Текст книги "В тени богов. Императоры в мировой истории"

Свободный доступ ко всем красивейшим объектам сексуального желания был одной из привилегий власти почти во всех политических традициях. Никакой мужчина не мог помешать Екатерине пользоваться ею. Несомненно, и прежде многим разведенным пожилым женщинам понравилось бы выбирать из красивых молодых офицеров того, кто скрасит им одиночество и старость. Екатерина была воспитана в традиции, которая не предполагала множества сексуальных запретов. Грубо говоря, сексуальные повадки протестантского высшего класса в Германии во многом зависели от того, пребывала ли конкретная семья под влиянием пиетизма. Появившиеся в середине XVII века пиетисты призывали к возврату к чистой вере Лютера, к внутренней духовности, а также к трудолюбию, состраданию и благочестию. Они презирали “французскую” модель распущенности нравов и вызывающей роскоши. Воспитанная совершенно не склонной к пиетизму матерью в придворной культуре, сформированной по образцу Версаля Людовика XIV, юная принцесса в детстве и отрочестве видела немало недозволенных сексуальных связей. Двор императрицы Елизаветы Петровны в этом отношении был и того свободнее. Оказавшись замужем за совершенно непривлекательным и безучастным мужчиной, Екатерина была вынуждена искать сексуального удовлетворения – возможно, даже с целью произвести на свет наследника престола – в других местах. Пока она пребывала у власти, у нее никогда не было никакого подобия гарема. В основном она придерживалась серийной моногамии. Насколько можно судить, у нее было не более дюжины любовников. Большинство ее отношений заканчивалось, когда молодые любовники находили себе других женщин. Должно быть, это причиняло ей все большую боль и питало ее комплексы, но она всегда проявляла великодушие по отношению к бывшим любовникам. При встрече с каждым новым партнером ее переполняла любовь и воодушевление, и грустно сознавать, что ей приходилось переживать травму за травмой, когда их связь разрывалась²⁴.

В целом даже самые посредственные фавориты Екатерины II не причиняли особого вреда. Пока она несла на себе бремя управления империей, они дарили ей и сексуальное наслаждение, и близость, о которой она мечтала. Источником неловкости становились лишь отношения, которые она на склоне лет заводила с мужчинами, годившимися ей во внуки. Ее последний любовник, пустой и надменный Платон Зубов, беспримерно и назойливо вмешивался в государственные дела. Но к тому времени Екатерина провела на троне более тридцати лет, и ее хватка начала слабеть. Кроме того, “дядюшка” Потемкин уже умер и более не мог эмоционально поддерживать ее и ставить на место нахальных молодых фаворитов. Впрочем, даже Зубов был лишь бурей в очень маленьком стакане воды в сравнении с тем, какое влияние на османскую политику оказала любовь Сулеймана к Хюррем. Одержимость стареющего императора Сюань-цзуна из династии Тан прекрасной молодой наложницей Ян Юйхуань направило одну из величайших империй в истории на путь разрушения²⁵.

Пожалуй, правильнее и полезнее всего сравнить Екатерину с ее современником, французским королем Людовиком XV (1715–1774). Людовик имел немало любовниц, но это вряд ли можно считать чем-то из ряда вон выходящим в истории христианских монархий. Он держал неподалеку от Версальского дворца отдельную виллу, где ублажал множество молодых женщин, часть из которых были куртизанками, и его распутство, которое было гораздо хуже поведения Екатерины, стало причиной скандала. Не в силах ни получить отпущение грехов у своего духовника, ни взять под контроль свое вожделение, Людовик более не возлагал руки на больных золотухой, что способствовало десакрализации французской монархии[22]22
  По традиции французский король, как помазанник божий, прикасался к подданным, которые страдали от золотухи, чтобы их излечить. Но перед этим он обязан был исповедаться и причаститься. Людовик XV перестал причащаться, поскольку духовник отказывался отпускать его грехи, и поэтому перестал и проводить ритуал. (Прим. пер.)


