Текст книги "Тень Энвижен"

– Ничего себе!

– Да, сыночек, так вот здесь. Помню, когда вы с Сашенькой маленькие были, я целые дни в доме мыла-чистила, а здесь все наоборот. Олиных детишек, Тэдди с Лили, я по-нашему, по-русски, растила, без грязи – ничего, тоже особо не болели.

– Кстати, ма, а ты не общаешься с тетей Олей?

Лариса нахмурилась – ей тяжело было вспоминать о последнем разговоре с сестрой и не хотелось сообщать о нем сыну.

– Нет, – коротко ответила она.

– Но должна же она была объяснить! Должна же была сказать, почему так поступила с нами, столько лет мы считали друг друга мертвыми!

– Извините, Грэйси, – Яков внезапно повернулся к жене, – Ларочка, нам не пора? Еще же нужно перейти в зал внутренних авиалиний.

Лариса со вздохом поднялась.

– Да, Яшенька, уже пора, наверное.

Она еще раз обняла сына, потом повернулась попрощаться с Грэйси, а Яков в это время тихо шепнул Денису:

– Не спрашивай ее об Ольге, я потом сам тебе все объясню, – и громко добавил по-английски самым веселым голосом, каким мог: – Денис, Грэйси, ждем вас в ближайшее время в Хоббарте. Грэйси, передай Бену мое предложение, мы устроим шикарное кулинарное шоу.

Денис и Грэйси проводили улетавших до места таможенного досмотра, в последний момент Денис спохватился и сунул Якову сумку с подарками.

– Чуть не забыл! Подарки!

– Сыночек мой ненаглядный, мальчик мой! – прошептала Лариса и в последний раз погладила сына по щеке.

Они с Яковым уже прошли досмотр и скрылись в глубине зала, а Денис все стоял, как завороженный, и смотрел им вслед. Грэйси осторожно тронула его за рукав, он обернулся и в ужасе охнул:

– Ох, Грэйси!

– Что такое? – испугалась она.

– Подарки! Я отдал Якову сумку, а там были подарки и для тебя, Сэма и твоего дедушки!

Звонкий и нежный смех Грэйси заставил стоявшую рядом пару с интересом на них оглянуться.

– Это ужасно! – сказала она и неожиданно ласково провела рукой по его щеке. – Это кошмар! Зачем ты нам нужен без подарков! Пойдем, Денис, пора ехать. Сегодня ты мой гость, а завтра отвезу тебя в Сэнт-Килда – мы с Сэмом решили, что пока ты можешь пожить там.

Она говорила очень медленно, но Денис все же решил, что понял не все и, когда они подошли к машине Грэйси, спросил:

– А что там – в Сэнт-Килда?

Лицо Грэйси стало печальным, она села за руль и, подождав, пока Денис займет место рядом с ней, сказала:

– Пристегнись. В Сэнт-Килда квартира, которую Сэм и Сюзьен приобрели на паях. В последние месяцы там никто не жил, но они не сдавали ее – наверное, думали помириться. Свой пай Сью завещала мне. В ближайшее время я или возьму кредит и выкуплю у Сэма его пай, или мы с ним ее продадим. Пока она пустая, можешь там пожить, это хороший район, и наше агентство оттуда в двух шагах, я тебе покажу.

– Я думал снять, что-нибудь подешевле, – заметил Денис, когда она тронула машину с места.

– Если квартира тебе понравится, я поговорю с Сэмом – может, он пока и не станет ее продавать. Тебе эта квартира обойдется недорого – не нужно будет оплачивать услуги агента по найму, а я пока не стану взимать с тебя плату за свою половину.

По дороге в Мельбурн Денис пару раз невольно вздрагивал, когда из-за поворота появлялся встречный автомобиль.

– Не привык к левостороннему движению, – с нервным смехом объяснил он Грэйси, – все время кажется, что сейчас мы столкнемся.

Не отрывая взгляда от дороги, она с улыбкой кивнула головой.

– Привыкнешь. Смотри, мы проезжаем Сити. Видишь здание? Это Юрика тауэ, самое высокое здание в Южном полушарии. Позже я все тебе покажу, буду твоим гидом.

– Куда мы едем?

– В Хэмптон.

