Автор книги: Франко Нембрини
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)
Когда бы не был этот путь покат,
Погибло бы небесных сил немало
И чуть не все, чем дольный мир богат.
Если бы не этот угол наклона – и это научно доказуемо, – температура на Земле распределялась бы так, что планета была бы непригодной для жизни: на ней были бы либо очень холодные, либо слишком жаркие участки. Как об этом догадался Данте, мне не совсем ясно, хотя дело обстоит именно так. И далее:
А если б их стезя положе стала
Иль круче, то премногого опять
Внизу бы и вверху недоставало.
Если бы этот угол, равный примерно 22,5 градуса, не просто не существовал, но был бы большим или меньшим, многого в нашем мироустройстве недоставало бы. Иными словами, этот угол – как раз правильный угол.
Это особый пример, касающийся нашей планеты и для всех очевидный, но можно найти и другие примеры. Наша профессия, особенно моя и моих друзей и коллег, состоит в том, чтобы изучать Вселенную в ее целостности, в том объеме, какой на сегодняшний день нам позволен современной наукой. И мы приходим к выводу, что подобные ситуации, в которых мы имеем возможность наблюдать законы природы как в локальном, так и в глобальном масштабе, устроены необыкновенно, и так, чтобы Вселенная была пригодной для жизни.
Когда мы видим изображение Вселенной 13,7 миллиарда лет назад, на нем виден небесный свод, который несет в себе информацию (а буквально – фотографию) о том, какой была только что возникшая Вселенная, которая потом, со временем, по прошествии миллиардов лет, эволюционировала из этих маленьких сгустков сверхплотной материи, представляющих собой мельчайшие видоизменения в раскаленном и плотном море первоначальной плазмы, в ту Вселенную, которую мы можем видеть сегодня: со звездами, галактиками, такой звездой, как Солнце, и такой планетой, как наша Земля.
Здесь можно провести аналогию с только что процитированным фрагментом из Данте. Как земная ось имеет правильный угол наклона, обеспечивающий жизнь на Земле, так же имеют смысл и эти неровности – их можно представить себе в виде сгустков манной каши. Комочков в этой первобытной «космической каше» было достаточно для того, чтобы произвести Вселенную, состоящую из звезд и галактик, в которой могло бы появиться что-то, похожее на Солнце, что-то, пребывающее в состоянии равновесия и столь сложное, что было бы способно породить жизнь. Можно доказать, что если бы эти комочки были слишком плотными, то вместо звезд и галактик мы получили бы только черные дыры и нейтронные звезды. Вселенная выродилась бы во что-то примитивное, на материю не воздействовали бы сложные химические и биологические законы, не существовало бы разнообразия форм, которое существует во Вселенной в ее нынешнем виде. А если бы комочков не было или они были бы не такими плотными, Вселенная продолжала бы расширяться и, следовательно, становилась бы все более разреженной, не образуя никаких структур, никаких звезд и галактик. Это всего лишь один из многих примеров, которые можно привести.
Сегодня благодаря современной космологии мы находим подтверждение догадки Данте о присутствии в мире порядка, делающего возможным существование в нем человека, на уровне космоса, и тому существует множество примеров.
Нембрини: Когда ты говоришь о порядке, мне кажется понятным метод, которому следует Данте для того, чтобы постичь смысл всего сущего: per visibilia ad invisibilia, через видимое к невидимому, как говорили в Средние века. Через чувственно постигаемое, через созерцание этого невероятного порядка человек замечает след Творца. Если это происходит, у него возникает желание охватить всю действительность, тогда как сегодня нашей культуре больше не удается прийти к общему, исходя из частного. Можно всю жизнь изучать пищевые привычки бабочек Новой Зеландии, при этом не понимая в окружающем мире ничего, кроме этой частности. Всем нам очень сложно за деревьями увидеть лес. А ты, говоря о порядке, описал обратный процесс: начав с изучения травинки, можно прийти к постижению Тайны Вселенной.
Берсанелли: К тому, что ты сказал, я еще добавлю, что в долгосрочной перспективе как результат потери связи частного с общим иссякает интерес к частному.
