Текст книги "Сломленный бог"

Глава 28

Полоса побережья представляла собой дамбу из наваленных гор, абсурдное нагромождение пиков. Кари не припоминала ни одного бога из Уль-Таена, но кто-то из них наверняка здесь прошелся. Или какой-то экспедиционный корпус с севера добрался сюда и принес с собой чудеса Урии Горотворца. Определенно, в прошлое путешествие Кари здесь не было этих гор. Впрочем, Мири оставалась невозмутимой.

– Божья война, – только и произнесла она и пожала плечами.

Они отыскали, куда причалить «Тимнеаса»: две горы, покосившись, уперлись друг в друга вершинами, образуя в каменной запруде брешь, небольшой заливчик. Проплывая под исполинской базальтовой аркой, Кари мельком заметила белых обезьян, цеплявшихся высоко над головой к отвесным скалам. Мохнатые существа вопили и шипели на проходящую лодку, скалились черепами на месте морд.

Земли за горным хребтом были знакомы где-то наполовину. Остатки старых дорог и селений испещряли солончаки и дюны ультаенского побережья, как высыпанная горсть галечника.

Другая же половина – настоящий кошмар наяву. Обломки порушенного рая не так давно валились сюда с небес и в минуту гибели обрастали осязаемой материей. В реальность протекли безобразные чудеса, струпья божественного творения.

По этой стране ползали тронутые богом создания, заходясь воплями хвалебных гимнов. Росли необыкновенные растения – огненно-красные кусты, воспламеняющиеся от прикосновения; горные цветы, испускавшие под незримым ветром голубой яд. На пути попадались луга какого-то бога охоты; бесконечные ряды горелых книжных стопок; целые пустыни толченого стекла.

Путники были здесь не одни. В этом краю обитали призраки, тени божеств, когда-то разрушавшихся снова и снова, пока не осталось ничего, кроме неразумных клочков их сущностей. Они реяли по ветру, пытаясь запечатлеть свой образ на всем, с чем бы ни сталкивались. Осколки щебня сами собой складывались в небольшие курганчики, клубы пыли принимали облики змей и волков. Стебли травы становились струнами ангельских лир. В один прекрасный момент украденный эфирограф настроился на какую-то занебесную частоту и сошел с ума – клавиши непрерывно выстукивали непостижимые пророчества, пока Мири не нашла выключатель.

Карильон с Мири сами рисковали преобразиться, наткнувшись на бывших богов. Вообще-то обе женщины были неплохо защищены от занебесных воздействий: одна – своим колдовством, другая – врожденной наследственностью и остатками святости. Обеим доставало силы воли противостоять прямым нападкам отощавших духов. Но эти боги представляли скрытую опасность: порой внимание Кари сбивалось с пыльной тропы – и в разум проникали чужеродные мысли. Однажды она представила, каково будет разорвать зубами глотку Мири, а потом завыть, скликая ушедшую стаю (Крыс провыл бы в ответ, как и Адро, если б хорошенько напился). В другой раз осознала, что читает стихи, до того сладкозвучные, что с губ в самом деле закапал мед. Ей хватило соображалки почитать еще пару минут после того, как припадок прошел, а Мири собрала мед, так что они хотя бы наелись.

– До конца по суше нам не пройти, – бормотала Мири. – Может, лучше снова свернуть к побережью, когда будем южнее Бараньей Головы. Вдруг попадется корабль на последний этап до Кхебеша.

У нее это звучало так же безнадежно, как прежде у Кари. Лишь бы выйти южнее Бараньей Головы. Лишь бы добраться до Ильбарина.

Кхебеш постоянно отступал за пределы досягаемости, вечно ускользал, как мираж.

Другие мысли, донимавшие Кари, были не менее тревожными, хоть и полностью ее собственными. Она думала об Адро и надеялась, что он поправляется после раны. Думала о Рене и Аме и о том, как здорово, что их здесь нет. Особенно опасно было бы ребенку. Дети впечатлительны, податливая глина для божьей лепки. Джермас хотел использовать ее в девять лет, вспомнила она, и пришедший в голову дед навел на мысли на ползущих. Сумел бы Девять Кровавых Солнц отыскать более удачную дорогу в Кхебеш?

Но чаще всего Кари думала о Шпате, о том, как далеко от дома ее занесло.

