Текст книги "Кризис Ж"

– Проходите тоже в гостиную, – пригласила я обеих. – Все уже пришли, и нам явно пора выпить вина!

– А как же пиво? – округлила светлые глаза Маруся. – В смысле, блины.

– Они дождутся своего часа, – пообещала я. – А пока…

– А пока у вас, кажется, мебель крадут, – сменила тему Маруся.

Через холл медленно проследовало, периодически чертыхаясь, пятеро мужчин. Илюха, Жека, Гавриил и Антон Поляков тащили оранжевый шкаф, Владимир Леонидович руководил процессом – участвовать в нем напрямую ему мешала недавно поврежденная рука (а точнее, категорический запрет тети Лены чем-то серьезным эту руку нагружать).

– Илья, правее, – командовал Леонидыч спокойно. – Антоша, сбавь темп, иначе Евгений упадет. Так. Гаврила, не суетись. Ага. Встали. Отдохнули. И-и – взяли! Дверной проем. Чуть-чуть-да-да-да… Последний рывок! Всё.

Каким образом им удалось вытащить шкаф из кладовки, я так и не узнала: мне до сих пор это кажется невозможным. Однако он, оранжевый и ничуть не поврежденный, теперь встал в комнате с ружьем у левой стены. И когда я позже решила проверить его дверцы, оказалось, что они открываются и закрываются лучше, чем в кладовке, и даже почти не скрипят.

– Не надо оваций, – скромно попросил мускулистый Гавриил и мускулами своими немного поиграл – заметил Марусю.

Она посмотрела на него ласково – так, как смотрит мама на малыша, который нарисовал два кривых кружка и уверяет, что это лошадка.

Кстати о детях.

– Владимир Леонидович, а где же Женя? – спохватилась я.

– Я здесь, – отозвался басом Жека, который шумно дышал после операции со шкафом.

– Женя Кольцова. Ваша дочь с красивыми волосами, – уточнила я, обращаясь снова к Леонидычу, будто он мог забыть, кто его дочь. – Я же ее приглашала.

– К сожалению, у нее не получилось приехать, – ответил он. – Дети. Маняша расплакалась, а Дима с ней без Жени не справляется…

– Да приезжала бы с детьми! У нас тут людей считают десятками, а не единицами.

– Мы с Леной тоже так сказали, но увы… – покачал головой Владимир Леонидович.

– Понятно, – сказала я. – Надо было сразу с детьми приглашать. Простите.

Я расстроилась – и разозлилась на мужа Диму, который не справляется с собственными детьми, но и не согласен купить жене Жене немного свободного времени, наняв няню.

Однако уже явившихся гостей надо было развлекать, и я как можно беззаботнее позвала всех в гостиную.

Замыкали толпу мы с Леной Маленькой – Марусю все-таки увлек за собой мускулистый старшеклассник Гавриил.

– А у тебя что случилось? – спросила я Лену, которая, кажется, не произнесла ни слова с тех пор, как вошла в дом.

– Да ничего, – глухо ответила она. – Но я сегодня еду к родителям в Тулу.

– Правда?

– Нет.

И больше ничего не стала объяснять, только уточнила, что в пакете, который она принесла, находится вафельница для изготовления трубочек по советскому рецепту. Однажды я рассказывала, что такой же супергаджет был у нас в Белогорске, а потом пропал (или был украден соседкой Проскуряковой, но это не точно), и мама по вафельнице горевала. Мама тем временем прислала СМС: «Сообщи свой новый точный адрес с индексом, хотим отправлять открытки!» И смайлик с высунутым языком. Что ж, видимо, теперь по штемпелю на открытках и стану определять, где же они все-таки едут.

Следующий час прошел довольно весело. Вектор вечеринке задавать не пришлось, придумывать темы для разговоров – тоже. Компания подобралась хоть и разношерстная-разновозрастная, но вполне общительная. К тому же всем нравились тети Ленины пирожки и найденный под столом начатый ящик бордо.

