Текст книги "Сломленный бог"

Отчего-то его сердце представало на этой картине уже безжизненным, оно не билось. Полая, чахлая скорлупа, деталь механизма.

Он шел по одному из опустошенных участков города. Здесь поврежденные дома не подлежали ремонту и ждали сноса, а пораженные чудесами – еще и процедур экзорцизма. Если бы он повернул отсюда налево, а не направо, то улица Состраданий вывела бы его мимо ХОЗ на пятачок, прозванный Мирной Могилой. На этом месте была уничтожена Пеш, ишмирская богиня войны. Сам клочок земли опечатали, заключили в герметичную оболочку – пустую гробницу. Алхимики до сих пор его изучают и говорят, что те, кто был рядом, когда умирала богиня, навсегда повредились душой.

«Рядом был целый город», – удрученно шепнул ему внутренний голос.

Вопреки тяжелым последствиям, здешний коммерческий район оживленно гудел. Посредники и перекупщики, игнорируя царящий погром, толклись среди разрухи. Из рук в руки переходили паевые доли в перевозках оружия, в поставках алхимии, в заморских предприятиях и компаниях. Здесь за день меняло владельцев больше капитала, чем светит вору накрасть за всю жизнь, – если вор живет в Мойке, уж точно.

Он поднялся на Священный холм и отыскал нужную лавку портного. Торговали в ней в основном рясами для священников и студентов, куда ни глянь – висят накидки из серой и черной ткани. Лавка напомнила ему старый рельсовый туннель возле Виадука, пристанище тысяч летучих мышей. Они все свисали рядами, сложив аккуратно крылья. Таились, послушные недоброй воле.

Девушка-продавщица, похоже, его узнала. Помогла снять пальто, сложила, повесив на руку, словно дорогой наряд, а не грязные обноски, и пригласила в примерочную. Там она выудила ключ, отперла шкаф. Вспыхнули начертанные на доске волшебные печати, а потом опять потускнели, стали невидимы. Запирающее заклятие массового выпуска, одна из последних разработок алхимиков. Обережные сигиллы, нанесенные машинным способом.

Внутри скрывалось еще одно творение алхимиков. Причудливый механизм, пишущая машинка, кое-как спаянная со стеклянным баком, где была налита святящаяся жидкость. Толстый серебряный шнур уходил от основания машины в отверстие, просверленное в задней стенке шкафа.

– Вы уже пользовались эфирографом?

Не пользовался. Девушка показала ему, как класть руки на клавиши приемного устройства, потом включила рубильник, и машина ожила. Бастон думал, что прибор заговорит или покажет ему собеседника, но вышло еще необычнее. Пока эфирограф работал, ему казалось, что Синтер находится рядом с ним в комнате, заглядывает через плечо, обдает затылок дыханием. Коснувшись клавиш, он чуял запах жреца, шершавая сутана касалась запястья. Пальцы Бастона двигались сами собой, выстукивая сообщение.

ДОКЛАДЫВАЙ.

Он немного выждал.

Бастон печатать не умел, но машина сама помогала ему, и слова вылетали из-под пальцев сразу, как только возникали в уме. Опасный прибор – любая шальная мысль могла ускользнуть и передаться. Придется сторожить свои думы не менее тщательно, чем при пауках в Мойке.

ГХИРДАНА СОЖГЛА ЦЕХА ДРЕДГЕРА.

НАПАДАЮТ НА ПОСТАВЩИКОВ ИЛИАСТРА.

ВЕРОЯТНО, СЛЕДУЮЩИЕ КРЭДДОК И СЫНОВЬЯ. СПЕРВА ТЕ, КТО ПОБЛИЖЕ.

ЗАТЕМ МАРЕВЫЕ ПОДВОРЬЯ.

Он практически слышал, как Синтер облизывает сухие губы. Костяшки пальцев Бастона скрутило призрачное онемение, когда священник сам задвигал руками по клавиатуре.

ВОЗВРАЩАЙСЯ СЮДА ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ, ответил Синтер.

Бастон снова запечатал, пальцы жалили клавиши.

ОДНО ЗАДАНИЕ.

Ответ пришел незамедлительно и нес на себе эхо издевательской улыбочки.

