Текст книги "Кризис Ж"

А вдруг Боря прямо сейчас ко мне подойдет? Сюрпризом, не дожидаясь 16:30. Спросит, с чем булочка, обнимет за плечи, поведет жениться. Нет, его самолет прилетает только в два часа дня, а сейчас половина одиннадцатого. Тогда так: я приеду в «Журавленок», сяду за столик в кафе «Молнии», и тут он появится из стеклянной двери. Улыбнется, возьмет за руку, поведет жениться… Или так: я зайду на ресепшен «Журавленка» и услышу за спиной: «Девушка, вы в очереди стоите? Хочу забронировать тринадцатый номер». И поведет в тринадцатый номер, а потом жениться.

Хорошо на меня действует булочка со штрейзелем: похоже, опять я уверовала в хеппи-энд.

Я прошла весь парк, оттуда по лестнице спустилась на набережную и сразу пожалела об этом. В первую же минуту мне предложили: заплести афрокосички, опустить ноги в аквариум с плотоядными рыбками, собрать прямоугольник (что-то новое). По набережной я почти бежала: нога как раз научилась располагаться в кроссовке так, чтоб палец почти не болел. Я миновала здание Морвокзала, вышла через скверы и магазины на Курортный проспект, перешла его по подземному переходу и, сверяясь с навигатором, двинулась к «Журавленку». На улице Воровского начинался Сочи, который я полюбила с Борей. Розовые пятиэтажки с палисадниками, раскидистые сосны, зелень, зелень, зелень, хитрые проходы между домами, через которые можно попасть с одной улицы на другую – теперь все это казалось мне родным. Только вот Бори рядом не было. И возможно, не будет. Впрочем, узнаю в 16:30, тогда и буду думать.

Вот это последнее, умеренно пессимистичное состояние души мне понравилось больше всего. Да, он может не приехать. Да, я могу это пережить. Нет, не надо ему писать фальстартом или тайно проверять, зарегистрировался ли он на рейс. Смотри лучше, как красиво цветут розы в чьем-то палисаднике.

В кафе «Молнии» я неожиданно опоздала. Не рассчитала время, закружилась в улицах и розах, слишком медленно шла по набережной реки Сочи и слишком долго искала в районе Цветного бульвара дом Бориной тети. Вроде бы он стоял прямо за их школой, а может, и слева от нее. И я запомнила его пятиэтажкой, а пятиэтажек там не было, только четырех-… В общем, очнулась я в 16:32 и побежала что есть сил к «Журавленку», и его тоже не сразу нашла, потому что телефон как раз сел вместе с навигатором.

В 16:37 я, взмыленная и почти отчаявшаяся, стала биться в дверь кафе. Она не поддавалась. Что, неужели закрыто?! Ну нет, тогда бы здесь висела табличка. И люди внутри есть, вот же они, сидят, смеются – пока не надо мной. Может, закрыто на спецобслуживание, банкет там у них? Тоже бы была табличка! Черт, да. Вот она, табличка. С надписью «На себя». Как-то не складывается у меня с дверями «Молний»…

Я вошла в кафе, огляделась, стала искать знакомую фигуру. Ну, подождал бы он меня, наверное, даже если бы и пришел ровно в 16:30. Но нет, Бори не было, и свободных мест за столиками тоже. Ладно, я обещала ему быть тут «с 16:30 и до упора».

У витрины с пирожными я заметила барную стойку на пару стульев, к ней и направилась. Ого, как много у них пирожных, почти все новые и каждое – произведение искусства. Вот, например, круглое, маленькое, аккуратное, с каплей зеленого крема сверху, называется «Редиска». Как картошка, только красное. Забавно и что-то напоминает.

– Здравствуйте, – приветливо и весело сказала девушка-бармен, когда я, примерившись, села на высокий стул. – Как ваши дела?

Ну вот, наняли мисс Лучезарность, теперь будет спрашивать, желаю ли я кофе на альтернативном молоке и все ли мне понравилось в кафе и моей жизни.