Лиза Барбос сидела с котом на руках рядом с Антоном Поляковым, и выглядели они (за исключением кота) как близнецы – в почти одинаковых рубашках, с прямыми спинами и немного отстраненными взглядами. За Антоном я раньше такой отстраненности не помнила – он печально посматривал в окно. Наверное, по Солнечной скучал. Кот жаловался Лизе на жизнь. Мускулистый Гавриил подливал Марусе вина, а себе – апельсинового сока, потому что вино ему (а также Илюхе и Жеке) запретил пить Владимир Леонидович. Илюха взял гитару и что-то тихо наигрывал, Жека объяснял Леонидычу суть альбома The Wall, тетя Лена вовлекла Лену Маленькую в разговор о современной литературе, а мы с Антониной пошли на кухню ставить в духовку курицу.

– Ты там вертел не видела, когда противень искала? – спросила сестра.

– Видела, только его собрать нужно. И железяку еще одну установить, квадратную такую, – я полезла в коробку.

– Что ж все в жизни так сложно-то, – сказала Антонина с неожиданной досадой.

– Да ничего, я справлюсь, – сказала я максимально миролюбиво. – Или ты не о вертеле?

Антонина махнула рукой, не ответила. Видимо, пока я встречала гостей и любовалась переноской шкафа, произошло что-то нехорошее. Я молча насадила курицу на вертел, включила гриль. В духовке зажегся свет, а таймер начал отсчитывать секунды уютным щелканьем.

Мы с сестрой завороженно смотрели в окошко духовки – будто в телевизор.

– Вертится, – заключила Антонина через минуту. – Нормально вертится.

– Конечно, – подтвердила я. – Чего б ей не вертеться, мы же все правильно сделали!

– Мы с тобой прямо как сотрудницы небесного офиса, – засмеялась сестра. – Причем идейные такие, обожающие свою работу.

Заиграл домофон, я вздрогнула – вроде никого уже не ждала.

– Может, Женя Кольцова все-таки приехала? – спросила я Антонину. – Решила пренебречь материнскими обязанностями.

Я побежала в коридор, там столкнулась с Илюхой и тетей Леной – они тоже пришли открывать дверь.

– Кто? – спросила я в домофон.

– Шшшшшшш-ррррррр, – привычно отозвался он.

Я нажала кнопку. Когда-нибудь вот так, не разобравшись, впущу маньяка – впрочем, он вряд ли представится таковым даже по идеально работающему домофону. Зашумел лифт, за спиной моей прогалопировал кот Зайка – то ли спасался от гостей, то ли, наоборот, решил принести им с кухни еще пирожков. Маньяк все не приходил, и я вышла на лестничную клетку его искать.

– Дочечка, а я неправильно посчитала квартиры и уехала аж на десятый, – раздалось сверху.

По лестнице ко мне, чуть приседая, спешила мама – и тащила в левой руке старую синюю свою спортивную сумку, явно тяжеленную. Я бросилась вперед, попыталась забрать у мамы сумку, а на лестничную площадку уже выбежали чуть не все мои гости.

– Не смогла я просто так уехать, – оправдывалась мама. – Не повидав тебя да не посмотрев, как ты устроилась. Только отъехали от Белогорска, развернула папу, давай, говорю, в Москву хоть на пять минуточек заскочим… Он ругался: «Ничего себе “заскочим”, двести лишних километров!» Потом до Подольска со мной не разговаривал!

– А сейчас-то он где? – спросила я, с надеждой поднимая голову – вдруг спрятался на девятом этаже.

– Да парковку найти не смог! – огорченно объяснила мама. – Кружил тут туда-сюда, потом отправил меня одну. Говорит, он уже с тобой все равно попрощался… Как-то по-дурацки, конечно, все получилось. Зато вот лечо вам привезла.

Илюха отнял все-таки у мамы синюю сумку – она не спешила отдавать ее незнакомому юноше, а руки у нее сильные. Я обняла маму за плечи, потащила ее в квартиру, попутно знакомя с остальными гостями:

– Это Илюха, сын Антонины, а это Кузя, ее брат… Наоборот, в смысле. Это Лена, а это тетя Лена и Владимир Леонидович, ты их знаешь. Два человека в одинаковых рубашках – Антон и Лиза, ну да, тот самый Антон… А вот Настя и Даня, Настя с работы, а Даня ее муж, и где-то еще были Гавриил, Жека и Маруся, но они стесняются. Мам, проходи в комнату, посиди с нами, и папе позвоним!

Мама сидеть с нами наотрез отказалась и напирала на то, что в сумке у нее лечо, и лечо надо забрать, а сумку оставить в коридоре, чтобы она ее потом не забыла.

