Текст книги "В тени богов. Императоры в мировой истории"

В первые годы XVI века Османы не имели роскоши планировать наперед. Сефевиды представляли серьезную непосредственную опасность. В 1500–1512 годах шах Исмаил покорил не только большую часть Ирана, но и Багдад и всю Месопотамию. Но с точки зрения Османов хуже было то, что он пользовался значительной потенциальной поддержкой в османской Анатолии. Многим анатолийским кочевникам претили попытки все более бюрократического османского режима контролировать их и взимать с них налоги. Многие османские суфии разделяли верования и практики сефевидского суфизма. Среди них были и рядовые янычары – основа османской армии. В 1511 году в Анатолии вспыхнуло серьезное восстание в поддержку Сефевидов. И Баязид II, и выбранный им в наследники шехзаде Ахмед, очевидно, были слишком слабы и слишком озабочены проблемой престолонаследия, чтобы дать отпор мятежникам. Сын Ахмеда, шехзаде Мурад, симпатизировал Сефевидам и шиизму. В этих обстоятельствах неудивительно, что ключевые представители османской элиты, включая янычарских военачальников, надеялись, что шехзаде Селим станет их спасителем¹¹.

Селим оправдал их доверие и тем самым также оправдал безжалостный подход Османов к престолонаследию. В 1510–1514 годах, столкнувшись с экзистенциальной угрозой, Османы дали стране лидера, который смог справиться со сложившейся ситуацией. Восстание 1511 года было подавлено, а новые потенциальные мятежи задушены почти геноцидальным уровнем репрессий в некоторых частях Анатолии. После этого в 1514 году Селим разгромил Сефевидов в Чалдыранской битве, во многом благодаря тому, что он (в отличие от противника) эффективно применил огнестрельное оружие на поле боя. Он также обманом вынудил Сефевидов принять бой в том месте и то время, которые он выбрал. Сефевиды ослабели на десятки лет и никогда больше не представляли угрозы выживанию Османов. В 1516–1519 годах Селим уничтожил и аннексировал Мамлюкский султанат, включая мусульманские святыни. Как подчеркивают все великие религии, Бог быстро учит скромности даже величайших императоров. Селим скоропостижно скончался в 1520 году на пике славы и оставил престол своему единственному выжившему сыну Сулейману I, который правил почти 46 лет – дольше всех монархов в османской истории. Этот период обычно считается не только апогеем османских военной мощи и доблести, но и пиком внутренней юридической и институциональной консолидации, а также эпохой расцвета характерной османской высокой культуры. Сулейман I – самый знаменитый из османских султанов.

Сулейман был царем-воителем, который возглавлял свои армии в двенадцати походах и привел их к победам и завоеванию Сербии, Венгрии и Месопотамии. Османские войска громили Сефевидов и Габсбургов на полях сражений на расстоянии в 1100 км и более от Стамбула. Со своих плацдармов в портах Суэца и Йемена они сдерживали попытки португальцев установить господство в Индийском океане. В первые двадцать лет правления Сулеймана казалось, что границ для Османов нет, и султан мечтал захватить Рим, Вену и Тебриз, чтобы создать практически всемирную империю, превышающую по размаху даже ранний Арабский халифат. Как всегда случается с империями, со временем большие расстояния, топографические особенности и соперничающие государства ограничили дальнейшую экспансию. Опорными пунктами Османов на западе и востоке были Белград и Багдад, один из которых находился в 586 километрах, а другой – в 1 ззз километрах от Стамбула. В совокупности отдаленность, логистика и плохо развитые коммуникации подорвали попытки Османов взять Вену и уничтожить центр Габсбургской власти в Австрии. На Иранском нагорье Османы обнаружили, что не могут ни кормить свои армии в долгих походах, ни вынуждать Сефевидов вступать в бой. К 1540-м годам они скрепя сердце поняли, что их империя достигла естественных пределов и дальше им придется сосуществовать с Габсбургами и Сефевидами.