– Хорошо дела, – улыбнулась я вполсилы, пытаясь пристроить на перекладине стула внизу разболевшуюся ногу.

– Надолго к нам? Чего не предупредили? – продолжала болтать барменша.

– До вечера примерно, – ответила я. – А кого надо было предупредить, вас лично?

Барменша моргнула, расстроилась и совсем другим тоном начала предлагать кофе. Тут-то я ее и узнала. Боже мой, это ж Василиса, дочка Кузнецовых. Я видела ее трижды в жизни, и каждый раз с разной прической. А прическа сильно меняет человека! Был человек-Василиса с прямыми волосами до плеч, потом с воинственными кудрями, собранными в «рога», а теперь – с асимметричной стрижкой, слева почти ничего, справа черно-лиловое «крыло».

– Василиса, – покаянно произнесла я, прочитав, кстати, на ее бедже это имя. – Вот это да! Прости дуру грешную, не узнала!

– Ничего, – заулыбалась с облегчением Василиса. – Дядя Боря меня тоже как-то не узнал! Помните? Когда про редиску разговаривали?

Тут я вспомнила, да. Маленькая Василиса, Васька, хотела пирожное «картошка», а попросила редиску, и только Боря понял, что к чему.

– Прости, – повторила я. – Ну, богатой, может, будешь. Вон, кстати, сколько народа в кафе. Небось, за твоими пирожными пришли. Особенно за редиской!

– Есть успехи, ага, – польщенно ответила Василиса. – Соцсети хороший приток клиентов дали, Афоня нашел очень умненького мальчика… Афоня, мой парень, помните?

– Да все я помню, – уверила я. – Афанасий, похожий на Камбербэтча, официант.

– Он уже не официант, а сушеф! – с гордостью выговорила Василиса. – А мамски позвать? Она тут. И где дядя Боря?

Ох, Василиса же ничего не знает. Явно уверена, что я приехала не одна. От ответа на вопрос про дядю Борю меня как раз спасло появление «мамски» – Ольги Кузнецовой.

Ну как спасло. Ольга смерила меня таким взглядом, что я поняла: вот она-то знает все. И сейчас, чего доброго, выгонит из своего кафе.

– Привет, – поздоровалась я немного заискивающе.

Ольга кивнула. Выглядела она сейчас, как строгая географичка, которая пришла в школьную столовую, чтобы взять за руку хулиганку Козлюк и отвести ее к директору. А когда мы впервые встретились, Кузнецовы напомнили мне пару добрых лабрадоров…

Василиса делала кофе, Ольга продолжала стоять. Ждала, может, что я догадаюсь и сама уйду. Но мне никак нельзя было уйти, я не могла пропустить Борю. Поэтому я взяла со стойки налитый Василисой капучино (для кортадо еще не время) и спросила Ольгу:

– Выслушаешь меня?

Она вроде бы смилостивилась, показала знаком: идем. И сделала пару шагов к стеклянной двери, ведущей из кафе в отель – той двери, в которую я тогда влетела лицом.

– Нет, – сказала я твердо.

– Что нет? – наконец заговорила Кузнецова. – Пойдем в мой кабинет, ты ж вроде хотела что-то сказать.

– В кабинет не могу. Мне надо быть здесь.

Я чувствовала на себе заинтригованный взгляд Василисы из-за стойки.

Ольга почему-то решила не спорить. Оглядела кафе, увидела, что освобождается маленький столик в самом углу – оттуда, сцепив руки, как раз уходила влюбленная пара подростков, все время просидевшая на одном стуле рядом.

– Ника, – позвала она, видимо, официантку. – Убери, пожалуйста, седьмой и подойди к нам.

Появилась воздушная черненькая Ника с родинкой над губой, моментально сгребла со столика чашки и блюдца, унесла, вернулась вихрем, вытерла стол.

