Текст книги "Кризис Ж"

Глава четвертая
Гойко-место

Клуб «22.20», кабинет без стульев, но с барабаном, 31 октября

В понедельник утром я должна была ехать в новый офис на Новую Ригу. Уже даже стояла готовая в прихожей. Но мне по очереди позвонили три сотрудницы моего отдела и сказали, что: а) заболели (Солнечная, врет); б) заболели (Попик, не врет); в) уже явились на работу, а там компьютеры свалены у входа и пустой опенспейс (Барбос, нашла свой комп среди горы других и подключила его в помещении, лишенном электричества). Я решила поработать удаленно, но не в Нехорошей квартире, а где-нибудь в кафе – потому что уже оделась по-офисному, и натягивание домашних штанов меня бы демотивировало.

У лифта ко мне бросилась незнакомая одухотворенная блондинка. Она обеими руками держала пачку ветхих листов А4:

– Девушка! – воззвала она ко мне, облизав глянцевые губы. – Вы здесь живете?!

– М, да, – вспомнила я. – Теперь да.

– Прекрасно! – оценила ситуацию блондинка. – А можно наш каскадер влетит в ваше окно?

И она умоляюще сложила руки так, что пачка листов А4 свернулась в божественную дудочку. В этот момент приехал лифт, из которого вышла сонная сестра Антонина – она отвела Кузю в школу и вернулась досыпать.

– Вот она, – указала я блондинке на Антонину, – точно здесь живет. И решения по каскадерам принимает лично. А мне работать надо.

Блондинка перегородила сестре дорогу, листы А4 превратились в шлагбаум. Антонина выглядела человеком, покорившимся судьбе.

– Не забудь, сегодня Званый Ужас, – сообщила она мне с прискорбием. – Если надо, возьми мою голову. И тыкву, главное, принеси.

– Ой, точно, – хлопнула я себя по лбу. – Крокодил же!

Женщина, ответственная за каскадеров, не изменила позиции – никакие крокодилы и тыквы не могли сбить ее с толку и отвлечь от задания. Она улыбнулась как можно шире и двинулась на сестру. Я услышала ее «каскадер влетит в окно» и Антонинино «разве я могу этому помешать», схватила крокодилью голову и побежала вниз по лестнице, накинув пальто.

Что ж, пора объясниться.

31 октября Хеллоуин. Издательский дом OMG, в котором работает моя сестра, устраивал вечеринку для рекламодателей в клубе «22.20», где работает Гоша. Называлась вечеринка креативно – «Званый Ужас». Я как раз рекламодатель, пиарщик йогуртов-сырков, так что меня туда позвали. А вот Антонину, собственно, и устроившую коллаборацию, не пригласили, потому что она не топ-менеджер: на праздник должны были прийти только ее главный редактор, издатель и директор по рекламе. В финале мероприятия обещали раздать веселые пластиковые тыквы, полные конфет, и Кузя на одну из них претендовал. В общем, я так и так собиралась на Хеллоуин в клуб «22.20», и даже наряд (вечеринка костюмированная) заготовила: плюшевую голову Крокодила Гены, в которой Кузя когда-то блистал на новогодней пати в детском саду. «Это очень удобно! – уверяла Антонина. – Можно надеть обычное платье, а голову взять с собой. Пять секунд – и ты одновременно секси и соблюдаешь дресс-код. Обхват головы меняется в зависимости от пожеланий владельца. На века покупали!»

Вечеринка, судя по приглашению в виде черной кошки, напугавшей Зайку, начиналась в 20:13 (13:13 в Огайо, где находится улица Вязов), а концерт группы My Very Favorite Nightmare – в 22:13 (13:13 в Техасе, родине «Резни бензопилой»). С утра и до семи вечера я работала удаленно, сидя в кафе на Шмитовском и выпивая разные виды кофе из их меню. К семи я была так бодра от кофеина и сахара, что до клуба «22.20» добралась одним триумфальным прыжком. В пакете с символикой нашей молочной компании ждала своего часа плюшевая крокодилья голова, а на дне моей сумки в холщовом мешке болтались праздничные туфли. Я была готова к встрече с нужными людьми.

В гардеробе уже дежурила Анна Иосифовна, которая при моем появлении удивленно отложила книжку и привстала:

– Жозефина, вы ли это! Неужто на вечеринку?