[Закрыть]. В одном отношении Людовик был не столь удачливым, как Екатерина. Во Франции уже существовали желтая неофициальная пресса и гражданское общество, готовое читать ее скандальные истории. В России ничего подобного еще не было. Самой знаменитой и значимой любовницей короля была мадам де Помпадур. Умная, образованная и обаятельная, она была во многих отношениях достойным эквивалентом Потемкина, однако, будучи женщиной, не могла, подобно ему, публично участвовать в военных и государственных делах. Мужчин, которым она покровительствовала, обвиняли в заключении непопулярного союза с Австрией в 1755–1756 годах, а также в самых унизительных поражениях Франции на полях сражений Семилетней войны. Мало того, мадам де Помпадур была тесно связана с финансовой группой братьев Пари, которые сколотили состояние на снабжении французской армии, которая терпела неудачу за неудачей. Ее имя в умах французов ассоциировалось с коррупцией, разгромом, развратом и унижением. Григорий Потемкин и братья Орловы, напротив, сыграли ведущие роли в величайших военных триумфах Екатерины II²⁶.

В ноябре 1796 года Екатерина умерла, наследовал ей сын Павел I. Он правил до марта 1801 года, когда его свергли и убили в ходе переворота, поддержанного многими петербургскими аристократами и гвардейскими офицерами. До сих пор в этой главе мы рассматривали лишь лучших представителей династии Романовых. В некоторой степени аналогичный перекос в сторону успешных императоров наблюдается также в других главах. Нам полезно будет обратить внимание на Павла, который являет собой пример слабого правителя. Кроме того, заговоры и убийства были обычным делом в истории императорских монархий. Разумеется, переворот, который закончился свержением Павла, был по некоторым параметрам уникален, но вместе с тем в нем нашли отражение и общие для придворной политики черты²⁷.

Ключевую роль в свержении Павла сыграл его характер. Император не был глуп и получил прекрасное образование, но плохо подходил на пост правителя в силу своего темперамента. Он мог быть обаятельным, знающим и добрым, но был подвержен сильным перепадам настроения. Порой они приводили к ужасающим и неистовым приступам гнева, а также подпитывали его подозрительность, которая граничила с паранойей. Некоторые из уже знакомых нам императоров тоже были гневливы. Император Юнчжэн из династии Цин частично справился с этим, привив себе дисциплину дзен-буддийской медитации. Джахангир курил опиум, а другие императоры порой предавались распутству, чтобы сдерживать своих демонов. Утешением для Павла было спартанское военное мировоззрение и строгая дисциплина его кумира – прусского короля Фридриха II. Когда возраст и тяготы правления дали о себе знать, стало очевидно, что этого недостаточно, чтобы Павел пребывал в спокойствии и гармонии. Резкие перепады настроения негативно сказывались на его политической деятельности и на руководстве министрами, военачальниками и придворными. Он импульсивно увольнял и покрывал позором людей, но восстанавливал их в должности, как только у него менялось настроение. Из-за чрезмерной эмоциональности царь плохо разбирался в людях и не видел, кто на самом деле ему предан. Например, в число высокопоставленных военачальников, попавших в немилость к Павлу, вошел барон Леонтий Беннигсен. Когда настроение у Павла улучшилось, его убедили восстановить Беннигсена на своем посту и позволить ему вернуться в Санкт-Петербург. Императора склонил к этому граф Петр Пален, генерал-губернатор столицы и человек, которому Павел в значительной степени доверял. В результате Беннигсен стал одним из ключевых участников заговора, приведшего к свержению и убийству Павла. Граф Пален, в свою очередь, возглавил этот заговор.

Императору Павлу недоставало не только эмоционального интеллекта, но и политической смекалки и мудрости. Истинный самодержец и милитарист, он строил все по армейской модели. Самой опасной для любого императора иллюзией была готовность поверить в официальную риторику о его всевластии. В некоторых отношениях Павел обладал мировоззрением ефрейтора: он пытался контролировать даже наряды знатных дам на частных балах в Санкт-Петербурге. Павел не любил русскую знать и не доверял ей. Однажды он сказал, что в России нет важных персон, не считая людей, которые разговаривают с императором, но и они теряют свой статус, как только беседа подходит к концу. Он был отчасти прав: российская аристократия в большей степени зависела от монархии, чем французская, не говоря уже об английской. Но вместе с тем он ошибался – и заплатил за это своей жизнью. Его своеволие лишало важнейших представителей элиты карьеры и возможности реализовать свои амбиции, но своим поведением он также посягал на присущее им личное и коллективное представление о чести и достоинстве. Так, он отменил освобождение дворян от телесных наказаний и ограничил роль дворян, занимающих выборные должности в местном управлении. Павел действовал вразрез с политикой своих предшественников, которые стремились привить российской элите европейскую культуру и ценности. Кроме того, его курс противоречил еще более устоявшемуся убеждению высшего сословия в том, что именно они имеют право быть ближайшими советниками императора.