Во второй половине своего правления Сулейман немалого достиг во внутренней политике. Хотя в европейской историографии его всегда называли Великолепным, в Турции его знают как Законодателя. Его свод законов, с которым не сравнится ни один кодекс другого мусульманского режима, представлял собой всеобъемлющую совокупность шариата и декретов османских правителей. Превосходные мечети и другие здания, сооруженные его придворным архитектором Синаном, – с их исключительной легкостью, изысканным, но сдержанным декором, роскошными коврами и изникской керамикой – стали самыми долговечными и знаменитыми памятниками османской эстетике и чувству прекрасного, характерному для этой страны. Литературная и поэтическая высокая культура, которая сформировалась при Сулеймане, во многом опиралась на персидскую традицию, но использовала обновленный Османами турецкий язык. Свой вклад в это внесли интеллектуалы и культурные светила, бежавшие из сефевидского Ирана. Сам султан был образованным человеком, который лично принимал участие в археологических и литературных проектах. Он был уверен, что с их помощью можно повысить престиж Османов на международной арене, и – на пике османского могущества – имел богатые ресурсы для их финансирования. Тем не менее Сулейман, по большинству свидетельств, был не настолько хорошим поэтом, как основатель династии Великих Моголов падишах Бабур. Не столь велик был и его личный вклад в то, чтобы сделать турецкий язык выразителем высокой литературной культуры. Однако он считается прародителем современного Турецкого государства и нации, тогда как никакие значимые течения в современной Индии не считают Бабура или родной для него чагатайский тюркский язык частью своего наследия или самосознания. Как всегда, реалии наших дней и запросы современной нации легко искажают чувство исторической справедливости и перспективы¹².

Неудивительно, что увидеть личный вклад Сулеймана в эволюцию османских законов и институтов гораздо легче. Новый свод законов появился в результате совместной работы Сулеймана и его старшего советника в религиозных и правовых вопросах, знаменитого мыслителя Эбуссууда, который в 1545–1574 годах занимал пост главного в империи богослова (главного муфтия, или шейх-уль-ислама). Султан глубоко и искренне верил в истину и мудрость исламской религии. Огромное уважение, с которым он относился к богословам в целом и Эбуссууду как лучшему представителю своей профессии в частности, создало между ними некоторое подобие равенства и стало фундаментом для настоящей крепкой дружбы. Вместе они расширили, перестроили и усовершенствовали судебную и образовательную системы империи. В стране была создана иерархия религиозных школ (медресе), в которую вошли как школы в провинциальных городах, так и крупные имперские учреждения в Стамбуле. Верхушку этой системы сформировал впечатляющий комплекс мечетей, школ и богоугодных заведений, построенных для султана по проекту Синана и получивших общее название мечети Сулеймание. Некоторые выпускники этого учреждения становились учителями (улемами) в школах, многие другие служили судьями (кади) и поднимались по карьерной лестнице, которая начиналась с должностей в небольших городах и оканчивалась постами двух верховных судей в Европе и Азии (кадиаскеров), входивших в императорский совет (диван) – высший административный и судебный орган империи, включавший в себя от пяти до восьми членов и возглавляемый великим визирем¹³.

Отдельно от религиозных, образовательных и судебных учреждений существовал государственный административный аппарат, управлявший системой налогообложения и комплектования армии, которая была основой османской власти (как и власти большинства других империй). Даже в конце правления Сулеймана в центральном бюрократическом аппарате работало от силы двести чиновников, хотя, разумеется, им помогали многочисленные переписчики, гонцы и смотрители. Эти двести элитных чиновников управляли перепиской, делопроизводством и ведением отчетности, исключительно продвинутой и эффективной для своего времени. Важнейшим аспектом их работы было проведение землемерных работ, налоговых оценок и учета военнослужащих, чтобы государство могло комплектовать и финансировать собственную армию. В 1528 году самой затратной частью армии была 37-тысячная кавалерия, которая получала за службу земельные наделы (тимары). В отличие от Европы, в Османской империи эти наделы никогда не переходили в частную собственность, которую кавалерист мог бы продать или передать по наследству своему сыну. Напротив, в эпоху Сулеймана служба в армии тщательно контролировалась государством. Почти две пятых всех доходов империи шли на поддержку тимариотов. В обмен на это тимариоты не только составляли ядро османской армии, но и играли ключевую роль в обеспечении сбора налогов, соблюдения законов и поддержания общественного порядка в сельской местности¹⁴.