Илюха вытащил из сумки несколько разноцветных банок:

– Их в холодильник надо или как?

Помимо лечо там, конечно, оказались и огурцы, и помидоры, и еще какие-то причудливые смеси, и даже маленькие патиссончики.

– Мам, куда нам столько, – беспомощно взывала я к ее совести. – Антонина вообще овощи не ест!

– Как овощи не ест! – строго вопросила мама и уставилась на сестру Антонину. – Надо есть! Это очень полезно. И не зря же я их тащила.

Антонина виновато складывала губы дудочкой. Несколько банок с солеными помидорами мы все-таки уговорили маму забрать в Краснодар, потом я быстренько провела ей маленькую экскурсию по Нехорошей квартире, и она засобиралась к папе:

– Он там злится, наверно. Теперь по темени поедем…

– А вы сегодня до Воронежа хотели?

– Ну да. А завтра уж до Краснодара сразу… Хорошая квартира. И люди хорошие! До свиданья вам, приятно было познакомиться!

Я пошла провожать маму с сумкой на улицу, накинув в коридоре чью-то висевшую на вешалке справа зеленую куртку.

У подъезда мама позвонила папе. Он, как выяснилось, разворачивался где-то на другой стороне Садового и правда был сердит. Минут через пять перезвонил и велел маме подходить к подземному переходу. Мама взяла у меня сумку – из-за оставшихся банок она была по-прежнему довольно тяжелой – и попросила себя не провожать:

– Не ходи, дочечка. А то буду плакать.

Я взяла с нее обещание звонить или хотя бы писать каждый раз, когда они будут проезжать значимый населенный пункт. Она поправила на мне чужую куртку: «Тут воротник загнулся» – и ушла к грозному папе.

Я вернулась в Нехорошую квартиру. Пока ехала в лифте, пыталась придать своему лицу стабильное выражение – не хотелось разреветься при гостях. В коридоре меня встретили Антонина, Маруся и курица, снятая с вертела.

– Она чуть не сгорела, но мы ее спасли, – сообщила Антонина радостно. – И уже поставили в духовку следующую. Все работает! А народ желает дарить тебе подарки.

Я вздохнула, как гимнаст перед подходом к снаряду. Мои сестры, похоже, успели подружиться на почве спасения курицы. История не совсем для Greenpeace, но все равно хорошо.

В квартире стало больше коробок – добавились те, что принесли с собой гости в качестве подарков. Кроме уже врученных вазы и вафельницы, я получила оранжевую капсульную кофеварку с запасом разноцветных капсул от тети Лены с Владимиром Леонидовичем, красную капсульную кофеварку другой системы от девочек с работы и примкнувшего к ним Даньки, ремень для гитары от Илюхи, извинения от Гавриила и Жеки («Мы это… не знали, передадим потом с Ильей, хотите набор ножей?»), ночник в виде белого медведя от Кузи («Мы с мамой покупали, но выбирал я!») и плед от Маруси. Кроме того, вся компания, исключая, подозреваю, Илюху со товарищи и Марусю, преподнесла мне сертификат в «Икеа» на бешеную сумму. И розовую картонную пачку специального икейского печенья с шоколадной окантовкой.

Маруся окинула взглядом триста тонн закусок и куриц и робко спросила, понадобятся ли сегодня блины на пиве. Я предложила ей переночевать в Нехорошей квартире и порадовать всех блинами завтра с утра. Она кивнула и села в кресло-кровать – видимо, готовиться ко сну.

Попик с Данькой уехали в Клин, им с собой дали пакет пирожков. Антонина спросила оставшихся гостей, не хочет ли кто-нибудь поиграть в бумажки, и даже помахала шляпой Горана, которую тот, уезжая, специально оставил для этих целей. Но сегодня никто не хотел играть – разговоры текли сами собой и дополнительные развлечения не требовались. Антон, например, наклонился к Лизе Барбос так близко, что, казалось, она диктует ему важнейшую формулу перед экзаменом по физике. Он грустно кивал, а она что-то ему с жаром выговаривала. В метре от них три десятиклассника голосили: «Hey you-u-u!» А на полу сидели Лена Маленькая, Кузя и Владимир Леонидович и распечатывали яркие коробки с кофеварками – хотели проверить, какая лучше.