Мы с Кузнецовой сели (на два стула. Я – на тот, с которого видно все кафе), и к нам уже бежала Ника.

– Заказывай, да побольше, – предупредила меня Кузнецова. – У нас тут вообще-то бизнес.

Я прочитала официантке три верхних строчки меню, не вникая – заказала. Ника повторила заказ, я ее не слушала.

– Ну? – Ольга коснулась рукой золотистого узла своих волос, поправила торчащую из него шариковую ручку (зато прическу не меняет). – Я тебя слушаю.

Ох и не так она говорила со мной, когда мы только познакомились… Называла, помню, красавицей и предлагала попробовать разное вино. Ага, и попросила: «Не мучь только больше Борьку, он тебя так любит». Она была очень четко на стороне жениха, и я этого жениха обидела, а значит, и ее.

Я не стала оправдываться и вытягивать из ямы свой утонувший имидж. Поведала Ольге довольно подробно всю историю – от помолвки, при которой Кузнецовы фактически присутствовали, до нашего с Борей недавнего разговора на балконе. Напоследок рассказала, как отправила ему письмо с билетом. Объяснила свое присутствие в кафе «Молнии» с 16:30 и до упора.

Кузнецова посмотрела на часы.

– Семнадцать тридцать, – ответила я за них. – Я слежу по своим. Минус час.

Ольга сидела и качала головой – осмысливала, видимо, услышанное. Презирать меня вроде бы стала чуть меньше.

– Ну, со свадьбой он поспешил, я считаю, – с вызовом сказала она наконец.

А, нет, все еще презирает. Считает неподходящей партией.

– Наверное, – промямлила на все согласная я.

– Да точно. Рано было, я и Кузнецову так сразу сказала, – продолжала Кузнецова. – Чувства хрупкие, недавние, ты нежная девочка, ходила тут боялась. Но он же нетерпеливый – Борька. И давить может о-го-го как. Вынь да положь ему свадьбу, да прям завтра.

Так, погодите. Она что, назвала меня нежной девочкой? И предположила, что волшебный Борька в чем-то неправ?

– Я Борьку очень люблю, порву за него, – угрожала тем временем Кузнецова. – Но тебя тоже в чем-то понимаю. Сама не выношу, когда давят. Хочется сделать наперекор, даже если потом хуже будет. Действие равно противодействию.

Я продолжала слушать ее, внешне никак не реагировала. Смотрела только то на один вход в кафе, то на другой. Не-а.

– Короче, я за справедливость, – подытожила Кузнецова. – Но! Что ж ты его, правда, обратно-то не позвала-то ни разу, не попыталась поговорить? За весь Израиль. Представляю, как он там с ума сходил, бедный, и думал, что тебе ничего не надо.

– Мне было надо, – вздохнула я устало. – Но у меня, видимо, так: если человек уехал, он уехал. Я правда не думала, что это… обратимо. Вот и молчала. У меня вообще с отношениями не очень.

– Кто ж тебя так лихо бросил-то? – спросила проницательная Кузнецова. – Папка или парень? Что ты теперь вечно в брошенках собираешься ходить.

– Я не собираюсь, – буркнула я для проформы и взглянула на запястье. – Только вот уже семнадцать сорок пять.

Весь наш маленькой столик теперь был заставлен большими голубыми тарелками с красивейшими завтраками. Шесть яиц пашот в разном обрамлении. Завтраки в «Молниях» подавались весь день, а в меню шли первыми.

– Так, а ну ешь, – Кузнецова тоже обратила внимание на невостребованное гастрономическое разнообразие.

– Не могу, – сглотнула я. – Рада бы, все такое красивое. Но не лезет.

– Ника! – позвала Кузнецова, понимающе кивнув. Ника с родинкой, будто вещая каурка, выросла перед боссом. – Отнеси мальчикам на заднем дворе, которые изгородь ставят. Подай в беседку только красиво, пусть покушают.

Все мои пашоты отправились на подносе каким-то неизвестным мальчикам.

