Текст книги "Кризис Ж"

Я вздрогнула. Нет, у нее явно не тот сюрприз, о котором я подумала. Сто процентов не тот. Но все равно надо навестить Антонину – когда мы с отделом окончательно переберемся на Новую Ригу, я перестану вот так запросто разъезжать по гостям, а общаться буду в основном с навигатором в пробках.

Остальные сообщения были от родителей – они, как и Катя, интересовались, где я все-таки собираюсь жить, потому что сами планировали в понедельник переехать в Краснодар и хотели до этого помочь мне переехать хоть куда-нибудь. Всем, кроме Антонины, я написала в ответ: «Пока думаю, завтра скажу точно», и села работать – чтобы не думать и не решать.

До Нехорошей квартиры меня подбросила Валерия Расторгуева – я была без Шварцмана, а она ехала домой на Преображенку и обрадовалась, что может отплатить мне услугой за услугу (почему-то мою готовность посидеть с ее букетом она сочла бог весть каким одолжением).

– Какой классный дом, – восхитилась Валерия, высаживая меня около Антонининого подъезда. – За него архитектору премию дали. А потом отобрали – потому что слишком красиво получилось. Мне муж рассказывал.

И помчалась на старой вольво (муж подарил, когда купил себе новую) праздновать агатовую годовщину на 3-ю улицу Бухвостова, что рядом с психиатрической больницей имени Ганнушкина (муж любит тот район).

Сестра Антонина встретила меня у лифта с двумя бокалами просекко и одним попугаем на плече.

– Это что у вас, презентация? – спросила я и забрала у нее тот бокал, в котором пузырьки бежали резвее.

– Пр-риветствую, синьор-ры и синьор-риты! – проорал попугай и, сочтя свою задачу выполненной, влетел в квартиру.

Мы последовали за ним.

– Ты не поверишь! – объявила Антонина. – Мы с мамой разобрали еще одну кладовку и нашли там старинный шкаф!

Вот, значит, какой сюрприз она подготовила. Допустим, именно этого я и ждала.

– Насколько старинный? – осведомилась я, выпив бокал до дна.

– Не очень, – признала сестра. – Советской эпохи. Но рыжего окраса и очень многоуважаемый. Я написала Марине Игоревне, и она о нем ничего не знала! Хотя жила в этой квартире двадцать пять лет.

– Ничего себе, – кивала в такт Антонининым речам и шла по привычке в кухню. – А портрет Марины Игоревны вы в этом шкафу не нашли?

– Увы! – Сестра удержала меня за локоть. – Ты куда! Пойдем шкаф смотреть.

Шкаф, действительно оранжевый и старый на вид, подпирал потолок в неизвестной мне ранее кладовке между гостиной и детскими комнатами. По сути, он стоял спиной к другому шкафу, книжному – тот занимал в гостиной целую стену, – но размером был поменьше, а внутри пуст. Я присела, чтобы войти в кладовку, попыталась открыть правую дверцу шкафа. Она заскрипела, всполошилась: как так, столько лет меня не трогали и тут на тебе! Запахло пылью, теплом и чем-то сложным, забытым, несовременным.

– На, – Антонина протянула мне следующий бокал просекко прямо в кладовку.

Я дернула левую дверцу шкафа, та распахнулась сразу, а потом не захотела возвращаться на место – пришлось прижать ее коленом и чуть приподнять, чтобы закрылась. Левая часть шкафа была с полками и тремя ящиками, правая – с деревянной перекладиной для вешалок.

– А помнишь, в другой кладовке мы кровать нашли? – спросила сестра, тоже налегавшая на просекко и отчего-то сильно волнующаяся.

– Еще бы. Двуспальную! Больше тут у вас случайно нет кладовок? А то я уже привыкла играть в игру «собери кукольный домик для гигантской девочки».

– Есть еще одна кладовка, – сказала Антонина. – Между комнатами чуваков (имелись в виду Кузя и Илюха). Но туда я еще не залезала.

– Там должен быть стол. Или комод. Или камин!

– Ага, нарисованный. А за ним – кукольный театр. В общем, пойдем на кухню, – оборвала вдруг сестра нашу беседу.

Пока я вылезала из кладовки, снимая с головы паутину, мой телефон зазвонил.

