Текст книги "Кризис Ж"

Глава седьмая
Если у Васи нет жены

Москва, Якиманка, пока еще моя работа, 5 августа

«Просто друга» Лену я обнаружила в Бориной постели через пару недель.

Но – все по порядку. Начался-то август неплохо. Сестра Антонина, например, первого числа заболела ангиной. Это ее очень обрадовало: ведь больным нельзя ходить на детские дни рождения и общаться с бывшими женами своего бойфренда и его мамами, этих бывших жен обожающими. Антонина передала Тане подарок через Гошу, с его же помощью обзавелась антибиотиком и села дома лечить горло и смотреть сериалы. «Представляешь, – написала она мне, потому что говорить не могла, – на работе сказали, чтобы я ничего не редактировала, пока не выздоровею! Начинаю обожать журнал “Амели”. Хотя, возможно, это у меня от температуры».

Я свою работу после отпуска тоже вполне обожала, даже без ангины. Оказалось, что мой отдел без меня не развалился и не перессорился, со срочными задачами справился, а те, что можно было отложить до моего приезда, спокойно отложил – и ничего не перепутал. За три недели они написали мне всего трижды, в экстренных (по-настоящему экстренных) случаях. А меня такое, в отличие от многих руководителей, не пугает, а успокаивает. Значит, все нормально, механизм отлажен, каждый сотрудник на своем месте.

Первую неделю августа я с кем-то постоянно совещалась – то со своим боссом, директором департамента Стасом по прозвищу Иконостас (поразительно похож на Иисуса из мюзикла), то с трейд-маркетингом, то с логистами, то с директорами заводов, то с врачами на бизнес-завтраке – ну и со своим родным отделом. Последних больше всего волновал запланированный на осень переезд. Компания перебиралась с милой нашему сердцу Якиманки аж на Новую Ригу, и никого, кроме высшего руководства, это не вдохновляло.

– Я, конечно, понимаю, им-то все равно, – горячилась Солнечная. – Им из их европ одинаково далеко и до «Октябрьской», и до любого замкадья. А я человек, мне метро нужно!

– Там вроде будет корпоративный транспорт ходить, – беспечно заметила Попик, автостопер со стажем.

– Мне не нужен корпоративный, мне нужен нормальный, общественный, – продолжала Солнечная нагонять тучи.

– А меня больше смущает опенспейс, – робко вступила Барбос. – Так-то я жила несколько лет в Трехгорке, привыкла подолгу добираться, даже плюсы есть: успеваешь читать много книжек. Но опенспейс… боюсь, будет хаос.

Барбос хаоса боится, упорядочивать всё и вся – вот ее миссия.

– Тут приходила Силиконовая Дарина, – изрек стажер Илюха из угла. – Говорила, что была в новом офисе и там та-ак краси-иво, много ме-еста, и библиоте-ека, и дива-анчики фиоле-етовые. Это я вас утешаю, если что.

Все захихикали, озираясь, как в опенспейсе – увы, маркетинг-менеджер Дарина Илюхиному определению полностью соответствовала, и голос ее он изобразил похоже. Только Солнечная не желала утешаться.

– Конечно, Илюша, ты от нас скоро уйдешь, тебя смешат фиолетовые диванчики, – горестно вздохнула она.

– Меня скорее смешит, что Дарине нужна библиотека, – возразил Илюха. – А так, конечно, Якиманка куда лучше Новой Риги, прости, босс.

Я подняла бровь:

– Не буду с вами спорить. И Якиманка лучше Новой Риги, и кабинеты лучше опенспейса – во всяком случае, привычнее. Но нам, например, обещают гибкий график. К девяти часам по московским пробкам можно и не доехать, и хорошо, что менеджменту это понятно. Будем работать в комфортном темпе и постепенно перестраиваться. Переходить от концепции «компактный особняк в центре» к концепции «суперсовременный офис с белым ресепшен и стенами, на которых можно рисовать».

Солнечная сложила руки в немом протесте: не хотела менять концепцию.