– Ремонт у нас там, – пояснила Кузнецова озабоченно.

– М, и у вас тоже, – мотнула я головой. 17:53. Направо – нет Бори. Налево – нет Бори.

– Угу, облагораживаем территорию. Но без шумных работ!

Я рассказала ей про отель, где идут очень шумные работы. Она поахала, повозмущалась, надо же, какое неуважение к гостям, – и без перехода заявила:

– Приедет он! Должен.

– Ничего не должен, – возразила я горько. – Я сама виновата.

– Ну, виновата не виновата, а придумала ты хорошо с этим билетом, – рассуждала Ольга спокойно. – Ему понравится, он такой романтик! Как мы ту штуку на дверь лепили, когда он предложение решил сделать… Эй, а ну не реви!

Я и не хотела, но куда денешь слезы, если они есть.

18:10.

Кузнецова передвинула свой стул, села рядом со мной, стала мерно похлопывать меня по плечу, утешать. Потом ей кто-то позвонил, и еще кто-то, и все по работе. Она извинялась, уходила, возвращалась, снова уходила решать проблемы. У нее был обычный занятой день. В кафе сменялись посетители. Их было много, они пили кофе, ели пирожные, пашот и круассаны. Бори среди них не было.

19:30. Три часа.

За окном совсем стемнело, в кафе зажглись красивые огоньки. Теперь посетители часто входили через «мою» стеклянную дверь – гости отеля «Журавленок» спешили на ужин. Это в основном были хорошие и приятные люди – помню, для таких Ольга и строила свою гостиницу. Но все они были не Боря.

20:30.

Кузнецова в очередной раз подсела ко мне, посмотрела вопросительно: ну что? Хотя очевидно, что никакого высокого брюнета рядом со мной не появилось.

– Не понимаю… – задумчиво произнесла она. – И не звонил, не писал?

– Нет, – ответила я.

– Во дает, – отругала отсутствующего Борьку его подруга Кузнецова. – Как так можно-то?

Я даже улыбнулась. Прошло четыре часа, и она постепенно переходит на сторону невесты. Эммм… Тут я вспомнила, что все эти четыре часа мой телефон разряжен – сел еще на подступах к кафе. Нет, мне не приходило в голову его зарядить. Я сконцентрировалась на том, что Боря должен приехать. Или – не приехать. Два варианта. Звонки, сообщения или, допустим, ответ на мой имейл в алгоритм не попали.

– Давай сюда, – протянула Кузнецова руку, когда я показала ей телефон с черным экраном, – горе мое.

Как назло, «горе мое» сказал Боря год назад, прямо перед тем, как мы… как мы…

– И она опять ревет, – прокомментировала Кузнецова с добрым раздражением. – Сейчас.

Розетки вблизи моего наблюдательного пункта не было, так что Ольга унесла телефон Василисе, попросила зарядить у стойки.

21:00. 21:20.

Кузнецова вернулась с телефоном в руках и торжествующим выражением на лице:

– На! Тридцать процентов. Смотри, что там. Наверняка звонил.

Я нажала кнопку включения, подождала, когда телефон загрузится, ввела пароли.

Проверила все существующие мессенджеры, сообщения о неотвеченных звонках, почту.

Ничего от Бори.

21:30.

Ольга стояла надо мной в растерянности.

– Непохоже на него, – говорила, – совсем непохоже.

– Вы до двенадцати? – спросила я, проигнорировав ее замечания.

– До одиннадцати, – произнесла она с сожалением. – Дальше только бар в лобби и повар дежурный остается, на случай, если гости в номер что закажут… Извини, опять названивают. Алло!

Никто ей не названивал: она ушла, потому что не вынесла моего поражения.

Это было поражение, теперь очевидно. Я, конечно, писала ему «до упора», но человек, который не пришел в 16:30, в 21:30, скорее всего, тоже не придет. И тем более в 23:00.

