Текст книги "В тени богов. Императоры в мировой истории"

Глава II
Колыбель империй: древний Ближний Восток и первые в мире императоры

Сельское хозяйство, города, письменность и большинство других элементов того, что мы называем цивилизацией, зародились на Ближнем Востоке. Самым древним сердцем этого региона была Месопотамия – область между реками Тигр и Евфрат. Если бы в этой полупустынной зоне не было рек, там невозможно было бы ни заниматься сельским хозяйством, ни строить города. Со временем под Ближним Востоком стали понимать территорию современных Ирака, Сирии, а также ряда областей Анатолии и Элама (на юго-западе Ирана). Хотя в этом регионе существовало множество народов и языков, единство в нем обеспечивалось тесными торговыми связями, периодическими объединениями в составе той или иной империи и использованием клинописи – особой системы письма, в которой из коротких клинообразных линий собирались неуклюжие символы.

Основными политическими единицами здесь были города-государства, в каждом из которых почитали собственного бога. Уже к началу III тысячелетия до н. э. монархия стала универсальной системой правления. Считалось, что небесный и земной мир существуют параллельно, а царь выступает посредником между ними. Ритуалы и жертвоприношения, которые он осуществлял, помогали ему умилостивить богов и гарантировать благополучие своих подданных. Как наместник и представитель почитавшегося в городе бога царь обеспечивал порядок, справедливость и безопасность. Царская власть повсюду имела и религиозные, и светские атрибуты. В ассирийской пословице, которая на протяжении последующих тысячелетий снова и снова звучала по всему миру, меняясь лишь незначительно, говорилось: “народ без царя подобен стаду без пастуха, толпе без вождя, воде без трубы… дому без хозяина, жене без мужа”. Один современный историк отмечает, что “царская власть казалась месопотамцам такой логичной и справедливой, что они считали ее изобретением богов, сошедшим с небес”. Нам остается лишь гадать, в какой степени народные массы на древнем Ближнем Востоке, а также в большинстве других обществ, существовавших до наступления Нового времени, усваивали и принимали идеологию монархии и элиты, однако до нас не дошло никаких свидетельств о несогласии с ней или о наличии каких-либо альтернатив¹.

Хотя идея о священной монархии господствовала в мире городов-государств и власть на практике часто передавалась по наследству, вера в то, что выходцы из конкретной семьи или рода обладают неким исключительным правом, очевидно, пришла от племенных и полукочевых народов, которые периодически завоевывали города и устанавливали в них свою власть. Историк Древнего Вавилона, который во многих отношениях можно считать родиной ближневосточной культуры, отмечает, что в III тысячелетии до н. э., хотя “в соответствии с человеческой природой отцы часто желали, чтобы им наследовали сыновья, и готовили их к этому”, до аморейского завоевания (в начале II тысячелетия до н. э.) не было “никакого намека на то, что определенный род получил от богов право на царство”. Он добавляет, что идея о священной династии была распространена у многих семитских и скотоводческих народов, связывалась с культом предков и распространилась среди народов, населявших города-государства, включая ассириицев².

Некоторые города-государства расширялись, завоевывая соседей. Весьма немногие из них были в этом так успешны, что создавали первые в мире империи. История империй обычно отсчитывается с правления Саргона Древнего (2334–2279 до н. э.). Если до него цари правили не более чем несколькими городами-государствами, то империя Саргона включала всю территорию современных Ирака и Сирии. Она приносила царю громадные доходы: он скопил огромное богатство из награбленной добычи и дани. Он старался подчеркнуть, что отличается от всех прошлых правителей, и подкреплял легитимность своей власти через религию: для этого он сделал собственную дочь верховной жрицей бога Луны в храмовом городе Уре. Династия и империя Саргона продержались более ста лет. Причины их падения нам неизвестны, но в их число, несомненно, входит глубокое недовольство, которое нарастало в завоеванных Саргоном городах-государствах из-за жестокости его правления и необходимости платить огромную дань. Тем не менее со временем Саргон стал героем, по крайней мере в глазах элиты: “Из него сделали кумира, подражать которому стремились все цари. Истории о деяниях Саргона продолжали звучать и спустя более 1500 лет с его смерти”. Неизвестно, как народные массы относились к Саргону при жизни и оглядываясь назад. Вполне вероятно, что в их отношении к нему смешивались ненависть, безразличие или даже недоверие: здесь, как и почти всегда в истории, практически все наши источники написаны элитами, близкими к правителям. Это искажает восприятие, но нам, историкам, приходится с этим мириться³.