ЗНАЕШЬ, КАК ГХИРДАНА ПОСТУПАЕТ С ДОНОСЧИКАМИ?

А затем свет машины потух, и чувство присутствия жреца выветрилось. Тут же вернулась девушка. Она деловито вручила Бастону зашитое пальто, закрыла шкаф с секретным устройством. А Бастон сидел и восторгался простотой и четкостью ловушки. Прежде никто бы не посмел с ним так обойтись. Братство за своими приглядывало. Городской дозор мучился годами, искал стукачей на Хейнрейла и так и не преуспел. Все знали, что защита Братства означает на Мойке куда больше, чем могла бы предложить стража, и угрозы его гораздо страшнее. Но нынче все изменилось. Братство ушло, оставив Бастона без крыши, без щита против промышлявших в городе сил.

Расчет был точен. Но Синтеру не предусмотреть все на свете. У жреца наверняка есть шпионы и наблюдатели, но всего ему не узнать. В душу Бастону не залезть. Это его последний оплот, единственное место, куда им не дотянуться.

– Увидимся через неделю, – бросил Бастон девице, уходя из швейной лавки, и невольно задумался: солгал или нет?

Карла ждала его на углу возле Морского Привоза.

– Раск хочет нас видеть, – прошептала сестра, – новое задание.

– У Крэддока.

– Ага. Нас зовут на Фонарную улицу. Тиск оказался прав – вот шанс, которого мы ждали. Будем вместе с этим парнем-гхирданцем и снова наберем вес. Впереди удачные дни. – Карлу будоражило будущее, глаза горели при взгляде на яркую цитадель Нового города. Бастон, напротив, ощущал, что к нему пристала и молча взывает знакомая грязь Мойки. Там, между Замковым холмом и портом, переплетались родные улицы, старые спуски, аллеи и переходы. Он создан для этих закоулков, а не для мертвенной белизны сияющего лабиринта. И, подходя к его рубежу, еле волочил ноги, однако Карла уверенно подталкивала вперед.

Они вступили в Новый город. Эшданцы-проверяющие их узнали, и до резиденции Раска отсюда было подать рукой. Подать рукой по меркам Нового города, вечно запутанного и мудреного – но это и к лучшему. Извилистый маршрут по зеркальным галереям обескуражит любую слежку.

У дома Бастон остановился и присмотрелся. Дом был необъяснимо похож на родительский, на все постройки по Борову тупику. Казался призраком жилья, блеклой каменной тенью.

Карла задерживаться не стала и сразу вошла.

Интерлюдия 1

Эфирограф на столе Эладоры Даттин отрыгнул короткое сообщение, окутанное характерным плесневым ароматом и злобой Синтера.

ХЕДАНСОН НАШ.

Эладора откинулась в кресле и позволила глазам закрыться на блаженную минуту покоя. Ситуация с Гхирданой не вовремя отвлекала от других, более важных обязанностей, и стало облегчением узнать, что их комбинация работает. Еще была некая приятная справедливость в том, чтобы натравить одного закоренелого бандита на другого.

Надо работать дальше. Официально Эладора – специальный городской волхвователь, заведует регулированием волшебства. Она взяла стопку заявок на разрешение колдовать. Несколько утвержденных продлений. Существенно больше отказов – волшебство легко не дается. Она бегло с ними ознакомилась и нацарапала согласование на каждом листе.

Намного интереснее новые прошения. Все от новоприбывших – беженцев с Божьей войны либо представителей оккупационных сил. Эти бумаги отправятся на проверку министру безопасности.

В целом заявок набралось меньше дюжины. Келкин хочет провести парламентский закон об отмене права гильдии алхимиков распоряжаться своими чародеями и отдать их обратно в ведение специального волхвователя.

Эладора не знала, будет ли еще занимать свою должность, когда это произойдет. Она обернула пачку прошений пурпурной лентой и вышла в приемную к ассистенту.

– Риадо? Я схожу в управление министра Нимона.

– Простите, мисс, но к вам посетитель.

Ее ожидал круглолицый, розовощекий человечек, на черной мантии пестрели пятна от кислоты или отбеливателя. Церемониальная цепь его поста с золотым глазом на фляжке была инкрустирована драгоценными камнями.

Разумеется, им пришлось изготовить новую цепь. Старая сгинула в Кризис, вместе с Рошей.

