Текст книги "Кризис Ж"

Часть третья

Глава первая, зато длинная
Зайкина квартира

Шаболовка, 1 октября, за 4 недели до новоселья

– Поеду-ка я домой, – сказала я утром сестре Антонине. – Твоя раскладушка великолепна, но пора уже поспать в своей кровати.

– Ты уверена? – прищурилась сестра. – Стоит ли так сразу? Может, для начала переедешь из моей комнаты в комнату Горана? Ну, которая с ружьем. Там кровать тоже есть, если что, а Горана как раз нет.

– Нет уж, хватит полумер! – Я решительно вскочила с раскладушки, которая поддержала мои намерения отчаянным скрипом – как будто открывала мне ржавую дверь в новую жизнь. – Отправляюсь к себе на Шаболовку. Зря я, что ли, за нее деньги плачу? Кстати, и хозяйка сегодня за ними явится.

– Ну ладно, – Антонина отсалютовала мне подушкой. – Если что, возвращайся. Мы всегда тебе рады.

– Вер-рнись, я все пр-рощу! – подтвердил попугай Исаич, когда я вышла из Антонининой комнаты и чуть не зашибла его дверью.

В Нехорошей квартире было холодно, по полу друг за другом носились сквозняки, так что на кухне я включила сразу все конфорки. Быстро сварила кофе, отнесла чашку с капучино сестре (она, как обычно, встретила этот жест доброй воли удивленным «ой, да ладно тебе!»), пожарила омлет с колбасой для Кузи, наделала бутербродов с той же колбасой Илюхе, постучала обоим в комнаты и объявила подъем. К тому времени как в доме закипела жизнь – ну не то чтобы закипела, просто три недовольных человека разных размеров выползли в холл, укутанные в одеяла, – я уже застегивала пальто в прихожей. Три замерзших пилигрима двинулись меня провожать.

– Надеюсь, у тебя на Шаболовке уже затопили, – поежившись, сказала Антонина. – Я лично собираюсь пока переехать к полотенцесушителю, он горяч.

– По-моему, у меня в сычевальне уже что-то шумит в трубах. – Илюха надвинул одеяло на побелевший нос.

– Где! – Окрыленная, сестра бросилась в Илюхину комнату, но вернулась разочарованной. – А, нет. Это соседи моются.

– Струк? – протрубил Кузя из своего одеяла.

– Нет, – с умным видом объяснил Илюха. – Струки живут в нашем подъезде на седьмом. Когда они моются, это слышно у нас на кухне в арке. А из сычевальни и детской слышно, как моются незнакомые люди на девятом. Развивай, ребенок, музыкальный слух и знания об акустике.

– Ты тут вообще не живешь! – огрызнулся Кузя.

– А ты еще не достиг переходного возраста, чтоб вредничать, – парировал Илюха. – Давай-ка, лети завтракать, маленькое злое привидение.

И он погнался за ликующим Кузей на кухню, притворно рыча и держа одеяло над головой для устрашения.

Из провожающих осталась только Антонина. Она стояла двумя ногами в одной пушистой тапочке – так, наверное, теплее.

– Оставайся, – предложила сестра еще раз. – Сейчас чем больше народа, тем лучше. Будем дышать вместе, согревать помещение.

Я была благодарна ей за эти слова, но подышать хотела одна, на Шаболовке. Приеду, наведу там порядок к приходу хозяйки, включу, если надо, обогреватель. А если повезет, посижу у горячей батареи, привалившись к ней спиной. Начало отопительного сезона – для любого москвича праздник. Важнее него – только День подачи горячей воды летом…

Отпраздновать, прибраться и насладиться одиночеством я не успела – хозяйка квартиры Валентина Степановна явилась через десять минут после меня. Она разулась, внимательно оглядела мой серый придверный коврик, аккуратно поставила свои ботинки рядом с ним, на голый пол. Потом привычным маршрутом проследовала сначала в закрытую комнату, а оттуда – в туалет.