– Да, – ответила я и чертыхнулась: чудом не уронила бокал.

– Волчок, – позвал в трубке папа. – У нас тут непредвиденные обстоятельства.

– Что случилось? – пробормотала я, все еще борясь с паутиной.

– Да мы думали ехать тридцать первого, а на работу выходить после ноябрьских. А тут Виталий позвонил, ну, мой новый начальник краснодарский, и сказал, что на тридцать первое назначена встреча с серьезным заказчиком, и мне как новому главному инженеру надо бы там быть. В общем, отказаться не удалось, перенести тоже, так что, похоже, мы с мамой едем в Краснодар на машине в субботу, а остальные вещи потом привезут… Вот такие дела.

Я застыла с трубкой в руках. Нет, я была готова к тому, что родители переезжают. Но не в субботу же! Я думала, у нас еще целые выходные, много забот, сборов, разговоров. Думала, мы будем спорить с папой о том, как лучше запаковать мои коробки, а с мамой – о том, нанимать ли клинера или самим прибраться так, чтоб Монике Геллер стало стыдно. Думала, позову их на новоселье, и папа к нему пироги с вишней испечет, а мы с мамой все остальное приготовим. И вот. Родители, которые всегда были в доступе, в полном моем распоряжении и максимум в ста километрах, уезжают. Послезавтра. Я вдруг почувствовала то же, что в детстве, когда дед с бабушкой сказали: «Папа уйдет к другой дочке, потому что ты вредина». Мне захотелось, рыдая и разбрасывая ногами все на своем пути, побежать в Белогорск и уговорить папу остаться. Насовсем. Вместо этого я пошла на Антонинину кухню.

– Родители уезжают послезавтра, – хотела я сказать равнодушно и спокойно, а произнесла тоненьким детским голосом.

Сестра Антонина, которая планировала было разразиться какой-то речью, опустила бокал, встала прямо и стала кусать губу. Они так обе делают с тетей Леной, ее мамой, – когда нервничают, кусают губы. Ну, и тетя Лена еще покуривает, но об этом Антонина не знает. Зато Антонинина мама остается в Москве, а моя нет…

– Так, – решительно заявила сестра. – Садись. И слушай.

Я покорно села на подставленную табуретку. Чего уж тут спорить.

– Скажи мне, ты уже согласилась на Строгино?

– Ы, – покачала я головой.

– Отлично! – Антонина стукнула ладонью по столу. – И не надо никому жить в Строгино.

– Почему? Там Солнечная живет, ругается с Анто…

– Не перебивай меня своей Солнечной! – рассердилась сестра. – Дай договорить.

– Извини, – решительная Антонина меня немного пугала.

– Короче, я нашла тебе квартиру. Хорошую. Точнее, наоборот.

– Плохую? – не удержалась я.

– Говорю, не перебивай! Вот вредина!

Последнюю фразу она сказала совсем не так, как когда-то бабушка с дедушкой. Не предполагали ее слова «ты плохая, поэтому я уйду к другой девочке».

– Помнишь мою подругу Лисицкую? – продолжала Антонина.

– Которая во Флоренции?

– Которая в Питере. Во Флоренции Майка.

– А, я их путаю. Но помню, помню, – кротко уверила я.

– Когда Лисицкая жила в Москве, они с Лисицким снимали квартиру в Марьиной Роще, недалеко от нашей тогдашней работы. И у них на кухне был волшебный диван. Если у тебя все плохо, надо было приехать к Лисицким и посидеть на том диване часа полтора. И жизнь налаживалась. Как это работало, непонятно, но работало. Уж насколько Лисицкая моя рациональный человек, и то уверовала – а как не уверовать, если нашему фоторедактору Леле, например, потерянный кошелек с зарплатой вернули, пока она на этом диване сидела. Позвонили и вернули! Прямо к Лисицкой домой доставили…

– Круто, – кивнула я. – И что, квартира с волшебным диваном свободна? Марьина Роща – это… не знаю… не совсем…

– Не предлагаю я тебе Марьину Рощу! Тем более что волшебного дивана давно нет, его потом хозяева квартиры заменили на новый – и кстати, вскоре после этого наш журнал закрыли.

– А что ты предлагаешь? – Я смотрела на сестру и старалась не заплакать: мне было очень жалко волшебный диван. И себя. И родителей.