На протяжении последующих 1500 лет царства династии и империи на Ближнем Востоке то появлялись, то исчезали. Пожалуй, самым знаменитым ближневосточным императором с точки зрения далеких потомков следует признать вавилонского аморейского царя Хаммурапи (ок. 1792–1750 до н. э.). Своей славой он обязан не столько тому, что правил большей частью Ирака и немалой долей Сирии, сколько тому, что составил свод законов, который дошел до наших дней и был заново открыт археологами в 1901 году. Хаммурапи был чрезвычайно озабочен своей репутацией не только среди современников, но и среди будущих поколений. Он позиционировал себя не столько завоевателем, сколько правителем, который обеспечивал своих подданных объектами гражданского строительства (водопроводная сеть и каналы), защищал слабых и, что важнее всего, служил царскому и священному идеалу справедливости.

Крупнейшей империей на Ближнем Востоке было так называемое Новоассирийское царство, существовавшее с 972 по 612 год до н. э. Оно было в четыре раза больше любой из предыдущих ближневосточных империй и простиралось от Средиземного моря до Персидского залива, но также управляло территориями, которые находились за пределами исторического Ближневосточного региона. Много веков Ассирия была средним по влиятельности городом-государством, расположенным неподалеку от современного Мосула на севере Ирака. Главной заслугой ранней Ассирии было создание разветвленных торговых сетей, возникших благодаря ассирийским купцам, которые торговали в Анатолии и на юге Ирака. К XIII веку до н. э. Ассирия стала крупным и грозным царством, одним из целого ряда царств, господствовавших в тот период в регионе. После 1200 года до н. э. на Ближнем Востоке, очевидно, разразился общий кризис, причины которого неизвестны, но который усугубили серьезная засуха в Ираке и нападения средиземноморских пиратов. Хеттское и Египетское царства распались, Вавилон завоевали эламиты из Юго-Западного Ирана, Ассирия сжалась в исходных границах города-государства. Восстановление началось с наступлением X века до н. э., и пика развития империя достигла в VII веке до н. э. В конце VII века до н. э. она неожиданно пала по причинам, о которых ведутся споры.

Новоассирийское царство, очевидно, придерживалось исключительно суровой системы эксплуатации покоренных территорий. Официальная идеология подчеркивала верность ассирийскому богу Ашшуру, в культе которого завоевания и грабежи считались добродетелями. Ассирийский язык представлял собой уникальный диалект аккадского. Изначально ассирийский город-государство не имел естественной защиты на местности и периодически оказывался в руках захватчиков. “Причудливая смесь религиозной и милитаристской идеологий помещала царя в центр вселенной и позиционировала Ассирию как страну, окруженную кольцом зла” – ассирийская пропаганда изобиловала историями о диких пытках и казнях противников режима. Часто случались и массовые депортации покоренных народов. В их число вошли и евреи: учитывая, какое воздействие Библия оказала на христианский мир (к которому принадлежало большинство историков и археологов, изучавших древний Ближний Восток), вряд ли стоит удивляться, что ассирийцы вошли в историю как особенно жестокие империалисты, о чем свидетельствует строка Байрона: “Ассириец пришел, как на пастбище волк”[8]8
  Перевод В. Рафаилова. (Прим. пер.)


[Закрыть]. К политике террора и жестокости в разной степени прибегали все империи. Тем не менее, как отмечает один историк, никогда прежде ни одна ближневосточная династия не хвалилась тем, что причиняла столь ужасные страдания своим врагам, и никогда ассирийская пропаганда не вторила вавилонскому царю Хаммурапи, который называл себя защитником вдов, сирот и слабых. Но разнузданный террор, эксплуатация и экспансия в долгосрочной перспективе обычно убивают империю⁴.