Хэмтон встретил их непривычной для Дениса темнотой. По московским меркам было не очень холодно, но над тихими улочками и окруженными садами коттеджами витал запах зимы.

– Почему так темно? – невольно понизив голос почти до шепота, спросил он.

Грэйси пожала плечами.

– Здесь жизнь замирает рано. Транспорт уже не ходит, кому хочется развлечений, едут в Сити.

– Мы не разбудим твоего дедушку?

– Дед не ляжет спать, пока тебя не увидит, – усмехнулась Грэйси.

Действительно, Бен не спал – выкатил в прихожую в своем инвалидном кресле и с торжественным видом протянул Денису руку.

– Привет, как поживаете? Бен Ларсон к вашим услугам, рад познакомиться. А теперь попрошу всех пройти на кухню. Денис, у вас в Москве сейчас пять часов дня – самое время для приема пищи, так что возражений не принимаю. Ваша комната прямо и налево, там туалет и ванная.

Денис почти ничего не понял из беглой речи старика, и позже, когда они сидели за уставленным яствами столом, Грэйси постоянно одергивала деда:

– Дед, говори медленней!

– Как ваша программа? – чуть ли не по слогам спросил Бен. – Работает? Мне понравилось, как она разобралась с Бетси Робертс.

– Программа просит еды, – пошутил Денис, – придется ее кормить информацией.

– Будем кормить, – улыбнулась Грэйси.

После ужина Бен заявил, что у него слипаются глаза и, пожелав присутствующим спокойной ночи, укатил к себе. Грэйси начала собирать посуду в тележку, Денис поднялся ей помочь.

– Завтра установлю программу у вас в офисе и продолжу работу, – сказал он, – у меня уже есть список данных, которые в первую очередь нужно уточнить. Необходимо опросить всех друзей, приятелей, даже случайных знакомых, но тут я тебе, наверное, не помощник, – тон его стал виноватым, – почти не воспринимаю разговорную речь в нормальном темпе. Тебе одной это будет по силам?

– Надеюсь, – Грэйси улыбнулась и очень медленно проговорила: – не огорчайся, Денис, ты не смог бы помочь мне в любом случае, у тебя нет ни опыта работы с людьми, ни знания местного менталитета. Ты программист, занимайся программой, за эту работу тебе будут платить. Начнешь работать послезавтра, а завтра устроишься на новом месте, и я покажу тебе Мельбурн.

Глава шестнадцатая. Мельбурн

Утро выдалось такое холодное и сумрачное, что Денис, проснувшись и выглянув в окно, на миг пожалел об оставшемся в Москве лете. За завтраком Бен говорил очень медленно, чтобы Денис его понимал.

– Покажешь сегодня Денису Сити? – спросил старик.

– Хотелось бы, но сначала поедем в Сэнт-Килда, я покажу ему его квартиру, – она торопливо поднялась и, проходя мимо деда, поцеловала его в макушку, – спасибо, дедушка. Ты уберешь посуду сам? Денис, я вывожу машину, жду тебя на улице.

Денис не знал, прилично ли в Австралии отвлекать вопросами водителя, ведущего машину, но, когда они, повернув направо, покатили по довольно широкой малолюдной улице, не смог удержаться.

– Как называется эта улица?

– Томас-стрит. Запоминай дорогу, Томас-стрит перпендикулярна Эдинбра-стрит, где мы живем.

Денис с интересом разглядывал маленькие коттеджи по обеим сторонам улицы. Они выглядели очень мило и издали вполне могли сойти за хорошенькие расписные игрушки – похоже, каждый хозяин здесь, возводя себе жилище, стремился создать нечто свое, неповторимое. Возле каждых ворот стояли рядком синие и зеленые мусорные бачки – очень аккуратные, на колесиках. Слева Денис увидел храм и даже успел прочитать название – церковь святой Троицы.

Грэйси повернула налево и, выехав на широкую оживленную улицу, затормозила у опустившегося перед ними шлагбаума. С предупреждающим перезвоном прогрохотал состав, внешне ничем не отличающийся от поезда московского метрополитена.

– Это ваше метро?

– Мы называем это поезд, – улыбнулась она, – подземные станции только в центре.

– Как называется эта улица?