Третью фатальную ошибку Павел совершил в дипломатической и военной сфере, которая в России, как и в большинстве императорских монархий, была приоритетной для правителя. Встревоженный растущей силой Франции, в 1798 году Павел в союзе с Британией и Австрией вступил в войну с Французской республикой. Потерпев ряд неудач, он обвинил во всем союзников и вышел из коалиции. К концу 1800 года он метнулся в сторону другой крайности и едва не заключил союз с Францией. Он запретил всю торговлю с Британией, что не могло впоследствии не нанести сокрушительный удар по российской экономике и государственной казне, поскольку Британия была важнейшим для России экспортным рынком, существенно опережавшим по объему все остальные. Словно вступив в перекличку с ушедшей эпохой кочевых войн, Павел приказал казацкому войску пересечь Афганистан и пригрозить британскому режиму в Индии. Большинство советников Павла вполне обоснованно считало, что заключение союза с Францией противоречило интересам России и было обречено на неудачу. Генерал Беннигсен перечислил причины этого в грамотном, обстоятельном и убедительном докладе. Много лет спустя в своих мемуарах он написал, что пожалел маленьких дочерей Павла, которые плакали над телом отца и целовали ему руку. Но у военной и политической элиты этой (и любой другой) империи государственные соображения часто соперничали за первое место с личными и коллективными интересами, но очень редко – с чувствами²⁸.

Из первых уст о событиях, приведших к свержению Павла, лучше всего рассказала графиня Дарья Ливен. Она жила при императорском дворе и была посвящена в его тайны. Ее мать приехала в Россию из родного Вюртемберга как фрейлина и подруга невесты Павла, будущей императрицы Марии. Свекровью Дарьи была графиня Шарлотта Ливен, ближайшая подруга императрицы и воспитательница императорских детей. Екатерина II назначила эту пиетистку благородного происхождения из балтийских немцев на столь высокую должность, поскольку полагала, что Шарлотта сможет защитить ее внуков и внучек от грехов и соблазнов двора. Муж Дарьи, Христофор, возглавлял военный секретариат Павла I. Поскольку Павел лично командовал армией и был болезненно дотошен в деталях, Христофор был, по сути, его главным военным советником и ежедневно проводил с ним больше времени, чем кто бы то ни было другой. Христофор Ливен был многим обязан Павлу. Среди прочего, император назначил его на этот чрезвычайно ответственный пост, когда ему было всего 22 года. К верности его склоняла и семейная традиция. Вместе со значительной частью старой феодальной военно-землевладельческой элиты многие Ливены в XVII веке стали офицерами в королевской армии, в их случае – шведской. Они гордились тем, что до самой смерти хранят верность своему патрону. В семействе было немало генералов, но равнялись они на одного из своих предков, который еще до того, как в 1721 году они стали российскими подданными, встал на пути пушечного ядра, спасая жизнь своего господина, короля Швеции²⁹.

Христофор Ливен разрывался между своей преданностью Павлу, с одной стороны, и категорическим несогласием с политикой императора – с другой. Он был профессиональным военным с лютеранским сознанием. Ливен не одобрял союз с Наполеоном. Приказы об отправке казаков в Индию были отданы от его имени, и он терзался, понимая, что отправляет большинство из них на напрасную смерть. Кроме того, Ливены были верны династии Романовых не меньше, чем Павлу. Романовы воевали друг с другом, и это вызывало проблемы. К 1800 году паранойя Павла обострилась: теперь он с подозрением относился даже к своей жене и старшему сыну, великому князю Александру. Одним из первых указов по восшествии на престол Павел ввел в силу новый порядок престолонаследования по принципу мужской примогенитуры и назвал Александра своим наследником. Но к зиме 1800 года он уже туманно намекал на судьбу сына Петра Великого, царевича Алексея, которого царь заточил в тюрьму и погубил во время пыток. Судя по всему, теперь Павел рассматривал в качестве альтернативного наследника своего 13-летнего племянника, герцога Евгения Вюртембергского. Шарлотта Ливен была искренне предана императрице и готова была сражаться как львица, защищая своих подопечных, императорских детей. Христофор Ливен был близок к великому князю Александру и служил офицером в подотчетном ему лейб-гвардии Семеновском полку. В конце концов он разрешил конфликт интересов, когда слег в постель с неизлечимой, как ни странно, болезнью, надеясь, что ситуация исчерпает себя к тому моменту, когда ему придется вернуться к делам. Так и произошло: и марта 1801 года Павел I был свергнут и убит.