– Кстати, корпоративные автобусы будут ходить от «Строгино», – обратилась я к ней. – И ты в Строгино как раз живешь. Если очень захочешь ездить на метро, будешь спускаться туда по утрам и ностальгически кататься по синей ветке перед работой. А Барбосику мы устроим удобный угол даже в опенспейсе. Попик, тебя какой вопрос больше всего волнует?

– Меня? – подняла голову Попик. – В связи с переездом или вообще?

– С переездом.

– А, – махнула она рукой. – Ну, например, бесплатные йогурты и творожки нам оставят?

– Да. И на территории будет несколько кафе и мимимишных кухонек.

– А на стенах можно рисовать что угодно?

– Договоримся, – пообещала я.

– Тогда все. А, еще я хочу взять пару оффов в сентябре.

– Бери. Мы еще не переедем.

– Ага, знаю, но на всякий случай. Я типа замуж выхожу, – зевнула Попик.

– Ого! – счастливо завопила Солнечная, позабыв о корпоративном транспорте.

– Поздравляю! – улыбнулась Барбос.

– А зачем? – спросил Илюха.

– Типа? – уточнила я.

Настя Попик воззрилась в потолок – задумалась. Потом ответила сразу всем:

– Ну, мы подали заявление. Данька нашел классную трешку в Крылатском, большая комната освобождается с сентября. Подумала – почему нет. Там солнечная сторона…

– А в двух других комнатах кто живет? – ужаснулась Солнечная (не сторона).

– Девчонки какие-то. У одной игуана.

– Ты выходишь замуж, чтобы жить с игуаной? – не могла успокоиться Солнечная.

– Не, чтобы жить с Данькой. Для нас это вообще серьезный шаг.

Попиков Данька работает в банке и носит там зеленые галстучки, но в офис ездит на мотоцикле, а дома играет на ханге – игуана будет заинтригована.

– Главный вопрос, который волнует всех присутствующих, – я обвела взглядом свой, пока еще существующий, кабинет. – Фамилию менять будешь?

– Ой, нет, – испугалась Попик. – Данька, конечно, Новицкий – красиво. Но Попик – это судьба.

– А я бы сменила свою, – размечталась Солнечная. – Надоело каждый раз представляться: «Здравствуйте, это Алла Солнечная. Да, фамилия. Да, настоящая!» Хочу простую нормальную, неприметную – Громова, Казакова («Полякова» – добавила я про себя). Барбосик, а ты что думаешь? Стала бы менять фамилию, если б вышла замуж?

– Да, – коротко и уверенно ответила Барбос.

Илюха уже изнывал от скуки, слушая наше щебетание, так что я придумала ему занятие – отправила с документами в отдел маркетинга, к Силиконовой Дарине. Остальные тоже вернулись к работе: Солнечная – нехотя, Попик – флегматично, Барбос – с видимым облегчением.

А на следующий день история неожиданно получили продолжение.

Зазвонил рабочий телефон у меня на столе.

– Жозефина Геннадьевна, Арина, ресепшен, – протараторила секретарь. – Вашу сотрудницу разыскивает полиция.

– Повторите? – переспросила я.

– Вашу-сотрудницу-Елизавету-Аркадьевну-Барбос, – вздохнула, показательно замедляясь, Арина с ресепшен, – разыскивает полицейский.

И добавила интимным шепотом:

– С цветами.

Я положила трубку, сходила в комнату, где работали мои девушки и Илюха, и спокойно, чтобы не будоражить зря коллектив, попросила сотрудницу Барбос зайти ко мне. Она сразу встала, в кабинет мы вошли вместе.

– Лиза, тобой может теоретически интересоваться сотрудник правоохранительных органов? – спросила я, усевшись в свое кресло.

– Да, – почти сразу ответила Барбос. Выглядела она скорее смущенной, чем испуганной.

– И он может быть с цветами?

– Не исключено, – вздохнула Лиза.

– Тогда он ждет тебя у ресепшен, – сообщила я. – Нужна помощь?

– Нет, – Барбос посмотрела на меня в упор. – Спасибо. Я скоро вернусь.