Но я досидела в «Молниях» до закрытия, до того момента, как маленький, но мощный мальчик-официант, давно сменивший Нику с родинкой, поднял наверх все стулья, кроме моего.

23:15.

Кузнецова подошла, сняла свой стул, снова поставила рядом с моим, села.

– Ты даже не ела ничего весь день, – упрекнула она меня и ласково-ласково сняла с моих волос кусок салфетки. Это я их тут мяла и рвала, сама того не замечая.

– Если бы он приехал, – сказала я, – я бы все-все ему сказала. И что люблю, и что детей… Я думала, думала… Готова была, что не приедет, но ни фига не готова…

– Я знаю, – ответила Ольга. – Супчика поешь.

Миску с супом осторожно, как большую ценность, принесла Василиса. Посмотрела на меня с тревожным любопытством.

– Иди-ка домой, – сказала Кузнецова и положила в суп откуда-то взявшуюся ложку.

Я зависла: мне идти домой или есть суп? А, «домой» – это она Василисе.

Суп был вкусный. Наверное. Я сидела ела, Кузнецова смотрела на меня, как бабушки смотрят на тощих внуков, которых наконец удалось изловить и накормить.

Вот сейчас хороший момент для появления Бори, пронеслось в моей затуманенной голове. Он бы вошел в почти закрытое кафе, а тут мы с супом. Спросил бы: вкусно? И повел жениться… Ох. Даже во всех моих фантазиях он просто приходит и ведет меня куда-то. А я ничего не делаю (максимум ем) и никаких важных слов не говорю. Вывод: правильно Боря сделал, что не приехал.

Я доела. Кузнецова решительно отобрала у меня тарелку и ложку и распорядилась:

– Сегодня переночуешь здесь.

Хорошо, прямо на этом стуле и останусь. Все равно я в него вросла.

– У нас есть свободный номер, пятый, самый маленький, – пояснила Ольга. – Мы его пока не сдаем, там ребенок прыгал по дивану и сломал его, и завтра к вечеру ждем мастера. Кровать нормальная, спать можно, все остальное работает.

– Да я к себе поеду, вещи там, машина, я с одной сумочкой, – вяло отпиралась я, хотя с ног меня валила смертельная усталость, которая бывает только от горя.

– Нет уж, я тебя не пущу к твоим ремонтам! Честь отельера. У тебя размер одежды M или L? – бесцеремонно поинтересовалась Кузнецова.

– М, – ответила я, – Но после супа, может, и L… Я на опасной границе.

– На границе она. Пограничница, – Ольга чему-то обрадовалась – собственному гостеприимству, наверно. – Запас пижам у меня есть. Принесу. Ну, халат, тапочки, туалетные принадлежности, понятно, в номере… Косметика всякая тоже. Пойди и выспись. Второй этаж. Пятый номер. Ключ вот.

Я больше не спорила, хотя точно знала, что после сегодняшнего дня миссия «пойди и выспись» невыполнима. Максимум – пойди. Я и пошла, прихрамывая, и стеклянную дверь миновала успешно. Вот сейчас доберусь до номера, открою его, а там Боря. И такой: давай жениться. А я ему: давай, я тебя, кстати, люблю…

Я поднялась на второй этаж, нашла дверь с цифрой 5, открыла. Номер был пустой, зато красивый. Даже желтый диван, который якобы сломал какой-то ребенок, выглядел целым. Через пять минут в дверь постучали: Кузнецова принесла мне желтую, в цвет дивана, пижаму и новую, без пятна, белую футболку.

– Белье нижнее не надо? – спохватилась она.

– Есть у меня, господи, в сумке, – моим щекам стало жарко.

Невозмутимая Кузнецова пожелала мне спокойной ночи. Я сняла с руки часы, мамины старые, механические, люблю их. Обе стрелки красиво сошлись на двенадцати. Ну вот. Я обещала ждать Борю 2 мая с 16:30 и до упора. А теперь уже третье, и я иду спать и плакать.