Из доступных источников историку, как правило, намного легче узнать, чем занимались древние монархи и как именно они позиционировали себя, чем составить представление об их характере. Ровно так дело обстоит с ассирийскими императорами. Многие из них явно были отличными полководцами, а также искусными и суровыми политическими лидерами. Порой мы можем разглядеть в них и авторов конкретных политических программ. Так, грозный царь Тиглатпаласар III (745–727 до н. э.) расширил границы империи и усилил контроль над периферией. Он также ограничил влияние ассирийской аристократии, сосредоточив высшие посты и связанные с ними блага в руках царских чиновников различного происхождения, многие из которых были евнухами, а потому считались безгранично преданными монарху и зависимыми от него. Эта политика на короткий срок укрепила царскую власть, однако, ослабив поддержку династии в среде социальной элиты, “привела к возникновению ситуации, когда крах двора стал равнозначен краху империи”⁵.

Единственным ассирийским монархом, портрет которого можно набросать хотя бы крупными мазками, был Ашшурбанапал (669–631? до н. э.). Он выделялся на фоне остальных ассирийских правителей, поскольку гордился не столько своими полководческими талантами (возможно, он и вовсе никогда не командовал армией в походе), сколько своей ученостью: “… традиционно царь изображался воином и защитником своего народа, и только Ашшурбанапал решил запечатлеть себя со стилосом, заткнутым за пояс”. Монарх публично заявлял о своих познаниях в астрологии, прорицании, математике и литературе. Некоторые из этих познаний были тесно связаны с разработкой политического курса. Принимая политическую программу, все правительства производят расчеты и делают прогнозы. Для ассирийцев важнее всего было предугадывать намерения богов, изучая звезды и внутренности овец. Правитель, разбиравшийся в астрологии и прорицании, мог гораздо лучше оценивать советы, которые получал от соперничающих знатоков и групп, порой стоявших за ними⁶.

Сегодня это может показаться странным и примитивным примером неизбежно стоящей перед правителем дилеммы о том, как оценивать квалифицированные советы своих чиновников. Другие дилеммы, стоявшие перед Ашшурбанапалом, знакомы нам лучше. Как верховный источник власти, статуса и богатства, монарх всегда был мишенью для лести, интриг и клеветы. При королевских дворах разногласия по вопросам политики и должностей нередко решались путем нашептывания на ухо монарху. Правителю следовало держать открытым хотя бы одно ухо, но отсеивать обычную зависть и клевету. Ашшурбанапал в ожесточенной борьбе отстоял свое право унаследовать престол отца. Он знал, что не все проигравшие в этой битве погибли и что некоторые из его предков из царского рода пали жертвами придворных заговоров. Умение заглядывать в сердца и мысли людей часто было ключом не просто к успеху, но к выживанию правителя. Услышав, как один старый и проверенный чиновник сетует, что соперник клевещет на него, Ашшурбанапал заверил его: “Не бойся! Что этот злодей может сказать против тебя? Разве я не знаю, что ты… глаз не смыкал, оберегал меня и как в котле кипел, только не по своей вине, а во имя дома владыки твоего? Что он может сказать против тебя? Разве стану я его слушать?.. Не бойся, что он вернется; твоя жизнь подле меня”⁷.

Ассирийское царство стало первой ближневосточной империей, покорившей Египет, хотя удержать его у ассирийцев и не получилось. Египетская цивилизация была особенной и древней. Она поклонялась своим богам, имела собственные культурные и политические традиции и уникальную систему письма. Хотя Египет и Месопотамия тысячелетиями торговали друг с другом, из геополитической изоляции Египет вывело вторжение так называемых гиксосов – средиземноморских народов-мореплавателей, проживавших главным образом в Леванте, которые в XVII веке до н. э. захватили Нижний Египет. Гиксосы принесли с собой технологии: в военной сфере в первую очередь – колесницу и композитный лук. И коренная династия из города Фивы в Верхнем Египте впоследствии применила их, чтобы в XVI веке до н. э. прогнать чужаков. После этого в истории Египта наступила эпоха Нового царства (1550–1069 до н. э.) – вероятно, самая блистательная и, несомненно, самая изучаемая в истории Древнего Египта.

