Текст книги "В тени богов. Императоры в мировой истории"

К 705 году 80-летняя У Цзэтянь явно потеряла хватку. Когда случился переворот в пользу бывшего императора Чжун-цзуна, ее сместили с трона. Ей позволили уйти на покой, и когда десять месяцев спустя перед смертью она попросила, чтобы ее похоронили рядом с мужем Гао-цзуном, ее желание было исполнено. Еще любопытнее, что некоторые из племянников У Цзэтянь наладили отношения с династией Тан. Власть при режиме Чжун-цзуна принадлежала не безвольному императору, а его жене, императрице Вэй. Очевидно, она была любовницей У Санси, племянника императрицы У Цзэтянь. Из всех ее детей выжила лишь принцесса Анле, которую выдали замуж за сына У Санси. Шангуань Ваньэр, которая была личным секретарем императрицы У Цзэтянь, в теории стала наложницей императора Чжун-цзуна, а на практике руководила экзаменами для кандидатов на гражданскую службу по поручению императрицы Вэй. Тем не менее, хотя император Чжун-цзун был полным ничтожеством, его жене, дочери и наложнице было крайне важно контролировать его и пользоваться его именем. Всерьез рассматривалась возможность назначить наследницей принцессу Анле, но это признали невозможным в силу китайских традиций и ценностей. В результате, когда в 710 году Чжун-цзун неожиданно умер, императрица Вэй попыталась усадить на трон своего младшего сына, еще слишком юного для управления государством, надеясь, что сможет удержать власть. Ее планы разрушил переворот, спланированный принцессой Тайпин, дочерью императрицы У Цзэтянь, в результате которого императрица Вэй, принцесса Анле и Шангуань Ваньэр были убиты, а на троне был восстановлен бывший император Жуй-цзун, самый младший сын У Цзэтянь и брат принцессы Тайпин.

Жуй-цзун был таким же ничтожеством, как и его брат Чжун-цзун, и мечтал отречься от престола и уйти на покой. Испугавшись кометы, которую он счел предостережением Неба, он настоял на отречении в 711 году. На смену пришел его третий сын, принц Ли Лунцзи, будущий император Сюань-цзун, мать которого была убита по приказу императрицы У Цзэтянь. Лунцзи сыграл важную, хоть и не главную, роль в мятеже, в результате которого была свергнута императрица Вэй, поскольку его покровительством и расположением пользовались многие стражники, традиционно вклад которых в дворцовые перевороты был весьма значителен. Принцесса Тайпин поняла, что, если она не сумеет быстро устранить молодого и компетентного Сюань-цзуна, о власти ей придется забыть. Она попыталась настроить против нового императора его единокровных братьев, но успеха не добилась. Проявив редкую и похвальную солидарность, они сплотились вокруг Сюань-цзуна, считая его наилучшим кандидатом для руководства общим делом, хотя принц Ли Чэнчи в действительности имел больше прав на престол, поскольку был сыном императора Жуй-цзуна и его законной жены-императрицы. Возможно, принц Ли Чэнчи решил, что спокойная жизнь одного из старших принцев приятнее управления Китаем. Впоследствии в контексте династической политики Сюань-цзун вполне мог посчитать, что Ли Чэнчи представляет для него угрозу, имея более обоснованные права на престол, однако, как ни удивительно, единокровные братья оставались близкими друзьями и всецело доверяли друг другу до конца своей жизни.

Чувствуя, что время играет против нее, в 713 году принцесса Тайпин попыталась совершить упреждающий государственный переворот. От матери она унаследовала не только острый ум, но и значительную часть связей. Будь она мужчиной, ее мятеж вполне мог увенчаться успехом. Но даже на пике женской власти принцесса не могла вращаться среди стражников и командовать диверсионными группами. Принцессе Тайпин приходилось подыскивать на эти роли других людей, а делегирование полномочий повышало риск предательства. В итоге ее планы стали известны, и ей позволили совершить “почетное” самоубийство. Так завершилась исключительная полувековая эпоха женского господства в китайском правительстве и политике.