Кари полагала, что они направляются на юг в сторону Эрефиса, торгового поселения. Прошли годы после того, как она там побывала, и помнила только, как солдаты из Уль-Таена маршировали через площадь, отправляясь на войну с Ишмирой. Ликовала толпа, и жрецы в рясах раскидывали на пути батальонов священный песок. Тогда Божья война была далеко-далеко. Теперь она везде и повсюду: на коже, в легких, понемногу проникает в душу. Начертана на погубленном мире. И это еще далеко не передовая – настоящие бои сместились, как она догадывалась, к северо-востоку, в сторону исконных земель Уль-Таена. С тех самых пор как Праведное Царсто Ишмиры потеряло свою богиню войны и было вынуждено откатиться назад, здешние силы воспряли и ожили, сломленные божества опять двинулись на войну.

Кари пробрала дрожь. Это она убила богиню войны, она запустила последнюю божью бомбу. Какая часть этого разорения лежит на ее совести? Она никак не питала любви к Ишмире и ее безумным богам, но ум по-прежнему глодало сомнение: неужели она обратила ход вещей только к худу? Как можно полагаться на свои действия, если не предвидишь последствий? Идет оно на хер, поглядите на Артоло: убей она этого козла еще в Гвердоне, вообще все было бы по-другому.

– Карильон. Разуй глаза, – предостерегла Мири. Кари глянула вниз и осознала, что едва не вступила на полянку ядовитых цветов. – Держись тропы. И дай мне на тебя опереться. – Дрожащая шероховатая рука Мири повисла у Кари на изгибе локтя, но чародейка, почитай, совсем ничего не весила. Вся полая, выжженная внутри.

Они переправлялись через изувеченный край. Казалось, духов этих мест особенно оскорбляло присутствие Кари. Ощущение трения и давления, которое предшествовало встрече с Ушарет, было здесь постоянным, словно воздух состоял из наждака, скоблящего исключительно душу. Несколько раз пустые оболочки богов возникали, пытаясь нанести удар. В основном такие манифестации выходили скорее жалкими, чем опасными, богоявления оборачивались ничем, кроме облака пыли, одинокой змеи, говорящей человеческим голосом, или бродячей мусорной кучи, что медленно ползла к ним через долину. От других воплощений путники убегали, а иногда приходилось драться, и тогда заклятия Мири сверкали во мраке сумерек. Все же главным образом на пути попадались лишь пыль, грязь и разбитые камни. Обезбоженная земля, где никто не живет.

На западе гремели бои. В том направлении лежало Праведное Царство Ишмиры. Сражения бушевали за горизонтом, слишком далеко, чтобы затронуть путников напрямую. Однако тот край неба будто объяло пламя, и Кари обнаружила, что если спит, обратившись туда лицом, то непременно видит кошмар, как на нее падает молот. И просыпается с воплями о правосудии Верховного Умура.

На запад они не пошли. Поплелись на юг, через эти вечно переменчивые земли.

Эрефис пропал.

– Такое впечатление, что по нему проползла действительно большая улитка, – прокомментировала Мири, и Кари была бы рада с нею не согласиться, но увы. На краю блестящего слизью ущелья чародейка договорилась с какими-то призраками, обменяв горсть монет за сведения, где найти еду, и новости о постоянно ширящей свой размах войне.

– Хрен ли привидениям делать с наличкой? – пробормотала Кари, выкапывая из грязи на обочине оловянные банки. На этом же месте захоронили и павших, их плоть иссушило слизью, а кости размягчились в кашу – приходилось вытаскивать их, чтобы добраться до банок. Военный обоз, предположила Кари. С одного мертвеца удалось содрать чудесным образом целую куртку.

– Империя Хайта много лет назад разгромила местную богиню смерти, – пояснила Мири. – В обычае же этого народа класть монеты на глаза покойников, чтобы оплатить им переправу в загробную жизнь. Хайитяне заставили богиню принимать только имперскую валюту, но теперь Хайт отступил и на юге их деньги найти тяжело. Поэтому мертвые души неприкаянны и мертвецы разгуливают по земле. – Она сосчитала и убрала оставшиеся монеты. – Вдруг еще где-нибудь понадобится платить за проезд. Короче, они сказали мне, что на юге, в дне пути, живут люди. Двинемся туда.

Кари стерла с банки грязь, ихор и кусочки солдата и попыталась прочесть этикетку.

– Не лучше ли держаться от гребаных здешних людей подальше? Ведь все, кого мы встретим, наверняка захотят нас убить?

Перед тем как ответить, Мири вколола себе очередной флакон лекарства.

