Текст книги "Кризис Ж"

Глава девятая
С нами БГ[3]3
  30 июня 2023 года в соответствии с распоряжениями Минюста России в реестр иностранных агентов включен лидер группы «АКВАРИУМ» музыкант Борис Гребенщиков – «БГ»


[Закрыть]

Нехорошая квартира, кухня, 26 августа

В ту пятницу у Илюхи был последний день стажировки: со следующей недели начинался учебный год в школе. Мы с девчонками устроили ему на работе прощальную вечеринку с пиццей и вручили конверт с деньгами, а отдел трейд-маркетинга во главе с генеральшей Валерией Расторгуевой притащил практиканту подарок – комбик для его будущей электрогитары. Илюха смущался, вместо благодарности бормотал «ну чего вы вообще», но пиццу ел, а на комбике сидел весь вечер не вставая, как будто боялся, что его отнимут.

– Ты парень вредный, но хороший, – объявила строгая Валерия. – Мой муж в юности такой же был, я сразу поняла: надо брать!

Это она нам всем в очередной раз напомнила, что счастливо замужем.

После работы мы с Илюхой вместе поехали в Нехорошую квартиру. Он – потому что по пятницам привык сиживать в сычевальне, а я – по особому приглашению сестры Антонины. Если, конечно, можно назвать приглашением истерический звонок, совершенный, по-видимому, из ванной:

– Жозефина Геннадьевна, – пыталась она перешептать звук воды. – Ты не планировала заехать сегодня? Если не планировала, заезжай внепланово. Тут такое! У меня дома сейчас две свекрови и два бойфренда. Хочу, чтобы сестер Козлюк тоже были две, для симметрии.

– Как это две свекрови? – Бойфренды меня не удивили. – Ты вышла замуж? Причем два раза? Давно мы, однако, не виделись.

– Никуда я не выходила, но хочу. Выйти из квартиры хочу и побежать в сторону Лапландии, путая следы. Гошина маман вернулась из Питера и почему-то с вокзала приехала сюда. В Воронеж не едет, сидит пьет мой неправильный кофе. Потом приехал Гоша – чтобы забрать ее на Мантулинскую. И тут позвонил Антон и спросил, не желаю ли я познакомиться с его мамой Галей – они как раз через дорогу в торговом центре и уже купили торт «Графские развалины».

– Ну и сказала бы, что не желаешь. Подумаешь, торт.

– Так мама Галя слышала все! Он по громкой связи спрашивал, идиот. В общем, Гоша с мамой никак не уедут, Антон привез свою маму и торт, и теперь они собираются его резать на кухне. Маме Антона я нравлюсь, Гошиной маман – нет. Гоше не нравится, что я нравлюсь маме Антона, поэтому он все время молчит. Зато Антон очень разговорчив, намекает, что ему недавно исполнилось тридцать лет, он тоже старая развалина, так что в торт хорошо бы засунуть свечки… А у меня только пятнадцать штук.

– Да, это проблема, – согласилась я. – Мы с Илюхой срочно выезжаем.

– Ага, – обрадованно пискнула Антонина и пошла резать пятнадцать свечек пополам.

Чтобы добраться побыстрее, мы вызвали такси. И естественно, засвидетельствовали свое почтение каждой пробке города Москвы. Таксист раздражался, громко спорил с женщиной из навигатора («Сама поверни налево, дура! В бок бэхе я тебе поверну?») и вилял из полосы на полосу. Илюха не щадил его чувств, вещал с заднего сиденья тоном кота Матроскина, рассуждающего о неправильном бутерброде:

– Зря ты, Жозефина, машину не покупаешь. Женщины водят лучше. Спокойнее, по крайней мере. Моя брянская бабушка знаешь как на джипе рассекает!

– Мне служебную машину осенью дадут, на Новую Ригу ездить, вот и не покупаю, – отвечала я, делая страшные глаза: сейчас нервный таксист нас высадит посреди Садового, а с комбиком особенно не погуляешь.