Я думаю, что в Италии, да и во всей Европе, недостаток интереса молодежи к таким дисциплинам, как физика и математика, и в целом к техническим предметам, в которых основополагающим является пристальное наблюдение за отдельными явлениями действительности, обусловлен постепенной утратой чувства всеобщей взаимосвязи, без которого нет и жгучего интереса к деталям: действительно, с какой стати они должны нас интересовать?
Нембрини: Представление, согласно которому от частного можно прийти к общему, – это представление, основанное исключительно на разуме.
Ученый заботится о частном, не понимая общих взаимосвязей. В этом и заключается вся трагедия нашего времени: поскольку определенные действия осуществимы благодаря науке, мы их осуществляем. Но чего не хватает? Связи частного с общим, то есть со смыслом моих действий, моих открытий, того, что я создаю. Это – частное, оторванное от общего и, следовательно, очень опасное и враждебное. Хотя существует абсолютно противоположная идея разума и использования разума: разум – это любовь к всеобщему, которая проходит через увлечение отдельными деталями.
Берсанелли: Да, читая Данте, наталкиваешься на места, в которых поражает, сколь высоко он ставит разум и, соответственно, логику.
Прежде всего есть наблюдение – это первый шаг разума (а отнюдь не его задворки), первый активный этап в процессе рассуждения. Потом встречаются пассажи, в которых очевиден вкус Данте к логике и даже к эмпирическому методу, – по сути, он излагает в стихотворной форме суть экспериментального подхода. Здесь, если позволишь, я хотел бы привести пример из песни второй «Рая»[318].
Вопрос, который Данте задает Беатриче, как всегда, связан с Луной, и, разумеется, для ответа тогда еще невозможно было прибегнуть к помощи технологий. Луна – это одно из немногих небесных тел, которые можно рассмотреть невооруженным глазом; одна из деталей, замеченная Данте и людьми Средневековья, – наличие на ней темных пятен. Народное любопытство породило различные теории и споры на этот счет, частично осложненные богословием и астрологией, тем более что тогда существовало унаследованное от Античности представление о том, что небо представляет собой идеальный мир. И поэтому лунные пятна вызывали множество вопросов.
Вот беседа Данте и Беатриче:
«<…>
Но что, скажите, означают пятна
На этом теле, вид которых нам
О Каине дает твердить превратно?»
Одна из многочисленных легенд гласила, что лунные пятна – это знак Каина. И Беатриче:
<…>
А сам ты мыслишь как?» И я в ответ:
«Я вижу этой разности причину
В том, скважен ли иль плотен сам предмет».
Данте предполагает, что темные области Луны – это те области, где материя более разрежена, чем в светлых областях, образованных из более плотной материи, но Беатриче доказывает ему ошибочность этой гипотезы (вся песнь вторая «Рая» – это логическое опровержение данного тезиса):
<…>
И сверх того, будь сумрачному цвету
Причиной скважность, то или насквозь
Неплотное пронзало бы планету,
Или, как в теле рядом ужилось
Худое с толстым, так и тут примерно
Листы бы ей перемежать пришлось.
Беатриче говорит: возьмем модель Луны и представим себе область, в которой Луна более плотная, и пятна, материя в которых более разрежена. Если дела обстоят так, тому может быть два объяснения: либо эти плотные участки проходят насквозь через всю Луну и, соответственно, встречаются в ней повсюду, либо такие разреженные участки, в которых меняется плотность материи, существуют только на поверхности, как в человеческом теле могут быть более худые и толстые части.
Беатриче использует железную логику: в обоих случаях она обещает доказать, что представления Данте противоречат тому, на что указывают факты, наблюдения, эксперименты. Это действительно научный подход, пусть сколь угодно наивный, но меня интересует лежащий в его основе разумный принцип.
О первом бы гласили достоверно
Затменья солнца: свет сквозил бы здесь,
Как через все, что скважно и пещерно.