Через полчаса я спустилась на первый этаж, чтоб встретить курьера, который упрямо отказывался отдавать драгоценный пакет с крем-супом кому-то, кроме меня. На лавке у входной двери сидела Елизавета Барбос и отчитывала белесого парня в полицейской форме – что-то ему горячо втолковывала. Тот смотрел поверх ее головы и монотонно стучал кулаком по коленке. Букет разноцветных гербер свешивался со скамейки.

Вечером Барбос заглянула ко мне:

– Можно?

И плотно закрыла за собой дверь.

– Это мой муж Вася, – без вступления начала она. – Он участковый, работает в Трехгорке. Мы вместе прожили там четыре года. Сначала он хотел помогать людям, поэтому стал участковым. Мы так и познакомились – ко мне ломился пьяный сосед, Вася пришел его урезонивать. А потом…

Тут она запнулась.

– Система подобрала под себя? – подсказала я.

– Вроде того, – ответила Лиза, подумав пару секунд. – Я узнала, что Вася берет взятки, помогает не бесплатно там, где обязан помогать бесплатно. И вообще… ну, пользуется властью. А участок небольшой, меня все знали как его жену. Соседи стали заискивать – или, наоборот, стороной обходить. Очень неприятно. Я поговорила с Васей, попыталась вразумить. Он кивал. Потом напился и начал мне всякое высказывать: припомнил того пьяного соседа, мол, наверняка не просто так он ко мне ночью зашел. Я мысль поняла. Сняла квартиру в Москве, переехала, сменила работу. Вот теперь он меня нашел – и мы посидели-пообщались, но, похоже, опять зря. Вася говорит: что ты завелась, все так живут. А меня этот аргумент не устраивает. Я с ним, можно сказать, всю жизнь борюсь… Впрочем, это неважно. Вася сказал на прощанье, что позвонит моему начальству и расскажет, какая я шлюха. Так как мое начальство – это ты, я решила предупредить. Обрадовать заранее.

– Понятно, – сказала я. Все это время Елизавета Барбос говорила очень спокойно, даже убаюкивающе, как будто пересказывала совсем уже не интересную ей историю. – Звонок от Васи я переживу. Вот только… ты не боишься, что он перейдет к более решительным действиям?

– Не знаю, – Лиза нахмурила лоб. – Я не могу оценить, насколько сильно он деградировал за то время, что мы не виделись. Например, раньше он даже не стал бы формулировать на трезвую голову угрозы про шлюх.

– А связи в полиции использовать может? – продолжала я волноваться за храброго Барбосика.

– Ну, власть участкового с Трехгорки все-таки не безгранична, – улыбнулась Лиза. – И потом Вася намекнул, что у него есть поклонницы среди жительниц подведомственного участка. Так что, будем надеяться, мой муж устроит личную жизнь и перестанет ходить сюда с герберами и сеять смуту. А на Новую Ригу уж точно не поедет – это для него слишком далеко.

Барбос постояла, подумала. Кажется, за сегодняшний день она рассказала о себе больше, чем за все лето.

– Кстати, Барбос – это фамилия мужа, – добавила она еще горсть в мою копилку знаний. – Сменила из солидарности с ним, думала, пусть все у нас будет общее. Так-то я Куликова. А мать моя в девичестве была Хромова. Почти Казакова и Громова, о которых Алла мечтает… Забавно.

– А еще забавно, что где-то существует участковый Вася Барбос, – отозвалась я. – Просто как артефакт.

– Это да, – кивнула Лиза. – Мы много шутили над этим, пока Вася еще понимал мои шутки и был… хороший мальчик. Слушай, мне тут эйчар написал насчет поездки в дом престарелых…

И дальше мы уже обсуждали рабочие дела, а растерявшего чувство юмора Васю – не обсуждали.

Из офиса мы с Лизой тоже вышли вместе. Внизу я машинально глянула на лавку у двери – не остался ли Барбос сторожить. И там действительно сидел мужчина. Только не Вася, а Антон Поляков. И, кажется, он не был рад, что я его заметила.