Когда мы, наконец, доползли до Нехорошей квартиры, ни одной свекрови не было видно. Зато празднично пахло горелым воском.

– Я воткнула в Антонов торт большую церковную свечу, найденную в кладовке художника Шишкина, – рассказала Антонина.

– И вы ею заодно изгнали бесов? – поинтересовалась я.

– Нет, их изгнала Марина Игоревна, – возразила сестра. – Очень вовремя зашла. У них в «Бурато» принтер сломался, а мне Гоша свой привез. Марина Игоревна пришла распечатать кое-что. Как пришла, так свекрови быстро засобирались по домам, ну и сыновья их с ними.

– Гошина маман успела гадостей наговорить? – посочувствовала я.

– Да нет. Разве что, начиная разговор о чем-либо, с ее точки зрения, умном, делала лично для меня сноски. Например: «Четырнадцатого мы ходили в театр комедии имени Акимова (Акимов, Тоня, это питерский режиссер), смотрели “Тень” Шварца (это, Тоня, драматург, они вместе работали)». А я, блин, диплом писала на журфаке по «Тени» Шварца в театре Акимова. Но стойко молчала, чтобы беседу не затягивать. А у Антона славная мама. Простая такая, спокойная, без драматургии, и кофе мой хвалила. Не знаю, почему он раньше меня с ней не знакомил. Ну, десять лет назад.

– Видимо, теперь он с ней не знакомит Солнечную. Такой у него принцип.

– С другой стороны, – зевнула Антонина, – я, пожалуй, с Кузиными девушками вообще знакомиться не буду. Сделаю им одолжение и сберегу всем нервы.

– А где, кстати, Кузя? Он тут вообще бывает?

– Две недели тусовался неотрывно, но сегодня его мама с Леонидычем к себе забрали. Последние выходные перед школой – будут баловать и устраивать счастливое детство. А вот ты здесь и правда давно не появлялась. Надеюсь, по причине счастливой любви. Как Боря-то?

Но любовь и тем более Борю я обсуждать не хотела, так что рванула на кухню без объяснения причин.

А там уже сидели Илюха с Мариной Игоревной из «Бурато» и летал попугай Исаич.

– Гор-рдо реет бур-ревестник, чер-рной молнии подобный! – уточнил попугай.

– Буревестник, Тоня, это такая птица, – пояснила я сестре. – А стих написал Горький, это, Тоня, такой писатель.

Антонина засмеялась и стукнула меня клетчатым полотенцем, которое висело у нее на плече. Она часто забывает вернуть его на крючок, вымыв посуду, и уже пару раз носила на работу.

– Не стих, а поэма, кстати, – заметила сестра. – Кто будет кофе, чай, бутерброды с колбасой, торт с оплывшим воском?

Илюха хотел сразу все – притом что на работе съел половину привезенной пиццы.

– Я ваедаю фтресс, – возмутился он уже с набитым ртом, когда мы с Антониной по-матерински покачали головами.

– И что же за стресс у тебя, позволь узнать? Час без еды? – съехидничала сестра.

– Школа, конечно. Мне туда два года еще ходить. Два! Это два раза по девять месяцев! Плюс ЕГЭ. Тыща дней, – округлил Илюха.

Тут Марина Игоревна, которая до сих пор молчала и пересчитывала распечатанные на принтере листки, посмотрела на Илюху поверх очков и спросила удивленно:

– А ты не любишь школу? Почему?

Илюха чуть не подавился колбасой от правильного бутерброда:

– А кто ж ее любит?

– Я, – парировала Марина Игоревна тоном маститого педагога. – И работала много лет в школах, которые нравились детям.

– Ой, да ладно. Городские легенды, – отмахнулся Илюха и снова вгрызся в бутерброд.

– Гоша с Борей тоже любили свою школу, кстати, – вспомнила Антонина.

– А мой химик научил меня играть на гитаре, – вступила я.