– Нехорошую квартиру, конечно. Переезжай сюда. В комнату с ружьем.

И стоит, кусает губу – придумывает, как меня убедить, наверное, какие еще аргументы привести.

– Нехорошая квартира – как один большой диван. Или как Выручай-комната в Хогвартсе, которая появляется, когда кому-то очень нужна, – заговорила снова сестра, когда я ничего не ответила. – И мне кажется, тебе сейчас Нехорошая квартира нужнее, чем Строгино. Да и к тому же ты тут и так постоянно тусуешься.

Я была согласна еще на фразе «переезжай сюда», но выслушала Антонину до конца. Во-первых, она просила не перебивать. Во-вторых, мне по-прежнему хотелось плакать, и это желание я пыталась всеми силами подавить. Так что официально я приняла приглашение сестры лишь после финального и железобетонного аргумента:

– Попугай тоже очень за. Я у него спросила, что он о тебе думает, и он сказал: «Хор-роша чер-ртовка».

Так и получилось, что в субботу, 29 октября, мы с котом Зайкой переехали в Нехорошую квартиру.

Серенький Волчок, Серенький Волчок в комнате с ружьем поставил старый сундучок.

Глава вторая
Братец лыс

Нехорошая квартира, ночь с 29 на 30 октября, после новоселья

Все началось с того, что на праздник явилось довольно внушительное количество гостей. Во-первых, мне хотелось поблагодарить тех, кто хоть как-то поучаствовал в поиске нового жилья для нас с Зайкой и вообще оказался рядом со мной в этот непростой месяц – давал телефон риелтора, угощал пирогами, блинами и сигаретами, называл надежным человеком, сомневался в коварстве моего папы. Во-вторых, концепция Нехорошей квартиры предполагает, что вечеринка должна быть многолюдной: любой дуэт здесь моментально превращается в хор, а с приглашенным непременно является еще парочка неприглашенных. В общем, сначала я позвала Антонинину маму тетю Лену, ее мужа Владимира Леонидовича и его многодетную дочь Женю, а также Лену Маленькую и Лизу Барбос. Потом подумала и пригласила еще Солнечную с Антоном и Попик с мужем Данькой – чтоб никто из коллег не обиделся.

– Ты тоже можешь прийти, так и быть, – сказала я сестре Антонине в пятницу, накануне новоселья, по телефону. – И даже Кузя!

– Благодарю, – отозвалась сестра. – Илюха тоже наверняка самопригласится, привыкай. И кстати, поздравляю, у нас сломалась плита. Упомянутый Илюха решил пожарить картошку на двух конфорках, теперь обе не включаются.

Ну что ж, зато включилось мое проклятие: во всех съемных квартирах, где мне довелось жить, приходилось в итоге менять плиту. Обычно она ломалась максимум на второй месяц моего пребывания, а та, что в Нехорошей квартире, даже сработала на опережение – наши с котом вещи еще не прибыли, а плита уже ушла на пенсию.

– Ничего, – продолжала беспечно Антонина. – Илюха, конечно, расстроился, а картошка получилась аль денте, но в целом никаких сюрпризов – ты же помнишь эту плиту.

– А она наверняка помнит инквизиторские костры. Но духовка пекла хорошо…

– В общем, я уже заказала новую, – сообщила сестра. – Недорого, зато с грилем! Будешь мне делать бутерброды с бри?

Первой на новоселье явилась как раз плита в сопровождении трех недовольных грузчиков, которых привычно возмущало отсутствие в доме грузового лифта.

– Я же предупреждала, что его нет, – оправдывалась Антонина. – Указывала в заказе.

– А не надо мне указывать, – назидательно перебил самый приземистый грузчик, явно лидер. – Допло́тите, и все.

Спорить с альфа-грузчиком мы не решились: очень хотели плиту. Раздосадованная бригада в одинаковых красных комбинезонах все-таки дотащила ее до восьмого этажа, поставила в прихожей, перегородив вход, и гордо удалилась.

– А вы не могли бы… – попыталась Антонина остановить парней. Но те уже с облегчением вызывали лифт – не грузовой.

Из сычевальни сизым облаком выплыл Илюха. «Вы чего тут спать людям не даете в два часа дня?» – говорило его недовольное лицо. Потом лицо заметило коробку в коридоре.