– Гильдмастер Хельмонт, – любезно проговорила Эладора. – Простите, я и не знала, что вы удостоите меня визитом.

– О, да никакого визита. Просто зашел поболтать. Можно? – Он указал на кабинет Эладоры.

– Конечно.

Она сунула заявления в выдвижной ящик и проверила, отключен ли эфирограф, прежде чем села в кресло. Хельмонт – мастер гильдии алхимиков – терпеливо ждал, пока она закончит.

– Вы не рассматривали карьеру алхимика? – спросил он.

– Нет.

– Жаль. Уверен, в Горниле вы бы превосходно себя показали. – Гильдия алхимиков устраивала испытания для школьников с четырнадцати лет; набравшим проходной балл оплачивали дальнейшее образование. Тем, кто достоен, – учеба и пожизненная карьера в гильдии.

– Моя м-мать не разрешала мне участвовать в Горниле.

– Что ж, вы тем не менее достигли высот. И все-таки представьте, кем бы вы могли стать.

Расчищая стол, Эладора перебирала в уме известное ей об этом человеке. Насколько она понимала, Хельмонт был компромиссным кандидатом на исполнение обязанностей главы гильдии. Осмотрительный, усердный научный сотрудник, отнюдь не блистательный ум или признанный старейшина отрасли, как его предшественники. По сведениям осведомителей, самый слабый мастер со времен основания гильдии.

– Чем я могу вам служить, гильдмастер?

– Ничем. Я предпочел бы, чтобы вы ровным счетом ничего не делали. Простейшее дело на свете.

– В связи с…

– Гильдия намеревается возвратить некоторые ценности, что были похоронены под Новым городом при разрушении Квартала Алхимиков. Значимые результаты экспериментов, памятное достояние и тому подобное. – Он махнул рукой, будто вел речь о сущих пустяках, а не о божьих бомбах, раке гильдмистрессы Роши и прочих погребенных там ужасах. – Я вынесу предложение в комитет по безопасности. И хочу лишь, чтобы вы воздержались ему препятствовать.

Эладора колко улыбнулась:

– Гильдмастер, вы понимаете, что прежняя попытка открыть это хранилище привела к катастрофе. И в любом случае захоронение находится под Лириксианской Оккупационной Зоной – и любое вмешательство будет угрозой заключенному миру.

Его лицо наигранно осунулось.

– Ах, ясно, ясно. Угроза миру, само собой, вызывает нашу крайнюю озабоченность. – Он потер подбородок. – Знаете, я слышал чудную сплетню. Бредовейший слух. Говорят, вы уже совершили то, что нацелился сделать я. Взломали хранилище под Новым городом и захватили себе всю добычу.

– Я… – начала Эладора, но Хельмонт жал дальше.

– Естественно, вздор. В том смысле, что вам ведь понадобилась бы помощь упырей, иначе как пройти сквозь их владения и открыть подземные склепы? – Он посопел, как бы принюхиваясь. – Кстати, вы не видели Владыку Крыса? Или он больше не показывается лично? Не встречались ли на днях с каким-нибудь его говорильным посредником? Как я понимаю, вы тесно сотрудничали с вожаком упырей во время вторжения.

– Владыка Крыс, – сказала Эладора, – служит городу. Как и я. Словом, прошу прощения, гильдмастер. – Она встала.

– Словом, если останки нашего достояния попали к вам, – рассуждал будто сам с собою Хельмонт, – вам бы понадобилось их где-то содержать и чинить. А не похоже, что алхимический завод стоит у вас под столом. – Он побарабанил костяшками по столешнице. – Или в вашей карманной тюрьме на Мойке.

Эладора мысленно потянулась к нему, призывая легкое волшебство. Само собой, в церемониальную цепь были вплетены противочары. У ее заклинания нет шансов пронзить такую защиту. Она села обратно, положив ладонь на ручку выдвижного ящика.

– Где бы вы могли хранить столь опасные алхимические талисманы? Ага! – Хельмонт наигранно облегченно вздохнул: – Вы ведь неплохо знакомы с Йоганом Манделем, не так ли?

– Господин Мандель – друг нашей семьи.