– Хэмптон-стрит, главная улица Хэмптона. В каждом жилом районе Мельбурна есть своя центральная улица. Здесь расположены почти все наши магазины, аптеки, кофе-шопы, три картинные галереи. Видишь вывеску слева? Это галерея Бриджит Лесли, я один раз купила у нее картину в подарок папе на его юбилей. Знаешь, многие отмечают знаменательные даты где-нибудь за городом – снимают большой дом, уезжают туда на два-три дня с друзьями и родственниками, заказывают туда еду и напитки или готовят на месте. Но мы решили отмечать папин праздник дома, потому что дед уперся – в чужом месте ему, видите ли, неудобно готовить. В тот день с утра он нас с папой выпроводил из дома, чтобы мы ему не мешали, мы зашли в то кафе на углу возле линии, видишь? – лицо Грэйси просветлело от неожиданно нахлынувших воспоминаний, а в глазах мелькнула печаль. – Папа заказал себе мокко, а мне каппучино. Сидели, смеялись, потом, дед позвонил и велел идти домой. Там уже собрались папины друзья, пришли Сэм и Сью. Когда папа вошел, все закричали: сюрприз! Не представляешь, какой огромный торт испек дедушка! А какое он приготовил мясо! – она поцеловала кончики своих пальцев и причмокнула, – Было так здорово!

Шлагбаум поднялся, они поехали дальше. Вся во власти нахлынувших воспоминаний Грэйси молча смотрела на дорогу, и Денис, чувствуя ее настроение, больше не задавал вопросов.

Район Сэнт-Килда был более оживленным, чем Хэмптон. Грэйси отдала Денису ключи, показала, как запирается дверь. Ему почему-то показалось, что девушке тяжело здесь находиться, и она спешит уйти. Похоже, квартира погибшей сестры пробудила в ней новые воспоминания, не очень приятные.

– Отведи меня, пожалуйста, в офис вашего агентства, – попросил он.

– Ты не хочешь посмотреть Сити? – удивилась Грэйси.

– Очень хочу, – мягко ответил Денис, – но в другой раз, давай сейчас немного поработаем.

– Ты прав, – встретившись с ним глазами, она чуть улыбнулась и вздохнула, – ты прав, сегодня я как-то… День, наверное, такой. Пойдем.

Офис был в двух шагах от квартиры, они дошли до него пешком минуты за три. Грэйси включила один из компьютеров и сообщила Денису код, дающий доступ в базу данных. На лице его мгновенно появилось выражение, которое Сергей Денисович называл «остальной мир для меня не существует». Он потер ладони – словно в предвкушении предстоящего удовольствия – и, расстегнув молнию своей безрукавки, в полголоса издал боевой клич Стеньки Разина:

– Сарынь на кичку!

Грэйси, естественно, не поняла сказанного, но у нее глаза полезли на лоб при виде того, чем были набиты его многочисленные внутренние и внешние карманы – флешки, диски, массивные жесткие диски и еще что-то такое, чему она даже не знала названия.

– Ой, Денис, как тебя с этим в самолет пропустили?

– Легко – тяжелое выкладывал, остального их система не видит.

– Я буду работать в соседней комнате, – с ноткой невольного почтения в голосе проговорила Грэйси, робко пятясь к двери, – в двенадцать пойдем на ленч, да?

– Угу, – кивнул он, уже полностью поглощенный своими мыслями.

* * *

В течение последующей недели они оба с головой окунулись в работу. Денис переустановил систему, установил необходимые ему стандартные подпрограммы и вплотную занялся ХОЛМСом. Грэйси утро проводила в университете, а после занятий принималась за работу – скрупулезно добывала затребованную ХОЛМСом информацию, опрашивая друзей и знакомых. Спустя десять дней после отъезда из Москвы Денис по требованию деда отправил ему письмо, в котором представил детальный отчет обо всех перипетиях истекшего периода.

«Привет, деда, докладываю по пунктам, в том порядке, в каком тебя это интересует.