Я заметила на балконе тетю Лену в наброшенной зеленой куртке – видимо, той же, в которой я ходила провожать маму, – и решила постоять с ней за компанию. Попросила Гавриила принести мне из прихожей какую-нибудь верхнюю одежду. Он, не прерывая пения, торжественно втащил в гостиную шубу – черную, сверкающую меховыми иголками, старомодную, трапециевидного фасона.

На балконе выяснилось, что Гавриил настоящий провидец: в тот момент, как мы с шубой вышли подышать, пошел первый снег. Редкий, колкий, неуверенный, будто заблудившийся – но пошел.

– Опять курите? – кашлянув, спросила я тетю Лену и протянула руку. В ней тут же оказалась зажженная сигарета.

– Снег, – ответила тетя Лена и посмотрела наверх, удивленная. – Ждешь его, ждешь, а всегда неожиданность. Удивительно, да? И когда весной листья появляются, та же история. То голая земля, то вдруг за пять минут все зеленое и шумит.

– Можно к вам? – робко спросила Маруся, втискиваясь на балкон бочком. – В смысле покурить.

Я молча отдала ей свою сигарету и накрыла ее дрожащее тельце половиной своей шубы. Тетя Лена невозмутимо прикурила еще две и поделилась со мной.

– Слушай, – обратилась она ко мне очень похожим на Антонинин голосом, – а вы так и не нашли портрет Марины Игоревны?

– Не-а, – я затянулась. – Думаю, нет никакого портрета.

– Жаль. А она надеется, – покачала головой тетя Лена. – Заходила недавно, спрашивала. Мы с Антониной тогда шкаф нашли. А портрет – нет… Загадочный художник Шишкин, куда же он его задевал!

– Художник Шишкин? – оживилась Маруся, студентка института искусств. – Я его знаю!

– Это другой художник Шишкин, – ответили мы с тетей Леной хором. – Менее древний. Хозяин этой квартиры.

– Да-да, Николай Иванович? – настаивала Маруся, и лицо ее, несмотря на мороз и снег, горело энтузиазмом. – Я, правда, не знала, что он хозяин, но неважно. Точно же, в Басманном районе творил. Городские пейзажи писал и портреты элиты. Но главное – городские пейзажи. Город у него получался как живой, он же великий летописец советской Москвы. Я интересовалась его творчеством, жизнью, существует даже музей в Подмосковье…

– Николай Иванович, да, – удивилась я. – А что за музей?

Маруся нетерпеливо притушила сигарету в маленькой жестяной пепельнице, подышала в ладони и высвободилась из моей шубы. Уверенным и сильным голосом – до сих пор я такого не слышала – она произнесла:

– Музей создан земляком Николая Ивановича в селе Разореново Чеховского района. В следующем году, кстати, у Шишкина юбилей, восемьдесят лет. Возможно, будет выставка по этому поводу, я бы сходила. А что за портрет?

Мы с тетей Леной начали было рассказывать Марусе историю любви художника Шишкина, Марины Игоревны и Нехорошей квартиры, но на балконе появилась Лена Маленькая.

– Извините, – позвала она. – Мы там включили все кофеварки, решили их протестировать, и у нас, к сожалению, получилось… В общем, теперь в гостиной много кофе. Прямо много.

– Так «Наполеон» же есть! – засуетилась тетя Лена. – Сейчас-сейчас. Клубнику только достану и нарежу, правильный «Наполеон» должен быть с клубникой!

Она, сунув сигарету в пепельницу, побежала на кухню, Маруся с сожалением – не договорили же про Шишкина – последовала за ней, а я осталась на балконе, под снегом.

Стояла там, слушала, как шумят мои гости и кофеварки, и впервые за месяц ясно понимала, вот так, большими буквами, громко:

КАК ЖЕ МНЕ НЕ ХВАТАЕТ БОРИ!

Я на этом балконе, а он нет. У меня гости, а его среди них нет. Мне дарят подарки, приносят из прихожей шубы, двигают шкафы – и все это не он, не Боря. Сегодня со мной столько людей, хороших людей, которых я сама (кроме разве что Гавриила и Жеки) выбрала, но все они не могут заменить Борю, потому что заменить его нельзя. Нам без него, в принципе, весело, нам интересно, у нас работает плита, разогрелись круассаны, приготовилась курица и волшебным образом накрылся стол и несколько коробок, изображающих столы. Есть даже «Наполеон», даже почти с клубникой. А Бори нет.