– Конечно, конечно. В этом нет ничего предосудительного. Просто друг вашего отца. Я уверен, у Манделя много общего с… как лучше выразиться? С поместным сыроделом из Вельдакра.

Эладора потеряла последнее терпение к ужимкам и намекам Хельмонта.

– Господин Мандель – член вашей гильдии, разве нет? Если у вас есть вопросы, поговорите с ним самим. У меня много работы.

– Вы так умны, мисс Тай! – Хельмонт всплеснул руками. – Именно так я и поступлю. Поговорю с Манделем. В конце концов, это внутренняя проблема гильдии. Ничего, что бы требовало вашего участия. Как я уже сказал, вам совершенно не нужно ничего делать.

– Если бы я ничего не делала, – выпалила Эладора, – вас бы сожрала Божья война. Доброго дня, гильдмастер. Проводите себя сами.

Хельмонт ухмыльнулся:

– Прежде чем уйти, я вручу вам подарок. Знаю, вы историк. – Он хлопнул в ладоши, и Риадо внес деревянный ящик. – Мы нашли его, когда разгребали старые запасы. Ему не меньше сотни лет.

Он открыл ящик. Внутри была стеклянная банка двухфутовой высоты, запечатанная свинцовой крышкой. До краев наполненная мутной жижей. В банке плавала фигурка – статуэтка обнаженного юноши, синеватого оттенка с восковым отливом.

– Это гомункул, – сказал Хельмонт. – Одна из первых попыток гильдии произвести искусственную жизнь. – Он постучал по банке, и создание распахнуло глаза. Подплыло к стеклу, всматриваясь наружу.

Лицом оно напомнило Эладоре Мирена.

– Знаете, – промурлыкал Хельмонт, – прежде использовали конский навоз. Чтобы добиться правильной температуры. Сосуд погружали в навоз, и там рос гомункул. Теперь у нас атаноры, тигли и чаны для размножения. По-моему, неплохо вспоминать свои корни. Вспоминать, что гильдия начиналась с лошадиного дерьма, но достигла и более великих свершений. Всегда можно достичь большего. – Он поклонился: – Пообщаюсь с Манделем. Доброго дня, специальный волхвователь Даттин.

После ухода Хельмонта, выпровоженного верным Риадо, Эладора некоторое время созерцала гомункула в банке. Тварь глазела в ответ, прекрасное личико оставалось бесстрастным. Гомункулы лишены разума и души, но чары могут заставить их двигаться в продолжение воли волшебника. Слышит ли ее существо? Она представила, как глухой ночью создание отворачивает изнутри крышку, выползает из банки, мокрое и голое крадется по коридорам, чтоб доставить Хельмонту подслушанные секреты. Представила, как оно находит в темноте постель Эладоры и перерезает ей горло.

Она выдвинула ящик и достала оттуда пистолет. Близнец того, что отдала Карильон. Прочный, надежный, непритязательный. Незаметный, как сама Эладора.

Открыла банку, извлекла дергающегося гомункула.

И рукоятью пистолета несколько раз хватила воскового уродца, размазывая в восковую лепешку.

История впредь не ее забота. Будущее наступает слишком быстро, и некогда оглядываться, даже на миг.

Глава 11

Над завоеванным гвердоном вечерело.

На противоположной окраине, Маревых Подворьях и новом Квартале Алхимиков, гудок возвестил конец смены. Рабочие выплеснулись из фабрик, человечий паводок наполнил улицы, разбиваясь на протоки, бьющие в таверны и игорные заведения, водяные колеса коммерции. Люди стекали по витым лестницам, собираясь в подземные реки там, где грохотали поезда. Заливали площадь Мужества. Разные городские районы имели свою окраску течения – серые рясы университетских студентов, крикливая безвкусица Дола Блестки, черные костюмы и крахмальные воротнички парламентских чиновников. Попробуй отличи каплю одной жизни от другой, они все смешались в несущемся по улицам бурлящем потоке.

Но на реках ставят плотины и не дают им вольно бежать. У границ оккупационных зон стоят посты и пункты проверки, устроенные у всех по-своему. В хайитянской зоне все по регламенту – с военной нежитью, канцелярскими книгами, учетом и пропуском под роспись, тогда как границы Ишмиры сторожат боги и монстры. Пути в Лириксианскую Оккупационную Зону тоже под охраной – где-то лириксианских солдат, настороженно жавшихся на своей приступке с краю города, где-то гхирданских головорезов, охочих до взяток.