В первом случае, говорит Беатриче, если Луна устроена так, что в ней повсюду имеются области разреженной материи, тогда в момент солнечного затмения должно наблюдаться такое явление: когда Луна закрывает Солнце (именно в этом случае и происходит солнечное затмение), мы должны видеть солнечный свет, проникающий через эти области.
Но этого не происходит (в те времена люди тоже имели представление о солнечном затмении). А это означает, что Луна не пропускает солнечные лучи, и таким образом, гипотеза А отметается.
Рассмотрим гипотезу Б: если такие разреженные участки имеются только в некоторых областях Луны, то солнечный луч в полнолуние должен пройти через такой участок, а потом достичь более плотной материи и, следовательно, преломиться.
<…>
Ты скажешь мне, что луч, войдя глубоко,
Здесь кажется темнее, чем вокруг,
Затем что отразился издалека.
Ты можешь возразить, продолжает Беатриче, что луч «здесь кажется темнее, чем вокруг», что одни области кажутся более темными, чем другие, потому что свет, прежде чем он будет отражен, достигает большей глубины. Но это не так, и я докажу тебе это опытным путем.
Чтоб этот довод рухнул так же вдруг,
Тебе бы опыт сделать не мешало;
Ведь он для вас – источник всех наук.
От этого возражения тебя может освободить опыт, если ты захочешь его провести. Опыт решает все. Подчинить взгляд и наблюдение опыту: вот метод, используемый Беатриче, действительно научный метод, если его должным образом развить.
Возьми три зеркала, и два сначала
Равно отставь, а третье вдаль попять,
Чтобы твой взгляд оно меж них встречало.
Возьми три зеркала, поставь два из них рядом друг с другом, а третье подальше, потом возьми источник света.
<…>
Чтоб он все три зажег, как строй светилен,
И ото всех шел на тебя опять.
Зажги свечу и сделай так, чтобы тебе было видно ее отражение во всех трех зеркалах.
Хоть по количеству не столь обилен
Далекий блеск, он яркостью своей
Другим, как ты увидишь, равносилен.
Хотя размер пламени, отраженного в самом дальнем зеркале, будет меньшим, его яркость останется той же, что и у свечей, отраженных двумя ближними зеркалами. Это основополагающий, очевидный и легко доказуемый закон физики, который мы сегодня называем поверхностной яркостью. Говоря современным языком, поверхностная яркость тела – это величина, не зависящая от расстояния. Если не верите, проделайте опыт по совету Беатриче: размер отражаемого источника света будет меньшим, но поверхностная яркость останется прежней, и это научный факт.
Этот пример позволит вам понять, в чем суть подхода Данте, каков его вкус к рассуждению, но он всегда сочетается с тем, о чем мы говорили ранее, – с любовью к действительности, в которой каждая вещь имеет смысл, а вместе они образуют порядок. Потому я начинаю экспериментировать с целью лучше понять, как устроен мир, и подчиняю свой разум тому, что вижу.
Принцип, в соответствии с которым поверхностная яркость тела не зависит от его удаленности от наблюдателя, широко используется в физике, и особенно в астрофизике. Как правило, мы применяем его совместно с другими принципами, когда хотим измерить расстояние до очень больших и очень далеких объектов, например до скопления галактик. Мы ушли далеко вперед по сравнению с тремя зеркалами Беатриче, но принцип остается тем же.
Вкус к рассуждению, который мы увидели на этом примере, не противоречит ощущению Тайны, лежащей в основе всех вещей. Именно из этого ощущения рождается любопытство, интерес, тяга к постижению реального мира.
Нембрини: Как ты относишься к Данте с позиций космолога, то есть человека, изучающего Вселенную подобным образом? Что думает современный ученый о дантовском образе Вселенной, созданном на основании имеющихся на тот момент средств?
Я объяснял дантовское устройство мира точно так же, как об этом говорят в школе: девять сфер, в центре находится Земля, девять небес, которые вращаются, приводимые в движение законом, который одновременно физический и нравственный, потому что всем движет Божественная любовь; и наконец, за пределами этого находится место Бога – Эмпирей.