Я месяц не произносила его имя – нарочно, и обрывала себя каждый раз, когда пыталась о нем вспомнить – нарочно, и у меня получалось, черт возьми. И тут вдруг – новоселье, хорошая компания, родители заехали, мама лечо привезла. О чем угодно можно думать, а думаю я о Боре и о том, как бы с ним все было сейчас иначе.

Новая плита бы сразу подключилась, а может, и старая не сломалась, а гостей явилось бы в десять раз больше, и Женя Кольцова пришла бы со всеми пятью детьми (неважно, что их трое), а папа нашел парковку для своего джипа, и они бы с мамой восседали во главе стола или коробки с сапогами. И с Марусей бы вопрос решился, и мы бы уже точно знали, кто кому сестра, и дружили бы, и не волновались. И цвета были бы ярче, а звуки четче, и первый снег бы пошел совсем другой – не редкий и острый, а белый-белый, величавый, хлопьями.

Все при Боре было бы по-другому. Я бы носила его кольцо, которое вместе с изогнутой подвеской на цепочке сейчас спрятано в коробке номер 7 с надписью «Хрупкое». И жила бы не здесь, а у него на Мантулинской вместе с котом, и Гоша (кстати, где он?) заходил бы в гости с Антониной.

Но Боря уехал, а я осталась. На фига, а? Отчего же все такое хрупкое.

Закутавшись в чужую шубу и докуривая чужую сигарету, я повторяла про себя Борино имя – с разными интонациями, разным тоном, пробуя и оценивая каждую букву. Как будто после долгого отсутствия вернулась домой и теперь читала на указателе название родного города и не узнавала его.

Там, под снегом, я впервые разрешила себе по Боре погоревать.

Я надеялась, что он приедет сегодня на мое новоселье. А раньше – что Антонина хотела поговорить со мной о нем, а не об оранжевом шкафе. Что Гоши нет, потому что он везет Борю из аэропорта – сюрпризом. Что в домофон звонит Боря, а не все остальные гости. Что по лестнице с девятого этажа спускается он, а не мама… Я скучаю по нему. Как же я по нему скучаю вот уже тысячу часов этой осени. Может быть, мне нужно просто взять и…

– Сестра Ж., – встревоженно спросила Антонина, сунувшись на балкон. – А где наш кот?

Шуба соскочила с моих плеч и, шурша, сползла на пол.

Следующий час двенадцать человек провели, разыскивая одного кота.

Сначала попытались установить, когда и кто его видел в последний раз. Я помнила только, как мама позвонила в дверь и Зайка бросился из гостиной то ли в нашу комнату с ружьем, то ли на кухню. Лиза Барбос (которая и забила тревогу: они с Антоном и Антониной поспорили, на кого кот больше похож – на Йоду, Уиллема Дэфо или Венсана Касселя, – и обнаружили пропажу)… Так вот, Лиза утверждала, что Зайка драпанул прочь, когда в гостиную влетел попугай Исаич, и случилось это давно, часов в семь, но она не знает, во сколько точно. Антон тоже запомнил попугая, потому что тот появился с криком «Здр-равствуйте, гости дор-рогие, р-расселись!». Сам попугай теперь сидел на голове Жеки и виновато давал показания («Пр-рошу пр-рощения, не р-рассчитал!»). Жека, не обращая внимания на болтливый головной убор, уверенно вещал:

– Кот психанул: новое место, много народу, этот хмырь («Сам дур-рак!» – парировал Исаич)… Скорее всего, котя залез в укромное место и пережидает. Наш кот, у нас обычный полосатый, так однажды сутки просидел в диване, мама обрыдалась, по улице бегала, звала Васеньку, а Васеньке по фиг было, ему в диване норм…

Я очень хорошо понимала Жекину маму – паника моя росла. Самые очевидные места, куда мог бы спрятаться Зайка от хаоса современного мира, мы сразу осмотрели. Шкафы (особенно оранжевый), углы, известные кладовки и закутки были обшарены тщательно и по несколько раз. Конечно, в Нехорошей квартире оставались недообследованные территории – и комнат много, и загадочных межкомнатных пространств. Их сейчас прочесывали Антонина, тетя Лена, Илюха и Кузя, хорошо знающие помещение.