При слове «гитара» Илюха перестал на секунду жевать, а Марина Игоревна привлекла-таки его внимание:

– Понимаешь, Илья, школу ругать модно, особенно сейчас. Новый тренд в образовании. Но я считаю, лучше вместо этого найти ту, в которой тебе будет хорошо. Подходящую. Вот чем тебя твоя не устраивает?

– Там скучно, – Илюха стал загибать пальцы на одной руке: другой взял новый бутерброд. – Там не учат, а натаскивают на ЕГЭ и еще этим гордятся, как и своей псевдоэлитарностью. И там толком нет нормальных людей – ни среди учителей, ни среди одноклассников. Был молодой классный русист, ушел в зюзинскую школу. Звал меня за собой, но мама пришла в ужас от слова «Зюзино».

– А как насчет школы БГ? – спросила Марина Игоревна.

– БГ? – удивился Илюха. – Он вроде в Питере учился, в физмат-школе. Какой мне физмат, и какой Питер, мать ни за что…

– Да нет, – улыбнулась Марина Игоревна. – Школа БГ – Басманная гимназия.

– Ой, здесь недалеко. На Старой или Новой Басманной? – обрадовалась Антонина.

– На Беговой, – невозмутимо сказала Марина. – Там сложная история. Школа открылась в девяностых, в особнячке на Старой Басманной. Придумала ее команда молодых педагогов-энтузиастов, назвали Басманной гимназией, сокращенно БГ. Сначала только десятый и одиннадцатый класс взяли, потом потихоньку добавили девятый, восьмой, седьмой. В маленьком особнячке эта толпа уже не помещалась, и им дали здание побольше – как раз на Беговой. Название БГ осталось. Школа классная. Уклона никакого нет – там и физику, и литературу отлично преподают, и можно выбрать уровень сложности по каждому предмету. Учителя умеют работать с подростками, все друг друга уважают, дети из разных классов дружат между собой…

– Угу, и кружатся в танце, облачившись в одинаковые симпатичные кардиганы, – скептик Илюха отказывался верить в чудеса.

– Танцев нет, – не сдавалась подростковому пессимизму Марина Игоревна. – И школьной формы нет. Есть много поездок, походов – летом экспедиция, например. Еще есть театр – я, собственно, его и создавала, а потом передала в хорошие руки и ушла делать «Бурато». И репетиционная база есть с инструментами. Гитары, ударные, вся техника. Для тех, кто музыкой увлекается.

Илюха из последних сил делал вид, будто его это не касается.

– Ну да, ну да, – бурчал он себе под нос. – Пойду в волшебную школу БГ, сразу там найду друзей, создам группу и это – полюблю физику! Прям первого сентября.

– Так что, тебе интересно? – снова проигнорировала Марина Илюхин сарказм. – Позвоню ТТ?

– БГ! – хором сказали мы трое.

– ТТ – это Тамара Тимофеевна. Так ее дети в школе зовут, у них приняты аббревиатуры. ТТ занимается вопросами поступления в БГ.

– Двадцать шестое августа! – взмолился Илюха. – Какое поступление!

– Они как раз добирают в конце лета детей. Какой класс, десятый?

Мы, снова хором, кивнули.

– Тома, добрый вечер, Марина Заиюльева, – быстро сказала в трубку Марина Игоревна. – Скажи, пожалуйста, в десятом классе у вас есть еще места? Посмотрите юношу? Умный, вредный, все как вы любите. Из семьи «Бурато».

Илюха, которого уже дважды за день назвали вредным, таращил зеленые глаза.

– Теперь я, значит, из семьи Бурато. Бурато Илья Викторович, сын шарманщика Витторио, – съерничал он, когда Марина Игоревна договорила со своей ТТ.

– Так и представься завтра. У тебя в два часа дня вступительный тест по математике и изложение по русскому. А послезавтра собеседование с учителями и учениками. Не бойся и ничего из себя не строй особенного. Просто пообщайся, посмотришь, подходят они тебе или нет. Но я думаю, подойдут.