Питаюсь хорошо, кажется, даже потолстел, придется сесть на диету (шутка, не волнуйся). Рядом с моим офисом два отличных кофе-шопа, там я завтракаю и обедаю, у них обед это ленч, по-нашему второй завтрак. Жареная картошка или овощи, морская еда, мясо и прочее. За двадцать долларов можно вполне нормально поесть. Холодильник у меня набит, Грэйси отвела меня в универсам и заставила купить всякое разное – фрукты, молоко, ветчину и консервы с какой-то морской едой, я еще не выучил ее название. Грэйси меня постоянно тащит на ужин к своему дедушке Бену, мне жутко неудобно, а они не понимают, почему. Говорят, что Бен всегда наготовит на целый легион, а потом половину еды все равно выбрасывают. Я видел у них тут пару бомжей, которые спят в спальных мешках на лавочках, и предложил отнести им еду, но Грэйси жутко испугалась – у них, оказывается, санэпидстанция строго запрещает отдавать кому-то остатки. Если человек этой едой вдруг отравится, то он может вчинить огромный иск. Бомжи здесь получают хорошее пособие на жилье и питание, а если они спят на лавках, то, значит, все пропили. Полиция их не гоняет, и спальные мешки у них крутые – тысячи две долларов, наверное.

С английским я жутко мучаюсь – никак не могу понять их беглую речь. Доходит до того, что в кафе не всегда понимаю, когда продавец задает элементарные вопросы типа «здесь будете есть или возьмете с собой?» Их речь совершенно не похожа на ту, что я слышал на учебных дисках. Грэйси и Бен разговаривают со мной медленно, почти по слогам. В свободное время я слушаю передачи новостей, но это мало помогает. К тому же, свободного времени сейчас мало.

Компьютеры у них в офисе неплохие, хотя антивирусные программы хуже наших. Я тут немного им почистил, переустановил систему, поставил Касперского, Эксель и «Математику 2», потом уже установил ХОЛМСа. Пока я с этим возился, Грэйси собирала информацию, которую ХОЛМС затребовал еще в Москве. Говорила с людьми, еще раз побеседовала с Анной Гримвэйд и кое с кем в хосписе. Конечно, не все требования удовлетворены, но я внес полученную информацию в базу данных и запустил программу, чтобы поучить хоть какую-то версию – дело в том, что ни я, ни Грэйси не понимаем, что конкретно хочет узнать Анна Гримвэйд, но она нам этого не говорит. Да, три аварии произошли в одном месте, погибшие совершили одну и ту же ошибку, но во всех случаях машины были исправны, кроме Сью никто из водителей не находился под влиянием алкоголя или наркотиков.

Пока ХОЛМС анализировал полученную информацию, Грэйси решила повозить меня по Мельбурну. Мы пообедали у Бена, потом поехали к морю. В Хэмптоне от их дома до пляжа ехать минут пять, а пешком около двадцати минут. Море здесь зеленоватое, песок на пляже светлый и чистый. Было пусто – купаться зимой здесь героев нет, если даже день теплый. Далеко в море уходит выложенная из камней коса, километра через два параллельно ей идет следующая и так далее – кажется, они должны защищать берег от высоких волн. Когда мы приехали, на самом краю косы стояла девочка и пела – похоже разучивала вокальные упражнения. Время от времени со стоявших на дальнем причале катеров кто-то ей подпевал.

Оттуда мы на поезде поехали в Сити – Грэйси припарковала машину у станции Хэмптон, потому что в Сити всегда проблемы с парковкой. Минут за двадцать доехали до Флиндерс-стрит, это их центральная станция. Когда вышли, начался дождь, мы забежали в собор Святого Павла, там, у входа, было написано как раз про нас: «зайди, если ты устал, или промок, или просто хочешь согреться». В соборе очень красиво, хотя иконостаса, как у нас в церквях, там нет. Мы согрелись, а когда дождь окончился, вышли и сели на бесплатный автобус. В Сити есть один бесплатный маршрут автобуса и один бесплатный маршрут трамвая.

Вылезли у рынка королевы Виктории. Мне показалось, что их рынок ничем особо не отличается от нашего – те же самые продавцы, желающие всучить свой товар. Полно китайцев, когда я говорю им, что из Москвы, они начинают говорить по-русски – кажется, эти продавцы побывали во всех углах мира. Дальше было так: Грэйси остановилась у прилавка с дамскими сумками, а я прошел чуть вперед, и меня за этот короткий промежуток времени чуть было не уговорили купить за сто долларов национальный музыкальный инструмент аборигенов диджериду. У меня с собой не было налички, но здесь на рынке у любого продавца можно свободно расплачиваться картой. Я уже достал свою, но, к счастью, подбежала Грэйси и меня остановила. Чтобы не разочаровывать продавца, который мне очень понравился, я взял у него два бумеранга по пять долларов и разукрашенную маску за три доллара, пришлю их тебе, повесишь на стену над своим письменным столом.