Гавриил огласил известный факт: кошки любят коробки – и сам себя отправил на задание. Он искал открытые или плохо закрытые коробки и пытался нащупать внутри что-то похожее на лысого кота. Барбос и Антон решили мыслить нестандартно – заглядывали в духовки (работающую и неработающую), кастрюли, стиральную машину, ящики для носков, бельевую корзину. Антон с надеждой открыл хлебницу. Лиза проверила попугаичью клетку. Рядом стоял Жека и пялился в шляпу Горана.

Я вспомнила, что Зайка куда больше коробок обожает пластиковые пакеты – ведь их можно лизать. Полезла в большой пакет с пакетами, висящий у мусорного ведра, и само ведро вниманием не обошла – мало ли. Но нет, кота нигде не было. Я вернулась в холл, встала посреди него и пыталась думать, не впадая в истерику. По квартире ходили сосредоточенные люди, открывали все, что открывалось, и на разные голоса зазывали:

– Зая, Зая!

– Кис-кис-кис!

– Котя-котя-котя!

– Лысая твоя морда!

В ответ – ни одного, даже слабенького «мэ».

Рядом со мной выросла длинная фигура Владимира Леонидовича. Очень спокойным тоном он сообщил, что проверил балкон и черную лестницу, а теперь, наверное, пойдет на улицу… Господи, кот ведь действительно мог выскочить из квартиры миллион раз. Все шансы у него были – люди неконтролируемо входили и выходили, – и причины тоже: пусть раньше он ни разу не пытался убежать, но и общаться с таким количеством народа и спасаться от серых говорящих динозавров ему тоже не приходилось.

А на улице снег и холод. А он голый. Даже кофточку свою надеть отказался сегодня, а я уговаривала, но не любит он кофточки, глупый…

Входная дверь за моей спиной тихо открылась и закрылась. Я с надеждой обернулась. Но нет, это пришли Лена Маленькая и Маруся, которых Владимир Леонидович отправил проверять подъезд. Лена прошла вниз по лестнице, Маруся – вверх, в кабину лифта они тоже заглядывали, а дверь на чердак, по заверениям Маруси, была заперта.

Девушки ринулись на кухню – обшаривать полки с чаем и мукой. Откуда-то из района сычевальни раздался Антонинин голос:

– Мы нашли еще одну кладовку. Но кота тут нет…

Я услышала в коридоре что-то похожее на мяуканье и обнаружила Кузю – он сидел на синей калошнице, наполовину прикрытый какой-то висящей курткой, и плакал.

– Ты чего? – испугалась я.

– Э-это я-а, – безутешно и теперь уже громко зарыдал ребенок.

– Что ты?

– Выпусти-и-л!

– Ты выпустил кота? Зачем? В смысле когда?

– Не кота-а, – завыл Кузя, окончательно потеряв самообладание. – Попугая-а! Хотел, чтоб он полетал, а он котика напугал и теперь котик пропа-ал!..

Горе его было велико, а вина непосильна. Я села рядом, тронула неуверенно Кузину лохматую макушку, попыталась успокоить – но как успокаивать, точно не знала.

А вот Владимир Леонидович знал. Он уже оделся, обулся и стоял с моим пальто и детской курткой в руках.

– Давайте искать кота на улице. Кузя, ты ведь хорошо видишь в темноте? А у кошек в темноте глаза светятся.

Кузя закивал, с его ресниц упали две слезинки, он быстро размазал их по красным щекам и стал одеваться – куртку от волнения натянул задом наперед, а вместо своих сапог попытался влезть в Марусины дутики.

– Мы ушли, – крикнула я остальным, запахнув пальто. – Если что, звоните.

Мне самой, не хуже Кузи, хотелось плакать. И я-то понимала, что в пропаже кота виноват вовсе не ребенок и даже не попугай. От тебя все бегут, Жозефина Геннадьевна. Видишь закономерность?

Снега на улице уже не было, но похолодало с моего последнего выхода градусов на пять. Бедный Зайка. А тут еще и Садовое рядом, а на Садовом большое движение… Внутри у меня затянулись в узел страх и вина.