– Приве-ет, – заулыбался Антон и резво пошел мне навстречу. Ну точно не рад!

– Привет, – моргнула я. – Ждешь Аллу?

Солнечная наверху воевала с пресс-релизами и журналистами, которые не хотели на них реагировать.

– Да, – признался Антон нехотя. – Мы… едем к ней, а у нее ключи.

– Понятно, – я помолчала. – Как дела? Как сестра, например?

– Это смотря какая, – усмехнулся Антон, и глаза его забегали. – Сонька все еще беременна и рыдает, потому что Заур пропал и вообще, как выяснилось, женат. А еще приехали Ксюха с мамой – поступать. Вроде бы проходит в РГГУ.

– И они все живут у тебя в Химках, – зачем-то добавила я.

– Ну а где же еще. Мама подумывает остаться на этот год. Соньке помочь с ребенком, Ксюхе – с адаптацией.

– А ты? Работа твоя как?

– Да так… – об этом Антону тоже было неловко говорить, я уже пожалела, что спросила и что вообще увидела его на лавке. – На выборах подрабатываю, снимаю там всякие ролики про будущих депутатов. За это платят.

Он все это время говорил так, будто извинялся. Да уж. Дома нервная толпа, а на работу идти не хочется. Хорошая жизнь.

– А это Лиза, – представила я ему Елизавету Барбос, просто чтобы сменить тему. Все это время она стояла рядом безучастно, тенью, но не уходила.

– Очень приятно, Антон, – сказал Антон и, замешкавшись, протянул ей руку.

– У вас есть сестры? – спросила вдруг Барбос. – Простите, подслушала.

– Две, – ответил Антон, не удивившись. – Младшие. Одной двадцать лет, другой восемнадцать.

– А вам?

– Скоро тридцать. Семнадцатого августа, – отчитался Антон.

– Спасибо. Я пойду, – спохватилась Лиза, словно вынырнув из каких-то мыслей. – До завтра!

Назавтра была суббота, так что ни со мной, ни тем более с Антоном Елизавета видеться не собиралась. Наверное, встреча с мужем Васей выбила ее из колеи сильнее, чем она хотела показать. Что ж, тогда хорошо, что впереди выходные.

Я постояла еще из вежливости с Антоном. Он рассказывал, как ищет работу на телевидении. Я очередной раз не стала говорить, что давно бы пора перестать ее искать… Потом пришла Солнечная, начала хватать его за руки, показывать, кто теперь хозяйка. Я попрощалась и поехала домой. На душе почему-то было грустно.

Однако когда неделю спустя я обнаружила в Бориной постели Лену Большую, мне стало куда грустнее.

Глава восьмая
Зуд мудрости

Москва, квартира с двумя выходами, 12 августа

Ну ладно. Не в постели я нашла Лену, а на диване в гостиной. И одетую. Но восприняла я это именно так, как написала. И мой внутренний холодильник тогда завибрировал отчаянно и чудом не устроил землетрясение в Пресненском районе Москвы.

Дело в том, что в тот вечер я пришла к Боре уже подготовленной. Две недели собирала поводы, можно сказать.

Сначала, сразу после нашего большого путешествия, он все-таки поехал на конференцию в Нижний Новгород и задержался там на две ночи вместо одной. Сказал, что важная встреча перенеслась на следующий день, и я не спрашивала, с кем была эта встреча, но изо всех сил догадывалась.

Кот Зайка, с которым я поделилась своими опасениями, пришел в ужас:

– Мэ! Такой хороший большой человек, я ему доверял, гладить разрешал прям ручищами, а он! Разводимся, меняем имена и паспорта, эмигрируем срочно в Египет, там любят котиков.