Император Сюань-цзун правил 45 лет. За эти десятилетия империя Тан достигла своих максимальных размеров, а династия Тан оказалась на пике своего могущества – как властного, так и культурного. Танский Китай стал основой и центром восточноазиатской культурной зоны, фундаментом которой служили конфуцианские верования, китайская вариация буддизма, китайская письменность и колоссальный престиж литературной и художественной традиций танской эпохи. Двор Сюань-цзуна был столь же влиятелен в восточноазиатском регионе, как версальский двор Людовика XIV в Европе. Император Сюань-цзун был впечатляющей личностью: прекрасным музыкантом, поэтом, каллиграфом и покровителем многих выдающихся художников и писателей. Он также преуспевал как политический лидер. Он выбирал компетентных и волевых министров, которые при полной его поддержке решали важнейшие проблемы, такие как реформа критически важной системы поземельного налогообложения и угроза разрушения сетей снабжения огромного населения имперской столицы Чанъаня. Сюань-цзун прилагал немало усилий, чтобы руководить министрами, и проявлял при этом терпение и гуманность, не обращаясь к чрезмерному насилию: он разрешал конфликты, усмирял их эго и уравновешивал их друг другом, не позволяя никому заполучить неограниченную власть и сохраняя за собой право определять общий вектор политики и назначать чиновников на самые высокие посты.

Если бы Сюань-цзун умер в 740 году, он вошел бы в историю как один из самых уважаемых императоров Китая. Однако он прожил еще 16 лет, и усталость и возраст монарха снова дали о себе знать. На протяжении тридцати лет он руководил соперничающими министрами и решал сложнейшие административные вопросы, и это не прошло даром. Император все чаще отходил от политики и сосредоточивался на религии и собственном внутреннем мире. Когда ему было глубоко за пятьдесят, он увлекся Ян Юйхуань – прекрасной женой одного из своих сыновей, забрал ее в свой гарем и принялся потакать всем ее желаниям. История о стареющем мужчине, который ищет секрет вечной юности в объятиях молодой женщины и выставляет себя дураком, стара как мир. Мужчины, стоящие у власти, всегда пользовались своим положением, чтобы удовлетворять свои сексуальные и эмоциональные потребности. Поведение императора Сю-ань-цзуна вписывалось в знакомые человеческие рамки, но имело серьезнейшие последствия и едва не привело к краху одной из величайших империй в истории.

По прихоти императора специальные конные курьеры доставляли его возлюбленной свежие личи из самого далекого юго-восточного уголка империи, что представляется вполне безобидным. Гораздо серьезнее было вмешательство Ян Юйхуань в систему покровительства и назначение на должности. В такой ситуации необходим был надежный и опытный наследник, который взял бы на себя основную нагрузку по управлению государством, но в Китае такое случалось редко. Правила престолонаследования были слишком зыбкими, в назначение наследников вмешивалась политика гарема и соперничество, а наследные принцы часто не пользовались доверием отцов. “Друзья” и клиенты императора неизбежно делали все возможное, чтобы он цеплялся за рычаги власти и распределения благ. Возможно также, что конфуцианский идеал сыновней почтительности не давал сыновьям продуктивно пользоваться властью, пока на троне был их отец.

Отстранение Сюань-цзуна привело к тому, что в последние годы его правления обострилась борьба между фракциями. Если бы из-за этого правительство лишь на время потеряло фокус и эффективность, катастрофы не случилось бы. К несчастью, противоборство придворных фракций ослабило контроль монархии над военачальниками, что в 755 году привело к мятежу под руководством самого уважаемого из полководцев – Ань Лушаня. Развитие событий шло по траектории, знакомой любому историку, который занимается изучением империй. По военной логике, чтобы защитить далекие границы и отправить глубоко в степи кавалерию, необходимо было сформировать профессиональную армию с крупными отрядами всадников некитайского происхождения. Полководцев, действующих на таком удалении от столицы, приходилось наделять огромной автономией. В первой половине VIII века армия Тан эволюционировала в этом направлении и стала весьма эффективной с военной точки зрения. Самое высокое положение среди танских генералов к середине века занял победоносный Ань Лушань, имевший смешанное тюркское и согдийское происхождение.