Но вот странная вещь: когда Данте должен увидеть Бога, он в какой-то момент выходит, попадает в Эмпирей, проходит все небеса, выходит через девятое небо и видит Вселенную под другим углом – в ее центре находится знаменитая «белая роза», то есть Бог, окруженный сонмом блаженных. Что ты скажешь о дантовской модели мира с позиций ученого, исследующего космос?
Берсанелли: Дантовская модель мира – это действительно одна из самых поразительных вещей. Это открытие принадлежит не мне, ее ранее изучали другие и обнаружили то, что я сейчас попытаюсь объяснить.
Данте и Беатриче поднимаются по разным небесам и оказываются на Луне. Здесь они выясняют вопросы касательно лунных пятен, Солнца, звезд и потом достигают перводвигателя, некой точки, которая – обратите на это внимание, потому что это важно, – могла бы быть любой точкой. Они попадают в эту точку, проходят через нее насквозь и видят другую Вселенную, населенную блаженными душами, – мистическую Розу, а в ее центре – то, что я назвал «Точкой», цитируя Данте:
«От этой Точки, – молвил мой вожатый, —
Зависят небеса и естество[319].
Эта точка – Эмпирей, место Бога, и круги вращаются тем быстрее, чем ближе они к ней находятся. Действительно, это несколько странная, не очень убедительная геометрия, с не совсем логичной структурой. Особенное недоумение вызывает произвольность прохождения через эту точку – а что произошло бы, если бы Данте и Беатриче пошли в другую сторону? Они бы ничего не встретили? И «Божественная комедия» завершилась бы чистилищем? Это было бы обидно.
Давайте попробуем объяснить, какова структура, задуманная Данте.
Представим себе эти знаменитые круги: от Земли к Луне, к Солнцу, к перводвигателю и т. д. Если бы структура была такой, по крайней мере, мы решили бы проблему с произвольностью точки, из которой выходят Данте и Беатриче, потому что, где бы она ни находилась, пройдя через нее, они увидели бы одинаковую картину. Так в чем же проблема? В том, что круги расширяются, вместо того чтобы сужаться, так что в конце концов моя точка превратится в круг. «От этой Точки, – молвил мой вожатый, – / Зависят небеса и естество»: синяя точка превратилась в круг, но Данте называет его точкой. Как же нам состыковать эти факты?
Каков угол зрения, позволяющий согласовать все утверждения Данте и придающий симметрию, красоту и упорядоченность его картине мира? Достаточно представить себе эту структуру не как плоскость, а как изогнутую поверхность. То есть представьте себе дантовские круги[320] не на плоскости, а на сфере. Есть Земля, расширяющийся круг Луны, но его я изображу на изогнутой поверхности, то есть на сфере. Потом идут расширяющиеся круги солнца, звезд и т. д.; мы доходим до перводвигателя, и из какой-то точки, уже не важно, из какой, показываются Данте и Беатриче, смотрят с другой стороны, видят сужающиеся круги и, наконец, Точку, в которой начало всего.
Для того чтобы вообразить эту картину Данте был вынужден представить себе четырехмерное пространство, то есть имеющее на одно измерение больше по сравнению с тем, что доступно нашему воображению.
В качестве наглядного примера представим себе карту мира, нашей планеты, с точкой отсчета на Северном полюсе: на плоскости бумаги она изображена таким образом, что все параллели представляют собой концентрические круги, и так до экватора. Потом, если нам будет угодно продолжить, мы нанесем на бумагу территории южного полушария, но они будут выглядеть все более искаженными, а Южный полюс будет изображен не как точка, а как последний круг. Конечно, более логично было бы добавить еще одно измерение, от плоскости к шару, и сделать глобус. Но мир, который изображает Данте, трехмерен, потому что каждое из небес – не круг, а сфера, поэтому, если добавить еще одно измерение, их станет четыре. Переход от плоскости к шару нам легко представить, потому что он находится в пределах нашего привычного трехмерного пространства; сложнее со структурой пространства, придуманной Данте, – не в наших силах представить себе четырехмерное пространство. Предположение о четырехмерной геометрии у Данте – это действительно единственный способ привести все его утверждения к общему знаменателю.