– Это… Мать ни за что не согласится на Беговую! – предоставил Илюха последний аргумент.

– Маму я беру на себя, – легко пообещала Марина Игоревна. – Как ее зовут?

– Ирина Пална. ИП, – усмехнулся подросток.

И мне показалось, что на его мрачном челе заблестело что-то похожее на надежду.

Я решила ночевать у Антонины.

– Ты совсем не хочешь говорить о Боре? – спросила она, прежде чем идти спать.

– Нет, – ответила я. Мудрая и Подлая Жозефина все еще устраивали в моей голове регулярные спарринги, и признаваться в этом Антонине мне было неприятно.

– Ну ладно, – не стала она настаивать. – Спокойной ночи. Я вот о Гоше тоже говорить не хочу. Например, о том, что сегодня я первый раз в жизни обрадовалась, когда он, наконец, уехал. Плохой знак, да?

Она была расстроена – и у нее, в отличие от меня, были на то понятные причины.

– Его мама скоро вернется в Воронеж, и начнется у тебя хорошая жизнь, – пообещала я. – Вот прямо с осени. Увидишь!

Сестра почему-то всегда верит моим предсказаниям. Вот и сейчас повеселела, помахала мне полотенцем и ушла спать (прямо в нем).

Я взяла телефон. Там было сообщение от Антона Полякова: «Извинись за меня перед сестрой. Ну, за сегодняшний визит с мамой. Теперь на меня еще и Алла обиделась…»

«А почему ты это пишешь мне?» – спросила я его, немного раздражаясь.

«Потому что, похоже, вы с Антониной мои единственные друзья», – ответил Антон и поставил грустный смайл.

Иногда из бывших возлюбленных и правда получаются хорошие друзья, которым нечего делить, но есть чем помочь друг другу. Очень только надеюсь, что Боре все его Лены, Наташи и Яси подобных сообщений ночами не пишут. Так, придавленная грузом двойных стандартов я уснула в Нехорошей квартире, и мне приснился хороший сон. В нем мы сидели с Борисом Гребенщиковым у моря, и он говорил мне своим фирменным проникновенным голосом:

– Верь Боре. Нам, Борисам, можно верить, мы твои единственные друзья!

И во сне я верила.

Глава десятая
Лучший выход

Снова кухня Нехорошей квартиры, День знаний

Первого сентября многие пошли в школу. Кузя – в первый класс, например. Сестра Антонина обратилась в Мать Антонину, жутко волновалась и присылала мне фотографии с торжественной линейки. На них Кузя торжественно ржал и торжественно мерился букетом с веснушчатым мальчиком. Но был в брюках и белой рубашке – что, вероятно, и бередило материнское сердце.

Вечером я заехала к сестре – привезла Кузе очередное лего и попыталась унять Антонинино беспокойство.

– Школа в соседнем доме. Учительница, говоришь, отличная веселая женщина, которую рекомендовала Марина Игоревна, – перечисляла я факты. – Половину своего класса Кузя знает по «Бурато». Чего ты психуешь?

– Не зна-аю, – всхлипывала сестра. – Как-то странно это. Он такой взрослый, огромный стал, когда надел эти брюки. Прямо менеджер среднего звена или свидетель Иеговы.

Значит, я угадала, дело в брюках! А Антонина продолжала:

– Ну и Гоша уехал опять. И я ругаю себя за то, что думаю об этом, вместо того чтобы ностальгировать по Кузиному детству и пересматривать его младенческие фотографии.

– Гошу-то в данном случае как раз можно понять. У него ребенок в Питере теперь учится, ну не мог он пропустить ее первое Первое сентября.

– Слушай, всех можно понять, и я только этим и занимаюсь. И Гоша не один, кстати, поехал, а с маман, – уточнила сестра горько. – Она сказала, что обязана увидеть, как ее внучка идет в школу. Ни в какой Воронеж уже не собирается. А ты обещала мне хорошую жизнь осенью!