У рынка мы сели на трамвай и поехали обратно к Флиндерс-стрит. По дороге я видел потрясающее здание – у входа стоят золотые львы. Грэйси сказала, это казначейство.

Хорошо, что мы еще успели сходить в Аквариум – здесь все закрывается очень рано. Я сделал фотографии австралийских пингвинов, посылаю тебе их с этим письмом. Открой приложение, а то ты всегда письмо прочтешь, а приложение забудешь открыть. На одной фотографии увидишь, как пингвинов кормят – им нужен холод, поэтому их держат в помещении с искусственным снегом, а служащие, когда идут их кормить, надевают теплые комбинезоны. На другой фотографии пингвины плавают. Грэйси обещала позже отвезти меня на Филлип айленд, где австралийские пингвины живут в естественных условиях. По вечерам, когда опускаются сумерки, они вместе с детенышами выходят из океана на берег. Фотографировать их на природе не разрешают – детеныши могут испугаться вспышки. Но в Аквариуме их фотографировать можно.

Еще я тебе посылаю видео разных морских чудовищ, спрутов и акул. Они плавают в огромных стеклянных аквариумах, а люди проходят как бы сквозь аквариум по воздушному коридору и снимают, как говорится, прямо в полете. Объем приложений большой, я заархивировал файлы, если не сумеешь открыть, перешлю тебе все в отдельности.

Выйдя из Аквариума, мы перешли реку Ярру по Квинс бридж-стрит и оказались в Саутбэнке. Прямо у моста вход в здание Фреш-Уотер, где, как мне сказала Грэйси, жила наша Сашка со своим мужем Родериком. Они жили на тридцать пятом этаже, а в здании всего этажей шестьдесят. За зданием Фреш-Уотер находится Юрика тауэ, самое высокое в Южном полушарии здание. Но мне, если честно, больше нравятся район Сити выше Флиндерс-стрит – там очень гармонично сочетается архитектура новых построек и старых зданий.

Из Сити мы на автобусе поехали в офис – ХОЛМС уже закончил анализ и выдал какую-то совершенно дохлую версию с вероятностью пятнадцать процентов, даже смешно. Зато требований у него через край – теперь ему нужно получить информацию о детстве и юности тети Оли и ее мужа Дерека. Мы с Грэйси подумали и решили, что самое время нам слетать в Хоббарт и повидаться с мамой и малышами – я хотел лететь туда уже через пару дней после приезда, но завозился с компьютерами. Я поговорю с мамой о детстве тети Оли, а Грэйси попробует вытянуть нужную информацию из Норы. К тому же, Яков, муж мамы, что-то хотел мне сообщить о тете Оле, но так, чтобы мама не слышала и не расстроилась, мне следует поговорить и с ним. Знаешь, он мне очень понравился – такой милый и оригинальный. И любит маму, действительно любит. Кажется, папа никогда ее так не любил.

Пока я тебе все это писал, Грэйси заказала нам билеты в Хоббарт на завтра, сию минуту зашла и сказала. Сейчас мы с Грэйси поедем на поезде до Хэмптона, заберем машину и помчимся к Бену ужинать. Я переночую у них – завтра утром мы с Грэйси улетаем в Хоббарт. Не могу дождаться, когда увижу малышей Сашки и маму!

Не скучай без меня, деда, ешь, как следует, как только я заработаю денег, ты сразу же приедешь сюда. Кстати, Сэм сказал, что он, как и Грэйси, до октября не будет брать с меня арендную плату, пока я плачу только за воду, газ и электричество, так что смогу немного сэкономить. Не забывай мерить давление, если будет больше ста пятидесяти, сразу принимай адельфан.

Целую, твой Денис».

Глава семнадцатая. Ностальгия Григория Плавника

В последние годы Григорий Плавник все чаще вспоминал Москву, но жене об этом никогда не говорил – прекрасно знал, что она ответит.

«Гриша, – сказала бы она ему, – тебе вдруг стало недоставать нецензурных слов, очередей за водкой и оплеванных семечками тротуаров?»