Несмотря на то что мы по-прежнему думаем, что в средневековом мировосприятии в центре Вселенной находилась Земля (геоцентризм, антропоцентризм и прочее), мне кажется, что на самом деле здесь нам открывается взгляд на мир, в центре которого лежит движущая всем Тайна. Земля оказывается на периферии этого пространства, а его направление задается скоростью вращения разных кругов вокруг точки, которая является источником любви, порядка, красоты для всей Вселенной. Это действительно что-то необыкновенное.
Нембрини: Мне вспомнилось, что в песни тридцать третьей «Рая», окончив гимн Богоматери, святой Бернард, представляя Данте, говорит:
Он, человек, который ото дна
Вселенной вплоть досюда, часть за частью,
Селенья духов обозрел сполна[321].
Данте называет Землю «дном Вселенной», точкой на крайней оконечности Вселенной. Тогда как если бы он следовал общепринятым представлениям, Земля должна была оказаться в центре всего: он не мог бы использовать выражение «дно Вселенной», если бы в его представлении Земля находилась в центре, а вокруг нее – все круги.
Берсанелли: Именно так. Стих про «дно Вселенной» доказывает, что Данте воспринимал устройство Вселенной именно так. Поразительно!
Нембрини: Тогда как возникает идея движения? Теория большого взрыва…
Берсанелли: Меня удивляет не только эта легкость, изящество и неконвенциональность в космологии Данте, но и то, насколько она аналогична новейшим представлениям о геометрии Вселенной, где в центре – Земля, здесь и сейчас (мы можем также назвать ее пространственно-временной точкой наблюдения). А это молодая галактика, появившаяся всего пять миллиардов лет назад, то есть Вселенная в этой точке на пять миллиардов лет моложе, чем в более далекой точке. Чем дальше мы смотрим в пространство, тем дальше оглядываемся назад во времени, потому что мы наблюдаем, как свет преодолевает расстояние. Удаляясь, мы можем представлять себе круги, каждый из которых соответствует своему возрасту Вселенной. Сегодня мы говорим о пространстве и времени вместе. Данте рассуждал только о пространстве, но не о времени.
Еще одна вещь. Это пространство-время не статично, оно расширяется. Это значит, что чем дальше я возвращаюсь назад во времени, тем меньшую Вселенную вижу, потому что со временем она расширяется. Начало – это точка, и в то же время это круг, заключающий всю Вселенную в пространстве и времени. Это невероятно похоже на то, что мы видели у Данте. От этой точки зависят земля и небеса и вся природа.
Когда я готовился к сегодняшней беседе, мне в голову пришло еще одно сравнение. Мы видели, что в понимании Данте Вселенной движет желание Бога, стремление к Нему. А это значит, что чем ближе я к последнему небу, к Богу, тем быстрее становится движение: скорость вращения разных кругов пропорциональна их удалению от земли по мере приближения к тому последнему кругу, который обращается и становится точкой Бога.
Это подобно (не скажу, что это одно и то же) тому, что я вам сейчас рассказывал о расширении Вселенной. То есть если мы посмотрим на двухмерное изображение сферы, то мы находимся на полюсе этой сферы, а круги, заключающие в себя расстояния и эпохи, удаляются от нас, и чем дальше они удалены, тем быстрее их движение.
Это подобие подтверждает Хаббл[322], и особенно последние наблюдения. Нам известен график Хаббла 1929 года. Сегодня наши измерения значительно более точны, но мы знаем, что закон, согласно которому скорость удаления тем больше, чем больше расстояние, с которого ведется наблюдение, работает. Н0 – постоянная Хаббла. Эту точку мы можем считать началом истории, истории Вселенной. Теперь мы изображаем ее в виде точки, а не в виде круга. От этой точки зависит небо и вся природа.