На протяжении большей ее части Египет был богатейшим и, возможно, наиболее влиятельным государством Восточного Средиземноморья и Ближнего Востока. Уязвленные воспоминаниями о правлении гиксосов, первые фараоны Нового царства основное внимание направляли на военную мощь и позиционировали себя главным образом как цари-воители. Египет господствовал в регионе, который занимал территорию современных Израиля, Палестины и Ливана. Его армии время от времени добирались даже до Евфрата. Но вместе с тем Египет никогда не был более чем первым среди равных. Между целым рядом могущественных царств, включая Миттани, Вавилон и Ассирию, сложился определенный баланс сил. Отношения между монархами этих “великих держав” стали определяться традициями. Цари называли друг друга братьями, обменивались подарками и послами. Периодически заключались династические браки. Союзы и договоры о ненападении позволяли государствам десятилетиями преследовать свои интересы в относительно стабильной системе внешних отношений. Как и большинство международных расстановок сил, по прошествии некоторого времени ближневосточная конструкция разрушилась. Миттани был поглощен хеттами. Далее экологический и экономический кризис негативно сказался на всех крупных государствах региона. Наконец, все эти территории, включая Египет, захватило обновленное Ассирийское царство (972–612 до н. э.).

Бессмысленно спорить о том, можно ли считать Древний Египет настоящей империей. Несомненно, по ключевым параметрам он отличался от империй Саргона и ассирийцев. На Ближнем Востоке основателями империй выступали города-государства, но Египет уже в начале III тысячелетия до н. э. был крупным территориальным царством. К тому времени Верхний и Нижний Египет уже стали единым политическим образованием, но единое культурное пространство они сформировали и того раньше. Нил, на берегах которого можно было вести чрезвычайно продуктивное сельское хозяйство, создал Египет и заложил фундамент для единства государства в политическом, экономическом и культурном смыслах. На протяжении 800 километров эта река была пригодна для судоходства в обоих направлениях. Египетский монарх изображался как божественная фигура, способная контролировать ежегодный разлив Нила, от которого зависело благополучие египетского народа. Египетские цари очень быстро покорили Нубию, в первую очередь потому, что жаждали ее золота и других ресурсов. В эпоху Нового царства они косвенно управляли обширными территориями в Азии. И все же по меркам ближневосточных и многих последующих империй их собственная “национальная” территория была очень велика, а империя – довольно мала⁸.

Один историк древней политической мысли называет египетскую политическую философию самой бескомпромиссной теорией абсолютной монархии во всем Древнем мире. Даже в священных монархиях Ближнего Востока правителя очень редко приравнивали к богу или почитали как бога. Но “в Египте царь был ближе к богам, чем в любой другой культуре. Он был воплощением Гора и Осириса, сыном верховного бога” Амона-Ра и воссоединялся с отцом на небесах после краткого пребывания на земле. Традиционно историки склонны подчеркивать вселенскую значимость фараона и сравнивать ее с более приземленной ближневосточной традицией, где цари были прежде всего военными и политическими лидерами. Не стоит, однако, преувеличивать степень этого контраста. Большинство древних ближневосточных царей – и особенно правители империй – вовсе не были простыми смертными в трактовке государственной пропаганды, а также в глазах их подданных. Фараон, в свою очередь, также выполнял ключевые задачи земного властителя: он имел решающее слово в политике и руководил системой распределения благ своего царства. Дошедшие до нас древнеегипетские источники (почти исключительно археологические) чаще изображают фараона в его священной и вселенской роли, чем в качестве центральной фигуры в опасном мире придворной политики, но намеки на последнее время от времени встречаются. Египетский монарх, как и его визави тысячелетия спустя, должен был контролировать амбиции членов собственной династии, а также военных и жреческих элит, от которых зависела его власть. Судя по всему, в Египте, по крайней мере в эпоху Нового царства, главную угрозу правителю представляли жреческие элиты и их невероятно богатые и могущественные храмы. К концу эпохи их влияние действительно затмило влияние фараона⁹.