– Новая плита, что ли? – помрачнел подросток еще больше. Он чувствовал вину за то, что стал последним, кто видел живой старую.

– Грузчики решили, что эта коробка украсит интерьер, – ответила ему Антонина.

– Надо на ней написать «Добро пожаловать», – добавила я. – И пусть гости прыгают через плиту, как через костер.

– Ритуально и празднично, – согласилась сестра.

Пока мы с Антониной беспомощно соревновались в остроумии, Илюха куда-то исчез. Вернулся с телефоном и новостями:

– Гавриил и Жека скоро будут.

И снова ушел, махнув нам на прощанье челкой.

– Гавриил и Жека, – повторила я.

– Наверное, архангелы, – пожала плечами Антонина. – Жаль, не волхвы. Те хоть с дарами приходят, для новоселья самое оно.

Тут позвонили новые грузчики: приехали мои вещи. Немного препирательств по поводу грузового лифта – и вот в прихожей уже не одна коробка, а много. Оглядев территорию, заставленную гигантскими кубиками, мы с Антониной одновременно вспомнили о наших малышах.

– А где Кузя? – спросила я.

– А где Зайка? – всполошилась сестра.

Кота я сразу, еще по приезде утром, отнесла в комнату с ружьем – она же бывшая комната Горана, а теперь моя. Не хотела, чтобы Зайка волновался, поэтому с утра сразу захватила с собой его переноску, его домик, его лоток и его двухэтажную когтеточку. Себе не взяла ничего, кроме паспорта и карточек, а кота обеспечила всем необходимым. Он, однако, благодарности не испытывал. Сидел в домике, прижавшись пузом к полу, и периодически выдавал очереди возмущенных «Мэ!». Комната с ружьем ему очень подходила по настроению – не будь ружье игрушечным, точно начал бы отстреливаться.

– А Кузя у бабушки, – скучным голосом сказала Антонина. – Честное слово, он в основном живет со мной, ты на всякий случай имей это в виду! Просто вчера мама его из «Бурато» в Чертаново забрала, потому что у нас плита сломалась, а у них нет. Некормленый ребенок – позор бабушек.

– Ну на новоселье-то он приедет с бабушкой? – уточнила я.

– И с дедушкой Леонидычем. Ты к семи гостей позвала?

– Да вроде, – я покрутила руками туда-сюда. – Сказала, как стемнеет, приезжайте… Примерно в семь и будут.

– С ума сошла?! – встрепенулась Антонина. – Сейчас темнеет максимум в полпятого! Через два часа сюда явится толпа, а у нас в прихожей тетрис из коробок и никакой еды.

– Да вряд ли все затаились по домам, собрали вещи и ждут захода солнца, – оправдывалась я. – Вот тебе бы сказали, приезжай, как стемнеет, неужели б ты в пять приехала?

– Я вообще нерепрезентативная выборка! – металась Антонина меж коробками, как скоростной мастер гонок по лабиринту. – Я с работы ухожу минимум в восемь и все знают, что меня раньше девяти ждать нет смысла. А нормальные люди приходят вовремя. Кстати, ты все-таки позвала Марусю?

Ах да. Мысленно составляя список гостей, я, пусть и пунктиром, внесла в него Марию-Магдалину Сергеевну Андрющенко. Мне хотелось еще раз взглянуть на мою предполагаемую сестру Марусю – и чтобы на нее посмотрела Антонина. А папа ее не увидит, потому что сегодня он едет в Краснодар, а не ко мне на новоселье. В общем, я позвонила Марии-Магдалине с утра, а на третьем гудке трусливо нажала отбой: мол, я хотела пригласить, а она трубку не взяла. Маруся перезвонила мне секунд через семь. Заикаясь, объяснила, что не успела ответить, потому что была в душе. Судя по тому, как глухо звучал ее голос, не врала, говорила из ванной.

– Маруся, меня выгнали со съемной квартиры и я переезжаю, – начала я весело и непринужденно.

– Так… Я… Я понимаю, – сказала Мария-Магдалина убитым голосом, который изо всех сил прикидывался живым.

– Да нет, – спохватилась я. – Я не в твою квартиру переезжаю. Буду жить с сестрой Антониной. Но у нас проблема – никто не умеет печь блины на пиве. А новоселье уже сегодня.