На деле, сказавшись больным, он поступил очень мудро. Ни один заговор для свержения царя не имел надежды на успех без поддержки вероятного преемника. В 1801 году единственным возможным преемником Павла был Александр. После некоторых колебаний он поддержал переворот. Александр куда менее жаждал власти, чем Екатерина II, которая приходилась ему бабкой, в 1762 году. Для него корона была судьбой, а не личным выбором. Он даже мечтал о том, чтобы сбежать от обязательств и уединенно жить с женой на Рейне. Но его ужасал деспотизм Павла и катастрофы, к которым вела Россию его внешняя политика. Александр настаивал, чтобы его отцу сохранили жизнь и позволили провести остаток дней на покое. Пален согласился с ним, прекрасно понимая, что не сможет сдержать это обещание. Живой Павел оставался бы смертельной угрозой, не в последнюю очередь в силу его популярности среди рядовых солдат и гвардейцев, к которым он часто относился великодушно. Несомненно, некоторым из них даже нравилось, что их офицеры становятся жертвами своеволия монарха, ведь их часто постигала такая же участь.

Александр глубоко сожалел о гибели отца и так и не простил заговорщиков. Человек вроде Христофора Ливена, который сыграл в событиях почти такую же неоднозначную роль, как и он сам, был гораздо более угоден и ему самому, и вдовствующей императрице Марии, к мнению которой новый император внимательно прислушивался. Ливен оставался главным военным и дипломатическим советником Александра до самого конца его правления. Император умер в 1825 году, на смену ему пришел его младший брат Николай I. Когда на следующий год умерла Шарлотта Ливен, Николай был одним из четырех человек, которые несли ее гроб. Он славился своей строгостью и сдержанностью, но этот момент стал одним из немногих в его жизни, когда он дал волю слезам на публике. Все бывшие воспитанники Шарлотты обожали ее. Великая княгиня Анна, которая впоследствии стала королевой Нидерландов, вспоминала, что Шарлотта пользовалась “уникальной привилегией бранить семью… а такого права не давал ни указ, ни наследственный титул”. Даже в зрелости Николай I называл ее Mutterkins[23]23
  Скорее всего, это придуманное детьми домашнее прозвище, ближе всего по смыслу к словам “матушка”, “нянюшка”. (Прим ред.)


[Закрыть]. Как и большинство императриц в истории, Мария была холодна и не слишком близка со своими маленькими детьми, Шарлотта заполняла возникавшую из-за этого эмоциональную пустоту. По сути своей, императорская монархия была семейным делом, близкие отношения с членами семьи ценились чрезвычайно высоко³⁰.

Для истинного придворного императорские слезы были гораздо более важным выражением признательности, чем высочайшие ордена и знаки отличия. Они источали аромат святого елея, которым монарх был помазан во время коронации. Для некоторых придворных монаршее признание и близость стали самоцелью, практически культом. Но большинство придворных в истории были практичными людьми. Они полагали, что за слезами последуют более ощутимые награды. Так, несомненно, случилось с Ливенами. От Екатерины II до Николая I четыре сменявших друг друга монарха из династии Романовых осыпали их поместьями, титулами, пенсиями и должностями. Когда эта волна изобилия пошла на спад, они, пожалуй, были самыми богатыми землевладельцами в балтийских губерниях и светлейшими князьями, а также владели обширными землями в России и на территории, которая стала центром украинской угольной промышленности. Ливены были древним родом, и их предки почитали языческих богов в ливонских лесах еще до прихода германских рыцарей. К тому времени, когда их родина в 1721 году оказалась захвачена Россией, они носили баронские, а порой и графские титулы, но императорская монархия Романовых стала их Эльдорадо. И ключом к нему была любовь матери и ее детей к их “нянюшке”. Здесь можно добавить – в скобках, – что эмоциональная уравновешенность императора и солидарность его братьев и сестер были важнейшими факторами стабильности наследственных монархий. Гувернантка, которая помогала этого добиться, играла не только частную роль. По династическим меркам, отношения Николая I с его братом и предшественником Александром I и его сыном и преемником Александром II были исключительно теплыми и доверительными³¹.