Кузя сразу от подъезда рванул во двор, пригнувшись – высматривал светящиеся глаза. Владимир Леонидович пошел было за ним, но остановился, сунул руку в карман пуховика. Вытащил телефон, сказал «Алло», долго слушал, никак не реагируя, а потом протянул трубку мне. Вид у него был, как всегда, невозмутимый:

– Это тебя. Мама.

Я взяла его телефон и одновременно проверила в кармане свой – не-а, оставила наверху. Молодец какая, а – и ведь сказала гостям звонить, если найдут кота. Но кота не нашли, зато мама меня, видимо, потеряла. Или просто доехала до Тулы.

– Алло, – сказала я в телефон Владимира Леонидовича. – Вы в Туле?

– Мы у поворота на Алексин, – зачастила мама. – Я тебе звонила-звонила, ты не берешь, я Ленке набрала, а она сказала, что ты на улице с ее мужем, ну и вот…

– Мам, я поняла, – перебила я ее. – Поворот на Алексин – это где?

– Да я же и говорю, километров двадцать от Тулы, – снова сбивчиво заговорила мама. – Мы остановились заправиться на заправке со львом. И тут такое…

– Что, бензин закончился?

– Не-а, – мама вдруг хохотнула внезапно. – Ты мне скажи, вы случайно котика не теряли?

Я не знаю, как так получилось. То есть понимаю, как кот забрался в синюю сумку с банками. И даже мотивы его понимаю – маму он хорошо знал, а сумка – это уютно и красиво. Воспользовался суетой, пока я проводила маме тур по Нехорошей квартире, и прикинулся ручной кладью. Но как мы, таскавшие сумку, не заметили там кота? Он же тяжелый. И, извиняюсь, живой!

– Он там затих, не двигался – мертвым притворился, – весело объясняла мама, стоящая сейчас перед указателем «Алексин» в темноте Тульской области. – А вы же мне вернули пару банок, я не удивилась, что вес большой. И кот не просто в сумку влез, а в пластмассовую корзину втиснулся, которая там стояла. Помнишь, белая у меня такая, старая? Лег на полотенчики, в которые я банки заворачивала, чтоб не побились, и причукнул там.

Причукнул. Прекрасное слово – а новость-то, господи, какая отличная!

Неясно только, что теперь делать родителям. Опять ехать в Москву с котом? Везти Зайку в Краснодар?

– Он не хочет в Краснодар, – хохотала мама, довольная. – Мы ж остановились на заправке, я полезла в багажник, а оттуда «МЭЭЭ!» возмущенное. Небось, сначала спал, а потом сообразил, что его похищают, и давай орать… Хорошо, остановились!

На заднем плане слышался папин голос – он успокаивал кота и говорил, что ладно, ничего не поделаешь, поедем, значит, в Москву. Не сердился даже.

Мы с Кузей и Владимиром Леонидовичем уже вернулись в Нехорошую квартиру, сообщили ее обитателям и гостям координаты кота, а потом снова позвонили моей маме – решать, что делать с Зайкой дальше.

– Говорят, сейчас повезут его в Москву, – сказала я, прижав трубку в груди и попросив маму подождать. – Видимо, другого выхода нет.

– Есть, – громко возразила Лена Маленькая, но все к ней обернулись, и она заговорила на два тона тише. – Кота можно оставить у моих родителей.

Я отвела Лену в сторону, чтоб не смущалась, а маме в трубку сказала: «Погодите, тут опять вроде хорошие новости, я перезвоню через пять минут!»

– Я из Тулы, – напомнила Лена Маленькая. – Мои родители там живут. А твои могут завезти к ним кота, завтра заберем. Если, конечно, он сильно не испугается… Но моя мама добрая, ее животные любят, она вечно их подкармливает на работе и во дворе.

Через полчаса мы с Леной сидели в Шварцмане, я громко хвалила ее за находчивость, а себя – за то, что не пила сегодня бордо, могу сесть за руль и поехать, например, в Тулу. Гостей я оставила на Антонину с тетей Леной и попросила не расходиться, пить кофе и есть «Наполеон». Мы решили, что до завтра с эвакуацией кота ждать не стоит – ночевать в незнакомом месте Зайке, после всего пережитого, противопоказано. Мама с папой уже доехали до Лениных родителей и выгрузили кота там. Мама хотела нас дождаться, но потом позвонила и сказала, что Зайка чувствует себя на удивление хорошо – попил водички, лег в уголке на пластиковый пакет и даже не орет:

– Мы ему все объяснили! Обещали, что ты скоро его заберешь.