– Я… Я могу прислать рецепт. У вас есть ватсап или… – Маруся переключалась из режима «отчаяние» в режим «кейтеринг».

– Я приглашаю вас на новоселье, – сказала я максимально гостеприимно, забыв, однако, что сама перешла с Марусей на «ты». – Простите, что так внезапно, у нас все только позавчера решилось. Сможете к вечеру подъехать? Это в пяти минутах от метро «Курская» или «Чкаловская». И скажите, что купить для блинов.

– Да я все привезу, – зазвенел голос Маруси-отличницы. – Спасибо за приглашение, я как раз сегодня свободна и… спасибо еще раз! Если у вас есть плита, все остальное решаемо!

Нервно прихихикивая, я пересказала актуальной сестре Антонине разговор с потенциальной сестрой Марией-Магдалиной. Антонина схватилась за голову (буквально приложила ладони к вискам, как человек с мигренью) и побежала на кухню. Я знала, что там она попробует включить старую плиту: а вдруг чудо, а вдруг у нас в квартире газ! Также я знала, что чуда не произойдет и надо искать другие способы добыть огонь.

В кухне материализовался Илюха, невозмутимый, как Прометей:

– Какой у нас домофон? Гавриил не может дозвониться.

– Ой, – Антонина бросилась в прихожую. – Опять кто-то трубку неровно положил. Или грузчики ее своротили!

Сестра поскрипела домофонной трубкой, снимая и обратно надевая ее, и через пару секунд раздался звонок – причем в дверь. Илюха, отодвинув Антонину, впустил в дом двух подростков, большого и маленького.

– Там женщина вышла, мы и вошли, – объяснил маленький, в очках, снимая куртку.

– Вот эта? – спросил большой, встав в позу борца у самой высокой коробки, как раз той, где плита. – Куда нести?

Илюха и парень в очках присоединились к накачанному товарищу. Мы с Антониной тоже предложили свои услуги, но нас тяжелым взглядом оттеснили к стене. Новая плита отправилась на кухню. Три подростка, двигая ее, даже матерились как-то изящно, нетривиально.

– Святой Евпатий, – шипел накачанный, когда его зажали в дверном проеме. – Жека, ты вообще знаешь, где лево?

– Илья, – тихо вопрошал Жека в запотевших и сползших очках. – Вы второй раз встали на мою ногу, вы хотите мне что-то сказать, подать знак?

Чуть позже выяснилось, что высокий статный Гавриил умеет отключать старые плиты и подключать новые – этому его научил брат, который когда-то бросил мехмат МГУ и стал профессиональным мастером на все руки и мужем на час.

– Михаил сегодня женится, – закончил Гавриил свой рассказ, проверяя газовый шланг. – На Бали. Так что сам приехать не может. Но я ему пошлю пару фот, он проверит работу, чтоб вы не волновались.

Антонина все равно волновалась: на ее лице было написано, что сразу после ухода Гавриила и Жеки она позовет настоящего газовщика – от греха подальше. Парни меж тем растащили оставшиеся коробки – какие-то выстроили в моей комнате, какие-то в холле, и пошли в сычевальню. Оттуда через пять минут раздались чарующие звуки электрогитар и сдержанное Илюхино пение.

– Это вообще кто? – спросила я Антонину.

– Видимо, одноклассники из волшебной школы БГ, – предположила сестра. – И наши первые гости.

Мы с Антониной энергично засновали по квартире, поняв, что остальные гости вот-вот придут, а из готового угощения им пока можно предложить разве что кошачий корм.

– Еще попугаичий, – поправила меня сестра. – Для веганов. Солнечная твоя вроде как раз веган?

И тут, конечно, в прихожей, без звонка и объявления войны, зато с пакетом из «Азбуки вкуса» в руках появился Антон Поляков.

– Привет. Ничего, что я один? – спросил он, разводя руками так, что его помиловал бы даже Волан-де-Морт. – Алла, кажется, не придет… Чем могу помочь?

Из Кузиной комнаты донеслось сердитое:

– Тили-тили! Тр-рали-вали!

Так посаженный в клетку попугай Исаич выразил свое отношение к гостям, новоселью и жизни, полной новых людей и котов.

– Ладно, понял, пойду копать картошку, – сказал Антон и отправился на кухню, засучивая на ходу рукава клетчатой рубашки.