Александр I правил 25 лет. Он был одним из самых умных, неординарных и примечательных монархов в российской истории. Его воспитанием и образованием занималась его бабка, Екатерина II. Она изливала на него долгое время подавленные материнские чувства и следила, чтобы он учился в соответствии с передовыми идеалами Просвещения. Именно Екатерина сделала его старшим учителем швейцарского республиканца Фредерика Лагарпа. Он дал Александру блестящее образование, основанное прежде всего на древней истории и философии, а также на французской литературе. Подход Лагарпа к образованию был основан на идеях Руссо, цель его, как он объяснял Екатерине, состояла в том, чтобы обучить Александра гуманитарным и естественным наукам в той мере, чтобы он понимал их основные законы и их важность, но в первую очередь привить ему мысль, что он должен быть “честным человеком и просвещенным гражданином”. Наследнику нужно было объяснить, что власть дается ему лишь с тем, чтобы он гарантировал законность, свободу и безопасность своим подданным и делал все возможное для повышения их благосостояния. Величайшим героем и ориентиром для Лагарпа был Марк Аврелий. Он был самым справедливым и патриотически настроенным императором, который восстановил бы республику, если бы это вообще было возможно в современном ему Риме. Параллели с просвещенным российским монархом, живущим в условиях самовластия и крепостничества, были очевидны. Александр до конца жизни оставался близок с Лагарпом, отмечал, что “обязан ему всем”, и однажды даже сказал: “Не будь Лагарпа, не было бы и Александра”. Принципы Лагарпа легли в основу разработанных Александром планов по реформированию российской системы управления и общества³².

К 1810 году Александр стал все больше интересоваться тем, как религия решала загадки и проблемы жизни. Невероятные тяготы, которые этот чуткий и легко ранимый человек преодолел, не потеряв отваги и самообладания, даже когда в 1812 году столкнулся с вторжением Наполеона, направили его и дальше искать религиозную истину и смысл. Это были глубоко личные поиски, слабо связанные с православием и официальной церковью. В них он опирался на тщательное изучение Библии и сочинений христианских мистиков, большинство из которых были католиками. Многие сверстники Александра прошли по тому же пути от Просвещения к обновлению христианской веры. Отчасти это было реакцией на ужасы Французской революции и последовавшие за ней двадцать пять лет международной и гражданской войны. Продвижение Александром Священного союза имела много общего с крестовым походом Вудро Вильсона, который в 1918–1919 годах призывал к созданию Лиги Наций. После многих лет кровопролитий оба лидера хотели гарантировать мир и спокойствие на международной арене. Поиски веры, характерные для Александра, также позволяют провести параллели с суфийским мистицизмом падишаха Акбара и склонностью многих китайских императоров к буддийской медитации. Во времена Александра европейцу было еще практически невозможно выйти за пределы христианской традиции и практики, но в рамках этой традиции взгляды императора были вселенскими. Однажды он написал: “Давайте следовать Слову Божьему – это важнее всего. Я верю, что настанет день, когда все конфессии объединятся”. В последние месяцы жизни он состоял в тайной переписке с Ватиканом и обсуждал возможность слияния католической и православной церквей³³.

Александр был непростым человеком и жил в эпоху бесконечных конфликтов и перемен. Разумеется, в его жизни и правлении было немало неожиданных поворотов. Но две закономерности, наблюдаемые при изучении императоров, позволяют нам сделать несколько выводов. Как и многие молодые монархи, Александр в 23 года взошел на трон, имея множество интересных идей и руководствуясь благими намерениями. Он был пропитан культурой простоты, чувствительности и дружбы, характерной для поздней эпохи Просвещения. Мать предупреждала его, что простота и дружелюбие не лишены опасностей. Молодому монарху, которому приходилось иметь дело с опытными и хитрыми министрами, необходимо было держать дистанцию и защищать себя “чарами величия”, окутывающими императорский статус. Лагарп напоминал ему, что “император должен производить впечатление” и что “он никогда не сможет обрести настоящих друзей”. В 1801–1805 годах Александр собрал крошечную группу приближенных и единомышленников – Негласный комитет, – чтобы советоваться с ними по вопросам программы радикальных преобразований, но эти молодые люди не имели опыта реализации политических идей и плохо представляли, как работает правительственный аппарат. Поскольку идеи, которые они обсуждали – отмена крепостного права и принятие конституции, – были по тем временам революционными для России, их дискуссии приходилось держать в строжайшем секрете, что также становилось препятствием для их деятельности.