5. Сочи, 3 мая

Спала я плохо, но крепко. В длинных и мутных снах все пыталась объясниться Боре в любви, но не могла открыть рот и произнести хоть что-то членораздельное. Или же пробовала раз за разом ему дозвониться, но путала цифры, не попадала по телефонным кнопкам – они проваливались под моими пальцами. Проснуться усилием воли не получалось: мозг отказывался верить, что я сплю – сны сильно напоминали реальность. Помучившись так до заколдованных девяти утра, я встала, выпила воды, простояла почти час под душем и решила уже не ложиться обратно. Здесь, конечно, никто перфоратором мозг не штробит, ну так я сама себе перфоратор.

Пустая и одновременно тяжелая голова просила кофе, но о кафе «Молнии» я пока боялась даже думать. Встречу еще Кузнецову, а она спросит… Нет, все. Зато нога, к моему удивлению, не болела. Я оделась, спустилась вниз, проскользнула мимо ресепшен (вдруг там Василиса!) и пошла снова искать дом Бориной тети, ту самую пятиэтажку. Вчера же не нашла, незавершенная какая-то ситуация. Начинаем сначала.

Вот Цветной бульвар, вот большая игровая площадка, слева в глубине – неказистый продуктовый, куда я ходила за творогом для сырников. Вот школа. За ней и стоял дом. Помню, как мы обогнули школу слева, прошли среди зелени по узкому коридорчику, и Боря сказал: «А здесь жила моя тетя». Первый подъезд был, самый левый. С самодельной аркой, увитой цветами. Во дворе – куст жасмина и розы. Квартира предпоследняя на последнем этаже, номер, кажется, 15… Так, на лестничных клетках было по четыре квартиры – я еще подумала, что если Боря откроет тетину дверь, то сосед из 16-й свою дверь открыть уже не сможет. Значит, номер 15 на четвертом этаже, а не на пятом. А этаж точно был последним. То есть ищем четырехэтажку.

Вот эту. Сто процентов она.

Вон арка, вон розы. И жасмин.

А вот Боря стоит у подъезда. Курит спиной ко мне, смотрит вниз.

На этот я раз долго не думала, слов не готовила. Подбежала к нему сзади, обняла с размаху, прижалась головой к его спине. И на выдохе задала самый глупый из всех возможных вопросов:

– Ты что здесь делаешь?

– Да вот, стою, собираюсь с мыслями, – ответил Боря. – Потом пойду к тебе.

Он выбросил сигарету, развернулся, ловко перехватил меня так, что теперь я упиралась лбом в его грудь, а не спину.

– А я тебя нашла, – сказала я. – Я искала тетин дом, а…

Он уже целовал меня вовсю, не давал говорить.

Потом отпустил на секунду – дыхание перевести, и я попыталась:

– Боря, нам ведь надо обсудить, надо…

Он притянул меня к себе еще ближе, я еле могла пошевелиться.

– Сейчас обсудим. В общем, ты меня любишь, да? – спросил Боря.

Я как можно энергичнее кивнула.

– И хочешь быть со мной, – продолжил он.

Снова мой кивок – тут я исхитрилась поцеловать его куда-то в район правой ключицы.

– И даже не против когда-нибудь – не прямо сейчас – выйти за меня замуж, – завершил Боря. – А, и детей. Но не четверых. Я все правильно понял?

Три кивка.

Боря чуть ослабил руки, отстранился от меня, посмотрел прямо в глаза и очень нежно произнес:

– Ладно. Меня устраивает.

Оказалось, пока я разъезжала по югу страны и сидела в засаде среди пирожных, мои интересы представляло бюро адвокатов-любителей – так их назвал Боря.