Русла этих рек перекрыты. Городские артерии перерезаны.

Ранее Шпат все это лишь видел, а теперь еще и осознает. Его рассудок на многие месяцы был сломлен и рассеян, неспособный слаженно мыслить. Ныне он неожиданно обрел сосредоточение. Твердую точку отсчета, которая существует здесь и сейчас.

Раск. Раск, уроженец Гхирданы.

Шпат во второй раз испытывал странный опыт воссоединения с собой, и на этот раз возвращение проходило иначе. Впервые это случилось с ним вскоре после смерти, после Помойного Чуда, – тогда его спасла Кари, спасла намеренно. Она дотянулась, отыскала его во тьме и вдохнула сознание. Пришла за ним, взяла за руку и вывела назад, к жизни, то есть к той причудливой псевдожизни, которая теперь суждена ему – воплощенному духу Нового города.

«Кари, – позвал он, – ты меня слышишь?»

Ничего. Он и не надеялся, что Кари сумеет его услышать. Она за полмира отсюда, а предел досягаемости Шпата ограничен Новым городом. Однако Раск даже не совсем осознает существование Шпата. Скорее они оба спутались вместе, будто бы Раск забрел в темный переулок и сознание Шпата прилипло к нему, как к рукаву паутинка.

Он и ощущал себя бессильной паутинкой. При вторжении Шпат надорвался, легкомысленно растратил себя на чудеса. Он не бог – свою потустороннюю мощь он украл у Черных Железных Богов и уже израсходовал все, что сумел от них унести. Ныне ему доступно лишь наблюдать сотней тысяч окон – сотней тысяч глаз.

Шпат смотрел, как Бастон заходит в дом на Фонарной. Теперь Раск держал на столе табакерку с пеплом пожарища в цехах Дредгера. Шпат задумался, много ли Тиска смешалось с этой черной золой.

Бастон пепел не принял, но некоторые другие воры с Мойки согласились.

Оказалось, Шпат способен наблюдать за Бастоном, не проваливаясь в яму воспоминаний – Раск заякорил его в настоящем.

«Раск, ты меня слышишь?» – позвал он. Раски поежился, будто Шпатова мысль обдала дыханием его затылок, но услышать его все равно не мог.

Кари тоже сначала не слышала Шпата. Ушло время, чтобы выстроить связь. Он будет терпелив, даже сейчас, когда Раск меряет шагами зал на Фонарной улице (эхо поступи пульсирует внутри Шпата, как новообретенное сердце), стремясь скорее продолжить свою кампанию. Шпат готов разделить азарт Раска – как и его слезы. В сознании Раска тенью огромных крыл постоянно витает ожидание возвращения дракона. Обрывки его волнения просачиваются вовне.

Почему именно Раск? Шпат мог только гадать. Он не бог, но рассуждать оставалось только в понятиях святости. Из того, что он знал, боги не избирают своих святых в прямом смысле – это вопрос удачной возможности, так молния поражает высшую точку ландшафта. И дело может решиться мгновенно. Сильва, тетя Кари, была сафидисткой, приверженцем ответвления от церкви Хранителей, которое направленно взыскивало святости. Она прилежно исполняла обряды, приносила жертвы, умерщвляла свою плоть, но боги годами не обращали на нее внимания, пока не сверкнула, стало быть, молния. И тогда установленная меж ними связь снесла все, выдержав даже надлом рассудка Сильвы. Стоит сравнить ее со Святой Алиной, которая не потратила ни минуты на моления и ритуалы, была простейшей во всех смыслах слова – но на какой-то миг боги обратили на нее взор, и этого хватило, чтобы привязать Алину к ним до конца жизни.

Так почему Раск? Шпат и гхирданец одного возраста – ну, то есть Шпат два года как мертв, но сейчас это опустим. Они оба наследники криминальных династий. Отец Шпата Идж был мастером Братства; Раск – Избранник дракона. Достаточно ли этого для мига взаимного сближения?