Картошку мы вообще-то не собирались ни копать, ни даже чистить – думали обойтись фуршетом и курицей на вертеле (плюс Марусины блины, если не испугается и приедет). Поэтому сестра Антонина поставила Антона на кухне в угол – поручила ему изготовление бутербродов с паштетом:

– Смотри, вот багет, вот паштет. Мажь паштет на багет. В той комнате Илюха с друзьями, от них бутерброды охраняй, иначе быстро выйдешь в ноль!

Антон кивнул и взялся за нож. Потом спохватился:

– Я там кое-что принес из «Азбуки». И вазу на новоселье. Цветы хотел купить, но тут Алла…

Я сочувственно покачала головой и оставила Антона с ножом переживать свои горести пока самостоятельно. Открыла пакет, который он принес, достала оттуда круассаны и сэндвичи, решила их немного разогреть в духовке – и заодно ее протестировать. Пять минут я искала решетку, которая обнаружилась-таки на дне коробки, замотанная в бумагу, и еще минуты три разбиралась, в какую сторону крутятся у плиты ручки. Духовка оказалась электрической (что не мешало Антонине поминутно спрашивать меня и Антона, не чудится ли нам запах газа). На запах разогревающихся круассанов тем временем явилась из сычевальни Илюхина компания. У Гавриила на мускулистых руках восседал не кто иной, как мой кот Зайка.

– Смотрите какой! – похвастался Гавриил, наглаживающий Зайкину шею. – Сам к нам пришел.

Антон, внявший инструкциям от Антонины, заслонил собой бутерброды и тоже похвалил Зайку:

– Красавец. Приветствую вас, мастер Йода.

Кот мотнул головой – оскорбился. Антона он красавцем не считал и, когда мы встречались, на руки к нему не шел – впрочем, его особо и не звали.

Односложно брякнул домофон.

– Так, это мама с Леонидычем, наверное, – сказала Антонина. – У них есть ключи. Кольцо гостей все плотнее.

Зашумело в прихожей, и минуту спустя в кухню шагнул очень гордый Кузя с огромным «Наполеоном» на подносе.

– Я его всю дорогу на коленях вез! – похвастался он. – А вчера бабушке помогал печь коржи и делать крем.

– Ничего себе, – восхитилась я, озираясь: куда бы сунуть императора.

– Ага, – продолжал Кузя. – Коржи считал, а крем пробовал.

– И сколько там коржей?

– Четыр-над-цать! – довольный Кузя сунул мне в руки поднос и, потеряв интерес к торту, убежал в свою комнату приветствовать попугая.

В кухне появилась деловитая тетя Лена с двумя огромными пакетами в руках и Владимир Леонидович – примерно с двадцатью двумя.

– Добрый вечер, – поздоровалась тетя Лена с обитателями кухни, кивнув почему-то коту, как главному. – Девочки, доставайте пирожки.

– Мам, ты еще и пирожки пекла? – Антонина неубедительно изобразила возмущение.

– Ну да, с мясом, с картошкой и сладкие, – ответила тетя Лена так, будто без пирожков в жизни из дома не выходила, как Красная Шапочка. – А Кузя их считал. Там вроде бы по шестнадцать каждого вида, значит, всего… плохо я считаю в уме.

– Сегодня сказать «я плохо считаю в уме» все равно что сказать «я плохо умею метать копье», – счел нужным сообщить мускулистый Гавриил. – Калькуляторы же есть.

– Гуманитарий, что ли? Зря, – вздохнул Антон из своего угла. Он замер с ножом в руке, глядя, как тетя Лена и Владимир Леонидович выгружают из пакетов ассортимент небольшого продовольственного магазина – не был уверен, что миру теперь нужны и его бутерброды.

– Я не гуманитарий, я гуманист, – обиделся Гавриил, от которого сбежал кот, почуявший неладное (или слабосоленый лосось). – Считаю, людям не нужна в таких количествах математика и «Война и мир».

– В каких это количествах? – прищурившись, осведомилась тетя Лена, преподаватель литературы в институте.

Гавриил мгновенно оценил ситуацию, спорить не стал и попытался перевести тему:

– Или вот еще химия…

Тут насторожились мы с доктором Владимиром Леонидовичем.