М-да, не к тому я обратилась за поддержкой. А что делать, если у Антонины ангина! Впрочем, сбегать в Египет я не стала, а, наоборот, дождалась Борю, и мы пошли в кафе неподалеку от моей работы есть суши. Нашим столиком занималась очень симпатичная официантка Лейла, которая даже салфетку для рук Боре подавала кокетливо. Нет, ничего лишнего она себе не позволяла и меня, например, не игнорировала – просто шутила хорошо и была милой. И волосы у нее блестели. Но то, как она улыбается Боре совсем не дежурной улыбкой, напоминало мне всех женщин, которых нам с ним уже довелось встретить на пути. От краснодарской Зинаиды и моих девочек с ресепшен до польской Агнешки. Все они его обожали с первой минуты знакомства. Так и раньше было, пока мы дружили. И будет всегда – вне зависимости от моего места в его жизни. А он еще и в Нижнем Новгороде своем задержался…

Вообще, у меня тоже кое-что задерживалось. Возможно, поэтому – и еще потому, что на границе с Беларусью Боря вдруг захотел воспитывать со мной детей, а затем, уже в районе Смоленска, уточнил, что четверых, – я и нервничала, и пересчитывала всех его улыбчивых официанток. Когда он ушел курить, а Лейла принялась виртуозно убирать со стола тарелки (мне она тоже улыбалась, но не так), я написала все же сестре Антонине: «Как твоя температура? Забыла сказать: Боря хочет четверых детей. И, судя по календарю, мечта начинает сбываться. Я немножко в ужасе». Она тут же ответила: «37,6. У Бори много идей, не все их обязательно сразу воплощать. Сделай тест. ПМС: Он не Сережа!» И конкретизировала в следующем сообщении: «НЕ ПМС, А ПС! Постскриптум. Но ПМС я тоже не исключаю».

Вернулся Боря. Я посмотрела на него и заново влюбилась, аж дыхание перехватило: таким родным и удивительно хорошим он мне показался… Ну да, может и правда ПМС.

Мы вышли на Якиманку, стояла странная жара. Обычно в августе, сразу после фонтанных купаний десантников, москвичи начинают готовиться к зимнему сну. А тут даже асфальт был горячим, будто свежеположенным. Боря взял меня за руку, сказал: «Погуляем?» Мы пошли в сторону Парка Горького.

– Кот о тебе спрашивал, – сказала я Боре.

– Что именно?

– Да вот интересовался, видел ли ты в Нижнем Новгороде Ясю.

Боря вздохнул, выпустил мою руку, обнял меня за талию, притянул к себе и произнес немного назидательно:

– Скажи коту, что он может быть спокоен.

И что значили эти слова? А этот вздох? «Нет, я не встречался с Ясей» или «Тебе нельзя говорить правду, и теперь это очевидно»?

Переспрашивать я не стала. А через пару дней встретила у себя на работе Антона Полякова, поговорила с ним, посочувствовала ему. И, пока шла домой, думала: вот и Боря тоже может говорить с Ясей, сочувствовать ей и не отчитываться передо мной… Так рассуждала Мудрая Жозефина. Но ее догоняла и сбивала с ног Подлая Жозефина: «Еще чего! Конечно, обязан отчитываться! И вообще общаться только с тобой!» Мудрая Жозефина поднималась с асфальта, отряхивала ладони и бубнила: «Он свободный человек. И хорошо к тебе относится – четверых детей вон хочет». Но Подлая не отступала, издевалась: «Ага, и сообщил тебе это под Смоленском. Там, где сейчас живет чувак, который тоже якобы хотел дочку Мишель». Мудрая Жозефина от этих слов привычно сникла и уже не спорила. Только в аптеку зарулила из последних сил.

Тест оказался отрицательный.

Второй тоже.

Кот Зайка, услышав от меня эти новости, приободрился: «Мэ! Вот и ладушки! Зачем нам еще одно маленькое лысое существо? Незачем». И стал бодать мои колени: гладь, хозяйка, котика – у тебя одна жизнь, в конце концов, а ты столько фигни выдумываешь, на девять хватит.

