К 1780-м годам фавориты пытались удовлетворить сексуальные и эмоциональные нужды женщины, которая годилась им в бабки, а “дядюшка” Потемкин время от времени выглядывал у них из-за плеча, разделяя любовь на троих. С другой стороны, даже краткое пребывание в статусе фаворита приносило щедрые награды. Большинство дворянских семей могло войти в ряды аристократии лишь посредством отличной службы, особенно в армии. В XVIII веке армия участвовала в достаточном количестве войн и была в необходимой степени меритократичной, чтобы некоторые выходцы из дворян обретали славу, высокие звания и иногда богатство. По этому пути прошел самый знаменитый полководец в российской истории – фельдмаршал Александр Суворов. В большинстве своем офицеры-дворяне не поднимались в звании выше майора, уходили в отставку после многолетней службы, а затем управляли своими имениями или работали чиновниками среднего звена в провинции. Для небогатых дворянских сыновей военная карьера была источником необходимого дополнительного дохода и статуса.

При этом происходящий из дворянского сословия офицер и землевладелец вносил важнейший вклад в эффективность работы государства. В 1763 году в российском правительстве насчитывалось 16500 чиновников, что было всего на тысячу больше, чем в Пруссии – стране, которая была в сто раз меньше одной лишь европейской части России. В отсутствие благородного землевладельца, которого один из императоров назвал невольным сборщиком налогов и надсмотрщиком за исполнением рекрутской повинности в деревне, царский режим не смог бы функционировать. Кроме того, состоящая преимущественно из дворян-землевладельцев армия была надежной и незаменимой силой для подавления крестьянских восстаний и поддержания в высшей степени эксплуататорской системы правления, важной и для государства, и для дворянства. Армия и ее офицеры служили опорой легитимности режима и системы правления. Офицерский мундир считался символом чести и благородства. Благодаря множеству военных побед в XVIII веке союз государства с дворянством купался в престиже и плодах успеха. Россия, как и ее европейские противники эпохи раннего Нового времени, смогла решить проблему, которая привела к гибели огромного числа династий и империй. Ее армия внушала страх иностранным врагам, но вместе с тем ее благородные офицеры были безоговорочно верны своему царю-воителю и его династии. Перевороты в России XVIII века совершались только при дворе и только при участии гвардейцев. Ни один российский генерал и не думал о том, чтобы выступить в поход на Санкт-Петербург и поддержать какого-либо кандидата из семьи Романовых, не говоря уже о том, чтобы лично захватить престол.