Такой у нее ритуал. Валентина Степановна – женщина с причудами. Приходит раз в месяц, всегда в разные дни, как будто пытается застать меня врасплох, однако о визите предупреждает за сутки. Деньги забирает лично – электронным переводам не доверяет, как и налоговой службе. По полчаса проводит в дальней, запертой на ключ комнате: либо медитирует там, либо творит беззаконие, но абсолютно бесшумно. А главное, что интересует Валентину Степановну в ее квартире, – это унитаз. Им она каждый раз, открыв дверь в туалет, подолгу любуется, а потом обращает на меня подозрительный взгляд: мол, ну что, не украла, значит, пока? Мне всегда немного неловко участвовать в этом следственном эксперименте. Валентина Степановна, сама того не ведая, провоцирует невинного человека на глупости, вводит во грех. Раньше у меня и мысли не было похищать унитаз, а теперь я нет-нет да задумаюсь об этом. Буду съезжать – прихвачу его с собой. Просто чтобы не разочаровывать хозяйку.

– Ухм, реновация – хреновация, а раз пошла такая пьянка, лучше соломки подстелить, считаю, – сказала только что Валентина Степановна.

А, да. Есть у нее еще одна особенность: начинать разговор с середины. Так, будто я знаю, о чем речь, хотя на самом деле беседа зародилась у Валентины Степановны в голове.

– Простите? – переспросила я.

– Да передавали, – махнула она рукой в значении «все в курсе, одна ты не в курсе». – Пятиэтажки будут сносить. В Кузьминках там, Свиблово, Перово. А в Москве – где Перово, там и Шаболовка.

И, выдав этот сомнительный географический пассаж, Валентина Степановна опять замолчала, уставившись в унитаз.

– Шаболовка да, – кивнула я, подумав: буду общаться в ее манере, авось и пойму, что происходит. – Это вам не Медведково.

– Вот именно! – подняла Валентина Степановна палец. – В общем, наняла я одну. Водить будет с пятнадцатого. Кота прячь, страшный он у тебя.

– Кого водить?! – взмолилась уже я, так как мой план запутать Валентину Степановну явно провалился.

– Кандидатов, – пожала она плечами и захлопнула дверь туалета. – Щас вывесим – и все.

Короче, не буду вас больше мучить подробностями нашего долгого и полного загадок разговора, передам лучше суть. А суть неутешительна: нас с Зайкой выгоняли из квартиры. И даже не за то, что кот у меня страшный. Валентина Степановна прослышала о планах правительства по благоустройству Москвы за счет москвичей, испугалась, что недвижимость на Шаболовке у нее отберут (так же, как боялась, что кто-то украдет деньги, если я начну переводить ей их на карту), и решила эту недвижимость быстренько сбыть. Для этого уже пригласила риелтора и собиралась разместить объявление о продаже на циане. Через две недели, как планировалось, первые потенциальные покупатели уже придут смотреть квартиру. А нам с Зайкой было позволено доживать месяц в счет залога.

– А где шторы? – спросила на прощанье Валентина Степановна.

Когда я только въехала в эту квартиру, на кухонном окне висели шторы – розовые, синтетические, громоздкие. Они занимали много места, мешали, шуршали и норовили загореться от плиты. Я сразу сняла их и отдала хозяйке. С тех пор она каждый раз интересовалась, куда они делись. Значит, в двенадцатый раз только что спросила.

Впрочем, теперь мне не до нее и ее странностей. У меня есть проблемы поинтереснее – надо искать новое жилье.

Когда Валентина Степановна ушла, я потрогала батареи: теплые. И так вдруг мне стало жалко эту квартиру на Шаболовке! А ведь недавно, летом, узнав, что работа моя переезжает за МКАД, я подумала, что мне стоит перебраться поближе к новому офису, и та мысль меня не испугала, а приятно взбудоражила. Я даже открыла тогда квартирный сайт и сразу нашла несколько подходящих вариантов на Звенигородском шоссе и проспекте Маршала Жукова. Но теперь сама идея променять мою Шаболовку на какие-то сомнительные Мневники казалась абсурдной. И неважно, что тут пятиэтажка, хрущевка с закрытой комнатой и вечно занятые парковки, а там все красивое, светлое и блестящее. Зато здесь центр. И Донской монастырь. А прямо у дома – зелененькая Троицкая церковь, я еще боялась, что колокола будут мешать спать, и даже в этом страхе чудилось теперь что-то консервативно-уютное… И метро рядом – никогда особенно не любила метро, но сам факт его наличия в пяти минутах от подъезда успокаивал, поддерживал, будто говорил: ты точно живешь в Москве. Что скажет мне многоэтажная сверкающая коробка 2015 года постройки? Да промолчит она.