– Наличие в тех краях живых душ подразумевает пригодные для жизни условия. На Божьей войне так бывает не везде.

На пятый день ада они подошли к призраку города Гиссы. Даже Кари знала, что Гисса была разрушена не менее десяти лет назад. Гисса, знаменитая монетными дворами и алыми крышами. Красностенная Гисса, со многими храмами и глубокими колодцами. Гисса должна была находиться значительно дальше к югу.

Они спрятались в канаве и смотрели, как мимо движется целый город.

Люди, тысячи людей, волокли мешки щебня и кирпича, согнув обвешанные алой черепицей плечи. Кожа у всех красна от кирпичной пыли. Люди шли, выстроившись в колонны, что копировали расположение сгинувших улиц, – и им сопутствовало нечто свыше, невидимая сила разравнивала перед шествием землю, отпечатывая на почве карту ползущего города. Кто-то нес дорожные знаки на манер армейских знамен, другие торжественно перлись по грязи, облаченные в расшитые наряды чиновников, советников и судей. Дух карнавала пропитывал эту процессию, смесь дикого запустения с гражданской гордостью. Все лица, от заморенных голодом детей до седобородых старцев, были подернуты божественным экстазом. Они жили в Гиссе, а Гисса – рай на земле.

Кари вновь почувствовала, как ее перетирает наждачка, и уткнулась в грязь – мимо ехала чудовищная культовая повозка. Огромный пирамидальный храм, обитель бога горожан, водруженный на полозья из тикового дерева, тянула толпа восторженных почитателей. На вершине пирамиды стоял прекрасный, сияющий юноша – избранный богом города Гиссы.

– Скажешь, когда проедут, – прошептала Кари, но не успела Мири ответить, как святой воздел левую руку. Грянули трубы, землю тряхнуло – и вокруг воздвиглись дома. Теперь канаву со всех сторон окружали воспоминания о погибшем городе – и бредущие враскачку изгнанники с божественным светом в очах.

Шепотом посовещавшись в канаве, путники решили, что на закате Кари выберется наружу и разузнает, как далеко они от края этого мобильного города. Слабость не позволит Мири быстро передвигаться, поэтому чародейка останется в укрытии и начертит защитные руны, чтобы ее точно не обнаружили.

– Если не сможешь найти короткий путь, возвращайся обратно, – сказала Мири.

– Может, мы их пересидим, – предположила Кари. – Будем прятаться, пока город не уйдет дальше.

– Насколько мне известно, они могут осесть на несколько месяцев. Ума не приложу, с чего они окопались именно тут.

– Ладно. Я пойду. Дай только мне денег.

– Прошвырнешься по магазинам?

Кари пожала плечами:

– Это город. Должен быть и базар. Во всяком случае, без открывалки нам жопа.

– Это не город. Призрак былого города, хранимый обрывками бога его бывших граждан.

– Людям все равно надо ходить за покупками. Гони монету.

– Нет.

– Ладно, сворую.

Мири чертыхнулась и выдала кошелек, что Кари восприняла как обвинительный вердикт своим талантам карманницы.

– Без вещей обернешься быстрее. – Чертова книжка так и висела у Кари на спине, вместе с эфирографом притороченная линем с «Тимнеаса» к плечам. Грубая пенька впивалась в кожу, и вес ценного скарба сильно замедлял ход. В то же время на ум моментально пришла картина, как Мири, умыкнув книгу, крадется из этого города галлюцинаций, как прежде убежала из Гвердона.

– Твоя правда. – Кари развязала узел, стряхнула вьюк. Потом резко наклонилась, сгребла пригоршню склянок с препаратами Мири и сунула их в карман для страховки. Мири смурно ощерилась, но на протесты уже не было сил. – Увидимся через пару часов.

В сумерках город оказался еще чуднее. Столбы из наваленных друг на друга камней отмечали углы улиц, кое-где ими были выложены невысокие стены. Кари не могла сказать, таскали ли горожане все эти камни с собой или валуны ковыляли сами, участвуя в процессии. А может, камни просто лежали здесь, только сейчас их включили в планировку, упорядочив хаос по своему образцу. Верхушки многих столбов венчали кости – на ум приходили жертвенные алтари, и это обеспечивало бездну, сука, хорошего настроения. От этого места кожа покрывалась мурашками.