Имей Шпат выбор, он бы Раска не взял. Пускай гхирданского парня воспитывали как и его, они совершенно разные люди. Раск не питает любви к народу Гвердона, не задумывается о высшем призвании. Лучше бы он установил связь с кем-то другим. С Бастоном, например. Они дружили, до того как Шпат заболел, а Бастон стал доверенным Холерного Рыцаря. Были другие, кого Шпат выбрал бы вперед Бастона, но большинство из них умерли. Нельзя ли взамен ниспослать этот святой дар на Бастона?

Он потянулся к тому всей своей душой. Приложил всю силу воли, как мог.

«Бастон, ты меня слышишь?»

Ничего. Он навалился еще сильнее, соскользнул – и вот уже день вчерашний. Или позавчерашний. Позднее утро, Раск выходит из Нового города через пограничную проходную. Шпат теряет направление, сознание выскальзывает, как мокрое мыло. Изо всех остатков сил он вцепляется в Раска, только бы избегнуть бездонных расселин забытья.

Ему нельзя больше падать.

Раска пробрала дрожь, когда ледяная морось закапала за воротник, он пригнулся и побежал. Еще одно преимущество величавого полета выше туч для него под запретом. Неудивительно, что все местные норовят натянуть плащ с капюшоном или плотную, унылую куртку. Из сточных труб хлестала вода, превращая мостовую в череду рек, которые придется преодолевать вброд. От дневного ливня тротуары Дола Блестки опустели. Лишь несколько упертых личностей шатались сейчас по улице, и половина – его новобранцы из Братства. Бастон широким шагом обогнал Раска и Вира, небось рычит под нос. Карла загодя ушла вперед, следить за обстановкой у Крэддока.

Вир сморкнулся в платок.

– Я ненадолго заскочу кой-куда, – сказал он. – По отцовскому поручению.

– Как скажешь.

Кругом территория свободного города, но в их скромном походе участвуют только два гхирданца, он и Вир, и неприятностей быть не должно. Поджог Дредгерова подворья был артиллерийским обстрелом, а сегодня они – жрецы, что собирают души павших.

Улицу обрамляли кафе и лавки – книжные, писчебумажные. Попадались портные с учеными мантиями и шляпами с кисточками на витринах, изготовители принадлежностей для алхимии, торговцы реагентами и древними диковинами. Раск подметил мерцание илиастра среди колб других алхимических субстанций – разведенного флогистона, эфирированной соли, настойки одухотворения, грудного молока, сладкого купороса. Шприцы и пузырьки с алкагестом – с помощью этого препарата каменные люди замедляют развитие своей ужасной хвори.

Вир зашел в весьма любопытное заведение. Поначалу Раск принял его за ювелирный салон, но, когда вытер с матового стекла потеки дождя, оказалось, что там торгуют протезами. Витрина представляла механические руки, деревянные и костяные ноги, выращенные алхимиками органы в банках с животворной средой. Раскрытые бронекостюмы, наподобие доспехов Дредгера. Приклеенная к двери потертая вывеска уведомляла о том, что полномочные члены гильдии алхимиков обслуживаются вне очереди, а благотворительные акции не распространяются на жертв войны и несчастных случаев на производстве.

Сквозь тусклое стекло было видно, как Вир спорит с изготовителем механических частей тела.

Раск подошел к газетному киоску через дорогу, кивнул дряхлой торговке и взял с прилавка свежий «Гвердонский обозреватель». Как только стал отходить, она закаркала:

– Жулик! Стащил! Два медяка давай!

Ну, естественно, надо платить. На островах Гхирданы никому и в голову не придет выставить счет Избраннику дракона. Даже в Новом городе большинство народа уже научилось соображать и не просило его об оплате.

Бабуле Раск дал золотую монету, достаточную для покупки киоска со всем содержимым. Добавил еще и улыбку – драконью, с напоминанием о зубах.

Заголовки до сих пор радовали преобладающей темой – пожаром на площадке у Дредгера и боязнью распространения токсичного дыма. За недавние годы этот инцидент был далеко не первым, и Раск потерял счет детям с искривленными конечностями и другими пороками. Среди богачей модным аксессуаром стали золоченые дыхательные маски.