Опять же как и многие молодые монархи, Александр жаждал военной славы. С самого детства ему твердили, что он получил свое имя отчасти в честь Александра Македонского. В 1805 году он сопровождал свою армию в походе. В ходе битвы с Наполеоном под Аустерлицем он прислушался к советам дерзких молодых аристократов из своей свиты и отказался от осторожной оборонительной стратегии, предложенной главнокомандующим Михаилом Кутузовым. Это привело к катастрофе³⁴.

Как часто бывает с монархами, середина правления Александра стала эпохой величайших достижений. К этому времени правители получают опыт взаимодействия с людьми и институтами и успевают поднатореть в политике. Наивный энтузиазм развеивается, но усталость и разочарование еще не приходят ему на смену. В этот период Александр внедрил ряд важных и долгосрочных реформ центральных органов управления и образования, а также грамотно и отважно возглавил российское сопротивление в войне с Наполеоном для установления стабильного международного порядка в Европе.

После 1815 года Александра стали все больше утомлять и раздражать административные заботы. После освобождения и переустройства Европы он вынужден был вернуться к рутинным внутренним вопросам, и ему было сложно добиваться результатов, он оказался зажат между некомпетентностью чиновничества и мощными корыстными аппетитами высшего общества. В последнее десятилетие правления главной инициативой Александра во внутренней политике стала попытка трансформировать систему воинского призыва. Старый порядок разрушал жизнь бесчисленного множества крестьян и их близких, вынуждая юношу отправляться на пожизненную военную службу. Сотни тысяч потенциально продуктивных молодых мужчин выводились из экономики в мирное время, но при этом Россия не имела подготовленных резервистов, которых можно было мобилизовать во время войны. Организовав большую часть армии в так называемые военные поселения, чтобы солдаты могли часть своего времени посвящать работе в поле, Александр попытался разрешить эти проблемы. У него были грандиозные планы по созданию в поселениях школ и служб социального обеспечения. Но его инициатива потерпела крах, встретив сопротивление и солдат, и крестьян, также ей навредили некомпетентность и жестокость чиновников, ответственных за ее внедрение. Это напоминает безуспешную попытку бюрократического аппарата династии Сун, предпринятую семь веков назад, внедрить в Китае столь же всеобъемлющие Новые законы. Унизительный провал рационального и благотворного, по мнению Александра, плана усугубил его растущий пессимизм в отношении людей и возможности улучшить их положение мерами властей. В этой книге мы встречали и других императоров, которые, испытывая усталость и досаду, обращались к религии и внутреннему миру: сразу вспоминается император Сюань-цзун из династии Тан, правивший в начале VIII века.

Проведя у власти всего два месяца, Александр написал Лагарпу, что “сложнее всего [ему] уравновешивать личные интересы и обиды и подталкивать всех к совместной работе в одном направлении и вообще к полезному труду”. Не стоит сомневаться, что многие лидеры крупных корпораций и почти все главы правительств разделяли и разделяют его чувства. Александр, однако, был не таким толстокожим и алчным до власти, как большинство лидеров, которым приходится пробивать себе дорогу наверх. Обреченный всю жизнь играть свою роль, он все сильнее тяготился этим бременем. После 1815 года он стал предпочитать компанию женщин, а не мужчин – не ради секса, а просто потому, что большинство мужчин, с которыми он встречался, были одержимы амбициями, карьерными перспективами и мечтой о покровительстве, в то время как женщины, по его опыту, были более склонны к искренности, чувственности и созерцательности. В 1819 году Александр сказал своему брату Николаю: “Европа как никогда нуждается в молодых правителях, полных сил, но я же уже не тот, что раньше, и потому считаю своим долгом отойти от дел, пока не стало слишком поздно”. В его случае это не было позерством. Он действительно мечтал избавиться от тягот управления страной, но в силу прецедентов и политических реалий отречься от российского престола было очень сложно³⁵.