Упрекать меня теперь будет, значит. Все, больше никаких прогнозов от госпожи Жозефины.

– А вот мой бывший муж Вениамин не желает видеть, как его сын идет в школу, – продолжала Антонина кручиниться. – Я звонила ему, дура, и писала, адрес школы оставляла. Не понимаю, зачем я это делаю.

– Для Кузи ты это делаешь. Пытаешься вернуть ему блудного отца.

– Угу, – соглашалась безутешная Антонина с очень синими глазами. – И раз за разом проваливаю миссии. «Понять Гошу», «Образумить Вениамина» – везде фиаско. Я в принципе не умею общаться с отцами. У меня и своего-то нет…

Такая у меня сестра. Пока не закопается по шею в свою несчастность, не успокоится. И поддерживать ее в эти моменты бесполезно – не удержишь. Поэтому обычно я даю ей возможность посыпать голову килограммом пепла, а тем временем думаю о своем. Сейчас, например, вспоминала, как мы вчера поругались с Борей.

Я точно не помню, с чего началась ссора, но закончилась она тем, что Боря первым выключил скайп. Чего не делал ни разу за все время нашего общения. А я так поразилась этому факту и такое горе испытала в ту секунду, что решила: все, хватит. Эти эмоциональные качели не для меня, я и настоящие-то не люблю. Мало того, что у него куча бывших и красивая секретарша (я ездила, я видела!), так он еще и трубки будет бросать. Или что там бросают люди в скайпе? Неважно! Я вот брошу Борю, решено. Уйду от него. И подарки верну, особенно цепочку с качелями.

Пока я все это думала, сидя перед гаснущим экраном ноутбука, в телефон упало сообщение. От Бори. Картинка какая-то. Он что, мем решил мне прислать? Уместно. Возмущенная, я открыла сообщение, загрузила. Там был билет на самолет. 2 сентября, 20:40, Москва – Сочи. На мое имя. Боря говорил, что его сочинские друзья Кузнецовы в выходные отмечают свое 80-летие. Кузнецову сорок в августе, Кузнецовой в сентябре, а сорок лет праздновать плохая примета, так что они решили объединить дни рождения. Я думала, Боря полетит туда один – его же друзья. Но он прислал мне билет. И вслед еще вопросительный знак. Мол, ну что, едем?

Не хотел, значит, словами разговаривать.

Тут я вспомнила, почему мы поругались. Он рассказал о кузнецовском дне рождения, а я быстро выстроила в голове логическую цепочку и спросила (равнодушным срывающимся голосом), собирается ли туда также явиться его любимая Яся, их четвертый мушкетер… И похолодела: поняла, что Кузнецовы с мушкетером Ясей вообще-то незнакомы. Она уехала в Норильск до того, как Боря пришел к ним в сочинскую школу. Господи, я схожу с ума, это очевидно. Превращаюсь в ревнивую мегеру. Подлая Жозефина затоптала Мудрую сапожищами, а остатки здравого смысла развеяла над пропастью. И еще вот что очевидно: вместо того чтобы пытать Борю насчет его бывших, стоило бы ему о своем бывшем рассказать. О Сереже из комнаты 404, который теперь Сережа из Смоленска. Может, и правда его исчезновение подействовало на меня сильнее, чем я думала… В любом случае надо мне заселиться в тринадцатый номер отеля «Журавленок», выпить кофе в кафе «Молнии», поздравить Кузнецовых, надышаться сочинскими розами, сесть с Борей у моря и все ему выложить. Про Сережу, про кольцо его мамы, про нерожденную дочку Мишель, про забеги у метро «Перово». Боря не виноват в моем прошлом и в своем тоже не виноват.

Я взяла телефон и отправила ему самолетик. Согласна, значит. Летим.