Всю следующую неделю я неплохо себя контролировала. Во-первых, тесты оказались правы, и проект «Четверо детей» пока откладывался. Во-вторых, с Борей мы виделись в основном по скайпу, зато регулярно. Он звонил, перебрасывался парой слов с котом, спрашивал, как моя работа и родители, планировал наш с ним будущий театральный сезон: один только Большой готовил шесть премьер. Никаких официанток, никаких бывших, мне просто не от чего было раздражаться. Иногда только казалось, что Боря слишком много говорит. Но как только я ловила себя на этой мысли, он замолкал – и смотрел на меня с нежностью, отлично транслируемой через экран.

В среду днем позвонила сестра Антонина:

– У меня новость, одновременно плохая и хорошая.

– Антибиотик подействовал, но теперь надо идти на работу? – попыталась я угадать.

– Нет. То есть да, я практически здорова и, увы, трудоспособна. Но новость не в этом. Лейсан с Таней уезжают в Питер, и Гошина маман Лидия Петровна с ними. Хочет погулять по культурной столице с культурными людьми. Гоша везет их туда на машине – не в поезде же им трястись, сама понимаешь. Но! Зато Лидия Петровна пробудет в Питере целых две недели, а потом на денек заскочит в Москву и сразу же отправится домой, в Воронеж.

– Она поклялась?

– Нет, но в Москве же не будет Лейсаночки, а сам Гоша Лидию Петровну не слишком интересует. Такое у меня сложилось впечатление. Короче, вроде бы все покидают Мантулинскую в пятницу утром, и Гоша вернется в субботу один. Ура.

«Покидают Мантулинскую» – значит, Лейсан наконец-то съезжает от Бори! Он вечером как раз написал мне: «Джо, приезжай-ка в пятницу ко мне. На свидание и стейк, а?»

Я приехала – а там Лена.

Квартира у Бори классная. Вообще-то это две квартиры на одной лестничной площадке, объединенные в одну. И входных двери тоже две: та, что справа, ведет в прихожую и дальше гостиную, кухню, спальню и кабинет, а та, что слева – в гостевую. Это удобно, особенно если кому-то временно (как Лейсан, например) надо пожить у Бори: гость может попасть в свою комнату через отдельный вход, не тревожа хозяина.

В последнее время на Мантулинской я бывала редко. После наших свиданий Боря, как правило, провожал меня домой и оставался до утра. Так проще: из-за кота, из-за того, что от Шаболовки ближе до моей работы, и всю офисную одежду я храню, естественно, в своей квартире (и частично в Нехорошей). Забавно, что раньше, пока мы только дружили, я ездила к Боре чаще – он постоянно устраивал какие-то вечеринки, праздники, званые и незваные ужины, и после театра мы подолгу обсуждали с ним спектакли, чередуя красное вино с зеленым чаем. Иногда я даже ночевала в гостевой комнате, если сильно засиживалась. Тогда все было так просто, естественно. А теперь, явившись к Боре домой на правах его девушки, я вдруг занервничала. Возможно потому, что фраза «на правах его девушки» показалась мне претенциозной, к чему-то обязывающей – хотя пока что никто, кроме меня, и не думал ее произносить.

Я дошла пешком до пятого этажа, остановилась у правой двери, подышала, позвонила. Боря почти сразу открыл, обнял меня, удивленно принял из моих рук бутылку шираза, которую я сочла нужным захватить в честь торжественного события.

Хорошо хоть без цветов явилась.

– Проходи, пожалуйста, – сказал он, – мне нужна буквально минута.

– Да-да, я уже ухожу! – раздался знакомый женский голос. – Извините.

На него я и пошла.

– Извините, – повторила Лена Большая, администратор клуба «22.20», и резко встала с дивана. – Я вообще-то собиралась через другую дверь выйти.

Вид у нее и был виноватый, а после последней фразы стал еще виноватее:

– Ох, да что я несу, – пробормотала она. – Я имела в виду, не хотела вам мешать. Тут документы, срочно надо, а Гойко уехал и ручка моя не пишет…

Гошу называл «Гойко» только Боря. Видимо, Лена его неосознанно копировала.

Боря появился откуда-то слева, принес толстую блестящую ручку, кивнул Лене: давай бумаги. Она, было усевшаяся снова на диван, снова порывисто с него вскочила – как школьница при виде директора.