В 740-750-х годах Ань Лушаню было позволено сосредоточить в своих руках контроль над большинством имперских армий и коневодческих хозяйств. Когда Сюань-цзун отошел от политики, власть в 736–752 годах все больше сосредоточивалась в руках Ли Линьфу, грамотного администратора и младшего члена королевского рода Тан. Разумеется, соперники ненавидели Ли Линьфу, завидовали его влиянию и покровительству, которым пользовался он сам и его приближенные. Нажив немало врагов, Ли Линьфу с готовностью передал Ань Лушаню контроль над имперскими армиями, поскольку военачальник был самым надежным из военных, которым он покровительствовал, и был всецело ему предан. В некоторой степени Ань Лушань был предан и императору Сюань-цзуну. К несчастью, как характерно для степной культуры, Ань Лушань служил отдельным людям, а не династиям, не говоря уже о таких институтах, как государство и империя Тан.

Когда в 752 году Ли Линьфу умер, конкурирующие фракции пошли в наступление на его прежнее окружение. Атаку возглавил новый первый министр Ян Гочжун, двоюродный брат любимой молодой наложницы Сюань-цзуна. Поскольку стареющий император, очевидно, не мог защитить Ань Лушаня, а жить монарху оставалось недолго, военачальник решил нанести превентивный удар, пока еще не лишился поддержки. Хотя в конце концов режим Тан выстоял, несмотря на восстание, былую власть он себе уже не вернул. Ослабевший центр, как часто бывает в империях, стал терять контроль над многими провинциями, начиная с периферии, все больше приближаясь к ядру государства. Местные военачальники и элиты захватывали власть, часто признавая верховенство Тан, но оставляя местные доходы себе и отказывая императору в юрисдикции на подконтрольных им территориях. Ослабление сразу привело к уходу Китая из Внутренней Азии и отступлению с северо-западных границ, после чего эти зоны навсегда стали частью исламского мира¹⁵.

Упадок растянулся на долгие десятилетия, и окончательно династия Тан пала в 907 году. Лишь в 960 году ряд ключевых территорий Танской империи был снова объединен под властью династии Сун. Режимы Тан и Сун всегда причисляются к славным страницам истории Китайской империи. Это по большей части оправдано. Ядром обеих империй был один регион, населенным людьми, которых мы сегодня называем китайцами. Оба императорских двора поддерживали устоявшуюся и грандиозную китайскую высокую культуру. Обе династии считали, что наследуют имперской традиции, которая восходит к Желтому императору и легитимизируется конфуцианскими идеалами. Они также имели множество одинаковых институтов, пришедших из эпохи Хань, и краеугольным камнем в их системе государственного управления был император. Тем не менее во многих отношениях эти империи не походили друг на друга. Самое очевидное различие состоит в том, что империя Сун была меньше, поскольку лишилась всех северных приграничных земель вместе с их некитайским населением. Как всегда, масштаб Китая не позволяет провести простое сравнение. В территориальном отношении империя Сун, возможно, была невелика по танским стандартам, но в ней проживала треть населения Земли¹⁶.

И все же, хотя империя Сун и кажется огромной по европейским меркам, она была примерно в четыре раза меньше современного Китая. Если пользоваться традиционным определением империи, которого придерживается большинство современных западных историков, можно прийти к выводу, что политическое образование под властью династии Сун было не столько империей, сколько зарождающимся китайским национальным государством. В эпоху Сун в новом высшем классе, формируемом гораздо более широкой системой государственных экзаменов на фундаменте из модернизированных неоконфуцианских ценностей, начала складываться эт-нонациональная китайская идентичность. Одним из элементов зарождающегося национального сознания стала убежденность в том, что 16 этнически китайских северо-восточных префектур, которые в 906–960 годах захватила полукочевая империя Ляо (государство Кидани), “по природе своей” принадлежали китайскому государству и обществу, а потому их нужно было отвоевать. Это стало первоочередной задачей монархов и министров Сун, и порой их стремление к ее исполнению граничило с одержимостью¹⁷.

В режиме Тан, по крайней мере в первые столетия, господствовала наследственная аристократия, происходящая из северного и северо-западного регионов и их столиц Лояна и Чанъаня. Исторически род Тан не принадлежал даже к высшему слою этой аристократической элиты, что, возможно, представляло собой одну из причин, по которым императрице У Цзэтянь не составило труда сместить танскую династию с престола. Но старые аристократические роды были уничтожены в IX веке, когда в обществе царила анархия из-за упадка и краха Тан, и потому в эпоху Сун сформировалась новая элита¹⁸.