Это было вчера. А сегодня я уже договорилась с мамой, что она приедет на выходные высиживать кота Зайку, отработала длинный день (у нас было важное мероприятие для сотрудников с детьми – и его впервые полностью, от и до, организовывала Елизавета Барбос), купила Кузе лего, приехала к Антонине, слушаю ее причитания и отслеживаю по цвету глаз, скоро ль они закончатся. Когда глаза станут просто голубыми, а не ярко-синими, можно вступать. Ага, вот и оно!

– Извини, – сказала сестра. – Не хотела тебя грузить.

– Ничего, я не загрузилась, – честно ответила я, последние минут десять кивавшая в такт Антонининому рассказу, как автомобильная игрушечная собачка.

– А мы ведь завтра вечером в Ялту с Гошей летим, – похвасталась сестра. – На выходные. Точнее, летим в Симферополь, а оттуда в Ялту, к Подолякам. И на концерт их там пойдем, вот! Без детей и мам.

Интересное совпадение: опять они в Ялту к своим друзьям Подолякам, а мы в Сочи к друзьям Кузнецовым. Как тогда, в мае, разве что не из Краснодара стартуем на этот раз.

– Здорово, – сказала я, решив о Сочи пока промолчать. – А Илюха с вами не напросился? Он вроде любит Подоляков и концерты.

– Илюху приняли в волшебную школу БГ, – сообщила Антонина. – И похоже, теперь он там живет. Звонила его мама, тетя Ира. Говорит, ушел в школу утром и до сих пор нет дома. Спрашивала, не у меня ли он, боялась, что сгинул где-то на Беговой. Я написала ему ВКонтакте, он был краток: «Мы тут репетируем». Полагаю, Первое сентября удалось.

Прибежал первоклассник Кузя с доброй вестью:

– Я построил магический портал!

Мы пошли восхищаться порталом, который ребенок собрал из лего-деталей. Вот бы и настоящие магические порталы строились с той же легкостью и рвением. Раз – и ты в прошлом, проходишь мимо комнаты 404 и живешь дальше счастливо… Ну да ладно. Опробую пока вариант «раз – и в Сочи». С комнатой 404 у меня не вышло, но вдруг получится с тринадцатым номером? Надо же верить в магию чисел.

Кафе «Молнии», 3 сентября

Магия началась, едва мы вышли на улицу из аэропорта Адлера. Я глотнула южного воздуха, закуталась в теплый сочинский вечер, будто в невесомый плед, и вспомнила, как счастлива здесь была. И это я еще моря не видела – только самолеты, такси и небо.

– А розы сейчас цветут, не знаешь? – спросила я у Бори.

– М? – Он поднял глаза от телефона, с которого заказывал такси. – Розы цветут, да. Они и в декабре цветут, здесь это нормально. Ненормально выглядят только новогодние елки на фоне роз, магнолий и пальм.

– Не худший в мире диссонанс, – оценила я, представив картину.

Он улыбнулся коротко, хотел что-то сказать, но тут позвонил подъехавший таксист.

В самолете и машине Боря был тихим. Нет, вроде бы не злился на меня, ничего такого. Просто молчал больше обычного и каждый раз, когда я задавала вопрос, отвечал с задержкой. Это напоминало прямой телеэфир, во время которого ведущая пытается наладить связь с корреспондентом, тот долго и бессмысленно смотрит в камеру, а потом, будто очнувшись, начинает тараторить: «Да, действительно, Анастасия!»

– Мы в тринадцатом номере живем? – предприняла я очередную попытку, когда такси въехало в центр Сочи и я увидела ярко подсвеченный шпиль Морвокзала. – Борис? Вы с нами?

Боря повернул ко мне голову, улыбнулся непонимающе, моргнул, потом включился:

– М? А. Да, действительно, Жозефина. В тринадцатом. Туда вообще редко кто-то заселяется, Кузнецова жаловалась. Наверное, потому, что люкс.

– Или потому что число несчастливое – Кузнецова-то, которая сорок лет не отмечает, могла и догадаться. Я в самолетах часто заказываю билет на тринадцатый ряд – специально, чтобы сидеть одной. Правда, однажды летела из Рима, села на свое 13А, устроилась удобно у иллюминатора, и тут в самолет заходят пять монахинь. Благообразные такие, с ясными глазами. Улыбаются и занимают весь тринадцатый ряд. Значит, тоже не суеверны.