Как всегда, ключевой проблемой был вопрос о престолонаследии. Александр и его прекрасная жена, принцесса Луиза Баденская, обвенчались, когда ему было шестнадцать, а ей – четырнадцать с половиной лет. Со временем их юная любовь сошла на нет, и Александр стал засматриваться на других женщин. Верный своим принципам искренности и дружбы (но также традициям двора своей бабки), он терпимо относился к наличию любовников у жены, которую в России называли императрицей Елизаветой Алексеевной. Когда она родила девочку от своего возлюбленного, гвардейского офицера, Александр признал ребенка, обрадовавшись, что родился не сын, ведь иначе это могло сказаться на порядке престолонаследия. Ближний круг родственников и придворных знал правду. Наследником престола считался брат Александра, великий князь Константин. Судя по всему, он организовал убийство любовника своей невестки, чтобы не допустить других осложнений. Но ситуацию усугубила женитьба самого Константина на польской аристократке, ради которой он отказался от своего права на престол в пользу брата – третьего сына Павла I и будущего императора Николая I. Законы империи не допускали такого отречения, поэтому его держали в строжайшей тайне. Когда в 1825 году Александр скоропостижно скончался вдали от столицы, разразился хаос. Группа радикально настроенных гвардейских офицеров попыталась произвести переворот. Одни из них хотели установить в России конституционную монархию, другие – основать республику. Переворот был подавлен, но память о нем жила на протяжении всего тридцатилетнего правления Николая I. Если бы заговорщики преуспели, военные перевороты, возможно, вошли бы в традицию российской политики, как случилось в те годы в Испании. В таком случае российская история могла бы сложиться иначе³⁶.

Как и многим императорам, Александру было проще добиваться успеха на международной арене. Доступные ему рычаги внешней политики – армия и дипломатия – были относительно просты и пребывали под полным контролем императора. Он мастерски использовал их, чтобы достичь главного триумфа своего правления – уничтожения империи Наполеона и установления в Европе порядка, который сделал позиции России гораздо более крепкими, чем в любой другой момент начиная с 1793 года. Император лично сформулировал принципиальную стратегию и осуществил дипломатические шаги, которые обеспечили России эту победу. Он полагал, что сможет разгромить огромную армию Наполеона, только заманив ее вглубь России, чтобы затем одолеть ее в изнурительной войне, используя российские преимущества и французские недостатки. Но таким был лишь первый этап двухэтапной стратегии императора. Он понимал, что, просто прогнав Наполеона из России, не обеспечит стране безопасность надолго. Если бы Наполеон получил передышку, чтобы восстановиться после катастрофы 1812 года, и сохранил свою власть над Германией и Центральной Европой, то даже в среднесрочной перспективе у России не нашлось бы ресурсов, чтобы защититься от его могущественной империи. С связи с этим Александр в 1813 году сразу же пошел в наступление на Центральную Европу и вовлек Австрию и Пруссию в победоносный союз, который отбросил французов за Рейн, а затем одержал победу над Наполеоном. Оба этапа разработанной Александром стратегии не пользовались поддержкой в российских элитах. Чтобы реализовать эти планы, ему пришлось призвать на помощь весь свой ум, решимость и мудрость, но также и свою неограниченную власть³⁷.

Стратегия внутренних реформ, предложенная Александром, была гораздо менее успешной. К тому времени прогрессивная повестка, усвоенная от Лагарпа, уже не ограничивалась просвещенным абсолютизмом эпохи Екатерины II и предполагала отмену крепостного права и принятие конституции. Александр верил в оба принципа, но сталкивался с очевидными проблемами, поскольку единовластие и крепостное право были опорами его режима. Большинство российских министров и высокопоставленных чиновников владели крепостными. В провинции власть по-прежнему полагалась на помощь землевладельческого класса при осуществлении полицейского надзора, сборе налогов и решении административных задач. Даже самовластный в теории монарх на практике часто испытывал огромные трудности при реализации своей политики на бескрайних российских просторах. Его административный аппарат был полон разных фракций. Разве создание независимого выборного законодательного органа не ослабило бы монарха еще сильнее и не привело бы к появлению новых фракций и дальнейшему дроблению администрации? Землевладельческая аристократия и дворянство были самыми богатыми, образованными и влиятельными группами российского общества. Они господствовали бы в любых законодательных органах, созданных в рамках конституционных реформ. Они же всячески отстаивали сохранение крепостного права. Реформаторская повестка Александра провалилась по объективным причинам. И это усугубило его растущее чувство усталости и разочарования после 1815 года.