И теперь при помощи самой современной техники мы изучаем с точки зрения физики (современной физики) физику Вселенной, самые первые мгновения ее существования, когда вся эта неописуемо огромная реальность (измеряемая сегодня миллиардами световых лет) вмещалась в микроскопический объем, потому что расширение ее только начиналось. Мы изучаем то время, когда вся Вселенная, которую мы наблюдаем сейчас (с помощью реликтового излучения, которое доходит к нам из начальных этапов жизни Вселенной), была сравнима с мячиком.
Нембрини: То есть Данте одной терциной описал Большой Взрыв.
Берсанелли: Что-то вроде того.
Нембрини: Прочту эту терцину из песни тридцать третьей о первом видении природы Вселенной. Как Данте описывает, что он видит. Я ее всегда читал с точки зрения экзистенциальной, этической, психологической, но теперь понимаю, что ее можно прочесть и с точки зрения космологической.
Я видел – в этой глуби сокровенной
Любовь как в книгу некую сплела
То, что разлистано по всей Вселенной[323].
«В книгу некую (volume по-итальянски значит и объем, и том; автор понимает это слово как объем, то есть точку, а переводчик М. Лозинский – как том, то есть книгу, вмещающую в себя всю Вселенную. – Прим. перев.) сплела то, что разлистано (то, что разнеслось, взорвалось)». Данте смотрит на Бога и видит природу Вселенной, где все сосредоточено вместе, сверстано.
А затем взрыв, Вселенная «разлистывается» и начинает расширяться. Несколькими стихами далее он назовет это изначальное состояние узлом, то есть точкой.
Берсанелли: Мне бы хотелось подчеркнуть, чтобы напомнить также о логике Данте, отправном пункте нашего размышления, что Данте проводит четкое различие между Богом и творением. В конечном итоге эта «точка» для Данте – Божественна, в ней – Творец. Также интересно отметить, что научный инструментарий не позволяет нам увидеть «точку», мы не можем поймать «то, что больше нуля». Мы можем увидеть только что зародившуюся Вселенную, но не можем видеть момента ее рождения, мы можем только приближаться к нему.
Нембрини: А насколько вы можете к нему приблизиться?
Берсанелли: С помощью спутника мы рассчитываем проверить (подтвердить или опровергнуть) одну из самых основательных на сегодняшний день гипотез – инфляцию, которая предполагает, что в первые доли секунды – 10–32 от начала, то есть 0,000…1 (с тридцатью одним нулем после запятой) – Вселенная расширялась гораздо быстрее, чем впоследствии. Термин «инфляция», который астрофизики используют для обозначения динамики первых долей секунд, обозначает именно этакое невероятное, очень быстрое расширение. 10–32 – это кратчайший миг, но предположение об инфляции объясняет, каким образом через такой крохотный промежуток времени мы видим уже сформированную реальность, ведь наука может описывать только то, что уже существует. Должен быть мельчайший остаток. Так же и с изучением человеческого тела: все можно изучить, но самый первый момент зарождения научными методами определить невозможно, именно потому, что природа зарождения, определения человеческого «я» неподвластна научному познанию, ее невозможно ухватить.
Нембрини: Ты все время говоришь об аналогиях. Но аналогия, сравнение того, что происходит, и того, как я вижу природу происходящего (движение от видимого к невидимому), может показаться не слишком научным подходом. Во всяком случае, так нас учат книги по истории, философии, литературе: я верую, а значит, все вижу определенным образом, а кто не верит, тот будет все видеть по-другому. А мы сегодня полностью перевернули систему и стали говорить об аналогии как о методе познания.
Берсанелли: Коротко говоря, аналогия – это представление о том, что интерес к какому-то объекту не может не быть связан с интересом к тому, знаком чего является данный объект. Можно было бы сказать это, цитируя замечательно емкие слова отца Луиджи Джуссани: знак и Тайна совпадают[324]. Тайна, которую выражает знак, является мне через знаки. Вот что интересно.
Мы знаем уже некоторые примеры, но можно привести и множество других. Когда Данте и Беатриче входят в сферу Луны, Данте удивляется, что его тело проникает в тело Луны, но не разделяет его, потому что на Земле такое взаимопроникновение невозможно.