– А он что?

– Отнесся с пониманием! Лежит ждет. Ленины родители такие хорошие люди, гостеприимные, нас кормят тут, а коту Наташа игрушку купила и тоже корм…

Наташа, стало быть, Ленина мама.

– А как твоего папу зовут, напомни? – спросила я, открывая навигатор. – И адрес мне продиктуй, пожалуйста.

– Папу зовут Витя, – Лена пристегнулась и подвинула пассажирское сиденье поближе. – А адрес – улица Пузакова…

Тут я вспомнила, что папа Витя с Леной не общается и считает ее предательницей. Но не стала, конечно, сейчас уточнять у нее почему.

– Казакова? – переспросила я про улицу, тыкая в навигатор.

– Пузакова. Как «пузо». Революционер такой был. Вроде бы.

– Наверное, в Туле много улиц, раз какому-то товарищу Пузо досталась собственная.

– Я в детстве всегда стеснялась называть свой адрес, – призналась Лена. – И говорила, что, когда вырасту, буду жить только на улицах с красивыми названиями.

– А сейчас на какой живешь?

– Крупской, – задумчиво ответила она. – Поизвестнее, конечно, персона, чем товарищ Пузаков, но в смысле красоты опять не повезло.

– А улица Ленина есть у вас? – спросила я.

– Проспект есть. С Крупской не пересекается, причем. Она ему параллельна…

– Исторически верно, – усмехнулась я. – Зато ты явно живешь в центре, судя по названию. Я в Белогорске жила на улице Ленина, а Антонина на Горького. Гоша с Борей в Воронеже – на Карла Маркса. Все центр. А какую-нибудь красивую улицу Тенистая или Сиреневая любят засунуть в микрорайон Верхний Хохотуй.

Я даже слово «Боря» произнесла спокойно, без подготовки, горжусь собой.

– Улица Крупской в центре, угу, – сказала Лена. – Зато я сегодня все-таки еду к родителям, как и наврала мужу. Видимо, нельзя мне врать, все сбывается.

Ого, наврала мужу! Впервые Лена сказала о нем что-то столь откровенное. Я решила, что по дороге в Тулу она еще что-нибудь поведает – про папу Витю например. Но Лена снова закрылась – я прямо слышала, как щелкнула ее раковина, – и дальше мы двести с лишним километров обсуждали то смешные топонимы (их особенно много по дороге в Питер и мое любимое название – Большое Опочивалово, а Ленино – Дурыкино), то Антонину (какая она хорошая), то Марину Игоревну (тоже очень хорошая), то остальных моих гостей (все как есть замечательные люди).

Проехав Оку, мы немного поговорили о Марии-Магдалине: Лена спросила, удалось ли раскрыть ее тайну, и сообщила, что Маруся страшно ей понравилась.

– Она цельная такая, знаешь, – как будто с завистью сказала Лена. – У меня в семье все такие, а я размазня.

Я снова ждала подробностей, но не дождалась – Лена перевела тему и заговорила о том, как раньше ездила к родителям на маршрутке от метро «Улица академика Янгеля» и однажды наблюдала чудо.

– У нас маршрутка под Серпуховом сломалась, водитель всех высадил, сказал, ничего не знаю, делайте что хотите. А мороз, тридцатое декабря, мы, пассажиры, сжались кучкой и обочины, рты раскрываем, пар выдыхаем, машины мимо несутся. И тут волга белая, с оленем, тормозит, там девушка сидит, уставшая, в шубке. Говорит, возьму двух девчонок, только вы разговаривайте всю дорогу, издалека еду, заснуть боюсь. Ну мы с еще одной девочкой, студенткой тоже, сели, я назад, она вперед. Сидим, греемся, щебечем что-то старательно. А на приборной панели у девушки-водителя портрет старика с белой бородой. «Это мой дедушка», – говорит. Понимаешь? Дедушка с бородой, блондинка в голубой шубе едет издалека, олень… Снегурочка это была! Чудо. Бывает иногда, что они случаются, если человек правильный, для чудес подходящий. Вот вы с Антониной такие.