Воображаемую беседу с коробками я завела, приканчивая второй бокал монастреля. Батареи постепенно нагревались, тепло заполняло квартиру, а вино – меня. Кот гостил у родителей, я как раз назавтра собиралась за ним ехать. Что ж, придется сообщать ему новости: мы, Зайка, уезжаем. Все уехали, а теперь и мы. Он наверняка сначала устроит истерику, но потом простит меня, как всегда прощал – коты великодушны к людям, с которыми собираются связать свою жизнь. Мы найдем квартиру, соберем коробки, вызовем грузчиков и отправимся навстречу приключениям и пробкам на Садовом.

И унитаз – клянусь! – погрузим первым.

Чертаново, 8 октября, за 3 недели до новоселья

В Чертаново я оказываться никак не планировала. Планировала – на Пресне, на 2-й Черногрязской улице. Там сдавали квартиру, по фотографиям очень похожую на ту, в которой мы с котом жили на Шаболовке, и в точно таком же доме. Я поддалась ностальгии и поехала ее смотреть. Хозяин по имени Эдик («Эдик через “э” оборотное», – представился он) назначил встречу на 14:00. В 14:10 он не отвечал на мои звонки и сообщения. Я успела обойти дом дважды и покачать какого-то мальчика на качелях: его папа сидел, опершись на урну, смотрел в телефон и на просьбы сына не реагировал. Накачавшись, мальчик побежал играть со шлагбаумом, закрывающим проезд во двор, а я как раз получила подробную инструкцию от оборотного Эдика. Он написал вот такой рэпчик: «это эдик (черногряз). сам под’ехать не могу, сорян, оставил ключ. первый подъезд, там битый порог, слева дыра. в дыре пачка сигарет (синий бонд), в ней ключ, этаж 3, кв 12. дверь открывается легко, надо ток надавать».

Наверное, имелось в виду «надавить» – хотя мне очень хотелось надавать Эдику по ушам или хотя бы отсыпать ему немного бдительности Валентины Степановны. Отличная идея – прятать ключи под ступеньками. А если я открою дверь и что-нибудь украду? Что-то из сантехники, например. Впрочем, моя карьера домушника не состоялась. Ключ в синей сигаретной пачке, рекламирующей импотенцию, я нашла легко. Но дверь в квартиру не открывалась, дави не дави. Ключ явно не подходил: он был сложный и весь в точечку, а замок – самым обычным, из 1980-х. Я написала Эдику усталое сообщение, он неожиданно быстро ответил: «блин, перепутал ключ, сорян. у меня этих квартир хоть жопой, хаха. можешь в след суб? ключ засунь обратно, заберу какнить, хех». Ну, теперь понятно. Либо квартир у Эдика-Черногряза действительно как грязи, либо он просто устраивает для наивных людишек квесты-розыгрыши. А я сама виновата – попалась.

– Девушка, сигареткой угостите? – попросил меня с лавки папа мальчика, увлеченно доламывающего шлагбаум.

– Не курю, – потрясла я в доказательство сигаретной пачкой.

Папа мальчика немедленно оскорбился и погнал сына домой: «Арсений, я кому сказал, обедать, куда грязными руками!» Я спрятала ключ под ступеньку и пошла было к припаркованному неподалеку Шварцману, но тут мой телефон зазвонил. И это был вовсе не раскаявшийся Эдик.

– Добрый день, Жозефина, – сказал спокойный и умиротворяющий мужской голос. – Это Владимир Леонидович, муж Елены Андреевны, мамы Антонины. Ваш номер мне дала, собственно, ваша сестра. У меня к вам необычная просьба. Вы могли бы приехать ко мне на работу, в поликлинику на Шмитовском, и отвезти меня потом в Чертаново? Дело в том, что я повредил правую руку и не могу сам сесть за руль.

– Да, конечно, – сказала я быстро. – Я буду минут через пять.

– О, это неожиданно, – отреагировал спокойный голос. – У меня еще три пациента, на них уйдет около получаса. Вы сможете подождать?

– Ну, если вы можете принимать пациентов одной левой, то я тем более могу подождать. Не бросать же вас тут, однорукого.