Ядром османской правительственной системы был двор султана. В этом нет ничего удивительного, поскольку королевский двор был центром правительства в большинстве монархий до наступления Нового времени, и все же османский императорский двор стоял среди них особняком. Он главным образом состоял из рабов, набранных по системе девширме. В соответствии с ней раз в 3–7 лет из европейских провинций империи набирались мальчики-христиане (в возрасте от восьми до двадцати лет), которых обращали в ислам и делали рабами султана. Это противоречило исламскому запрету на принудительное обращение и порабощение мусульман, однако ни один из старших богословов, очевидно, не смел этому противиться. Когда мальчики вырастали, большинство их них становилось янычарами: в 1560-х годах в войске было 12 тысяч солдат такого происхождения. В тот период янычары по праву считались самым подготовленным, дисциплинированным и мотивированным пехотным войском в мире. Наиболее одаренных юношей из европейских провинций отправляли в пажескую школу во дворце Топкапы – стамбульской резиденции султана. Они учились там от двух до восьми лет, постоянно пребывая под присмотром и соблюдая строгую дисциплину, практически отрезанные от мира за стенами дворца. Через некоторое время менее способные мальчики поступали в шесть гвардейских кавалерийских полков. Хотя большинство из них ждала военная карьера, некоторых офицеров гвардейской кавалерии также назначали на административные посты¹⁵.

В дворцовой школе проводилась военная, физическая и интеллектуальная подготовка. Режим был строг и разработан для того, чтобы обеспечить султана покорными и верными слугами. Преподавание дисциплин было организовано превосходно и скрупулезно. Предполагалось изучение турецкого, арабского и персидского языков, а также турецкой, исламской и персидской истории, литературы и поэзии. Чтобы получать отличные оценки, нужно было обладать недюжинным умом, организованностью и целеустремленностью. Лучшие выпускники поступали на службу к султану. Как всегда в монархиях, близость к правителю открывала огромные возможности. Лучшие пажи прислуживали султану в частных покоях. Чем дольше паж оставался на этой позиции, тем больше была вероятность, что султан заметит его и одарит своей благосклонностью. Со временем паж мог перейти с высокой позиции при дворе на пост наместника в провинции, а вместе с этим получить титул визиря и членство в императорском совете (диване).

Классическим примером успешной работы девширме был великий визирь Рустем-паша, который дольше всего служил Сулейману I. Прежде чем попасть в Стамбул, неграмотный Рустем пас свиней на Балканах. Он завершил карьеру, не только занимая высший государственный пост, но и будучи мужем Михримах-султан – единственной и горячо любимой дочери Сулеймана. Жениться на дочерях султана было в некотором смысле опасно. Они единственные из османских женщин могли разводиться с мужьями, отлучать их наложниц от дома и запрещать мужьям брать других жен. Брак с принцессой при этом не гарантировал, что султан не казнит зятя и не лишит его своего расположения. Но такой брак давал огромные политические преимущества, и карьера Рустема – тому подтверждение. Его жена обладала колоссальным влиянием на отца и была близка со своей матерью, обожаемой и чрезвычайно могущественной женой Сулеймана Хюррем-султан. Сама мысль, что император может выдать свою дочь замуж за раба крестьянского происхождения, была издевательством над основополагающими принципами европейского социального и политического порядка. Эта практика отличала османских императоров даже от правителей из династий Великих Моголов и Цин, хотя они, как и Османы, имели свои гаремы. Некоторые европейцы восхищались османской меритократией. Защитники европейского аристократического порядка, однако, утверждали, что османский пример иллюстрирует связь между равенством, рабством, восхождением по социальной лестнице и деспотизмом¹⁶.

На публике Сулейман держался как император. Даже в середине 1550-х годов, когда ему было почти шестьдесят лет, Сулейман по-прежнему выглядел впечатляюще и величественно. К тому времени он отказался от алкоголя, и проявлял – по османским меркам – сдержанность и умеренность, которые замедлили его старение. Один европеец назвал его манеру держаться “величавой” и написал, что Сулеймана окружали “помпезность и великолепие”, а одет он был “в халат из золотистой ткани, богато расшитый самыми драгоценными камнями”. К тому времени османский придворный церемониал уже далеко отошел от простых ритуалов предводителей военных союзов. Султан на публике не говорил и “держался подобно идолу”. Его стражники-янычары тоже не шевелились, порой часами, и их выучка и внешний вид, как и задумывалось, производили огромное впечатление на иностранцев.