Газета не упоминала Гхирдану в связи с нападением на Дредгера, и Раски этому не удивился. Договоренность между Гвердоном и тремя оккупационными сторонами штука тонкая, и все знают, что главный вклад Лирикса в баланс сил идет от драконов. Открыто обвинять Гхирдану в преступлении чревато угрозой миру, даже если всем известно о ее причастности. Оставь в броне щель, и туда войдет нож. Он представил, как парламент рассылает повсюду своих агентов увещевать, подкупать и запугивать, но любой ценой выровнять крен корабля государства.

Ключевое сейчас – скорость. Он должен выполнить намеченное до того, как вернется Прадедушка, а главное – до того, как ему воспрепятствуют власти. Если достаточно быстро захватить бразды торговли илиастром, то у парламента не останется выхода, кроме как благословить сложившийся порядок вещей.

Пустые глазницы наблюдают за ним с другой стороны улицы. Скелеты-часовые из Хайта. Дол Блестки находится на краю Оккупационной зоны Хайта. Если Раск поднимется на Священный холм, он будет на их территории – а у Хайта нет угрызений совести по поводу поддержания перемирия. Правила перемирия ясны: если одна из трех держав нарушает перемирие, две другие вынуждены объединиться против преступника. Прогулка по территории Хайта уже может быть достаточной провокацией, чтобы начать войну.

Раск радостно машет им и возвращается, чтобы встретить Вира.

«Еще не готово, – ворчит Вир. – Требуется специалист-колдун, чтобы зачаровать его. Пять тысяч только за консультацию».

«И они называют нас преступниками».

Они двинулись под дождем бок о бок, с телохранителями по пятам. Справа, высоко на холме, как снежные вершины, из дождя проступили три великих собора Хранимых Богов. Пение могучего хора, чуточку прерываясь, елеем стекало с храмов в город.

– Говорили, до прихода ишмирцев такого не было никогда, – шепнул Вир. – А теперь хор поет не замолкая.

«Крэддок и сыновья» располагались на крутом спуске, доходившем до площади Мужества. Здесь работали стряпчие, маклеры, перекупщики – и оптовики по алхимическим реагентам. В отличие от Дредгера, склады «Крэддока и сыновей» на том конце города, в Маревых Подворьях. Однако деловые конторы – в пределах досягаемости Гхирданы.

По кивку Раска первыми заходят эшданцы. Крутые парни в серых плащах занимают контору с наработанной слаженностью, косяк хищных рыб – у каждого бойца свое задание. Отрезать охрану. Обезопасить черный ход. Утихомирить персонал. Закрыть дверь, как только босс будет внутри.

Тяжелая дверь захлопнулась за Раском. Он обежал взглядом офис – столы темного дерева устланы бумагами и счетными книгами: запасом алхиморужия и сырья, уменьшенным до строчек и цифр. Дюжина писцов разного возраста с кляксами на одежде таращат глаза. Один товарищ пытался вырваться и теперь сгорбился на своем стуле, зажав разбитый нос. Других жертв и повреждений нет, и все отмеченные пеплом на своих местах. Хорошо. Исполнено по-военному четко.

Судя по подбородкам и лысеющим головам, трое из писцов – сыновья Крэддока.

– Вон тех сюда.

Трое отмеченных пеплом двинулись к означенным сыновьям. Один из которых на полном серьезе грозил Раску кулаком.

– Вам это так не сойдет! – шумел он из-за стола.

– Нет, сойдет, – отозвался голос из внутреннего кабинета. – Я здесь. И, пожалуйста, больше ничего не ломайте.

Волосы Крэддока совсем вылезли, а подбородок затерялся в седой бороде, но в глазах горел острый ум. Раск присел, потом, передумав, сдвинул тяжелое кресло на пару дюймов правее, на случай, если Крэддок нахватался у Дредгера манер вести переговоры.

Вир, обогнув Крэддока, заступил к окну, проверил переулок, потом опустил жалюзи.

– Итак, – проговорил Крэддок, – у вас свои условия или поднимем прежние договоренности? Я в деле не первый год, ставку знаю.

– Условия свои, – сказал Раск, – но вам они покажутся разумными. Небольшой взнос, чтобы ваши цеха избежали участи, что постигла Дредгера, и два требования. Первое – отныне вы закупаете илиастр у нас, и только у нас.

Крэддок прищурился:

– Илиастр? И по каким ценам?