– Добрый вечер, Анна Иосифовна, – я протянула ей пальто, – и да и нет. Гоша на месте, не знаете?

– Кажется, пришел, – задумалась она. – Лена точно здесь. А сестра твоя тоже будет? Хотела с ней обсудить вот это…

И она кивнула на книгу. «Роберт Гэлбрейт», – прочла я.

– Ого, а я думала, вы классику предпочитаете.

– Ну вот Антонина уверяет, что это она и есть. Новая классика жанра.

– Нет, ну это как посмотреть, – сказала я. – Если вы любите только Агату Кристи, то лучше так ее и продолжать любить…

– У Агаты Кристи я больше всего люблю ее автобиографию, – махнула рукой Анна Иосифовна.

– О, и я! Хотя вру. Детективы тоже люблю. Кроме «Десяти негритят». Я в пять лет увидела советский фильм по этой книге и потом еще пять лет не спала. И до сих пор боюсь артиста Жаркова, а заодно артиста Кайдановского. Книжку так и не решилась прочитать. Так, Анна Иосифовна, стоп, почему мы обсуждаем книги? Это ваша с Антониной фишка, а она – отвечая на ваш вопрос – не придет сегодня.

– Ну, ты вот пришла. Сестры всегда друг за друга готовы сделать что-нибудь эдакое. Моя сестра Дора в школе мне математику решала, а я ей всю классику пересказывала – не без успеха, между прочим, с завываниями.

А я сейчас пойду и расстанусь за Антонину с бойфрендом, подумала я. Без завываний.

И я двинулась к Гоше в кабинет. Дорогу помнила: именно там, в кабинете, я дарила Боре на день рождения радиолу и предлагала поехать со мной в большое путешествие. Я и в клубе последний раз была, получается, в июле, на праздновании Бориного дня рождения. Четыре месяца назад всего-то.

Я постучала в дверь, услышала «да», расценила его как «войдите» и вошла. Гоша сидел за столом, грустно смотрел в ноутбук. Меня сначала даже не заметил – во всяком случае, в мою сторону не глянул.

– Привет, – напомнила я о себе и помахала ему для убедительности.

– Привет, – он улыбнулся, и лицо его внезапно преобразилось. Сидел заросший человек, похожий на печального Бена Аффлека, а теперь он скорее Пол Радд – актер комического дарования. Лицо то же, а смысл противоположный.

– Ты замечал, что Бен Аффлек и Пол Радд похожи? – спросила я.

– Нет, – ответил Гоша. – Но…

– …тебе говорили, что ты похож на обоих, – догадалась я.

Он кивнул и посмотрел вопросительно. Ну да, вряд ли я явилась только для того, чтобы рассказать человеку о его голливудских близнецах. Я поискала глазами стул, но нашла только большой африканский барабан, стоящий у стены. Гоша тем временем встал и предложил мне свое кресло:

– Садись, последний стул забрал Илюха с друзьями. Они с Ханом тут часто репетируют. А я на барабане посижу. Купил вот ребенку, он хотел дома практиковаться перед «Бурато»…

– Тане в Питер барабан потащишь? – удивилась я.

– Да нет, другому ребенку, местному.

– Который Кузя? – все еще не понимала я.

– Ну да, – пожал Гоша плечами. – Кто же еще.

– То есть ты решил подарить моему соседу по квартире барабан! Спасибо, блин.

Гоша улыбнулся Полом Раддом, потянулся к оставленному на столе ноутбуку, нажал пару кнопок и закрыл его:

– Извини, надо было добронировать билеты. Вроде бы все…

– Куда билеты? В театр?

– В Белград. К папе хотим съездить, ну и погулять.

– С Таней, – опять закивала я.

– Нет, с твоей сестрой. Она в Сербии не была ни разу.

– А-а. Ясно. А у вас с Антониной одинаковые ноуты, – заметила я озадаченно.

– Да это ее. Тормозить начал, я систему переставил.

Я помолчала, обрабатывая информацию. Гоша дружит с Антонининым братом Илюхой, купил барабан ее сыну Кузе, чинит ее компьютеры, собирается ехать с ней в путешествие. Участвует, значит, в ее жизни. И ни о чем дурном не подозревает.