Сулейман – едва ли не единственный османский султан, о характере которого мы можем составить хоть какое-то представление. В первую очередь мы обязаны этим его отношениям с фаворитом Ибрагим-пашой, который служил великим визирем в первую половину его правления. Но еще более показательны отношения Сулеймана с его женой и детьми¹⁷.

Ибрагим-паша был сыном греческого рыбака. Он был на два года старше Сулеймана, попал к молодому шехзаде в качестве раба и стал его ближайшим другом. Он хорошо играл на скрипке и пел, а также разделял интерес Сулеймана к древней истории, что особенно сближало их. Вступив на престол в 1520 году, Сулейман взял время, чтобы завоевать авторитет в глазах высокопоставленных чиновников, успешно командовал армией, покорил остров Родос, который долгое время оставался христианским бельмом на глазу Османской империи, и только потом назначил Ибрагима, служившего у него при дворе, своим великим визирем. Этот беспрецедентный шаг настолько разгневал наместника Египта, которого прочили на эту должность, что он поднял бунт. Назначив Ибрагима, Сулейман обеспечил себе контроль над властной верхушкой, но делегировал ему скучные задачи, которые тот презирал. Мужчины общались ежедневно – как лично, так и письменно. Ибрагим имел доступ даже в спальню султана, что считалось возмутительным нарушением османской традиции. Великий визирь был очень умным и харизматичным человеком, а также компетентным полководцем и администратором. Образованный и любознательный, он активно покровительствовал наукам и искусствам. Кроме того, Ибрагим был мастером зрелищности и пропаганды, которые использовал для создания имиджа султана как завоевателя и правителя всего мира. Великий визирь и султан разделяли это видение и имели сходные амбиции в первые пьянящие годы правления Сулеймана.

В марте 1536 года Ибрагим был внезапно убит по приказу Сулеймана, хотя только что завершил победоносную кампанию против Сефевидов и всего за несколько часов до смерти разделил, казалось бы, дружелюбную трапезу с султаном. Здесь можно провести параллель с внезапным решением халифа Гарун ар-Рашида уничтожить Бармакидов. Нельзя сказать наверняка, почему Сулейман поступил именно так. Впоследствии, когда его великий визирь и зять Рустем-паша просил разрешения проходить в покои Сулеймана, тот отказал, заметив, что “одного безумства достаточно”. Возможно, Сулейман просто имел в виду, что своим отношением к Ибрагиму он позволил тому возвыситься и зазнаться. Как и большинство фаворитов, великий визирь ревновал султана ко всем потенциальным соперникам, которым симпатизировал Сулейман, и пытался уничтожить их или хотя бы назначить на какой-нибудь пост как можно дальше от двора. Личный секретарь Ибрагима впоследствии написал, что власть изменила его господина, сделав его более высокомерным и менее осмотрительным. Многочисленные враги и соперники, которые появлялись у любого фаворита, всячески старались привлечь внимание Сулеймана к его недостаткам. Но, возможно, слова султана относились к особым сложностям в поддержании отношений между императором и человеком, который был и другом детства, и давним первым министром, и рабом. Как всегда, эти события следует рассматривать в специфическом контексте османского двора и политической культуры, где своевольные казни великих визирей и других министров не были из ряда вон выходящими событиями. Политика часто становится кладбищем для дружбы. Впрочем, это не всегда приводит к тому, что один друг велит задушить другого во сне¹⁸.

К тому времени, когда Сулейман взошел на престол, в османском обществе давно сложилась традиция, в соответствии с которой султану не полагалось жениться, а полагалось производить потомство со своими рабынями-наложницами. Женщина, родившая султану сына, как правило, более не допускалась к нему в постель, и ей было настрого запрещено рожать второго мальчика. Из любовницы она превращалась в мать. Когда ее сын вступал в отрочество, его назначали наместником одной из провинций, чтобы он мог проявить себя. Мать сопровождала его, играя роль наставника, и управляла его двором. Даже в столь личной эмоциональной сфере монарх должен был ставить интересы государства выше любви, которую он, вероятно, испытывал к этой женщине. Если юный шехзаде побеждал в борьбе за престолонаследие, его мать становилась императрицей-матерью (валиде-султан), то есть самой могущественной и уважаемой женщиной в империи. Если же ему случалось потерпеть поражение, он погибал, а его мать отправлялась в печальный и мрачный угол Старого дворца, где жили бывшие наложницы. И снова в случае с Сулейманом его характер и потребность в дружбе и любви заставили его нарушить традицию. В 1521 году он влюбился в наложницу Хюррем, одну из примерно ю тысяч русских, украинских и польских рабынь, которых в 1500–1650 годах ежегодно захватывали и продавали в Османскую империю крымские татары. Впоследствии Сулейман женился на Хюррем и более не заводил детей с другими женщинами¹⁹.