В тусклом свете над Кари высились обманчивые подобия былых сооружений. Призраки исчезнувших домов и храмов создавали впечатление, будто она ходит меж огромных зданий. Божья срань, как их только угораздило натолкнуться на божественный город? Это неуютно напоминало ей о дедушкиных замыслах по переустройству Черных Железных Богов в нечто цивилизованное и укрощенное, в оберегавших Гвердон духов правопорядка. И вместе с тем напоминало о Шпате. Тот юнец на перекатном храме похож на нее – городская аватара, местная версия Святой Карательницы. Только здесь у них мертвый город, и под уздцы его ведет безумный и сломленный бог.

«Нет. Со мной ничего общего. Ничего общего со Шпатом», – твердила она себе.

«И выкуси, Мири. Говорила тебе, есть тут базар». Кари прошла под аркой, украшенной бронзовыми конями – нет, под воспоминанием об арке, – и побрела по рынку. Никаких прилавков там не было, продавцы с зазывалами стояли на местах торговых точек, словно отыгрывая роли. Повсюду дурацкий спектакль – Кари смотрела, как люди, стоя в ряд, делали вид, будто едят за стойкой несуществующей забегаловки. Они совали в рот воображаемую пищу, смачно жевали и сглатывали. Один даже сыто рыгнул, пахнуло мясом с приправами. Низкопробное чудо – иллюзорной пищи хватало подкрепить силы. Что же станет с беднягами, если они покинут город и вотчину своего бога? Ничего хорошего, очевидно.

Один прохожий взял ее за руку и указал на пустое место за краем базара:

– Взгляните! Сегодня вечером так прекрасны фонтаны! А завтра пусть не придет никогда! Присоединяйтесь ко мне за бокалом, и мы восславим Ран-Гиса! – На нем были дырявые тряпки, в длинной бороде запутались сучки да колючки, но разговаривал он как элегантный кавалер. Остатки плаща на плечах выглядели дорогим, в прошлом, нарядом.

– Очень красиво, – согласилась Кари тем тоном, которым сказала бы «славная лошадка» бьющему хвостом рэптекину, – но я должна идти, эм-м, помолиться в храме.

– Все эти улицы Его храм, – сказал прохожий, – а значит, любые акты есть акты поклонения Ему! – Манеры мужчины не оставляли сомнений, какие акты у него на уме.

Кари вывернулась и, ступая в плотную толчею, скрылась в толпе. Людской поток разделялся вокруг пустого пространства посередине площади, и Кари увидала молодых девушек, болтавших ногами, сидя в пыли. Для этих людей фонтан был реален. Сказочное помешательство.

Где-то в отдалении пророкотал гром. Кари напряглась – такие знамения часто сопутствуют божественному вмешательству, ливню чудес. Но народ Гиссы не обращал внимания, надежно защищенный осознанием того, что город их неприступен, что Гисса никогда не падет. Ни один недруг еще не пробивал этих стен.

Она все-таки нашла одну женщину, продававшую настоящую еду – связку вяленых окуней и угрей.

– Такие берете? – Хайитянские монеты. Торговка сказала что-то по-таенски. Кари неуверенно кивнула, внезапно сообразив: если в Гиссе все служат городскому богу, то нездешних должны определять моментально. Но женщина улыбнулась и на ломаном хайтском произнесла:

– Да, да, хвала Ран-Гису.

– Где вы взяли рыбу?

– В деревне, отсюда немного восточнее. Называется Ихандин. – Лицо женщины прорезала складка недоумения – вопрос Кари указывал на нестыковки городского чуда. Будь Гисса прежней, до Божьей войны, то находилась бы далеко от селения Ихандин. Вопрос сталкивал женщину с твердой действительностью. Кари подхватила рыбу и поспешила уйти, пока не вызвала у рыбачки новых сомнений в мироустройстве.

Отыскать предел Гиссы оказалось труднее, чем ожидалось. Не мог быть город настолько большим – это ж ни хрена и не город, а мелкий божок с кучкой обманутых верующих, таскавших на себе труп прежнего обиталища, – но пространство и время на воображаемых улицах выворачивались наизнанку. Длинные стены подчеркивали горизонт в вечном отдалении – про такую грандиозную подлянку не хотелось и думать, но Кари никак не удавалось отыскать к ним проход. Прямые улицы вели куда угодно, только не прямо.

В ночных небесах над Гиссой проступили звезды, и были они не те, что светили над Ильбарином.