История была классная, но Боря на нее едва отреагировал. О чем он думает вообще?

Мы доехали до отеля «Журавленок», зарегистрировались на ресепшен (в этот раз вместо веселой Василисы там сидела другая девушка, очень серьезная и учтивая, в тяжелых очках). Пока поднимались на лифте в тринадцатый номер, я чувствовала, как меня постепенно заполняет радость. Словно я – телефон, поставленный на скоростную зарядку: каждый этаж – новая рисочка, новая порция счастья. Хорошая была идея поехать в Сочи, где начиналась наша история. Завтра вот поговорю с Борей – и можно будет ее спокойно продолжать.

– Интересно, появилась ли на стеклянной двери надпись «Выход», – улыбнулась я.

– Да, – ответил Боря неожиданно сразу. – А что, ты хотела в кафе? Сейчас, наверное, только в номер можно заказать, поздно…

– Да нет, я не голодная, просто вспомнила свой суперфингал. Не беспокойся.

Но он все равно явно беспокоился.

В номере Боря сразу ушел в душ, а я села на синий диван, где четыре месяца назад страдала от неразделенной любви, которая потом внезапно оказалась разделенной.

А вдруг сейчас Боря как раз хочет со мной расстаться? Поэтому плохо слушает и зависает. Да нет – решительно опровергла я собственную теорию. Отчего-то в Сочи мне было легко ему доверять. Не стал бы он меня сюда тащить, чтобы бросить.

Я вышла на балкон. Поискала в себе тревогу – не нашла. Поискала в небе звезды – нашла. Луны почти не было видно – только тоненький аккуратный полукруг светился закрытой скобкой. Интересно, почему в кино всегда показывают исключительно полнолуние?

Пришел Боря, встал рядом, закурил, отгоняя от меня дым. Мы молчали, дым летел куда хотел и таял в темноте. Я придвинулась к Боре, поцеловала его в плечо. Он обнял меня и погладил свободной рукой по голове.

– Ты сегодня странный, – сказала я. – Все в порядке?

– Да, конечно, – ответил он преувеличенно нормальным тоном. – Просто обдумывал там один проект.

– Инвесторский?

– Ага.

– И что, решил инвестировать?

– Попробую, – мне показалось, он улыбнулся. – Там сложный партнер, но сама идея хорошая.

– Расскажешь?

– Потом как-нибудь, – положив сигарету тлеть в пепельницу, он достал из кармана тренькнувший телефон. – Гойко пишет. Нам нужен кокур?

– Кто?

– Кокур, – повторил он. – Десертное вино. Они с Антонинкой в Ялте и завтра собираются в магазин при винзаводе. Спрашивает, брать ли нам, и сколько.

Брать ли нам. Уютно это прозвучало и тепло, очень по-семейному, что ли.

– Нравятся мне все-таки ваши отношения, – сказала я. – Нет, правда. Вы, небось, алкоголь-то впервые попробовали вместе, в один день?

– Угадала. Домашнее вино его бабушки Вали дегустировали. Лет в четырнадцать, что ли. Собирались на деревенскую дискотеку, выпили для храбрости. Ему дало в голову, мне в ноги, никто никуда не пошел.

– Может, и к лучшему, – заметила я.

– А его дочь Танька, кстати, у меня дома впервые попробовала виски, – сказал Боря, снова затянувшись сигаретой.

– Впервые? Ей сейчас вроде бы… семь?

– А тогда был год.

Я понимающе кивнула, хотя ничего не понимала. Боря пояснил:

– От меня ушла Наташа, и я запил. Не горжусь этим, просто обрисовываю ситуацию. А Гойко тогда первый раз остался один с ребенком – отправил Лейсанку в дом отдыха, потому что иначе она постоянно рыдала. В общем, он нянчился и с Танькой, и со мной. Однажды они зашли проверить, как я там, не помер ли. Я не помер, зато Танька отхлебнула моего виски. Хорошо так отхлебнула, стакан на столе схватила, мы не успели среагировать.