Это оказало сильнейшее влияние на османскую придворную политику и – в первую очередь – на престолонаследие. Для старшего сына Сулеймана – способного и популярного шехзаде Мустафы, матерью которого была наложница Махидевран, увлечение Сулеймана Хюррем представляло смертельную угрозу. Политика престолонаследия была игрой с нулевой суммой. Хюррем понимала, что, если Сулейман умрет, пока жив Мустафа, янычары с большой вероятностью посадят на трон именно его. В его пользу говорили старшинство, опыт, харизма и компетентность. В этом случае сыновей Хюррем-султан ждала смерть. Это понимал и Сулейман, и потому в 1553 году он приказал убить Мустафу и обоих его сыновей.

Сохранился пронзительный пересказ беседы султана с его младшим сыном Джихангиром, которого он, очевидно, очень любил. Джихангир родился физически неполноценным, и немногочисленные дошедшие до нас письма его родителей показывают их озабоченность его здоровьем. Сулейман и Хюррем старались проводить с ним как можно больше времени. Джихангир ладил со своим единокровным братом Мустафой и, как сообщается, однажды спросил у Сулеймана, поможет ли это вкупе с его физическими недостатками сохранить ему жизнь, если Мустафа унаследует престол. Сулейман ответил, что в этом случае Джихангиру точно не следует ждать пощады. Вероятно, его ждала такая же судьба и если бы наследником стал любой из его родных братьев, Баязид или Селим, хотя и можно предположить, что если бы Хюррем была еще жива, то новый монарх по просьбе матери мог бы сохранить жизнь брату, который в силу своего уродства, по сути, не представлял для него угрозы²⁰.

Сложно поставить себя на место отца, который знал, что однажды его сыновьям придется перебить друг друга. Несомненно, человек привыкает к обычаям и традициям. Во все эпохи большинство отцов из королевских семей склонно было считать своих детей пешками в династической игре. Кроме того, история монархии очень часто представляет собой историю правителей, которые приносили личные чувства в жертву делу всей династии и логике власти. Часто пост так довлел над инкумбентом, что почти лишал его собственной личности, хотя это и может быть оптической иллюзией, которая возникает из-за недостатка источников. До Сулеймана большинство османских султанов едва знали своих сыновей, которых еще детьми назначали наместниками провинций, куда они отправлялись в сопровождении своих матерей. Сулейман, однако, был другим: в его случае мы чувствуем человеческую потребность в любви и дружбе, в первую очередь в семейном кругу. Его сильно опечалила ранняя смерть их с Хюррем первого сына, шехзаде Мехмеда. Несомненно, суровая реальность политики престолонаследия порой весьма его тяготила.

Через 30 лет после смерти Сулеймана в 1566 году Османская империя вступила в период кризиса, который завершился лишь в 1650-х годах. Одним из его факторов, вероятно, было изменение климата: часто считается, что Малый ледниковый период катастрофически сказался на сельском хозяйстве в анатолийском зерновом регионе, что вынудило часть крестьянства просить милостыню и заниматься грабежом ради выживания. Приток американского серебра вызвал сильную инфляцию, которая достигала пиковых значений в 1588–1597 и 1615–1625 годах. Она принесла разорение всем, кто имел фиксированный доход, включая чиновников и кавалеристов-тимариотов, и это в итоге привело к разладу в административных и фискальных механизмах государства. Долгие войны с Габсбургами и Сефевидами были чрезвычайно затратны и завершались, не принося ни победы, ни добычи, ни территорий. К 1590-м годам Габсбурги сравнялись с Османами в военной мощи. Соперничество их военных машин привело к патовой ситуации на полях сражений и банкротству обеих наций. Чтобы лишить Габсбургов превосходства в пехоте, которая постепенно смещала кавалерию с главенствующих позиций, Османы призывали в армию огромное количество пеших солдат, хотя с трудом могли платить им даже во время похода. Их увольняли со службы каждую зиму, и по окончании войны в 1606 году они пополнили ряды разбойников. Тем временем в Стамбуле вспыхнуло ожесточенное соперничество между янычарами и гвардейскими кавалеристами, которые пытались отстоять свою долю сокращающихся налоговых поступлений. Социально-экономический хаос переплетался с политическим кризисом во дворце, а также в высших эшелонах власти. Политическая история 1574–1656 годов чрезвычайно сложна, но в основном повествует о слабом руководстве и растущей силе различных придворных фракций и об отчаянных попытках некоторых султанов восстановить единовластие, отчасти с помощью террора. Ключевым фактором политического кризиса было то, что – главным образом по биологической случайности – все султаны, которые восходили на трон в первой половине XVII века, были либо малолетними, либо психически неполноценными²¹.