– Я чего пришла-то, – сказала я, покрутившись в его кресле туда-сюда для верности. – Вообще-то на вечеринку я пришла, которая Званый Ужас. Ну, на хеллоуинскую. Общаться с издателями журналов и тырить для Кузи корзинки с конфетами. Но…

– Я в курсе, я здесь работаю, – снова улыбнулся Гоша. – Корзинки уже тоже взял, Лена сказала, можно.

И правда: на его столе стояли две веселые пластиковые тыквы – вторая, видимо, для Тани.

– Я, кстати, думал, что это опять Лена пришла, а не ты, – продолжал Гоша уже без улыбки. – Там какая-то куча проблем с этой вечеринкой. Организаторы с той стороны не очень организованные…

– Вот, – обрадовалась я, – куча проблем. Сейчас времена вообще такие. Много проблем. Может, ретроградный Меркурий?

– Ретроградный? Старик Меркурий? Это который любит романсы и лимерики и ходит в пенсне?

– Задом он ходит. Вроде бы, – запуталась я. Мои познания в ретроградных меркуриях, если честно, не то чтобы планетарного масштаба.

– Задом – это плохо, – серьезно сказал Гоша.

Как ни странно, беседа на этом не закончилась. Мы еще поговорили о проблемах у него на работе, и у меня, и у Антонины. Сошлись на том, что во всех них виноваты вовсе не планеты. Минут через десять я аккуратно подвела Гошу к главной теме дня:

– Скажи мне, Гойко (я назвала его полным именем, как Боря). А ты понимаешь, что у вас с Антониной сейчас все не очень хорошо?

На Гошином лице появилось то самое выражение, которое моя сестра определяла как «и ты тут еще». Он сидел на африканском барабане, сцепив руки, словно Иисус с полотна Крамского «Христос в пустыне». Бен, Пол, теперь Иисус – компания ширилась.

– Вот сейчас у тебя лицо, как у… – начала я, потому что мой оппонент молчал.

– Господи-Иисусе! – взорвался вдруг угадавший Иисуса Гоша. – Да, у меня такое лицо. Всю жизнь выслушиваю: почему ты такой грустный, почему ты вечно недоволен, почему ты не радуешься! Лицо такое. Ну не нравится – не смотрите.

– Нет, я рада, что мы все прояснили, – спокойно ответила я. – Просто такое лицо. А так-то волноваться не о чем.

Гоша посмотрел на меня удивленно – столько эмоций, да еще так быстро сменяющих друг друга, я у него вообще никогда не видела. Да мы и общались-то раньше мало и в основном по делу, и в большой компании.

– Волнуются чаще другие, – произнес он вдруг новым, незнакомым тоном – доверительным, что ли. – И чего-то хотят. А я всем должен и перед всеми виноват.

Он не жаловался, а скорее констатировал факт.

– А ты сам чего хочешь? – спросила я, тоже максимально по-дружески.

– Честно? Бросить все и куда-нибудь уехать, – он поднял на меня глаза. – Сбежать.

– Ну, один уже так и сделал, – тихо заметила я. – И как там его дела?

– Да фигово его дела, – ответил Гоша с досадой, в сторону.

– Жаль, – обрадовалась я.

Гоша встал с барабана, отошел в дальний угол кабинета, вскоре оттуда зашумел чайник, замигала голубая лампочка.

– Что-то здесь уже темно, – сказал Гоша, вернувшись с двумя чашками в руках. – Конфеты?

А сам зажег свет.

– Я вечно стараюсь, чтобы всем было хорошо, – продолжил Гоша разговор. – И вечно решаю все проблемы.

– А ты не рефай, – парировала я и спешно дожевала конфету.

– Угу…

– Нет, правда. По крайней мере, не все проблемы. Начни с какой-нибудь одной, – процитировала я великую и мудрую Лизавету Барбос.

В ответ раздалось еще одно скептическое «угу». Но меня было не остановить.

– Гойко, – позвала я. – Я серьезно. Реши одну проблему. Например, самую легкую. Или самую раздражающую.

– Маму, что ли, выгнать? – мгновенно отреагировал он на фразу «самую раздражающую».

– Например. Засиделась она в Москве. И не имеет права на тебе ездить, ни в переносном смысле, ни в прямом – тем более к тарологу. Да, не смотри на меня так, я много о тебе знаю. Сестры общаются между собой – особенно если кто-то из них решил расстаться с парнем.