Эта новая “бюрократическая” элита, которая появилась в первые 150 лет правления Сун (в так называемый Северный период), была собрана со всех концов империи, и многие ее представители начинали свою карьеру со сдачи государственного экзамена самого высокого уровня. К 1100 году в школах, где осуществлялась подготовка юношей к проходящим раз в три года экзаменам на гражданскую службу, учились около 200 тысяч человек. Каждые три года экзамены сдавали примерно 80 тысяч кандидатов. В эпоху Тан буддизм и даосизм потеснили конфуцианство в качестве ключевой идеологии и системы ценностей государства и элит. При династии Сун конфуцианские интеллектуалы нанесли ответный удар и усовершенствовали свои доктрины, вобрав в них некоторые элементы двух соперничающих религий, но подчеркнув центральную роль конфуцианства как источника рациональных и этических принципов, на которых покоятся общество и государство. Основателями неоконфуцианской школы стали Чэн И (1033–1107) и Чжу Си (1130–1200), в связи с чем некоторые историки называют неоконфуцианство “учением Чэн – Чжу”. Хотя к последнему столетию правления Сун неоконфуцианство уже стало превращаться в незыблемую идеологическую основу политического и общественного порядка, этот процесс завершился лишь в XV веке при следующей коренной китайской династии – Мин. Сдача экзаменов отныне служила главным источником статуса и уважения для представителей китайской элиты и их родственников. Система экзаменов и продвигаемые ею неоконфуцианская идеология и высокая культура стали мощной силой для консолидации китайской элиты, которая постепенно привязывалась к имперскому политическому порядку. В известной мере экзамены в Китае играли примерно такую же роль, как частные школы и Оксбридж в Великобритании XIX и XX веков¹⁹.

Для монархов Северной Сун формирование нового порядка было палкой о двух концах. С одной стороны, гибель танской аристократии поставила династию гораздо выше всех остальных общественных групп. В теории вся власть исходила от монарха и исполнялась гражданскими служащими, карьеру которых он контролировал. Бюрократия обеспечивала исполнение приказов императора во всей огромной империи. Ее институты, идеология и престиж играли принципиальную роль для сохранения государственного единства. В некотором смысле император был не только исполнительным директором, но и первосвященником могущественной корпорации, которая верила, что империя – единственная легитимная форма государственного устройства в Китае, а монархия – ее краеугольный камень. Однако, хотя в теории бюрократическая машина и была идеальным бастионом имперского единства и монархического правления, на практике император нередко сталкивался с грандиозными трудностями, пытаясь ею управлять.

Сунская бюрократия была более продвинута, чем любая другая из мировых бюрократий соответствующего периода. В первые десятилетия династии служили около 13 тысяч профессиональных чиновников, что было сопоставимо с численностью государственного аппарата гораздо более крупной империи Тан на пике ее могущества. К 1112 году число чиновников достигло 43 тысяч. Сунское государство пыталось делать вещи, о которых не могло и помыслить ни одно европейское правительство, не имевшее возможности для реализации подобных проектов. Постоянную профессиональную армию, насчитывавшую миллион человек, нужно было содержать, оснащать и оплачивать. Колоссальные организационные и технологические сложности представляло управление имперскими водными коммуникациями. Когда в 1048 году река Хуанхэ вышла из берегов, около 20 процентов населения гигантской провинции Хэбэй погибло или вынуждено было переселиться на другие территории – и это лишь одна из множества подобных катастроф, случившихся в эпоху Сун. Для планирования и проведения инженерных работ по восстановлению инфраструктуры требовались огромные профессиональные навыки, организация и опыт.

Под властью Сун китайская экономика достигла уровня, которого мир не видывал до конца XVIII века в Британии. Сунское государство создало сложную систему, чтобы взимать налоги с этого богатства, не связанного с сельским хозяйством. Погружение в историю Сунского Китая порой обескураживает. С одной стороны, историк сталкивается с миром, который кажется совсем далеким, поскольку принадлежит к другой культуре и другой эпохе. С другой стороны, некоторые аспекты сунского общества, правительства и императорской власти представляются на удивление современными²⁰.