В некоторой степени истоки этого политического кризиса можно связать с воцарением внука Сулеймана Великолепного – Мурада III – в 1574 году. Его отец, Селим II, отошел от традиции, назначив наместником в провинции лишь своего старшего сына и названного наследника Мурада. Пятеро остальных его сыновей остались в Стамбуле и были убиты сразу после восшествия Мурада на трон. Поскольку Габсбурги и Сефевиды готовы были воспользоваться традиционной борьбой за престолонаследие среди Османов, было слишком опасно позволять соперничающим шехзаде вступать в вооруженное противоборство. Великим визирем при Мураде остался Соколлу Мехмед-паша, который занимал этот пост со времен Сулеймана. Селим II с радостью делегировал Соколлу, который был его зятем, большую часть дел управления. Проведя у власти много лет, Соколлу, естественно, подчинил себе властную машину, в которой нашлось место для многих его протеже. Почти любой первый министр или фаворит в монархии до наступления Нового времени стремился контролировать распределение благ и покровительство. Назначение верных клиентов на ключевые посты часто также было единственным способом обеспечить исполнение приказов и функционирование административного аппарата. Не приходится удивляться, что новому монарху претило влияние Соколлу. Еще больше недовольства высказывали клиенты, которые появились у Мурада, пока он был наместником и законным наследником престола. В число злейших врагов Соколлу входили мать султана Нурбану и его любимая наложница Сафие. Мурад был очень близок с обеими этими способными и амбициозными женщинами, имевшими собственные сети клиентов, которым необходимо было оказывать покровительство.

В отличие от большинства своих предков Мурад III за 23 года своего правления ни разу не покидал Стамбул и большую часть времени жил в глубине дворца в своем гареме. Он очень редко появлялся и на пятничных намазах, хотя раньше население столицы всегда могло лицезреть монарха по такому случаю. Мурад не был ни ленив, ни глуп и был довольно добросовестным правителем. Но его уединение в гареме неизбежно повышало влияние близких к нему женщин и евнухов, которые были их главной связью с внешним миром. Вместе с другими недовольными придворными они убедили Мурада назначить своим личным советником (муталибом) уважаемого сановника Шемси Ахмед-пашу. Когда он умер, на смену ему пришел Доганджи Мехмед-паша, высопокоставленный придворный, который сблизился с Мурадом на императорских охотах, поскольку занимал должность старшего сокольничего, а затем руководил конюшнями султана. Мурад очень редко встречался со своим великим визирем и настаивал, чтобы все общение осуществлялось письменно и никакие аудиенции не назначались без его согласия. Сначала Шемси, а затем Доганджи просматривали всю корреспонденцию и без конца строили козни сначала против Соколлу, а затем – после его убийства озлобленным просителем в 1578 году – против всех последующих великих визирей.

В результате великие визири лишились влияния. Средний срок их службы при Мураде составлял менее двух лет и не увеличивался до 1650-х годов. Как бывало в истории множества монархий, хотя правитель, близкие к нему женщины, евнухи и придворные и могли уничтожить первого министра, они сами не способны были координировать работу властей и управлять административной машиной, если только монарх не был исключительно способен и трудолюбив. После гибели Соколлу в самом сердце османского государства возникла зияющая пустота. В итоге в верхах разразилась война фракций за власть и патронаж. Ситуация, естественно, ухудшилась в начале XVII века, когда на троне стали часто оказываться дети и неполноценные личности²².