Сентиментальные мысли о прошлом ее не посещали, и Григорий Абрамович этому не удивлялся – ему, как психиатру по образованию, было известно, что ностальгия намного чаще поражает мужчина преклонного возраста, чем их ровесниц. Вот и теперь, пока он восстанавливал силы после инфаркта и перенесенной по этому поводу операции, в памяти то и дело возникали картины детства.

Послевоенная Москва, маленький проходной двор их дома, Лялин переулок – там они малышами носились с Сережкой Дориным и Юркой Родионовым. Став постарше, уже перебегали через трамвайные рельсы и ходили на Чистые пруды, хотя Сережке и Грише родители запрещали – боялись, что попадут под трамвай. Юрке мать с сожителем ничего не запрещали, возможно, даже и рады были бы, не вернись он однажды домой.

Там, на Чистых прудах, они десятилетними пацанами раскурили папиросу «Казбек», которую Юрка стащил у сожителя матери из портсигара. Курили, прячась за деревьями от взглядов взрослых, неумело затягиваясь и передавая папиросу друг другу. С непривычки Гришку замутило. Стыдясь, он буркнул что-то невнятное и поплелся в кусты, где его основательно вывернуло наизнанку. Хуже тошноты было позорное чувство собственного бессилия – оказался слабаком, пяти затяжек не выдержал. Немного утешало, что в соседних кустах корчился и извергал содержимое своего желудка Сережка Дорин. Самым стойким в их троице оказался Юрка Родионов – спокойно докурил то, что не осилили его друзья, и даже в лице ничуть не изменился.

Они в один год пошли в школу, учились в одном классе, им в один день повязали на шею пионерские галстуки, и дружба их длилась до пятьдесят третьего года – до того, как Гришиного отца арестовали по делу врачей-вредителей. На следующий день на школьной перемене Юра Родионов припер Гришу к стене и, взяв за грудки, спросил:

– Плавник, ты знал, что твой отец хочет отравить товарища Сталина? Знал и молчал?

Товарища Сталина Юрка любил больше всех людей на свете, да и кого же еще ему было любить? Не мать же с сожителем, которые его постоянно колотили. Помертвевший Гриша прижался спиной к стене и опустил голову. Их обступили ребята – о случившемся с отцом Гриши еще не все знали и теперь с интересом наблюдали за происходящим. И тут неожиданно для всех между Гришей и Юркой Родионовым вклинился Сережа Дорин.

– Отпусти Гришку, – тихо сказал он, – убери руки, слышишь?!

– Ты что, заодно с этим вредителем? – презрительно спросил Юра. – Ладно, Дорин, плевать я на тебя хотел, думал, ты человек!

Спустя месяц товарищ Сталин умер, отца Гриши освободили, но прежнее трио друзей распалось, и Юра Родионов в их компанию больше не вернулся. Родители Сережи и Гриши были этому рады – они опасались негативного влияния Родионова на своих сыновей. В тот год, когда Сережа поступил на мехмат МГУ, а Гриша в медицинский, Юрия Родионова арестовали за убийство человека в пьяной драке. В последний раз они видели бывшего друга, когда милиционеры вели его по двору. Он был нетрезв и, садясь в машину, вдруг начал вырываться и кричать:

– Да здравствует товарищ Сталин!

Его запихнули внутрь, захлопнули дверцу, и больше Родионова никто у них во дворе не видел. Сергей с Григорием тоже встречались нечасто – теперь они учились в разных ВУЗах, времени было в обрез, а с годами у каждого их них появился свой круг знакомых, семьи, квартиры в разных концах Москвы. В последние годы их разделял Атлантический океан, но ведь от этого дружба не перестала быть дружбой, и разве могут когда-нибудь забыться Чистые пруды и маленький двор в Лялином переулке?

Плавник знал, что нынешним летом Денис, свет очей его старого друга, уехал работать в Австралию. Григорий Абрамович созвонился с живущим в Лос-Анжелесе Андреем, на правах давнишнего друга семьи прочел ему длинную лекцию о необходимости заботиться о престарелом отце и просил устроить так, чтобы Сергей Денисович хотя бы на пару месяцев приехал в Штаты, а не тосковал в полном одиночестве в Москве. Андрей ответил, что и сам был бы рад, но оформлять визу даже по вызову родного сына – дело долгое и хлопотное. Нужно куда-то съездить, немного похлопотать, а Сергей Денисович, даже будучи в отпуске, все тянул и никуда не ходил. В сентябре же у него начались лекции в университете, теперь он вообще никуда не соберется.