– Я помню Таню, у нее непроницаемое лицо, – усмехнулась я. – Теперь понятно почему. Девочку уже ничем не удивить.

– Да. Мой маленький собутыльник. Я, кстати, с тех пор стараюсь не впадать в запои. Не понравилось. И в целом меру соблюдать – хотя бы в плохом. У меня вообще с этим проблемы.

– С алкоголем? Не замечала, – удивилась я.

– С чувством меры, – грустно ответил Боря и затушил сигарету. – Я знаю, что меня бывает много… почти всегда.

– Странно, а мне вот тебя часто не хватает, – сказала я. – Кокур берем. Две бутылки.

Боря посмотрел на меня с удивлением и благодарностью. Так же, как смотрел, когда я впервые там, в тринадцатом номере, его поцеловала.

Утром с того же самого балкона я с удивлением обнаружила под окном реку.

– А здесь всегда было ЭТО? – спросила я Борю.

– Что «это»? – уточнил он. – Самая полноводная в мире река? Всегда. Называется, что оригинально, Сочи.

Воды в полноводной реке Сочи было мало. Русло ее наполовину состояло из поросших травой островков, вокруг которых лениво бежали ручьи небольшой мощности. На одном таком островке, ровно посреди реки, в раскладном полосатом стульчике сидел мужик в панаме и читал книгу. На вид – старую. Ну, пришел человек отдохнуть, развлечься. Неудивительно. Удивительно, что я реку не помню, на которой отель стоит. Помню только нас с Борей, розы, пятиэтажки и немножко Кузнецовых. Кстати о них:

– Во сколько сегодня большое восьмидесятилетие? Мы успеем на улицу выйти? А то я реку нашла и волнуюсь теперь.

– Давай прямо сейчас сходим вниз, к морю. Там как раз в него река впадает. Или сначала позавтракаем?

– Лучше сначала погуляем. Здесь же вроде целый день завтраки дают.

Мы вышли, проводили реку, поздоровались с морем и возвратились к отелю «Журавленок». В кафе «Молнии» зашли с улицы – как будто не постояльцы вовсе, а обычные рядовые ценители кофе и круассанов. Я заказала кортадо, Боря – американо, официант Афанасий по умолчанию принес нам корзинку круассанов и удалился.

В кафе, кроме нас, никого не было. Не сезон, наверное. Хотя вроде бы как раз он, бархатный причем – неужели дела у «Журавленка» идут плохо? Мы с Борей сидели, разматывали круассаны, говорили о чем-то негромко, никто так и не пришел – даже Афанасий. Потом мы допили кофе и решили вернуться в номер и подняться оттуда на крышу. Я направилась к стеклянной двери, ведущей из кафе в отель, – той самой, что в прошлый раз оставила мне синяк. Боря шел за мной. Тут мне показалось, что в кафе играет моя именная песня – Josephine. Прислушалась: да, точно, она. Хотела сказать об этом Боре, но отвлеклась. Заметила, что на стеклянной двери действительно появилась надпись «Выход». Только странная какая-то. «Выход И» там написано и еще какой-то текст, часы работы, что ли. Все красивыми синими буквами.

Я подошла ближе.

«Выходи» – вот что это было.

А полностью – «Выходи за меня замуж, Джо».

Я остановилась. Перечитала все предложение несколько раз. Медленно развернулась.

Боря стоял в центре кафе – не на колене, просто так. Стоял и смотрел на меня с очень плохо скрываемой тревогой. И руки чуть раскрыл – для возможных объятий.

– Это, – начал он хрипло и откашлялся. – Это слишком, да, Джо?

Крис Ри затянул: Josephine, I’ll send you all my love.

А я быстро-быстро пошла Боре навстречу.