За пятьдесят лет после смерти Мурада III укрепить царскую власть пытались три султана. Мехмед III и Мурад IV добились некоторого успеха в восстановлении самодержавия и османского влияния, но рано умерли своей смертью. Более любопытен случай Османа II. Его история имеет ценность, поскольку показывает, с какими рисками сталкивался любой монарх, который отступал от османских обычаев и ставил под сомнение интересы ключевых социальных групп. Осман шокировал консерваторов, разъезжая по Стамбулу в повседневном платье и беседуя с простыми людьми. К тому времени монархи редко появлялись и еще реже говорили на публике, окружая себя церемониальной чопорностью. Осман настоял на женитьбе на дочери одного из ведущих улемов Стамбула, тем самым проявив даже большую дерзость, чем Сулейман, женившийся на Хюррем. Никогда прежде свободная мусульманка высокого статуса не входила в султанский гарем и не возглавляла его. Как и многие молодые императоры, стремящиеся самоутвердиться и обзавестись рычагами политического влияния, Осман лично повел свою армию в поход против поляков. Некомпетентность и недисциплинированность янычар погубили кампанию и убедили Османа в необходимости радикальных военных преобразований. Он планировал отправиться в паломничество в Мекку, чтобы таким образом сбежать от своих врагов в Стамбуле, получить престиж правителя-паломника и набрать новых рекрутов в провинциях. Узнав о его намерениях, в 1622 году янычары свергли и убили 17-летнего султана, совершив первое цареубийство в османской истории. Влиятельные политические и религиозные круги в большинстве своем приветствовали свержение султана, но осудили его убийство²³.

В разверзшемся хаосе Османская династия едва не пресеклась в первой половине XVII века. Отчасти в результате этого султаны отныне перестали всегда убивать своих братьев при восшествии на трон, а вместо этого отправляли их под домашний арест в особую часть гарема, называемую кафесом. Впервые это произошло при воцарении совсем юного султана Ахмеда I в 1603 году, брату которого, Мустафе, сохранили жизнь. После смерти Ахмеда в 1617 году Мустафу посадили на трон в обход шехзаде Османа, сына Ахмеда, хотя он был не вполне в здравом уме. Впоследствии братоубийство прекратилось навсегда, и наследование от брата к брату стало османским законом, но в первой половине XVII века он еще не устоялся. Многие султаны продолжали убивать своих братьев. Особенно склонны к этому были монархи, которые стремились восстановить могущество султаната. Мурад IV (1623–1640) имел амбиции диктатора, утверждал свою власть над политической элитой посредством террора и лично вел свои армии на войну. Прежде чем покинуть Стамбул и отправиться в поход, он убил всех своих братьев и единокровных братьев, не считая одного. Единственным исключением стал шехзаде Ибрагим, мать которого (Кёсем) умоляла пощадить ее сына, утверждая, что он психически неполноценен, а потому не может представлять угрозы для султана. В 1640 году Мурад IV скоропостижно скончался в возрасте 27 лет, не оставив сыновей, и Ибрагим стал султаном.

События показали, что новый султан был действительно психически нездоров. Его министры отчитывались перед ним, как перед ребенком. Впрочем, в первый год правления султана его психические проблемы не были главной заботой. Чтобы династия выжила, последний из мужчин рода должен был оставить сыновей. Дядя Ибрагима, безумный султан Мустафа I, решительно отказался иметь дело с женщинами, и Ибрагим, очевидно, шел по его стопам. Положение было отчаянным, и за помощью обратились среди прочих к Джиджи Ходже, знахарю и колдуну, который окончил религиозную школу (медресе). Пытаясь исцелить импотенцию султана сочетанием афродизиаков, порнографии и соблазнительных женщин, Джинджи явно перестарался. Бедный Ибрагим помешался на сексе, принялся устраивать во дворце масштабные и затратные оргии и осыпать дарами своих фаворитов, а Джинджи Ходжу назначил на один из высших судебных постов в империи, что разгневало представителей религиозного и правового истеблишмента. За несколько лет беспечность и непокорность Ибрагима ввергли в хаос военную и фискальную системы, что показало, в какой степени османское государство зависит от могущественного императора или великого визиря. К этому времени Ибрагим успел обзавестись тремя сыновьями и стал больше не нужен, а потому был свергнут и убит в 1648 году. Ему на смену пришел его семилетний сын Мехмед IV²⁴.