Суть работы императора существенно изменилась с эпохи Тан. Во Введении к этой книге я перечислил четыре аспекта императора. Он был человеком, лидером, наследственным монархом и правителем империи. В династии Сун мы впервые на этих страницах встречаем лидеров, которых вполне можно назвать исполнительными директорами, то есть главами огромных и сложных бюрократических организаций, укомплектованных чиновниками, выбираемых в ходе экзаменов и теоретически продвигаемых по службе при соответствии строгим объективным критериям. Разумеется, император Сун значительно отличался от современного президента, не говоря уже о руководителе частной компании. Его сложно сравнить даже с европейскими императорами Нового времени. В отличие от немецких и австрийских императоров конца XIX века монарх из династии Сун не сдерживался конституциями и парламентами. И все же управление крупными и сложными бюрократиями такого рода предполагает решение ряда специфических задач. Как лидер сунского государства, император сталкивался со сложностями, которые не были знакомы никому из европейских монархов до XVIII века и которые даже впоследствии редко принимали в Европе китайские масштабы.

История о том, как императоры Северной Сун руководили своей правительственной машиной, позволяет нам заранее составить представление о том, какой ответ в подобных обстоятельствах давали европейские императоры XIX века. В обоих случаях императорам было чрезвычайно сложно направлять, контролировать и администрировать бюрократические аппараты. Это сильно беспокоило их и отнимало у них много времени и сил. Обычно императоры вверяли координацию правительственной политики первому министру, оставляя за собой последнее слово в решениях, которые сами считали принципиальными. Прежде всего к ним относились вопросы внешней политики, а также войны и мира. Назначение и смещение премьер-министра и, как правило, некоторых других ведущих министров оставалось прерогативой монарха, который тем самым в некоторой степени контролировал общий политический курс. Императоры из династии Сун, как и европейские монархи XIX века, продолжали исполнять многие церемониальные роли и проводить легитимизирующие их власть ритуалы. В моменты кризиса им приходилось выходить на первый план и активнее включаться в управление государством, что превращало их в верховных кризис-менеджеров, несущих полную ответственность за происходящее в стране. В 1940 году это случилось даже со стабильными конституционными монархами Бельгии и Норвегии – Леопольдом III и Хоконом VII. Когда в династии Сун начался едва не приведший к ее гибели кризис 1125–1127 годов, с такой ситуацией столкнулся и император Хуэй-цзун.

Разумеется, при руководстве сунским властным аппаратом возникали и специфические сложности. Бюрократия тонула в бумаге, и императору было не легче. Это объяснялось недавним распространением печатных технологий, но также и запутанными процедурами административной машины. Для принятия решений требовалось несколько подписей, и документы передавались из одной канцелярии в другую. Препятствием нередко становились даже бюрократы среднего звена: они отказывались подписывать документы, которые, по их мнению, нарушали бюрократические нормы и принципы. Парализовать бюрократическую машину, снабженную множеством сдержек и противовесов, было несложно. Поскольку при всей риторике о высокой морали бюрократия была опутана сетями покровительства, борьба за власть и блага создавала множество возможностей для саботажа. В систему также был встроен цензорат, бдительные сотрудники которого могли призывать министров и даже императора к ответу перед элитой, если они преступали конфуцианские идеалы. Используемый в качестве оружия в борьбе фракций цензорат вполне мог останавливать работу органов власти. В сравнении с другими мировыми бюрократами конфуцианские чиновники имели исключительно сильное чувство локтя, миссии и статуса. Они были пропитаны почти религиозной идеологией, которая обязывала чиновников следить, чтобы не только подданные, но и сами императоры вели себя в соответствии с принятыми этическими нормами. Они полагали, что, если они не справятся с этой задачей, в естественном космическом порядке возникнет дисгармония, а на земле разразится катастрофа. Управление правительственной машиной, которая считала себя едва ли не священным братством, было сопряжено с особыми трудностями. Различия в политических взглядах быстро перерастали во взаимные обвинения в нарушении этики и крамольных мыслях, сформулированные по-конфуциански витиевато и высокопарно.