И этот жемчуг, вечно нерушим,
Нас внутрь воспринял, как вода – луч света,
Не поступаясь веществом своим.
Данте сравнивает Луну с водой, которая, воспринимая луч света, остается в целости; вода и свет сосуществуют, не уничтожая друг друга.
Коль я был телом, и тогда, – хоть это
Постичь нельзя, – объем вошел в объем,
Что должно быть, раз тело в тело вдето,
То жажда в нас должна вспылать огнем
Увидеть Сущность, где непостижимо
Природа наша слита с Божеством[325].
То, что он смог войти телом в круг Луны, пробуждает в нем по аналогии еще большее желание «увидеть Сущность, где непостижимо / Природа наша слита с Божеством», то есть увидеть, как могут соединиться Божественная и человеческая природа в одном существе, в Иисусе Христе.
Таким образом, мы понимаем, что не существует последовательности. Любовь является и проявляется во всей природе, в каждом элементе, ибо она – знак.
Помните, мы говорили о пятнах на Луне: такой подход настраивает на внимательность, любопытство и тщательность логических построений. Но это не сухая логика, потому что в основе ее лежит заинтересованность и любовь. Именно потому что все в мире – знак Бога, стоит исследовать все с заинтересованностью и любовью, смотреть со вниманием, как никогда раньше. Только исследуя глубины реальности, основы тварного мира, можно обрести «след вечной Силы».
А потому не случайно, и мы теперь это более отчетливо понимаем, что наука родилась именно в этой культурной парадигме: восприятие вещного мира не как чего-то общего, а как знак личной любви ставит перед человеком определенные вопросы и задает направление его деятельности и устремлениям. Ощущение личной любви разворачивает тебя к реальности, ко всем ее проявлениям.
Данте – не современный ученый, он не имел тех знаний о галактиках или о реликтовом свете, что есть у нас сейчас. Он не знал про расширение Вселенной. Но все это ему бы очень понравилось.
Что бы он написал сегодня? У нас в кармане богатство, которого у него не было, но, может быть, мы утеряли что-то, что у него было. Может быть, мы утеряли самое ценное – любовный интерес, дружбу с тварным миром, вкус и радость от красоты и порядка, от расположения, которое мы все еще можем увидеть в мире. Положение современных людей омрачается тоской по той точке, от которой зависит все живое, по той любви, которая создает все.
Почему молодежь не хочет больше учить физику? Потому что мы утеряли вкус к деталям. Рука не осязает, глаз не видит. Точнее, видит, учитывает, замечает многое, но утрачено ощущение целости, а потому каждую отдельную деталь невозможно оценить, она больше не знак целого.
Современный человек в своем высокомерии полагает, что может мерить своей, самим им установленной мерой, не замечая существования меры большей, от которой все начало быть. Мне бы хотелось закончить словами блаженного Августина, которые, по-моему, относятся к любому исследованию, изучению: «Но я говорю о том, что я знаю, а не о том, во что я верю»[326].
Я надеюсь, что можно способствовать изучению Данте, давать его не только на гуманитарных факультетах, но и на естественно-научных, потому что он необходим нам, как живительная влага, ибо он возвращает нам смысл, вибрацию творения. Без этого можно перестать понимать, к чему все это и зачем это изучать, без этого мы потеряем интерес к миру.
Нембрини: Средние века подарили нам благодаря цельности и религиозности видения мира одновременно поэзию и науку. Суть и того, и другого в изумлении. Именно такой взгляд, позитивный, радостный и любопытный, мы утратили с течением веков.
Вызов третьего тысячелетия – в способности заново обрести это видение, чтобы стали снова возможны и реальны поэзия и наука. Поэзия, не сводимая к языковой форме, но способная передавать смыслы, и наука, не ставшая просто техничным экспериментированием, диким и античеловечным. Осознание этого вызова – плод трехлетнего чтения Данте. Запад благодаря своей христианской традиции должен заново обрести тот взгляд на мир, который через поэзию и науку спасет человека.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.