– А она, значит, решила расстаться, – повторил Гоша и стал опять Беном Аффлеком.

– В общем, можно маму отправить в Воронеж, – продолжила я. – А можно, скажем, с женой развестись. Знаешь как Антонина обрадуется!

– Да я не женат… – начал он было свою песню.

– Это ты на Антонине не женат, – перебила я. – И она встречается с несвободным мужчиной, который интересы своей жены всегда ставит выше ее, Антонины, интересов. То есть она как бы у тебя на правах любовницы…

– Все вообще не так, – Гоша аж рассмеялся: видимо, мое предположение и правда казалось ему нелепым. – Какой к черту любовницы. Мы с женой расстались сто лет назад, у нас ребенок…

– У Антонины тоже ребенок, напомню. И знаешь, Гойко, вообще-то человек должен отвечать за ребенка, который с ним живет. Если Лейсан не справляется, пусть возвращает Таню в Москву. Но у нее нет шанса не справиться и понять это – потому что пока за нее прекрасно справляешься ты. Перестань бегать в Питер по первому свистку. На свете есть няни и мобильные телефоны. А у тебя – пока еще – есть девушка. Моя сестра.

– И зачем же я ей такой нужен, – проворчал Гоша и сердито развернул конфету. – Женатый и занятой.

– И очень нудный, – закатила я глаза. – Я тебе сейчас объясняю, как все выглядит со стороны. Ну, со стороны Антонины… А мне вот с моей стороны кажется, что вы очень друг другу подходите и очень вместе хороши.

– Да ну? – усмехнулся он, но слушать не перестал.

– Ну да. Вы же на любой вечеринке, в любой компании всегда вдвоем и всегда разговариваете. Отделяетесь от остальных, как будто в невидимую комнату заходите. Вам вместе интересно. Иногда бывает – гости разошлись, а вы все сидите, что-то обсуждаете, на диване или на лестнице этой вашей черной.

– Белой, – поправил он. – Белой лестнице.

– Ну да. И эту самую лестницу ты ей обустроил, потому что знаешь, что ей нужно, что ее обрадует. Понимаешь ее. А она тебя понимает. Вспомни, вот у тебя мустанг сломался посреди дороги, у поселка Веселая Жизнь. И представь, как бы на это отреагировала та же Лейсан. Представил? Вот-вот. Три часа бы слушал истерики. А с Антониной что?

– Да ничего, сидели, общались, ждали Риббентропа, – согласился Гоша, слегка улыбнувшись.

– Вот. И между прочим, с тобой моя сестра становится лучше. И жизнь ее меняется… (Тут я вспомнила утренние слова тети Лены о том, зачем выходить замуж.) Вообще-то Антонина довольно нервная и слегка параноик – а при тебе гораздо спокойнее. В истерику редко впадает, а особенно в мою истерику – что мне, конечно, выгодно, чего греха таить. А еще она гостей не очень любит. Но – абра-кадабра! – в Новый год у нее в доме тусуются твои музыканты и твои папы, и она этому даже рада. Боря мне говорил, что на тебя Антонина тоже хорошо влияет. А еще говорил, что, прости уж, это вообще самые нормальные отношения в твоей жизни. Или он сказал «единственные нормальные»? – я подмигнула Гоше, и он улыбнулся уже шире. Пол Радд вернулся!

– Ладно, – сказал Гоша. – Я тебя понял. И думал, что… Постараюсь, в общем, что-нибудь придумать.

– Вот и молодец. Только думай быстро – а то приедешь, а к Антонине в окно уже каскадер влетел.

– Какой каскадер?

– Вот именно, – я сделала загадочное лицо. – Рекомендую выяснить.

Гоша задумался, но, видимо, не над тем, над чем надо: открыл ящик стола, вытащил оттуда пачку печенья и сказал:

– Вот, кантуччини еще, вспомнил. Угощайся, – и внезапно добавил: – А мне, между прочим, ваши с ней отношения нравятся. Как вы друг друга поддерживаете и друг за друга горой. И даже когда спорите, на самом деле радостно соглашаетесь… Настоящие сестринские отношения, в общем.

– С Антониной-то? Ха, – произнесла я несколько высокомерно, однако от печенья не отказалась. – Мы даже не настоящие сестры! И знакомы не так давно.

Люблю я что-нибудь обесценить от смущения.

– Не знаю. Когда мы с ней познакомились, ты уже была. Поэтому мне кажется, наверно, что была всегда. Ну и вы какие-то… неразделяемые. Правда, когда она мне про тебя только рассказывала, я сначала думал, что ты ненастоящая.

– Чего это? – обиделась я, задержав в воздухе печенье.

– Слишком идеальная получалась. Как воображаемый друг.

– Не буду уточнять, разочаровался ли ты, – засмеялась я, весьма, впрочем, тронутая и польщенная.

А потом я хотела пойти уже на вечеринку, но почему-то решила остаться еще немного и сменить тему – не все же говорить о моей настоящей ненастоящей сестре.

– Кстати, – произнесла я некстати. – Это же ваш с Борей клуб? А как так получилось?

И Гоша почему-то очень обрадовался эту вопросу, заговорил:

– Ну, Риббентроп у нас чуть не с детского сада был бизнесменом…

История про Борю, Гошу и блистательные бизнес-проекты

Дальше я вкратце перескажу сама. Коммерцией Боря начал заниматься не в детском саду, а в пятнадцать лет, в Сочи, когда жил там у тети и ходил на пляжи с Ясей. Продавал паленую польскую косметику, которую его сочинские соседи Алдошины возили из Западной Украины. Потом вернулся в Воронеж, рассказал о бизнес-перспективах другу Гойко, и они стали ездить за косметикой уже сами, вдвоем.

Позже к помадам и кремам присоединились другие важные для населения товары – китайские двухкассетники, детские комбинезончики, взрослые дубленки. Парни сдавали все это богатство в комиссионки и сразу получали деньги. Тандем их был хорош, они уравновешивали друг друга: Боря придумывал приключения, а Гоша не давал им зайти слишком далеко. Например, когда торговцы младенческой одеждой как-то взяли деньги и не отдали товар, Боря сразу полез в драку, Гоша же вступил в переговоры. В итоге ребята остались при деньгах – а могли бы остаться без Бори.

Зарабатывали они по тем временам неплохо, так что, когда в 1993 году отправились в Москву и оба поступили в ИСАА, жить в общежитии не стали и сняли на двоих дачу в Софрино. В столице Боря обнаружил больше возможностей для сбыта, перестал ездить за товаром сам – нанимал людей. Покупал вещи оптом, перепродавал на рынке, потом и туда поставил человека вместо себя. Гоша на рынок не захотел, подумывал о журналистике, а пока торговал газетами – партийными листками каких-то новообразованных политических организаций. Однажды за месяц заработал больше, чем Боря, чем Борю изрядно озадачил.

После первого курса хозяйка софринской дачи, заведующая московским детским садом, предложила друзьям в этом детском саду пожить – бесплатно, пока в одном крыле шел ремонт. Обязала их таскать матрасы и помогать по мелочи. На этих матрасах парни и спали – на полу, естественно. За лето они скопили еще немного денег и полюбили район 1905 года: детский сад располагался в Стрельбищенском переулке. К сентябрю собирались переехать обратно в Софрино, но выяснилось, что дачу хозяйка вероломно продала. Тогда Боря нашел им другую, в Малаховке.

В доме было одиннадцать комнат, по случаю чего предприимчивый Борис расширил бизнес, а запасные помещения стал использовать как склад. Однажды зимой Гоша приехал на дачу с девушкой, а там отключено отопление и повсюду висят говяжьи туши, которые Боря где-то приобрел по дешевке. Девушка испугалась и убежала от маньяков по сугробам…

В Малаховке друзья прожили два года. Гоша пытался заниматься музыкой, собрал и распустил группу, устроился работать на радио. А Боря в 1996 году купил вагон дров, успешно их сбыл и понял, что лесом торговать круто и выгодно. Стал посредником между прямыми продавцами и строительными фирмами. Был пару раз кинут, потому что плохо читал документы, и тогда бухгалтерию взял на себя Гоша, который бумаги изучал скрупулезно и неожиданно хорошо считал. Все это лесные братья делали без отрыва от учебы в Институте стран Азии и Африки.

Из Малаховки они переехали в свой любимый район Москвы, на Мантулинскую улицу. Снимали пополам квартиру, которую Боря потом, едва получив диплом, выкупил. Гоша съехал было в Тушино – жить у друга бесплатно не захотел, – но тут Карлсон влюбился и решил продать свой домик на крыше. Карлсоном они звали Бориного соседа сверху, фотографа Малышкина. Он жил в единственной на шестом этаже квартире. Это был не чердак (хотя так его называл весь подъезд), а именно квартира, официально однокомнатная, но с большой нишей, которую вполне можно было превратить во вторую комнату. У фотографа там стояли диван и несколько стеллажей с пленками и техникой.

В Новый год, который жители подъезда праздновали вместе, Карлсон полюбил Борину соседку по лестничной клетке, бывшую балерину Ирину Ивановну (она была старше его на пятнадцать лет). Молодые поженились и решили переехать в Америку, выставив на продажу квартиры. Гоша стремительно занял денег, приобрел малышкинский чердак и в нише устроил музыкальную студию с диваном. Боря подумал немного и купил квартиру Ирины Ивановны, а впоследствии соединил ее со своей.

К 2000 году друзья прочно воцарились на пятом и шестом этажах и сдружились с оставшимися соседками – Анной Иосифовной и Дорой Иосифовной Альтман. Анна потом начала работать в гардеробе клуба «22.20», а Дора стала Таниной няней.

Кстати, клуб открылся как раз в 2000-м. Гоша тогда работал на радио, знал многих музыкантов, их менеджеров, представителей концертных агентств и всех, кто возит в Москву группы. А напротив дома на Мантулинской, у парка Красная Пресня пустовало красивое здание с колоннами. Гоша загорелся идеей открыть там клуб. Боря взял здание в аренду на 50 лет. Парни договорились, что будут совладельцами – 25 % на 75 %. Боря дал больше денег, а Гоша занимался всем – от концепции и переговоров до ремонта, закупки техники, оформления документов и найма персонала. Сейчас клуб «22.20» – его основное место работы, он, по сути, там CEO и арт-директор.

Боря в клуб заходил только изредка, ну и бумаги подписывал, когда надо. А зарабатывал другим. В начале 2000-х, когда лесом торговать частным лицам запретили, зато случился компьютерный бум, он стал возить из Китая и Тайваня комплектующие, позже – готовые компьютеры, ноутбуки и мобильные телефоны. Потом недолго владел платежными автоматами, продал этот бизнес задорого более крупными конкурентам. Думал стать банком, но не захотел рисковать и вообще понял, что не его это стезя, так что начал инвестировать в разные перспективные проекты.

– Риббентроп у нас, конечно, филантроп, – в рифму закончил Гоша свой рассказ. – Понятно же, что клуб был нужен мне. А сочинский отель – его друзьям Кузнецовым. Но он всегда рад помочь, прямо по-настоящему рад. Ну, и в убытке не остается, потому что его проекты обычно работают, даже вопреки логике иногда… Он наша счастливая звезда.

Тут я подумала: а ведь не я одна пострадала от Бориного отъезда. Гоша дружит с ним, своим Риббентропом, всю жизнь. С такой радостью сейчас говорил о нем, вспоминал их общее прошлое. Когда Боря уехал, он лишился важной точки опоры. Как он справляется-то вообще? Судя по всему, плохо. Надеюсь, хотя бы Антонина передумает его бросать. А еще надеюсь… Так, хватит.

Я отдала Гоше чашку и скрученный из конфетных фантиков мячик. Посмотрела на часы: ничего себе, думала зайти на пять минут, а просидела целый час. Вечеринка давно началась – хоть по огайскому времени, хоть по московскому.

Гоша приобнял меня на прощанье. Я поняла вдруг, что он довольно высокий – заметно выше меня. Раньше думала, мы одного роста – потому что он почти всегда сутулится. Значит, теперь сбросил гору с плеч…

– Гойко, – я замялась – не решила еще, хочу задавать этот вопрос или нет. – Скажи… Насколько фигово у него дела?

Гоша тоже помедлил – думал. Потом произнес тем самым, дружеским тоном:

– А ты у него спроси.

Направляясь к залу, где гремела вечеринка, натягивая плюшевую крокодилью голову поверх собственной и без того растрепанной прически, я все улыбалась и остановиться не могла.

А спрошу. Выпью бокал маргариты для храбрости – и спрошу. Отличная идея, мой новый друг Гойко.