– Прости. В смысле, прочти! Вот здесь с другой стороны подпись нужна. Ой, с другой другой стороны.

Она суетилась, бледнела и ошибалась – явно разлюбила его, ага. Захотите показать инопланетянам разлюбившего человека – берите Лену «Большую» Покровскую!

Боря ничего не замечал. Расписывался размашисто на каждом листе, который ему подсовывала Лена. Потом завибрировал его телефон.

– Мне нужно ответить, извините, – сказал он, глянув на экран. – Алло, это Борис.

Лена стала двумя руками сгребать документы в неровную кучу:

– Все-все, я побегу.

Боря, прикрыв трубку рукой, наклонился и поцеловал ее в щеку на прощанье, потом попросил меня: проводи, пожалуйста.

Мы с Леной вышли в прихожую. Я помогла ей запихнуть всю кипу листов А4 в несколько прозрачных файлов, а файлы – в бездонную черную сумку. Лену эти манипуляции неожиданно успокоили.

– А давай с тобой выпьем как-нибудь? – предложила она нормальным голосом, не заикаясь и не торопясь. – Можно с сестрой твоей и Леной Мелкой. В туалете мы тогда, считаю, отожгли, хочется продолжения.

И, не дождавшись ответа, красавица Лена Большая сунула ноги в ярко-синие балетки, схватила сумку и побежала вниз по ступенькам на улицу.

Я закрыла дверь, постояла около нее, положив руку на сложный блестящий замок. Хотела вернуться в гостиную, но передумала, опустилась на диван в прихожей. Это и не прихожая, на самом деле, а скорее лаундж. В гостиной (ее чаще величают уважительно – залой) под большой люстрой и за большим столом проходят вечеринки, а здесь, на диванчиках, можно скрыться от шума и поговорить. Или подумать. Я и села.

Через секунду пришел Боря, спрятал телефон в карман джинсов:

– Все, буду кормить тебя стейком и поить темпранильо, больше никто…

– Знаешь, я лучше пойду, – перебила я его. – Не могу я так.

И действительно пошла к выходу. Медленно, но решительно – притом не веря, что правда так поступаю, и спиной ощущая Борино удивление.

– Джо, – позвал он.

Я продолжила движение вперед.

– Джо! – сказал Боря громче. Я боялась, что он за мной не пойдет, но он пошел. Однако это не помешало мне в полунаркотическом тумане обуться в балетки (серые, не синие) и потянуться рукой к двери.

– Джо, не обижайся. Твой шираз хорош, просто темпранильо больше подходит к рибаю, – объяснил Боря.

– Знаешь, шутка не зашла, – мрачно заметила я и рванула дверь на себя. Та не поддалась: я забыла повернуть замок.

Боря шагнул ко мне, молча обнял. Я подергалась, повырывалась, презирая себя за это каждую секунду, потом притихла.

– Правда, Боря, я так не могу, – сказала я ему в грудь. Получилось что-то вроде «Бдабда бода дебоду». Умею я быть убедительной.

Боря чуть расслабил руки – но так, чтобы я не вздумала куда-то мчаться по инерции. Аккуратно провел ладонью по моей щеке, вытер слезы. Замечательно. Я еще и рыдаю, угу. Боря развернулся в сторону комнаты, развернул и меня:

– Пойдем, разберемся, что ты там не можешь.

Слишком много бывших. Слишком много баб. Слишком много воображаемых детей. Слишком мало уверенности, что наши отношения протянут хотя бы до осени. Слишком все быстро и серьезно. Вот что я должна была ему сказать. Но я скинула серые балетки, прошла в гостиную-залу, села с ногами на диван, посмотрела, прищурясь, на большую люстру обняла свои колени и попросила:

– Расскажи мне хоть, что тут делала Лена. И что ты, блин, делаешь на своей работе.