После этого разговора Плавник, с трудом дождавшись часа, когда Сергей Денисович по его расчетам должен был, вернувшись домой, поесть, отдохнуть и включить компьютер, позвонил ему по скайпу и включил веб-камеру.

Грузный старик в ночном халате, смотревший на него с экрана компьютера, сильно отличался от пацаненка, раскуривавшего папиросу «Казбек» на Чистых прудах, но ведь и сам Григорий Абрамович мало напоминал теперь озорника Гришку, блевавшего в кустах рядом с приятелем.

– Привет, Серега, как дела?

– Да вот, сижу и учебный план пишу, – озабоченным тоном ответил Сергей Денисович, – каждый год новые требования, с ума сойдешь! Еще статью нужно править – из журнала отфутболили. Рецензент выдал такую чушь, что уши вянут, но, все равно, придется отвечать по каждому пункту, сам знаешь.

Если честно, то Плавник, уже двадцать лет как отошедший от науки, не очень хорошо помнил порядок публикации статей в научных журналах. Поэтому он обсуждать этот вопрос не стал, а лишь поинтересовался:

– Не решил еще все это дело послать подальше и уйти на отдых? Денис уже самостоятельный, работать начал.

– Нет, Гриша, пока ноги носят, буду работать. Да и что мне теперь – я с этого года только на одной работе и в одном университете, из двух ушел.

– Ты чего в халате по дому разгуливаешь – спать ложишься? У вас ведь еще рано, только восемь вечера.

– Да, знаешь, – в голосе Дорина старшего слышалось легкое смущение, – я тут в одиночестве немного распустился – хожу, в чем попало. Наряжаться, понимаешь, не для кого – ко мне особо никто не заглядывает, Дениска уехал. Сейчас еще часок посижу и залягу.

– А ты в этом году так и не собрался к нам приехать, – проворчал Плавник. – Я тут твоему Андрею целый разнос устроил, когда, говорю, папа приедет? Не знаю, дядя Гриша, отвечает, я бы и сам хотел, но у него вечно какие-то проблемы.

– Ну, ему о моих проблемах лучше меня известно, – сухо возразил Сергей Денисович.

Он не мог простить сыну равнодушия, с которым тот встретил известие о смерти дочери. И о рождении внуков. С Плавником, они этого не обсуждали, но тот обо всем догадывался. И теперь в очередной раз попытался восстановить добрые отношения отца и сына.

– Знаешь, Сережа, – осторожно сказал он, – когда Андрюша узнал о смерти Сашеньки, он хотел послать Ларисе денег для детей, мы с ним об этом говорили – он со мной советовался, как это сделать, потому что адреса Ларисы не знал, а вы с Денисом тогда были не в себе, говорили с ним, чуть ли не как с врагом, и он не решался вас спросить.

– Не решался, видите ли! – проворчал Сергей Денисович, но все же немного смягчился.

– Пойми, Сережа, Андрюша, в сущности, очень ранимый мальчик, а такие люди иногда внешне стараются выглядеть безразличными – скрывают от окружающих свою боль. Когда ты сообщил мне, что дети ни в чем не нуждаются, я сказал Андрею, что деньги посылать ни к чему, а он…

– А он был только и рад. Ладно, Гриша, проехали! – Сергей Денисович вновь себя взвинтил. – Думаю, ни Саша, ни дети его особо не интересовали. Конечно, тогда, когда он думал, что они погибли, ему было тяжело, но он быстро успокоился со своей Аэлитой. Нет, Гриша, не лежит у меня сердце к ним ехать, если и приеду когда-нибудь, то только, чтобы повидать тебя. А сын… Хочет меня увидеть – пусть сам приезжает в Москву.

Решив, что развивать сейчас дальше эту тему – только ухудшать ситуацию, Плавник решил перевести разговор в другое русло.

– Но я так и не понял, Сережа, да и Андрей толком не понимает, почему так получилось? Что Лариса говорит, почему возникли слухи об их гибели?