Лишь изредка нам открываются фрагменты личности древнеегипетских царей. В юности фараон Тутмос IV (ок. 1400 – ок. 1391 до н. э.) часто принимал участие в гонках на колесницах. Его сын, Аменхотеп III, взошел на трон, когда ему было двадцать, и правил 38 лет. Биограф Аменхотепа пишет, что дошедшие источники позволяют нам узнать о нем больше, чем современные люди в массе своей знают о собственных прадедах, и это вселяет надежду, пока не понимаешь, что большинство людей в современном “первом мире” в лучшем случае имеет лишь весьма приблизительное представление о жизни своих прадедов и едва ли может описать их характер. Но некоторые аспекты личности Аменхотепа действительно вполне правдоподобно раскрываются в его биографии. Как и многие представители его (так называемой XVIII) династии, Аменхотеп III страдал от косолапости. У его сына и преемника Аменхотепа IV (Эхнатона), помимо прочих проблем со здоровьем, была заячья губа. Его внук Тутанхамон был “хрупким мальчиком, который косолапил на левую ногу и страдал от боли в правой, пораженной болезнью Келлера”. После Тутанхамона династия пресеклась, и это неудивительно, поскольку фараоны практиковали близкородственные браки в таких масштабах, которые и не снились Габсбургам. Некоторые монархи женились на своих сестрах и даже дочерях. Тутанхамон, вероятно, был потомком браков трех поколений двоюродных братьев и сестер¹⁰.

Несмотря на кровосмешение, Аменхотеп III был талантливым правителем и щедрым покровителем искусств, ценившим красоту, мастерство и гармоничность. Вероятно, ему повезло в том, что первые двенадцать лет жизни он был лишь одним из принцев, которого не прочили в наследники. На первых порах его подготовка была довольно демократичной по стандартам подготовки большинства принцев, с которыми нам предстоит познакомиться. Принцев и молодых аристократов обучали вместе с сыновьями царских чиновников и дворцовых служащих. Возможно, благодаря этому Аменхотеп впоследствии хорошо разбирался в людях и назначал способных помощников, часть из которых происходила не из элит. Мальчики получали хорошую подготовку по арифметике, музыке и рисованию. Главным образом их знакомили с классическими древнеегипетскими текстами, в каждом из которых содержались поучения и инструкции для детей. После “детского сада” Аменхотеп пошел в дворцовую школу в Мемфисе и наконец в альма-матер отца – школу при храме Мут в Фивах. Под руководством бывших отцовских наставников молодой принц изучал не только науки, но и этикет царского двора, а также осваивал аристократический спорт, например учился стрелять из лука и управлять колесницей. В Фивах и Мемфисе Аменхотеп жил в окружении множества шедевров древнеегипетской культуры. Его главный наставник Хекарешу славился глубоким уважением к древней истории и традициям египетской монархии и, очевидно, воспитал почтение к древности в Аменхотепе. Как часто бывало в наследственных монархиях, некоторые учителя Аменхотепа в период его правления занимали высокие должности и пользовались особенным доверием правителя.

Как наследник, Аменхотеп, возможно, недолго пробыл наместником Нубии. На ранних этапах своего правления он воевал с нубийскими мятежниками. При этом Аменхотеп III не стремился к расширению территории Египта и не желал вживаться в роль царя-воителя. Вместо этого он посвящал себя архитектуре, скульптуре и декоративному искусству, оставил потомкам богатое культурное наследие, в котором древнеегипетские традиции сочетались с нубийскими и ближневосточными заимствованиями. Из-за художественных склонностей Аменхотепа, отсутствия у него интереса к роли царя-воителя и положения, которое у него при дворе занимали женщины из его династии, британские египтологи старой школы считали его изнеженным и женоподобным. На самом деле женщины из царской династии занимали высокое положение на всем протяжении египетской истории, но особенно в Новом царстве. Старшая жена Аменхотепа, царица Тия, очевидно, была близка к мужу, родила ему множество детей и стала первой из египетских цариц, обожествленных при жизни. Она происходила из семьи военных аристократов, которые играли ключевые роли в армии и администрации Аменхотепа. Возможно, Аменхотеп считал этот альянс с военными аристократами способом уравновесить влияние жреческой элиты¹¹.