Раск развел руками:

– Будьте уверены, по разумным. Дешевле крови ваших сыновей.

– Не надо бросаться угрозами. Я же говорил, что не первый год в деле. Сначала с Братством. А потом платил свечной сбор алхимикам. Ха, за крышу с меня брали меньше. Какое второе требование?

Раск извлек табакерку и показал пепел:

– Знаете, что это значит?

У Крэддока задрожала рука.

– У меня была точка в Северасте, до войны. Там я сотрудничал с Гхирданой. Да, я знаю, что такое принять пепел и что случится, если я нарушу данное вам слово.

– Отмщение дракона, – мягко проговорил Вир, – просто ужасно.

Быстрым, судорожным движением Крэддок взял щепотку пепла и растер по лбу.

– Сделано.

– Двое есть, – возвестил Раск.

Вир оглянулся на дом. Крэддок и его воинственный сын стояли на крыльце. Дождь уже смыл со лба старика почти весь пепел.

– По-моему, мы слабовато его запугали.

– Он принял пепел. Получил право на долю снисхождения. Позволим ему сохранить лицо, пока делает, как велено. – Раск обернулся влево, на север от Священного холма. Разглядел вдали смутную тень виадука Герцогини, соединявшего Священный и Замковый холмы, хотя в тумане сооружение казалось неким первобытным змеем, драконом, собравшимся напасть на парламент. Где-то там, еще дальше за тучами смога и рядами остроконечных крыш, – Маревые Подворья.

– Я тут задумал вскорости навестить Манделя и Компанию. Ворц обозначил их как самых крупных поставщиков илиастра для гильдии. Прадедушка может вернуться быстрее, чем мы ожидаем, и надо быть готовыми к встрече.

– Не все наши новобранцы приняли пепел, – проворчал Вир вполне громко, чтобы донеслось до Бастона. – Как нам на них рассчитывать? Поблизости к ЛОЗ есть еще много мелких торговцев. Сначала стоит объединить и наладить то, чем владеем, а потом пробивать Маревые Подворья.

– Наберись веры, Вир, – сказал Раск.

Бастон, подобно суровой тени, вырос за плечом:

– Вам лучше возвратиться в Новый город.

– Естественно. А знаешь, по-моему, это место начинает мне нравиться. – Назад они шли по улице Философов, и Новый город постепенно рос впереди. Дождь окончательно выдохся, сквозь тучи пробивались солнечные лучи, превращая многоэтажные башни в колонны пламени. Когда они разберутся с поставками Манделя, основная часть работы будет сделана. Прадедушка прилетит и заберет Раска с этих улиц, вернет на подобающее Избраннику дракона место. А Ворц пусть утрясает скучные подробности оборота илиастра и прочие мудреные дела, какие захочет.

А может, и не Ворц. Дантист больно зазнался, пора указать ему место. Пепел дает право на долю снисхождения, но только на долю. Как только вернется Прадедушка, Раск предложит поставить Ворца руководить торговлей илиастром, а на роль местного советника подобрать кого-то другого. Кто знал бы Гвердон, раз Гхирдане требуется постоянное присутствие в Новом городе.

Почему бы не Бастона, когда он примет пепел. Или Карлу. Мысль о союзе с ней была по-своему притягательна. Вообще странно, почему Раску так уютно с ними двумя, будто они знакомы с давних времен.

Кто-то позвал его по имени.

Он остановился и огляделся. Остановилась вся вереница воров, рассредоточившись на мостовой.

– Что такое? – поинтересовался Бастон.

– Ты что-то сказал?

Бастон обескураженно покачал головой. Вир вздрогнул и посмотрел на облака.

«Раск. Опасность. Там».

Взор Раски раздробился, словно он увидел мир сквозь разбитое окно. Он одновременно стоял на улице Философов в окружении своих охранников и глядел на себя с высоты, сосредоточив внимание на крыше – вон там.

Быстрый взгляд – как бы людская фигура, вытянутые конечности, одета в рванье, – и тотчас существо прыгнуло, бросилось с крыши ближайшей ночлежки и приземлилось как раз возле Раска. Лицо высветил внутренний огонь, восковой череп как обгорелая бумага, кое-где совсем тонкий. В бледной руке страшилища кинжал – и оно уже бьет, нечеловечески быстро.