Жизнь императора еще сильнее осложнялась глубоким идеологическим и политическим расколом, который произошел в бюрократическом аппарате после введения так называемых Новых законов в 1069 году. Эта программа призывала к радикальному вмешательству государства в экономику и общество для стимулирования экономического развития, повышения благосостояния народа и увеличения налоговых поступлений. Противники программы называли ее невыполнимой и видели в ней источник коррупции, а также утверждали, что Новые законы предают конфуцианские принципы и возвращают общество к порочной легистской политике режима Цинь и Первого императора. Политический конфликт, возникший из-за разногласий по вопросу о роли государства в экономике и обществе, весьма перекликается с реалиями современности. Мощное лобби в прошлом продвигало идею о минимальном вмешательстве государства, делает это и сейчас. Шэнь-цзун (1067–1085), шестой император династии Сун, поддерживал Новые законы, установленные в 1069 году, но предпочитал, чтобы среди его советников были и противники программы, чтобы рассматривать ее с обеих сторон и тем самым совершенствовать механизм принятия решений. Его усилия не увенчались успехом из-за непримиримой борьбы между фракциями. Чтобы внедрить Новые законы в бюрократический аппарат, ему пришлось, по сути, основать параллельную систему “запасных” институтов, возглавляемую так называемой Комиссией по финансовому планированию. Он был также вынужден ослабить цензорат. Двое сыновей Шэнь-цзуна, Чжэ-цзун (1085–1100) и Хуэй-цзун (1100–1125/6), продолжили политику отца отчасти из сыновней почтительности, а отчасти как способ сохранить имперскую военную мощь и возможность однажды отвоевать у киданей 16 потерянных префектур на северо-востоке²¹. Благодаря поддержке императора сторонники Новых законов остались у власти, но властная машина в итоге оказалась неспособной обеспечить экономические и социальные выгоды, которые сулили реформаторы.

Император Хуэй-цзун неожиданно взошел на трон в 1100 году после внезапной смерти своего 23-летнего единокровного брата Чжэ-цзуна, который не оставил наследников. О Хуэй-цзуне мы знаем существенно больше, чем о других императорах из династии Сун, но значительно меньше, чем о некоторых римских императорах, а также обо всех императорах, которые правили с XVI века и речь о которых пойдет в последующих главах этой книги. Даже о Тай-цзуне из династии Тан нам известно гораздо больше. Династия Сун не позволяла младшим сыновьям императоров участвовать в политике, управлении государством и решении военных вопросов, предпочитая, чтобы они становились деятелями искусства и высокой культуры. Даже наследники престола не имели военной подготовки и опыта. Есть свидетельства, что 17-летний Хуэй-цзун был очень недоволен, когда его вдруг выдернули из мира культуры и посадили на трон. Когда умер император Чжэ-цзун, Хуэй-цзун формально занимал второе место в очереди претендентов на престол, но у его старшего единокровного брата были проблемы со зрением, что вполне могло стать весьма ощутимым недостатком для человека, которому суждено было возглавить бюрократический аппарат, одержимый составлением письменных документов. Выбор между братьями сделала вдовствующая императрица, старшая из женщин династии. Даже в женоненавистническом Китае в таких случаях решение оставалось за матерью. Она, впрочем, встретилась с главными министрами, чтобы спокойно обсудить сильные и слабые стороны двух претендентов на императорский трон. И снова сунский Китай кажется нам странным переплетением современного и знакомого в одних аспектах и древнего и чуждого в других.

Среди китайской элиты каллиграфия считалась формой искусства, которая показывала образование и воспитание человека, но также позволяла составить представление о его характере и поведении, поэтому многие императоры были неплохими каллиграфами-любителями. Хуэй-цзун слыл самым искусным и знаменитым каллиграфом в империи и имел уникальный стиль письма, которым широко восхищаются и сегодня. Гораздо реже среди императоров встречались способности к живописи. Хуэй-цзун – единственный император, который входит в число первоклассных китайских художников. Он был щедрым покровителем и тонким ценителем искусств, заядлым коллекционером древностей и страстным проектировщиком садов и зданий. Император был приобщен к даосизму, для которого характерна вера в наличие связей между Небом, людьми и естественным порядком вещей: сад-парк был для него любимым хобби и источником эстетического удовольствия, но также отражал его религиозные верования и чувства.