Я и правда плохо понимала, чем конкретно занимается Боря. Какие-то инвестиции, какие-то контракты, вроде бы что-то связанное с IT. И тут же – отель «Журавленок» в Сочи. И конференции в Нижнем. А теперь еще Лена с документами, которые Боря почему-то должен подписывать за Гошу. Он что, лучше всех подделывает его подпись? Потому что тренировался с детства? Я теряюсь в хаосе, прямо как Елизавета Барбос. И если Боря мне сейчас все объяснит, я сразу успокоюсь! Сразу.

– Джо, клуб «22.20» принадлежит нам с Гойко пополам, мы совладельцы. И ты это вроде бы знала, но забыла, наверное. У меня такое же право подписи, как у него.

«Ты это знала». Угу, газлайтинг, вскинулась я, но тут же вспомнила:

1) его бывшую Ксению, которая искала и находила газлайтинг там, где его нет;

2) мою сестру Антонину, которая действительно говорила, что Гоша с Борей основали клуб «22.20» вместе, но Боря мало им занимается. И еще раз сто этот факт всплывал в других беседах – с Анной Иосифовной, и с Гошей, и…

– Может, и знала, – упрямо произнесла я. – Но Лена сегодня вела себя так, будто что-то натворила!

– Она чувствовала себя виноватой. Хотя не должна была. Это Гойко внезапно уехал, а я долго не мог подписать бумаги, потому что мне постоянно кто-то названивал из офиса и не из офиса, – терпеливо ответил Боря. – Ленка зашла на пять минут, а прождала полчаса. И она знала, что ты придешь, конечно, ей было неудобно.

Боря встал с дивана, выключил огромную яркую люстру, включил ночник – чтобы свет не бил в глаза.

– Какие еще вопросы? – спросил он по-доброму, совсем не издевательски.

– Ну, что у тебя за работа, – напомнила я. – И что за офис.

– Я инвестирую в разные перспективные проекты. В основном компании, которые занимаются мобильными приложениями, денежными переводами, играми – так исторически сложилось, – но не только. Офис у меня в «Москва-Сити», там работают четыре аккаунта, бухгалтерия, пиарщик и секретарь, – перечислил он.

Что я спросила, внимательно выслушав Борю? Про самые интересные мобильные приложения, может быть? Или игры? Или хотя бы – в какой из башен его офис? Нет. Я скорбно поинтересовалась:

– А секретарша у тебя красивая?

И тут же, конечно, себя возненавидела. Зато он – нет. Засмеялся беззлобно, ответил: «А надо, чтоб была страшная?», поцеловал меня и пошел жарить стейки. Вернулся с двумя образцово-показательными рибаями и продолжил тему:

– Давай съездим ко мне в офис, оценишь красоту секретарши и увидишь, насколько она ко мне равнодушна. Джо, ты очень трогательная, когда ревнуешь, и мне твоя ревность даже льстит немного, но я без нее проживу, бывают и менее травматичные способы поднять самооценку, – он посмотрел на меня весело и нежно, взял за руку. – Я тебя люблю. Есть только ты. Поверь мне. Наверное, нужно тебе это как-то убедительно доказать. Я еще не знаю как, но подумаю. Продержись пока на вере, хорошо? И на презумпции невиновности.

Я улыбнулась, выдернула руку из его руки, подвинулась к нему ближе.

– Не надо мне ничего доказывать, мой хороший, – сказала Мудрая Жозефина вслух.

В это время Подлая Жозефина перечисляла про себя, будто камни по одному бросала на дно чаши терпения:

1) он намекнул, что секретарша к нему равнодушна, но не утверждал, что сам равнодушен к ней;

2) он не сказал, видел ли Ясю в Нижнем и что вообще там делал. «Пусть кот не беспокоится» – не ответ;

3) и кстати, на вопрос о ребенке для своей бывшей Наташи тоже прямого ответа не дал. Обиделся только. А за превентивной обидой много что можно скрыть. Вранье и молчание не так уж различаются, и при должном нажиме одно легко превращается в другое.

Мудрой Жозефине было мучительно стыдно за Подлую Жозефину. Но игнорировать ее она не могла. Поэтому сидела на диване, прислонившись к Боре, горячо обещала ему верить и совершенно, ни капельки, не верила.