Враждебность к верховному жречеству и его огромному богатству стала ключевой характеристикой правления сына и преемника Аменхотепа III – Аменхотепа IV (Эхнатона). Аменхотеп IV взял имя Эхнатон (верховный жрец Атона), чтобы подчеркнуть, что отказывается от старого верховного бога Амона и отныне служит богу солнца Атону. Вместе с Амоном ушли и мифология, и человекоподобие старого мира египетских богов, и космологии. Фараон присвоил богу Атону верховный псевдомо-нотеистический статус. Он покинул старую столицу Фивы и оставшийся там огромный культовый комплекс Амона. Новую столицу, посвященную Атону, он построил на месте современной Амарны. Это нанесло сильнейший удар по положению и богатству старой жреческой элиты, а также сильно повредило религиозным чувствам египтян, поскольку новый верховный бог и творец был исключительно абстрактной концепцией и изображался только в виде солнечного диска, но никогда не представал в виде человека и никогда не говорил. Попытка Эхнатона преобразовать египетскую религию имеет множество параллелей в последующей истории императоров. В его случае невозможно сказать, в какой степени личные и духовные мотивы определяли его политику. Его правление преподносит нам один очевидный урок, повторенный во множестве других политических систем. Он таков: императоры с грандиозными представлениями о собственном величии, которые открыто идут в наступление на системообразующие элиты и глубоко укорененные народные верования, редко добиваются успеха. Предпринятая Эхнатоном попытка революции полностью провалилась. После его смерти старая религия восстановилась, прежние элиты вернули себе влияние. Эхнатон же стал одним из самых ненавидимых людей в истории Египта¹².

Археология многое открыла нам о памятниках, ритуалах и церемониях древнеегипетской монархии. Размеры и симметрия пирамид по-прежнему вызывают восхищение. Развалины эпохи Нового царства в Луксоре и Карнаке вкупе с сохранившимися рельефами и письменами позволяют нам составить представление о том, как отправлялись ритуалы и какой смысл в них вкладывался. Общими мотивами были порядок, иерархия, блеск и величие, но в центре всегда стоял фараон. Монументы, здания и общественные пространства навсегда запечатлевали это в камне, но также служили ареной, где проводились церемонии и где участники и наблюдатели таким образом получали подтверждение имеющимся установкам. Главные праздники были связаны с космическими и природными силами: например, с окончанием разлива Нила, когда река возвращалась в берега и начинался сев. Церемонии связывали фараона с богами, космосом и предками: сам фараон каждый день участвовал в ритуалах, которые помогали ему питать и поддерживать своего божественного отца¹³.

Большинство этих мотивов снова и снова повторялись в императорских монархиях в последующие тысячелетия, разумеется, в соответствующих религиозных и культурных контекстах. Российский царь Николай II стал одним из последних в мире императоров. В начале XX века он участвовал во многих церемониях и ритуалах, разработанных для передачи посланий, сходных с теми, которые внушали своим подданным фараоны. Например, каждый январь в праздник Крещения он играл главную роль в так называемом освящении вод Невы возле Зимнего дворца в Санкт-Петербурге. Нева символизировала реку Иордан, где крестили Христа. Православные религиозные ритуалы и одеяния сливались с придворным церемониалом. Рядом с православными священниками возле императора по рангу выстраивались придворные в парадной форме. Подтверждение обретали земная и небесная иерархия и истина. Огромные площади и дворцы Петербурга служили для этого грандиозной ареной. Как и в большинстве имперских столиц, здания в Петербурге сообщали как общие сведения о древности, величии и святости династии, так и более специфические вещи. В российском случае европейский по всем параметрам Петербург строился для того, чтобы подчеркнуть, что Россия была великой европейской державой. Памятники, стоящие в городе, служили осязаемым напоминанием о долгой истории императорской монархии. Несколько лучших обелисков фараонов, созданных в Древнем Египте, впоследствии попали в Рим и Константинополь в качестве трофеев. Памятники стали характерными признаком имперской архитектуры и монументального строительства. Романовы воздвигали обелиски, чтобы заявить о своих притязаниях на статус великой империи, которая считала себя преемницей Рима и Византии¹⁴.