После катастрофического поражения в войне 1125–1127 годов с чжурчжэнями – преимущественно скотоводческим народом, который проживал в Маньчжурии и имел грозную конницу, – конфуцианские мыслители обвинили императора в пренебрежении к государственным делам и чрезмерной погруженности в эстетические занятия, отнимавшие слишком много времени и денег. Эти претензии были по большей части несправедливы. Хуэй-цзуна никак не назвать раннекитайской версией Людвига II Баварского – покровителя Рихарда Вагнера и строителя романтических замков, которого его же министры в конце концов объявили сумасшедшим. Хуэй-цзун исправно исполнял свои ритуальные и управленческие обязанности. Он действительно всецело полагался на своего первого министра Цай Цзина, который продержался на своей должности почти все правление Хуэй-цзуна, но нет оснований считать, что ситуация стала бы лучше, если бы император попытался править в более авторитарном стиле.

Катастрофа, уничтожившая режим Северной Сун, на самом деле произошла из-за того, что Хуэй-цзун в 1121–1125 годах не прислушался к более осторожному старшему поколению советников и поддержал молодую “партию войны”, которая призывала к заключению союза с чжурчжэнями для уничтожения империи Ляо и исполнения китайской мечты о возвращении 16 потерянных префектур. Почти в любой империи такие фундаментальные военные и внешнеполитические решения принимались монархом. Некоторым министрам, служившим династии Сун, появление в лице чжурчжэней мощного потенциального союзника в тылу враждебных киданей показалось ниспосланным судьбой. Политика Хуэй-цзуна была основана на старом принципе “враг моего врага – мой друг”, но сыграла с ним злую шутку. Армия династии Сун оказалась неэффективной, и чжурчжэни увидели ее слабость, а потому, разгромив киданей, вторглись в Китай и захватили все сунские территории к северу от Янцзы. Хуэй-цзун усугубил свою изначальную ошибку, состоявшую в безрассудной военной политике: он доверился некомпетентным полководцам и упустил момент для решительных действий, когда поражение и кризис требовали сделать принципиальный выбор между организацией запоздалой обороны и заключением мира любой ценой. Император не разбирался в вопросах войны; ни характер, ни подготовка, ни опыт не дали ему инструментов для разрешения этого кризиса. Раздосадованный и измотанный неудачами и катастрофой, к которой они привели, в разгар кризиса Хуэй-цзун легко согласился отречься от престола, на чем настояли его советники, которым нужен был козел отпущения²².

Одним из очевидных уроков, извлеченных из этой истории, стало понимание, что императоры Сун получали скверную отдачу от денег, которые в огромных количествах расходовались на оборону: в начале XII века они пустили на содержание армии около четырех пятых бюджета, который, несомненно, был самым большим для государств той эпохи. В некотором смысле возникшая у династии Сун проблема с армией была зеркальным отражением проблемы, с которой столкнулась династия Тан. Воспоминания о восстании Ань Лушаня глубоко проникли в сознание китайцев. Династия Сун и сама пришла к власти в результате военного переворота, и ее правители были одержимы необходимостью установить над армией гражданский контроль. Они добились этого ценой значительного снижения военной эффективности. Назначение гражданских инспекторов на ключевые позиции в военной иерархии, частая ротация генералов и запрет на формирование постоянных воинских соединений численностью более полка не могли подготовить армию к войне. Правящие режимы с незапамятных времен сталкивались с дилеммой, которая заключалась в том, что государства нуждались в армиях для защиты от внешних врагов, но сомневались в верности этих армий и командующих ими. В империях эта проблема стояла особенно остро, поскольку они по определению размещали большие регулярные армии на далеких границах, где центральному правительству было очень сложно осуществлять надзор за ними. Из императорских монархий, которые рассматриваются в этой книге, хуже всего с этой проблемой справлялся Древний Рим, а лучше всего – Европа в раннее Новое время. Китай занимал промежуточное положение, колеблясь между моделями военного управления, предлагаемыми династиями Тан и Сун.