Разумеется, Денис уже знал правду от Якова и написал обо всем деду, но Сергею Денисовичу не хотелось ни о чем рассказывать – ни другу, ни сыну, который, кстати, особенно и не интересовался причиной.

– Ольга что-то там напутала, не знаю. Они с Ларисой повздорили, не общаются, и Денис тоже с теткой не говорил. Так что, не знаю. Если честно, то Ольга мне с самого начала представлялась довольно странной особой. Ты помнишь ее, Гриша?

Спросив это, он тут же спохватился и решил, что дал маху – как мог Плавник не помнить, если столько лет покровительствовал Ольге. Сергей Денисович до сих пор подозревал, что его друг и сестра невестки состояли в любовной связи. С обликом Гриши это никак не вязалось, но чем черт не шутит! Однако Плавника упоминание об Ольге ничуть не смутило.

– Конечно, помню, Сережа, – печально ответил он и с неожиданной откровенностью спросил: – Ты, ведь, наверное, подозревал, что у нас с ней некий адюльтер, признайся?

Изображение Сергея Денисовича на экране компьютера смущенно заворочало головой.

– Брось, Гришка, что там теперь вспоминать!

– Я сто раз тебе говорил и сейчас повторяю, что Ольга моей любовницей никогда не была!

В ответ на столь решительное заявление его друг пролепетал нечто вроде:

– Что ж, рад за тебя.

– Я ей действительно помог поступить в медицинский, – продолжал Плавник, – а чуть позже устроил работать в наш институт, но на то были другие причины. Кстати, – сменил он тему разговора, – у меня к тебе одна просьба – если, конечно, ты не очень занят.

– Конечно, занят, но для твоей просьбы постараюсь время найти. Верю, что ты учитываешь мои возможности.

– Ладно. Короче, Сережа, я пишу мемуары.

– Ого! Гришка, ты гигант. Я в твоих мемуарах тоже фигурирую?

– Ну, а как же я без тебя! – засмеялся Плавник, а потом уже серьезным тоном спросил: – Ты слышал когда-нибудь о Вольфе Мессинге?

– Гипнотизере? – удивился Сергей Денисович. – Это тот, который, как утверждают, получил сто тысяч по пустой бумажке и предсказал Сталину победу?

– Вольф Мессинг действительно обладал уникальными способностями. Так вот, во время войны под эгидой НКВД и Лаврентия Берии лично была создана секретная лаборатория, занимавшаяся исследованием скрытых возможностей человеческой психики. Мой отец также был привлечен к этой работе.

– Погоди, Гриша, разве твой покойный отец работал не в кремлевской больнице?

– Нет. Хотя, именно так мы должны были всем говорить. Лаборатория, где работал папа, имела конкретное правительственное задание: выяснить, как можно у любого советского человека развить способности, аналогичные способностям Мессинга. О том, что такие способности заложены в человеке генетически, ученые и заикнуться боялись – сам знаешь, как тогда «любили» генетику. Отношение к лаборатории с самого начала было неоднозначным, а после того, как они в кратчайшее время не смогли дать стране нужное количество экстрасенсов… Короче, сам понимаешь. Лаврентий Павлович был ими очень недоволен – не оправдали надежд.

– Да уж, – усмехнулся Сергей Денисович, – выполнение плана в стране Советов всегда стояло на первом месте. А что было потом?

– В пятьдесят третьем, как ты помнишь, отца загребли за пособничество отравителям. К тому времени, как его выпустили, лаборатория была уже фактически мертва. Берию расстреляли, новое руководство НКВД ею не интересовалось, все записи о проводимых в течение пяти лет исследованиях изъяли и надежно опечатали на Лубянке, сотрудники разбежались по разным институтам. Мой отец хорошо знал Вольфа Мессинга, после двадцать второго съезда они совместно и неоднократно обращались в верха с просьбой возродить лабораторию. Разумеется, задачу они теперь формулировали иначе: «изучение загадочных явлений человеческой психики». Однако Хрущев «добро» не дал – он был мужик простой, слушать никаких доводов не хотел, только и твердил, что не верит «во всю эту чушь». После его отставки папа обратился к Брежневу, но его отослали к одному деятелю, который ни в чем толком не разобрался, лишь с издевкой спросил: