Текст книги "Сломленный бог"

– Значит, так, – сказал дракон. – У меня был долгий полет, и я проголодался. Необходимо поохотиться. Увидимся на перегонной, осмотрим плоды ваших трудов.

Дракон поднялся в воздух. Гнилые корабельные доски потрескались от биения могучих крыл. Он взмыл над тлеющими останками «Розы» и воспарил над Ушкетом, затмевая крыльями небо, срывая ураганом полета веревочные мосты и канатные галереи. На миг он поднырнул, исчезая из виду, – и над улицей Синего Стекла расцвела огненная вспышка.

Кари, Рена и Адро повели по мокрому, илистому склону к дороге из утрамбованной грязи, где ожидали повозки. Шествие проклятых: Адро бранился, кричал на Эшдану, выкликал Аму. Рен сурово молчал. Дол Мартайн тащил девочку по грязи, зажав рот рукой, чтобы не дать ей разреветься.

Несколько Бифосов, отставших от утреннего отлива, изумленно глазели на них с берега, пока эшданцы выбрасывали тело Хоуза в море.

Пойманных беглецов посадили в телеги и отправили в Ильбарин дорогой, огибавшей Утес.

Когда повозки уехали, побережье вновь опустело.

На погибшее судно садились чайки и клевали трухлявую древесину в поисках свежего червячка.

Глава 17

Несмотря на множество грандиозных служебных сооружений, исполинов под стеклом и сланцем, мрачно обседавших городские возвышенности, Гвердон удивлял скудным количеством тюрем. В некоторые периоды городской истории в местах заключения не было особой нужды. На протяжении кошмарных лет под гнетом Черного Железного культа приговоренных отдавали в жертву веретенщикам, их души, очищенные от мирского, поглощали страхолюдные боги. Свыше двух веков городом правила церковь Хранителей, более озабоченная возведением мраморных клеток для собственных Хранимых Богов. Преступность бичевал божий гнев, обрекали на муки проклятия Милосердной Матери. В ту эпоху было построено несколько тюрем, но с приходом каменной хвори их переоборудовали в литозории, где зараженных содержали до полного окаменения. Большинство тех тюрем впоследствии снесли из опасений, что хворь угнездилась в их стенах. Обломки застенков и заключенных вывалили в залив, соорудили из них волноломы и искусственные острова.

В последние сорок-пятьдесят лет в тюрьмах тоже не было острой необходимости. Эффро Келкин и его промышленные либералы построили на острове Чутком арестантскую крепость как символ своей войны с преступностью, но та тюрьма гнила без дела, когда алхимики прибрали парламент и заработали сальные чаны. Приговоренных стало более эффективным перерабатывать в силовиков правосудия.

Ничего этого уже нет. Сальные чаны закрыли. Разные оккупационные зоны практиковали свои методы работы с преступностью. В ИОЗ закон претворяли сфинксы Умура, в округе Хайта имелось нечто, называемое Молением, лириксиане же использовали тюремный понтон, стоящий на якоре у Нового города.

Но одна тюрьма в Гвердоне еще оставалась.

Серые стены Последней Обители высились над Карлой и Бастоном.

– Сам пойду, – сказал Бастон, – тебе незачем.

Карла поплотнее закуталась в плащ.

– Ладно, подожду тебя здесь. Только не теряй голову, Бас. Ты идешь разузнать то, что нам нужно, и все.

Бастон размял костяшки кулака. Он-то знал, как добываются сведения. Холерный Рыцарь его научил.

– Не вздумай, – сказала Карла. – Спросишь его про Манделя – и сразу назад.

– Поговорю, и все, – прорычал Бастон. Он покосился на тюремные стены – поверху их патрулировали стражники. В уме крутились угрозы Синтера: «Мы знаем твою милую сестричку. Твою закоренелую грешницу мать. Твоих дружков из забегаловки Пульчара. В нашей власти отсыпать им горя». Он представил, как городская стража волочет Карлу за эти тюремные ворота.

– Возвращайся в Новый город. Там спокойнее.

– Вот. – Карла вложила ему в ладонь небольшой золотой предмет. Коробок в полпальца длиной, вроде шкатулочки или табакерки.

– На взятки хватит драконьего золота. – Мешочек оттягивал пояс. Даже с учетом просевшей после чудес стоимости здесь было целое состояние. Столько денег Бастон сроду в руках не держал.

– Это от мамы. Передала для него. Ради нее возьми.

Бастон посмурнел. Давнее восхищение матери прежним гильдмастером было камнем преткновения меж ними. Он положил коробочку в карман.

– Не задерживайся.

Бастон ступил под сень Последней Обители. Караул на воротах проводил его в кабинет, сбоку от входа. Несколько мелочных придирок с целью набить цену. Под портретом нового министра безопасности Гвердона капитан стражи взял деньги, затем напоказ закрыл журнал посетителей, не вписав туда имени Бастона. Его не обыскивали. Повели, будто осужденного, в темный лабиринт коридоров. Он слыхал байки о том, что в тюрьме водится нечисть, что в подвалах тайно изготовили первый сальный чан, что даже Нищий Праведник отворачивает лик от тех, кого сюда бросают, но Последняя Обитель не нуждалась в страшилках, чтобы пробрать холодком. Безнадега этого места пропитывала нутро. Вес мертвого камня сокрушал дух любого узника подземных темниц.

Но его вытащили из этой трясины и повели наверх, к башенным камерам, прежде приберегаемым для знати. Как мешочек драконьего золота обеспечил Бастону доступ в тюрьму, так и внутри деньги творили свои чудеса. Воздух тут был посвежее, потеплее пол.

Капитан стражи уважительно постучал в одну из дверей, затем отпер. Внутри оказалась уютная комната с рядами книжных полок у стен. В камине горел огонь, на приставном столике стояли остатки ужина. У окна на кресле-каталке, молитвенно свесив голову, сидел человек невысокого роста, одетый в халат. Одеяло у него на коленях не скрывало обширных увечий – не было левой ноги, правая ступня вывернута внутрь и болезненно распухла. Живот был тоже раздут, испещрен уколами игл, и невыводимую вонь при всем старании не мог заглушить дымок очага.

– Десять минут, – шепнул тюремщик, и дверь за Бастоном закрылась.

Тридцать секунд из десяти драгоценных минут он просто ждал – при виде арестанта в крови вскипел гнев, и надо было отдышаться, дать злости осесть.

– Босс.

– Ох, Бастон. На твоем челе нет пепла, поэтому я по-прежнему должен считаться твоим мастером. – Голос Хейнрейла звучал чуть громче шепота. Главарь, бывший главарь Братства, указал на пустое кресло. – Давай потолкуем. Как там мой город?

Бастон сурово сощурился:

– Я здесь по делу. От Гхирданы.

– Вот как? В прежние дни тебе соображалки не хватало вести дела, но у меня ты без работы не сидел. Вас, молодежи, тогда созрела целая орава – Иджсон, само собой, и ты с ним. Еще Лем, Красный Ринн, бедняга Хоскер Венсон. Вы выросли на преданиях о том, как великий Идж все отрицал на допросах и лелеял мечту о светлом завтра. Слава богам, что Иджсон подхватил хворь, не то всех вас поубивали бы в какой-нибудь безрассудной попытке совершить революцию. А я старался не упускать вас из виду, выводил в люди.

– Никого больше нет. Шпат и Хоскер погибли в Кризис. Лем – при вторжении. Ринна два месяца назад выели изнутри паучьи духи. А ты заставлял меня делать вещи, на которые у самого очко играло.

– Зато ты, парень, не стал покойником.

– Я считал тебя умней, – сказал Бастон. – Но ты просто ссыкло. У тебя охеренно получалось валить тех, кто был против тебя, кто мог бы с тебя спросить, но ты и пальцем не пошевелил, чтобы поправить наши общие дела. Ты забил болт на заветы Братства. Хапал свою долю, пока гильдии безнаказанно доили город.

– Говоришь, пришел по делу, – прервал его Хейнрейл, – и у тебя мало времени. Старикам вроде меня дай только волю посудачить о прежних деньках.

– Давай тогда о прежних деньках. «Мандель и Компания». Карла сказала, ты знаешь, как к нему проникнуть.

– Сестра твоя поумней тебя будет. Почаще к ней прислушивайся. Она знает, как дела делаются. – У Хейнрейла булькнуло в животе, он перегнулся с кресла и громко перданул, морщась от боли. К вони примешивался металлический запах, наподобие крови. – Эх. Был я умником, но выручил меня ум-то, когда карета слетела с дороги? Хоть Мири уцелела, и ладно. Вот эта девчонка рубила в делах. Как твоя сестренка, ага. Наверно, надо было больше полагаться на женщин. В спокойной повседневности, в дни затишья, они справляются лучше нас, а это значит побольше, чем кажется на первый взгляд. Мужики любят куда-то ломиться, орать, и, когда дело доходит до драки, это тебе от них и нужно. Но ведь если дошло до драки, значит, что-то уже не так. Приходит меня мыть одна бабенка. Поговорить с ней – пустоголовая, да и только. Но она слушает, смотрит и, само собой, доносит обо всем. Не здешним надзирателям явно, а кому?

Бастон приставил палец к животу Хейнрейла и сильно надавил. Пожилой человек согнулся пополам в мучительных рвотных спазмах.

– Ты нас продал! Думаешь, дальше ломать тебя некуда? Холерный Рыцарь меня научил, как людям больно делать.

– Нижние боги, малыш! – Хейнрейл пустил кровавые слюни. – За дверью же стража!

– Им хорошо заплатили. Ты сам меня научил.

– Ага, и я так грамотно подкупил весь дозор, что их сотрудников стали менять на сальников. В чем я еще, по-твоему, разбираюсь?

– В Манделе и его компании.

– Зачем они вам?

Бастон опять потянулся к его животу. Хейнрейл выставил ладонь, будто щит:

– Я не отказываюсь говорить, но в общих чертах мне надо знать, что к чему. Вы собираетесь Манделя ограбить? Убить? Чего хочет гхирданский мальчишка?

– Контролировать одно направление торговли, в которое вовлечен Мандель. Поставки илиастра.

– Илиастра, – отозвался Хейнрейл. – А какая в нем выгода? Его добывают за два медяка мешок.

– Говори.

– Сперва подгони кое-что для меня.

– Ты о чем?

– Об остатке моего золота. Твоя мать берегла его для меня.

Бастон выудил табакерочку.

– Теперь оно принадлежит Братству. Ты у нас крысятничал.

– Я заслужил его в оплату, – прохрипел Хейнрейл, – когда Иджсон меня выгнал. По справедливости и понятиям оно мое.

Бастон щелкнул крышкой, открывая коробок. Внутри был толстый белесый червяк, кольчатое тело мерно пульсировало. От резкого света он свернулся, забиваясь в угол.

– Это то, о чем ты подумал, – сказал Хейнрейл. – Если ты по глупости попрешь на Манделя, то не обойдешься без чар или чего-то вроде. Алхимии, чудес – наш город перестал быть городом простых смертных. Без тайной силы тут делать нечего. У меня была Мири, были Холерный Рыцарь и храбрые ребята, типа тебя. У меня были ползущие. Даже поддержка самой Роши и уверенные отношения с гильдией алхимиков – но Иджсон со своей новоявленной святой сучкой все равно меня опрокинули. Твоему гхирданскому мальчишке нельзя будет воспользоваться драконами, и Дантиста, я слыхал, поблизости нет. А одних мускулов маловато – так в чем его преимущество?

«В Шпате», – подумал Бастон. Хотелось позлорадствовать, помучить Хейнрейла открытием, что Шпат Иджсон не только смог выжить, но еще и служит проводником для Раска.

– У вас что-то припасено, – сказал Хейнрейл. – Что же это? – Бастон взял из коробка червя и поднял повыше. – Поосторожнее, он один из последних в городе. Остальных поубивали упыри.

– И ты, когда умрешь, продолжишь жить в нем?

Из-под одеяла закапала моча.

– Эх, малыш, разве дело в этом? У тебя мало времени. Хочешь узнать о Манделе? Я тебе расскажу.

Бастон сел обратно, держа червяка двумя пальцами. Личинка извивалась, будто пыталась его укусить. У нее было два ошеломляюще человеческих зуба. Бастон сжал гадину, причиняя ей боль.

– Говори.

– Мандель еще в давние годы работал на семью Тай. Задолго до моего времени. Он ездил в торговые экспедиции с парнем Эразма, Джермасом. И вот из одной такой поездки на Огнеморье Джермас возвращается с головой, забитой всяким безумством. Проматывает состояние Таев на хрен знает что, и все мы знаем, чем это закончилось. Но Мандель вовремя увидал, куда дует ветер, и открыл собственный торговый дом. Он прибрал себе изрядный куш предприятия Таев и приподнялся, когда они разошлись. Начал ввозить сюда алхимические компоненты.

– Из Ильбарина?

– Нет. В основном по суше. Джашан. Ульбиш, как мне кажется.

– Он сам алхимик?

Хейнрейл пожал плечами:

– Имеет в гильдии вес. Мандель изначально был с ними на короткой ноге. Знаю точно про его нелады с Хранителями, те посылали святых – научить его богобоязненности, и после этого он занимался строго бизнесом. Сколотил капитал, когда была основана гильдия алхимиков. Рассудительный человек. Побольше бы таких.

– Не уходи от темы. Как к нему подобраться?

– Мандель владеет частью старой городской крепости, держит в ее стенах перегонные установки и наливные хранилища. Там стоял храм, построенный еще в старые недобрые дни. Я копался в архивах, нарыл древние чертежи с помеченными туннелями. Там-то к нему и можно пролезть. За что я люблю наш город – за то, что здесь полно тайных ходов.

– Твой ход наверняка запечатают.

– Да, несомненно. Перекрыты все глубинные галереи. Но этот туннель особенный. Сам убедишься, если пойдешь. Он будет под наблюдением, но не думаю, что замурован. Его не очень-то замуруешь.

– Где он?

– Знаешь Святого Стайруса? Шахту? Там есть ответвление. Упыри в курсе. – Хейнрейл закашлялся, перекосившись от боли. – Быть смертным так дерьмово. Боги и их отродья живут себе, поживают, а мы? Загниваем при жизни и гнием после смерти. Ничего долгого нет. Заводишь детей, а потом неблагодарные выкидыши винят тебя за все беды мира. Строишь что-нибудь в поте лица, а потом приходят тупицы и все ломают.

– Почему сам не воспользовался шахтой? Раз Мандель такой богатый, чего не наведался к нему? – На секунду перед Бастоном промелькнул иной Гвердон, иная нить некой паутины судьбы, мир, где Идж остался в живых, проник по этому туннелю и подорвал предприятие Манделя. Без алхимического сырья нет никакой гильдии. Гнойник на теле города удален, заражение предотвращено.

Хейнрейл ухмыльнулся, показав полный рот гнилых зубов:

– Потому что рассудительным был и я. Мы всего лишь смертные, Бастон. Даже тогда я понимал, одних нас слишком мало.

Деловая беседа окончена. Бастон поднял хруща.

– Ты испохабил Братство. А ведь мог исполнить заветы Иджа и бороться с гильдиями, а не подбирать их объедки.

– Да твою ж сука мать, – простонал Хейнрейл, – сколько еще раз мне в морду будут тыкать Иджем? Он уже двадцать лет в шахте, а до сих пор меня достает.

– Идеалы не умирают, – сказал Бастон.

И сдавил червя.

Скажем так, попытался.

Пальцы не пошевелились. Он парализован, пойман в сети заклятия.

– Идеалы – что твои боги. Дерьма от них не оберешься. А когда наконец их придушишь, то потом они снова вернутся, в извращенном виде. – Хейнрейл потянулся, стоная от усилий, и выхватил червя из застывших пальцев Бастона. При этом прошептал: – Будь как Идж, малыш. Не говори ничего. Тебя не бросят.

А потом повысил голос:

– Идите и заберите его, коль он вам нужен. – Беззвучно отодвинулся стенной шкаф. Потайная дверь. Грубые руки сдернули Бастона с кресла, поволокли в темноту.

Его тащили по секретному туннелю. В темноте ничего не видать, только нюхать пыль, что лезла в нос, ощущать толчки от камней, когда на них натыкаются обездвиженные ноги. По изгибам пути можно догадаться, что коридор проложен в обвод камер этого яруса.

Открылась дверь, и его швырнули на пол. Лампа на деревянном столе освещала комнату, которая, по представлению Бастона, не значится на планах Последней Обители. На стене старые ржавые кандалы. На полу пятна того же ржавого цвета.

Даттин проковыляла мимо него и уселась за стол. Она поджимала правую руку, на пальцах поблескивали капельки крови. Дышала она тяжело и, пока успокаивала одышку, махнула двум мужчинам начинать.

Одного из этих двоих Бастон опознал сразу. Синтер. Священник, как и перед этим, был при оружии и на сей раз осмотрительно держался на расстоянии – кружил по комнате, притираясь к стене. Второй мужчина внешне бы не запомнился, когда бы Бастон не видал внизу его портрета. Это сам Алик Нимон, министр государственной безопасности. Нимон приободрил Бастона легкой улыбочкой, а потом Синтер запустил в его сторону стулом.

– Неделя, говнючина ты мелкий! Ты должен был отчитаться через неделю!

Бастон встал, подумывая, не бросить ли стул обратно в жреца, только пожестче. Вместо этого поправил сиденье и сел.

– Я не мог смотаться, ясно? Гхирданцы меня все время пасли.

– Обманывать меня неразумно, – дал добрый совет Нимон, точно обронил замечание о погоде. – Мы знаем, что вы вернулись в Мойку вечером после визита к «Крэддоку и сыновьям».

– Подсказкой стала, – добавил Синтер, – осадная мина, которую ты расхерачил посреди Мойки.

Бастон хранил молчание. Что тут им скажешь?

– Говори, говно мелкое. Объясняй.

– Кто послал сальника? Того, что хотел убить Раска?

– У Гхирданы много врагов, – произнес Нимон с прохладцей.

– Это не ответ.

Даттин мазала ободранные кончики пальцев снадобьем.

– В нашу первую встречу, господин Хедансон, я объяснила, что мой интерес в одном – хранить Перемирие от посягательств. Оказалось, ваши собственные действия подвергают его серьезной опасности.

– Меня самого чуть не убили, – пробормотал Бастон.

– Жертвенность не оправдывает легкомыслия, – сказала Даттин, морщась, пока наносила лекарство.

– Идиот. Если хочешь сдохнуть, то это можно устроить и без масштабных сопутствующих потерь.

– Позвольте полюбопытствовать, а как вы спаслись от взрыва? – спросил Нимон.

«Они знают про Раска? Про Шпата, сотворившего туннель?» Хейнрейл велел ему молчать, не открывать ничего. Не на это ли он намекал? Но откуда об их раскладах знать Хейнрейлу, запертому в тюремной камере?

– Упырий ход. Выбрался по подвалам. – Только отчасти ложь.

– Преступную деятельность Раска, при всем отвращении, можно было пока что терпеть – во имя сохранения мира, – сказала Даттин. – Я была осведомлена о повадках драконьих семейств, когда позвала их сюда. Однако нападения на Маревые Подворья недопустимы. Алхимической промышленности Гвердона требуются беспрепятственные поставки илиастра, и их нельзя отдавать на откуп одной зарубежной силе. Посягательствам Гхирданы пора дать укорот.

Видя перед собой этих трех сволочуг, Бастон начал закипать, в висках застучала кровь. Они – воплощение наихудших гвердонских мерзостей, неправедный суд и жестокость в людском обличье. От Даттин несло деньгами и алхимией; Нимон – продажная власть парламента, а Синтер – ханжа от Хранителей. Он вполне мог представить, как эти трое договаривались напластать город на дольки и отдать Мойку на расправу безумным богам.

Продолжил Нимон:

– Скажете ему, что повидались с Хейнрейлом. Что встреча оказалась бесплодной, мол, Хейнрейл сказал, что все пути к «Манделю и Компании» перекрыты. Поумерьте его пыл. Ничего ему не выдавайте. – Министр внимательно смотрел на Бастона, его пронзительные глаза не сочетались с рыхлым, непримечательным лицом. По хребту Бастона поползла какая-то мошка. – Вы меня понимаете?

Кивок. Пора включать дурака, притвориться выпоротой псиной.

– Я скажу, что внутрь проникнуть нельзя. – Бастон сжевал и проглотил гнев, пусть он и горький, и колол в глотке.

Нимон выпрямился:

– Я ухожу. Надо пообщаться с гильдией алхимиков – немного приструнить нового гильдмастера.

– Хорошо. Мы с Синтером здесь закончим.

Нимон немного поразглядывал Бастона.

– Благословляю тебя, – сказал он и ушел, скрывшись за боковой дверью.

– Пусть бы эти уроды сваливали в Ульбиш, – пробурчал Синтер. – Городу было б спокойней жить.

Даттин протерла глаза.

– Нам никуда без алхимиков, как никуда без драконов и Хранимых Богов. Других инструментов нет, будем работать этими, пусть не особо надежными. Господин Хедансон, верю, что вы уйдете отсюда с миром в душе и мне больше не придется на вас тратить силы.

– Кто послал сальника? – снова спросил он. – Это были вы?

Синтер ухмыльнулся – сломанные зубы торчали во рту, как надгробные камни.

– Было время, – с сожалением произнес он, – когда на такие задания я посылал Алину Хамбер или Хольгера Карлсона, а не убогих свечек. Следи, чтобы твой босс сидел по свою сторону границы, иначе нагрянет кое-что и похуже.

– Наша предыдущая договоренность в силе. Шлите донесения по аэрографу в лавке портного. Как только Гхирдана перестанет быть угрозой, мы вас вознаградим соразмерно службе, – сказала Даттин. – Да, и последний вопрос. У меня имеются сведения… – Она покачала головой и перефразировала вопрос: – Вы не видели или, может, слышали о каких-либо намеках на то, что вернулась Карильон Тай?

– Нет, – ответил Бастон, и это было единственное честное слово, сказанное обеими сторонами за всю беседу.

Бастон нашел Раска в доме на Фонарной – возлежал на кушетке, одетый в шелковый халат. С закрытыми глазами, однако не спал. Грезил наяву, предположил Бастон, блуждал умом по Новому городу.

– Ты едва разминулся с сестрой, – задумчиво сообщил Раск, не размыкая век. Затем ухмыльнулся в ответ на замечание, которое слышал лишь сам. – Шпат желает знать, какие вести ты принес от бывшего мастера. Хейнрейл говорил о нем?

– Вообще-то нет. – От будничной манеры вопроса сделалось неуютно. Мысль о том, что дух или призрак друга поселился в Новом городе, еще укладывалась в голове Бастона, тем более он сам пожил в оккупационной зоне и повидал, как сверхъестественное проникает в материальный мир. Но духам полагалось быть отстраненными от людского, говорить загадками и пророчествовать, а не общаться так запросто. Он нервно забегал взглядом по комнате, не понимая, на что должен смотреть.

«Держись ближе к делу». Так будет надежнее, но и в дело теперь замешаны Эладора Даттин, священник и их темные делишки. В горле бурлило желание признаться. Даттин с ее головорезом он ничем не обязан – вот только неизвестно, как Раск воспримет его откровенность.

Он бы мог принять пепел. Если принести присягу Гхирдане, тогда от гнева Раска у него будет некоторая защита. Он полностью перейдет на эту сторону, и не сказать, что останется одинок. Половину старого Братства он приволок в Новый город, и ребята уже отмечены пеплом. Только одна упрямая гордость мешает ему дать клятву. Глаза Раска по-прежнему были закрыты, но Бастон откуда-то знал, что тот пристально, очень пристально за ним наблюдает. Здесь есть глаза у каждой стены.

– Босс, тут вот какое дело. Тебе об этом следует знать. – Язык не поворачивался, точно превратился в камень. Бастон спотыкался об слова, не уверенный в лежащем впереди пути.

Его прервало возвращение Карлы. Сестра вошла, промакивая мокрые волосы полотенцем. Бастон водил глазами то на нее, то на Раска, все заговоры и признания вылетели из головы.

– Показалось, слышу твой голос. Ну, как прошло?

– Хейнрейл, по крайней мере, остался жив.

Карла украдкой улыбнулась. Ясно, что она воспользовалась братом, чтобы пронести мимо стражи личинку – гхирданские деньги означали, что его не станут обыскивать. Так, используя людей втемную, в прошлом любил ловчить Хейнрейл, и это задевало.

– Что там с алхимиками, друг мой? Что рассказал твой старый вожак? – спросил Раск.

«Ничего не выдавай», – так было велено Бастону. Только на хер все это.

– Хейнрейл сказал, что якобы под предприятием Манделя проходил старый туннель или что-то такое. Братство считало слишком рискованным туда соваться.

– А как считаешь ты? – негромко поинтересовался Раск.

– Не знаю. Сперва бы неплохо взглянуть на то место, и я не представляю, как мы все провернем. И Хейнрейлу я не верю. Но… думаю, попробовать стоит, – закончил Бастон.

Раск резко открыл глаза.

– Карла, милая, – сказал он, – подай мой нож.