– Сначала со мной поговорила Антонинка. Потом со мной поговорил Гойко. Потом еще дядя Горан пытался, но от волнения на сербском, я понял только, что Жозефина «добра особа». Потом я уехал в Смоленск, а мне туда что-то довольно нетрезвое, по ощущениям, писала Ленка. Но тоже про тебя. Вернулся – Анна Иосифовна желает со мной побеседовать, в квартиру войти не дает. А Дора Иосифовна стоит и поддакивает. А вчера захожу в клуб, и ко мне спешит ваш Илюха с явным намерением пообщаться. Я уже собрался было убежать, но он всего лишь попросил устроить стажировку своему другу Жеке. И тут позвонила Кузнецова и стала на меня орать. Интересно, конечно, когда подруга детства начинает разговор с фразы: «Привет, дорогой, что за херня? Девушка же ждет». А ты реально не знаешь, что за херня и что за девушка.

Я улыбнулась, потерлась виском о его голое плечо. Мы снова были в тринадцатом номере.

– То есть ты не получил мое письмо с билетом? – спросила я, хотя это, в общем, уже было неважно. Какая разница, почему он приехал, если приехал.

– Получил, а как же, – он перелег на бок, провел пальцами по моей щеке. – А вчера еще и прочитал, когда Кузнецова мне про него рассказала. Нашел в спаме. Ты его отправила с корпоративной почты. И тема «Лучшие отели Сочи», серьезно?

Я попыталась укрыться от стыда под одеялом, но меня не пустили.

Потом Боря долго курил на балконе, вернулся, сел на кровать со мной рядом.

– Джо, если бы я получил твое письмо, приехал бы сразу, – сказал он тихо. – Я… правда тронут. Да и вообще приехал бы, конечно.

Я взяла его за руку, поцеловала ладонь, как тогда, в первый раз. И спросила:

– А что ты делал в Смоленске?

Он как будто смутился, но ответил:

– Искал твоего Сергея Чудилина.

– Что?!

– Нашел, – продолжил Боря уже спокойно. – В баре его любимом, где он каждый день чекинится.

– И убил? – попыталась я пошутить.

– Напоил. Изобразил собутыльника, наплел ему что-то про студенческую любовь, вывел разговор на тебя, – Боря смотрел в сторону. – В общем, он тогда задолжал куче народу, в том числе серьезным парням каким-то – ну, с его точки зрения. Работать не работал, изоврался весь. Отца себе московского выдумал вместо настоящего – смоленского алкаша. У матери кольцо взял без спроса, подарил его тебе, а после у тебя тоже выкрал, заложил и уехал с этими деньгами. Ничего интересного, короче. Пустой, как банка из-под леденцов. Хорохорится, рассказывает, что был королем общаги. Тебя, похоже, кстати, любил – ну, насколько умел… А вот его собственные дети его не любят, и жена бросила давно. В соцсетях, в общем, тоже вранье сплошное, кроме названия бара. Все, финита.

– Понятно, – растерянно произнесла я. – Вот, значит, как. Кольцо с моей тумбочки, значит, он забрал. А сбежал ровно в тот день, когда мы должны были квартиру в Перово снять. То есть хозяину деньги «лицом» показать – тут уж словами не обойдешься. Н-да. А я столько лет мучилась, что же случилось. Сестра Антонина, когда услышала эту историю, сказала мне: есть вещи, которые мы никогда не узнаем, и надо смириться…

– Ну а я так не считаю, видимо, – возразил Боря. – Считаю, лучше разобраться. Но хватит об этом.

Я подумала, а он прав: хорошо, что я все узнала. Нет, кардинально ничего не изменилось, но… Будто старая рассохшаяся дверь, через которую вечно сквозило грустное прошлое, наконец закрылась, и стало тихо, светло и уютно.

Господи, он ездил в Смоленск искать моего бывшего парня-огрызка. А я никак не удосужусь произнести простую фразу «Я тебя люблю, Боря»… Притом что вообще-то правда люблю.

– Ну вот, – сказал Боря и осторожно, как будто боясь спугнуть что-то важное, накрыл мою руку своей. – Вот и произнесла.

Правда хорошо, что иногда я, разволновавшись, начинаю мыслить вслух?