– Договорились, – покашлял Владимир Леонидович. – Жду через тридцать минут.

И продиктовал адрес поликлиники и номер своего кабинета.

Когда мы со Шварцманом приехали забирать Владимира Леонидовича с работы, выяснилось, что пациентов уже не трое, а девятеро – расплодились. Плюс человек пять с мантрой «Я только спрошу». Я посидела в коридоре, почитала подаренного Антониной «Щегла» («Это тяжелая книжка, – предупредила меня сестра. – В прямом смысле. Если переедешь в неблагополучный район, сможешь отбиться ею от хулиганов!»).

Владимир Леонидович вышел из кабинета, когда персонаж по имени Борис как раз говорил: «От тех, кого слишком любишь, держись подальше. Они-то тебя и прикончат». Я с облегчением захлопнула книгу.

– Болит? – спросила я доктора. – Может быть, в травмпункт?

– Ну, мы в поликлинике, – объяснил он невозмутимо. – Коллеги мне уже любезно помогли. Заверили, что перелома нет, повода нервничать тоже. Тем более я левша.

На правой руке Владимира Леонидовича красовалась красивая синяя повязка, похожая на длинную перчатку.

– Ну ладно, – согласилась я. – Тогда поехали в Чертаново. А ваша шкода здесь останется? Я рядом с ней стою, кажется, она же синяя?

– Верно. Ее Лена завтра заберет. – Лена – это его жена, мама Антонины.

– У вас, гляжу, все продумано.

– Да не то чтобы, – улыбнулся Владимир Леонидович. – Падать на лед прямо перед поликлиникой я точно не планировал. Очень глупо вышло. Не повезло.

– Ну, зато вам повезло, что я тут близко была. Вы же мне поэтому позвонили?

– Нет, не поэтому, – продолжил доктор. – Просто наудачу. Очень не люблю такси, есть на то причины. И не хотел волновать жену – она бы приехала и начала именно волноваться. То же самое и с детьми – притом что один из них травматолог. А вы производите впечатление стабильного и надежного человека. Вам не страшно позвонить.

Я улыбнулась благодарно: надо же, надежный и стабильный человек! Давно мне никто не говорил комплиментов, которые хочется слушать.

Где-то через час выяснились две вещи. Во-первых, доктор, оказывается, живет в двухэтажной квартире, в одном из экспериментальных домов в Северном Чертаново. А во-вторых, в этой квартире собралось полно людей. И все они приехали праздновать на двух этажах день рождения Владимира Леонидовича. Судя по тому, как именинник рассеянно озирался, о последнем факте он напрочь забыл. «Лена, но ведь день рождения у меня четвертого числа, а сегодня восьмое», – беспомощно повторял он. А тетя Лена в ужасе смотрела на его руку в повязке и обращалась почему-то ко мне: «Девочка моя, что это с ним?» Я, как человек стабильный и надежный, все ей внятно объяснила. Тетя Лена довольно быстро успокоилась, позвала меня к столу на первом этаже. Я отчего-то решила не отказываться, села в уголке, стала слушать, как много-много гостей, среди которых нашлись и родственники, и друзья, и бывшие пациенты, хвалят Владимира Леонидовича и произносят тосты в его честь. Сам он сидел в другом углу, благодарил каждого выступившего и украдкой подкармливал под столом большую белую собаку. Я знала это, потому что периодически псина передислоцировалась в мой угол и, тыкаясь мне носом в ладонь, интересовалась, нет ли еще угощения. А угощение было – одной колбасы полстола.

– Белочка пришла! – сказала мне вдруг симпатичная брюнетка с каре. В руке у нее блестела стопка водки.

– Эм, – только и смогла ответить я.

– Не бойтесь, это просто вода, я запиваю таблетку. Меня зовут Женя, – представилась брюнетка. – А вот ее, собаку, Белка. Она старая хитрюга: всегда выбирает в компании самого доброго человека и назначает его своим кормильцем. Сегодня это вы.

Я не только надежный и спокойный человек, а еще и самый добрый – не считая Владимира Леонидовича. Это каждая собака, между прочим, знает.

– Женя, а вы кто? – поинтересовалась я, расслабившись окончательно.

– Я дочь именинника, – она протянула мне тонкую белую руку. – Очень приятно. Женя Кольцова. А вы, я знаю кто – Жозефина, сестра Антонины. Она мне про вас много рассказывала. Кстати, я не поняла, почему ее сегодня нет: надеялась покурить с ней на балконе…

– Антонина в Питере, они с бойфрендом празднуют годовщину. Так совпало. И кстати, она вроде не курит.

– Да я тоже, – Женя Кольцова махнула рюмкой. – Кто ж мне позволит, я же мать.

– А, так вы мама мальчика Саши, который друг Кузи! – поняла я.

– Мальчика Саши и еще двоих детей, – подтвердила Женя. – Так как насчет покурить?

Мы пробрались на балкон, обойдя для этого сотню человек и одну хитрую белую собаку.

Сначала Женя открыла балконную дверь и глубоко вздохнула:

– Хорошо! Холодно. Легким полезен кислород.

Потом она пошарила рукой где-то за стопками старых книг на стеллаже и вытащила оттуда коробок спичек и пачку сигарет. Что интересно – опять синий «Бонд», только предупреждал он не об импотенции, а о бесплодии. Женя ловко чиркнула спичкой, подожгла сигарету, затянулась с той же радостью, с какой затягивалась только что морозным воздухом, и спросила меня:

– Ты квартиру-то нашла?

Видимо, сестра Антонина и правда много обо мне рассказывает.

– Нет, – ответила я и неожиданно для себя закурила предложенную сигарету. – Но время есть.

– У меня, если что, есть риелтор. Она нашу орду прекрасно переселила из одного Ясенева в другое Ясенево, побольше. Притом, что младшая тогда была совсем малышка, а еще у нас рыбки и лохматый морской свин. У тебя есть отягчающие обстоятельства?

– Кот. Лысый. Неславянской внешности, – вспомнила я.

– Отлично, скину тебе тогда телефон риелтора, зовут Оксана. А мой брат Алеша, неженатый, тридцать два года, тебя интересует? Только он спит сейчас наверху после смены, – без перехода продолжила она.

– Я чуть сигарету сейчас не проглотила, – предупредила я.

– Ну извини, – без сожаления пожала Женя плечами. – У меня свободного времени минут пятнадцать в неделю. Обычно я кого-то кормлю, отмываю, выслушиваю, уговариваю, везу в школу или на айкидо. Так что за пятнадцать минут охота и покурить, и риелторов обсудить, и брата сосватать. Он правда классный парень, только работает много, как папа. Папа в двух клиниках сейчас, Алешка в трех. И еще папа лор, а Алешка травматолог. Мужественный и худой! И проснется скоро. Берешь?

– Спасибо, – я сделала шутливый реверанс. – Обдумаю твое предложение. А ты что же, не врач?

– Ну, была тоже когда-то. Педиатром. Сказала бы, что руки помнят, но помнят они одно: как качать ребенка или коляску. Я в супермаркетах тележки катаю туда-сюда, от себя к себе, автоматически. А однажды мне сунули букет роз подержать, так я и их убаюкивать начала. Теперь я профессиональная мама, а не педиатр. Но какая разница – и тут и там с детьми.

По тому, как она обреченно стряхивала пепел на головы проходящих внизу чертановцев, было понятно, что разница все-таки есть.

– И где твои дети? – спросила я. – Что-то их не видно.

– К свекрови утром отвезли. Она очень настаивала – чтобы мы не тащили их на «взрослое мероприятие, где пьют и курят». Сейчас уже поедем их забирать, правда. Из Чертаново в Свиблово, потом в Ясенево. Один ребенок не захотел играть с бабушкой в виселицу, другой накрасил ногти синим, а третий пропустил дневной сон, так что буду еще час выслушивать, как всем, кроме меня, трудно с моими детьми, – Женя качнула глянцевыми волосами.

– Няни у вас, видимо, нет? – догадалась я.

– Дима против няни. Категорически! Не хочет чужих людей в доме.

– И кто из твоих детей – Дима? – подняла я брови.

– Ха-ха. Эх, Жозефина, ты смешная. Сразу видно, что у тебя нет мужа, – сказала Женя невесело. – Погоди, Антонина ведь говорила, что у тебя вроде бы есть собственное жилье. В Бутово, кажется?

– На Потаповской Роще, – поправила я. – Однушка. Но там сейчас живет дочка папиного друга. Не буду же я ее выгонять ни с того ни с сего… Как у тебя так волосы лежат, а? Очень красиво.

Женя затушила сигарету в импровизированной пепельнице – зеленой крышке от йогурта, который производит наша компания.

– Ты добрая! – наклонившись ко мне, прошептала она. Прядь ее чудо-волос коснулась моей щеки. – А в том стакане, ка-ажется, была-таки водка. Мне пора.

Она быстро поцеловала меня в щеку и пошла к выходу. Там ее встретил (и сразу обнял, как присвоил) коренастый мужчина в клетчатой рубашке – видимо, муж и отец троих детей Дима, не признающий нянь.

Я докурила свою сигарету до самого фильтра, написала Антонине: «У тебя отличный отчим и Другая Сестра Ж.». Она тут же откликнулась: «Ты все равно лучшая из Ж.!» Я спросила, как они с Гошей празднуют в Питере, но на это она уже не ответила.

Пришла тетя Лена, принесла мне кусок лимонного пирога, полезла привычным движением руки на полку с книгами.

– И вы курите! – то ли упрекнула, то ли усмехнулась я.

– Т-с-с! – Она достала с другой стороны стеллажа зажигалку в виде волчьей головы. – Я не курю, я покуриваю. Редко! С Антонининого детства. Она не знает, Володя не знает, мама даже не знала. Вот твой папа знал и очень осуждал.

– Папа у меня суперправильный человек, – подтвердила я. – Пьет три раза в год – на Новый год бокал шампанского, на мамин день рождения бокал сухого и в их годовщину бокал виски. Если увидит, как мы тут курим, отправит нас в рехаб.

– Кстати, первую сигарету я выкурила при твоем папе за гаражами. У меня было два дня подросткового бунта в десятом классе, и, вместо того чтобы готовиться к контрольной по алгебре, я решила предаться пороку. Купила пачку «Примы».

– О господи, даже без фильтра?

– Только чистый продукт! – гарантировала тетя Лена, затягиваясь бондом. – Гена курить отказался и меня отчитал.

– Мамы моей там не было случайно, за гаражами? Нужно же мне и ее чем-то шантажировать.

– Да какое там, Лариса спортсменка, и в тот день, скорее всего, была на очередных сборах. С сигаретой я ее не могу представить. Или с чем-то вредным. Она, наверное, и в отеле системы «шведский стол» питается только шведскими овощами на пару и сельдереевыми соками. Как им там отдыхается, кстати?

Мои родители как раз позавчера уехали в Грецию отмечать 32 года со дня свадьбы – и я не знала, что тетя Лена в курсе.

– Нормально, говорят, – ответила я, помедлив. – Купаются, вода теплая, с погодой повезло.

– А на заводе как? – спросила тетя Лена, стукнув пальцем по сигарете.

– А что на заводе?

– Да вроде я слышала, проблемы там, сокращения, нет? Папа ничего не говорил?

– Не-ет, – протянула я. – Может, его не коснулось?

– Наверное, – закивала тетя Лена. – Спасибо тебе, что Володю привезла. Я бы психовала, он этого не любит. И такси не любит совсем…

– Почему, кстати?

– Да был один… инцидент. Они с бывшей женой, мамой Жени и Алеши, ехали в такси по шоссе, и у водителя случился приступ. Плохо ему стало, потерял управление, – сказала тетя Лена и затянулась два раза подряд.

– Какой кошмар. И что, жена… погибла? – ужаснулась я, подумав, правда, что вряд ли филолог тетя Лена для описания такого случая выбрала бы слово «инцидент».

– Нет-нет, даже не пострадала. Она сзади сидела, Володя спереди, он смог перехватить руль, съехать на обочину, и до тормоза дотянулся. Даже водителя откачал в итоге, – тетя Лена закашлялась. – С женой они потом развелись, не из-за этого, в Новосибирске она живет. А ты чего это пирог не ешь?

– Пирог? – Я поежилась, представляя, как тянулась бы к тормозу. – Ну, вилки, если честно, нет, а без нее он падает…

– Погоди! – Тетя Лена быстро ткнула сигаретой в пробку-пепельницу и побежала за вилкой.

Домой на Шаболовку я попала в два часа ночи. Приехала на Шварцмане – не пила ни капли алкоголя, но чувствовала себя пьяной от общения, тепла, веселья, музыки (у Владимира Леонидовича нашлась гитара, на которой он из-за руки не мог играть, так что пришлось мне) и объятий (со мной все сердечно прощались, включая проснувшегося Алешу-травматолога 32 лет, симпатичного, между прочим). Кот Зайка встретил меня радостным, а не возмущенным «Мэ!» и простил тесное взаимодействие с собакой Белкой. Женя Кольцова прислала мне телефон риелтора Оксаны. Тетя Лена дала с собой два куска лимонного пирога. А дома были вилки – много.

Жизнь впервые за месяц показалась довольно сносной. Но на следующий день мне позвонила сестра.

Потаповская Роща, 9 октября, за 20 дней до новоселья

Сестра Антонина позвонила из Питера утром в воскресенье. Это был чудной разговор.

– Привет, Жозефина Геннадьевна, ты правда любишь миндальное печенье из «Севера»? – спросила она меня незнакомым высоковатым голосом. – Такое, выпуклое. Кузя утверждает, что любишь, и хочет привезти тебе целый мешок. А мы сейчас здесь.

– Миндальное и кунжутное. Какой внимательный мальчик, – похвалила я. – А у тебя все нормально?

– Ну-у, – затянула она, потом странно расхохоталась. – Короче… Ой, ладно, очередь наша подошла, и хорошо, так лучше. Поговорим тогда в Москве. Пока!

И отключилась.

Озадаченная, я пошла на кухню завтракать тети-Лениным лимонным пирогом (а то скоро печенье приедет, угу, надо поторопиться). Кот встрепенулся: у него заканчивался корм, в миске оставалось совсем немного – настолько, что уже виднелось дно, а этот факт Зайку всегда нервирует, так что он поспешил сбросить часть тревоги на мои мощные плечи.

– Мэ! – Кот как бы невзначай прошелся мимо миски. – Тут непорядок. Поезжай-ка в магазин, я тебе списочек нацарапаю. Номер один – еды котику. Номер два – много шуршащих пакетиков.

Пластиковые пакеты Зайка обожает – вылизывает их с остервенением, а иногда просто гоняет по коридору, веселья ради. Весьма неэкологичное сознание у кота!

Я налила кофе и принюхалась: показалось, что пахнет дымом. Потом догадалась, что аромат распространяют мои собственные волосы, которые мы вчера с тетей Леной и Женей Кольцовой активно прокуривали. Надо помыть голову. И постирать наволочку. И больше не курить, раз не любишь запах табака ни на ком, кроме избранных…

Телефон снова завибрировал, и, думая, что это сестра хочет отчитаться о покупке печенья или рассказать об истинной цели прошлого звонка, я ответила с набитым ртом:

– Флуфаю.

– Добрый день. Жозефина Геннадьевна? – спросил женский, звонкий и точно не Антонинин голос. Голос отличницы.

– Да, извините, это она. То есть я, – я спешно проглотила кусок пирога.

– Это ваша квартирантка. Арендатор…ка. Ну, с Потаповской Рощи. Маруся.

– Слушаю вас, Маруся, что-то случилось? – Девушка ни разу мне не звонила, мы не встречались, а связь держали через моего папу: он сказал, что дочке его приятеля нужна квартира, я дала добро, и он даже все документы за меня подписал.

– Понимаете, у нас с вами неделю назад закончился договор аренды, – взволнованно зачастила Маруся. – Я переживаю, а Геннадий Николаевич не берет трубку. Хотела узнать, все ли в порядке.

– Геннадия Николаевича нет в стране. А договор… Ну считайте, что мы его продлили.

– Извините, но… Может быть, все-таки подпишем новый? Мне так будет спокойнее.

Девочка-отличница боится, что я ее выставлю в любой момент. Как будто договор ее от этого как-то спасет – меня вот от Валентины Степановны не спас, например.

– Маруся, все будет хорошо, не волнуйтесь.

Собеседница моя тяжело молчала: не верила. Я вздохнула. Ладно, почему бы и не проведать Потаповскую Рощу – других планов, помимо мытья головы и котошопинга, все равно нет.

– Хорошо, давайте я заеду сегодня часа через два и мы подпишем все, что вы хотите подписать. Только мне документы распечатать негде.

– У меня есть принтер! – обрадованно заверила Маруся. – Цветной!

– Замечательно. Диктуйте адрес, – пошутила я, и она вежливо и растерянно посмеялась.

Обычно я довольно точно могу представить внешность собеседника по его голосу. Такая суперспособность, не работающая, как ни странно, в обратную сторону: впервые услышав по телефону своего голландского босса, с фотографией которого долго переписывалась в интранете, я аж подпрыгнула – не может степенный седовласый мужчина так пищать!

Маруся по голосу казалась мне миловидной сероглазой девочкой в свитере и легинсах.

И я угадала все, кроме свитера. Она была в огромной серой толстовке с надписью Huge Gray Sweatshirt. Босая, худая, русоволосая, с разъезжающейся косичкой-колоском. Глаза очень светлые, острый нос, спадающие с тощих ног легинсы, сине-розовые руки, пальцы сжимают довольно новый паспорт без обложки.

– Проходите, пожалуйста, – Маруся отступила от двери, встала по-утиному, носками внутрь. – У меня есть тапочки, новые. Хотите?

– Да нет, спасибо, здесь тепло… И кстати, красиво.

Когда я была в квартире последний раз, она выглядела, как затопленный бункер. Покидая ее, моя бывшая подруга Дарья устроила там наводнение, содрала со стен разноцветные обои, которые сама же клеила, и полила диван подсолнечным маслом (рафинированным). А Маруся сделала ремонт: папа вроде бы даже говорил, что по профессии она художник-дизайнер. Теперь квартира наконец-то была похожа квартиру – с темно-голубыми, без обоев, стенами, простой мебелью, парочкой ламп, скрытой за ширмой кроватью… У окна стоял деревянный мольберт на ножках с подставкой для красок. Если на мольберте и был какой-то холст, то к моему приезду его убрали.

– Спасибо вам, я волновалась, понравится ли… – произнесла тем временем Маруся и постучала по полу большими пальцами ног.

– Да что вы, – засмеялась я. – Вы же помните, куда въезжали. Поле боя это было, а не квартира. А сейчас – прямо дом. По-моему, даже места больше стало.

Девушка улыбнулась – искренне, польщенно, как профессионал, которому сказали, что он хорошо знает свое дело.

– Я по… – Маруся заикнулась, сглотнула, – поработала с пространством.

И без перехода спросила меня:

– Вы любите блины на пиве?

Лимонный пирог, блины на пиве, печенье миндальное – неплохая схема диеты вырисовывается.

– А после них можно за руль? – поинтересовалась я.

– Ну, вы же химик, – смутилась девушка. – Понимаете, что алкоголь не остается. Но если сомневаетесь…

– Никаких сомнений, – заверила я. – Давайте ваши блины.

– Ага, сейчас! – моргнула Маруся и побежала на кухню.

Загремели сковородки, забулькал чайник, поочередно запахло пивом, мукой, кипятком. Я села на серый диван, заменяющий тот, на который Дарьюшка разлила масло, придвинула к себе столик на колесиках. Маруся положила на него паспорт, а еще раньше – распечатанные копии договора и ручку. Я решила не терять времени и заполнить пока все бумаги. Достала из сумки свой паспорт, переписала данные. Потом крикнула Марусе:

– Вы не против, если я тут похозяйничаю с договором?

Она высунулась из кухни, на бровях осел мучной иней:

– Конечно, я оставила паспорт… Да, это он. Подпишу потом и все.

И скрылась, привлеченная шипением сковородки.

Я разгладила ее паспорт на первом развороте, чтобы не захлопнулся, и принялась вносить информацию: Андрющенко Мария-Магдалина Сергеевна, 20.03.1997, номер 4606… Мария-Магдалина, ого! Эта девочка, похожая на мышку-отличницу, – целая Мария-Магдалина! Место рождения – село Малая Сосисовка… ой, Малая Сосновка Бодровского района Московской области. Мария-Магдалина из Малой Сосисовки. Так можно назвать, например, многосерийную мыльную оперу на втором канале. А Бодровский район, кстати, соседний с Белогорским, откуда я родом. Подмосковный юг порождает необычных людей, однако!