– Короче, мне кажется, от каждого предмета должна быть практическая польза, – дипломатично заключил Гавриил.

– Я согласна, – сказала я. – Полгода я ездила в лицей на Варшавке, и там был предмет хореография. Обязательный. Наверное, я должна была научиться танцевать, но вместо этого выучила определение хореографии. Вот вы не знаете, наверно, что хореография – это самобытный вид творческой деятельности народа, подчиненный закономерностям развития культуры общества как одна из ее форм! А я знаю – намертво у меня в мозгах этот самобытный вид засел, без него зачет не ставили.

– Это мы так физру однажды сдавали. Устно, чтоб наказание посерьезнее было, – улыбнулся Антон. «Воздушный козел – горизонтальный брус длиной пять метров и шириной десять сантиметров, поставленный на высоте сто двадцать пять сантиметров».

– А меня разбуди посреди ночи – я тебе скажу формулу дискриминанта, – добавила Антонина. – Ну то есть сначала наору, а потом изволь – формула дискриминанта. Бэ квадрат минус четыре а це. И не спрашивай, что такое там бэ, а что це, особенно ночью.

– Гнать, держать, терпеть, обидеть, – ответил ей Антон.

– Бремя, время, стремя, знамя, – парировала Антонина.

– А литература! – встрял Илюха, вернувшийся вместе с очкастым другом Жекой и любопытным Кузей. – «Край любимый, сердцу снятся скирды солнца в водах лонных». Наш класс эти скирды читал двадцать восемь раз подряд, не понимая ни слова. Обычно все ломались на строчке «курит облаком болото».

– Швед, русский, колет, рубит, режет! – возвестил Жека страшным голосом. – И смерть, и ад со всех сторон!

– Как же я не видел прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец! – вернулся хитрый Гавриил к теме «Войны и мира».

Тетя Лена, считающая, что литературных цитат и вообще литературы в каждой голове должно быть как можно больше, погнала мужскую часть аудитории вон с кухни.

– Идите сделайте что-нибудь полезное, – проворчала она, обиженная в особенности за князя Андрея. – Шкаф там перетащите куда-нибудь.

– Шкафа, кстати, у меня в комнате нет, – вспомнила я. – Горану хватало комода. Закажу себе потом в «Икее».

– Как, а оранжевый шкаф? – обиделась сестра. – В кладовке который.

– Он не вынесет переезда, ты что, он старый и хлипкий.

– Это мы еще посмотрим, – сказал Владимир Леонидович, – кто тут старый и хлипкий.

И, сопровождаемый Илюхой, Гавриилом, Жекой и Антоном, который окончательно забросил идею изготовления бутербродов, двинулся в кладовку.

Тетя Лена с Антониной продолжили выкладывать из бездонных пакетов закуски и разноцветные блюда под них, Кузя сосредоточенно крутил ручки на старой отключенной плите – играл.

– Может, ее надо на помойку вынести? – спросила тетя Лена.

– Гавриил сказал, что за ней сегодня приедет его брат и отвезет на дачу, чтобы потом сделать из нее мусоросжигатель, – ответила Антонина.

– Так его брат женится на Бали, – вспомнила я.

– Это брат Михаил. А есть и другой.

– Рафаил? – подняла бровь тетя Лена.

– Фома, – сообщила Антонина. – У них многодетная семья, там еще сестер штук пять, и все с библейскими именами.

– Мария-Магдалина бы отлично вписалась, – заметила я. – Кстати, пойду-ка папе позвоню, узнаю, где они и как.

– Родителям привет, – передала тетя Лена. – И пожелания счастливой новой жизни!

– Ох, не знаю, – пробормотала я. – Я волнуюсь за них, если честно. Они, считай, нигде, кроме Белогорска, не жили и не работали. Сложно в таком возрасте…

– Вот если бы папу уволили и он остался дальше жить в Белогорске без работы, тогда было бы сложно. А так – сдюжат. Перемены только на пользу, – уверила меня тетя Лена. – Да и не такой уж у нас преклонный возраст. Пятьдесят лет, подумаешь.

– Им пятьдесят один, – вздохнула я. – Вам не понять, вы молодая.

Ее слова, впрочем, меня слегка успокоили. Тетя Лена как раз недавно кардинально сменила работу (ушла из белогорской библиотеки в московский университет) и семейное положение (вышла замуж за Владимира Леонидовича). Выглядела довольной и переменами не придавленной. Я вышла в холл, набрала папин номер, но ответила мне мама, причем странным голосом:

– Алло, алло, мы в дороге, тут плохо слышно. Все в порядке?

– У меня-то да, а вы где?

– В дороге, – упрямо повторила мама.

– Что проезжаете? Тульская область закончилась?

– Проезжаем деревья. И поля, – уточнила она милостиво.

– Ага, – сдалась я. – Ты, мам, всерьез задумайся о карьере экскурсовода.

– Что? Дочечка, тебя совсем не слышно, отключаюсь, перезвоню, – проговорила мама и бросила трубку.

Я недоуменно уставилась в телефон. Ну ладно. Надеюсь, ничего не стряслось. Сразу вспомнилась сотня случаев, когда мама вот так звонила мне и спрашивала, где я и как я и проехала ли Оку, а я имитировала плохую связь и бросала трубку – стремилась избавиться от родительского контроля (или угрызений совести, если проспала и выехала позже обещанного). Теперь, видимо, все изменится. Буду звонить маме с папой и спрашивать, позавтракали ли они и в шапках ли.

В домофон позвонили – приехали Барбос, Попик и Попиков Данька. Лиза была с цветами, а чета Попик – с шариками, так что Нехорошая квартира, заставленная коробками, сразу приобрела праздничный вид.

– Ты прости, мы ненадолго, – проговорила Попик, вручая мне шарики. – У свекрови день рождения завтра, так что нас сегодня еще в Клину ждут.

Слово «свекровь» она произносила с радостью: они с Данькой недавно поженились, и Насте нравилась взрослая замужняя жизнь и все ее атрибуты. Лиза Барбос сняла черный тонкий пуховик и оказалась в джинсах и клетчатой рубашке – почти такой же, как у Антона Полякова, только с капюшоном. На работу она ходила в юбках-блузках-пиджаках, так что теперь я ее с трудом узнала. К тому же Барбосик заплела две косички и на голову надела ярко-лиловый ободок.

– Ого, ты такая… неофициальная, – улыбнулась я, принимая из ее рук букет длинных голубых колокольчиков.

– У тебя на майке задница лисы, – ответила Лиза.

– Это корги, – обиделась я. – Ты же Елизавета, должна знать.

– Я еще и Барбос, – добавила Лиза. – Но в собаках не разбираюсь. О-о-о! Какая красота!

Последний возглас относился к коту Зайке, который сделал вторую попытку присоединиться к народу и высунул морду из комнаты с ружьем.

– Это твой? Сфинкс? – спросила Лиза, сев на корточки и протянув к коту руки. – Иди сюда, тьма египетская!

– Кот – Барбос, – представила я их друг другу и пошла искать вазу в Антоновом пакете.

Зазвонил мой телефон, в нем обнаружилась полная отчаяния Маруся:

– Простите, Жозефина… – начала она.

– Добрый день, Маруся. Не приедете? – догадалась я. Наверное, сейчас скажет, что внезапно температура поднялась или давление опустилось.

– Я уже почти у вас. В магазине около подземного перехода. И мне тут… пиво не продали! – сказала Маруся горько. – Паспорт не взяла и вот…

– Да приходите без пива, – рассмеялась я. – У нас и так можно.

– А блины!

– И без блинов. Тут полно еды.

– Нет, я же обещала. Вы не могли бы спуститься в магазин с паспортом?

К Марусе командировали Попикова Даньку – как совершеннолетнего человека, не успевшего снять ботинки.

Вернулись они втроем – Данька, Маруся и Лена Маленькая. Последняя выглядела так, будто вырвалась из лап чудовища: в расстегнутой куртке и кое-как повязанном шарфе, на лице – мокрые дорожки, плохо затертые кончиком шарфа.

– Она там с кем-то по телефону ругалась, – шепнул мне Данька. – На первом этаже. Когда я выходил, ругалась, и когда мы возвращались, тоже ругалась.

Я кивнула, Данька, наконец сняв ботинки, отправился в гостиную, куда Антонина с мамой уже перенесли еду. Я взяла у Маруси сумку с продуктами, а у Лены Маленькой – тяжелый пакет с какой-то коробкой.