Потерпев поражение, Кари повернула назад, к укрытию чародейки, и дела тут же пошли еще хуже. Сперва ее ошарашил тот факт, что окрест уже высились здания, полноценные дворцы и башни, а не валялись развалины, как пять минут назад. Поначалу она предположила, что, проведя много времени в Гиссе, попала под всеобщий морок, но потом услыхала прекрасный голос, похожий на трубный зов, и нутро ее ухнуло, хоть и запело сердце.

– Приведите нечистую ко мне, – повелел Ран-Гис, глас Его отразился эхом от камня, в созвучии с самой ее душой. – Она рядом. Я вижу ее. – Это был тот святой из храма, и сволочуге, кажется, удалось провернуть ее старый фокус. Прием Шпата, чудесный взгляд через камень. Непонятно, что означало «рядом»…

Словно сотканные из эфира повелением святого, в начале улицы показались солдаты. Она чуть не спутала их с каменными людьми – тела покрывали минеральные наросты, – но при вспышке зарницы увидела разницу. Все эти парни были в прошлом смертельно ранены – у того глубокий порез на животе, этому прокололи сердце, а тот вообще безголовый, – и кто-то заткнул им раны кусочками города. Обломки кирпича с известкой, засунутые в тела, служили им недостающими мускулами, органами и даже головой. Один указывал на нее рукой, отбитой у мраморной статуи, а Булыжная Башка проворачивал свой набалдашник, чтобы посмотреть на Кари, будто имел глаза.

На-а-ахер оно ей сдалось.

Кари побежала.

Рванула вперед со всей мочи, и мостовые под ногами стали уступать сырой почве. По мере удаления от Ран-Гиса восстановленный город таял, снова оборачиваясь чокнутым балаганом среди развалин. Стражники, впрочем, гнались за ней, не сбавляя пыла, вне зависимости от ее восприятия обстановки.

– Стой, именем города! – крикнул один. Похоже, эти воины по-прежнему грезили Гиссой. Слова стражника обладали здесь своей властью. Ее конечности налились свинцовой тяжестью, почти перестав слушаться, и улицы цеплялись за ноги. Осталось только плестись, а стража уже настигала.

Шатаясь, Кари обогнула «угол», то есть каменный столб, и сразу бросилась на землю направо. По правилам воображаемого города, она теперь оказалась внутри здания, несмотря на то что край дома обозначали только проведенные на земле линии. Стражники пронеслись мимо, хоть она и лежала в грязи на виду. Солдаты не разделяли дар проницательности святого. Для них призрак стены был стеной. Вот оборотная сторона созерцания небес, подумала она, не сумев разлепить онемелые губы, чтоб засмеяться.

Кари валялась в грязи и прислушивалась к далекому барабанному бою с вкраплениями труб и рожков. Ждала, когда померкнет окружающий рай.

Это напомнило ишмирские храмы в оккупированном Гвердоне; в сооружении на полозьях, похоже, проводили не то церемонию, не то празднество – ничего хорошего это не сулило. Кари пряталась, пока закат не уступил темноте. Ночное небо было разодрано на рваные лоскуты, и звезды содрогались от битвы богов где-то там в вышине. Невдалеке от ее убежища остановилось другое шествие, поменьше. Дюжина граждан Гиссы, исхудалых и обносившихся. Четверо несли тело молодой женщины, еще одна девушка шла позади, прижимая к груди небольшой сверток. Двое изобразили, как берут инструменты и бьют с размаху по несуществующей стене. Будь стена на месте, Кари засыпало бы пылью и крошкой. Другие страдальцы опустились на колени, притворяясь, что убирают осколки кирпичей. Тяжелей воспоминаний они ничего не таскали, но выбивались из сил и кряхтели с одышкой. Обдирали в кровь пальцы.

Тело опустили в воображаемую прорубленную дыру и заложили кирпичом заново. У всех богов свои личные обряды и способы потреблять души усопших. Некоторые предпочитают погребения, наподобие этого. Поклонники бога этого города замуровывались в стены, их кровь смешивалась со строительным раствором.

Глаза покойницы равнодушно глядели на Кари. Живот у женщины был раздут, потягивало застарелой кровью. Умерла родами. Сверток – это, должно быть, новорожденный. Нижние боги, что же у них за жизнь? В лучшем случае – непрерывные скитания по изувеченному богами миру, слепое поклонение Ран-Гису, насильно впитанные россказни о доблестной Гиссе и миражи былых свершений – пока не сомкнутся стены. Уж лучше Ильбарин, чем так, а Ильбарин был лагерем невольников в умирающих землях.

Если бы здесь вместо Кари в грязи лежала Эладора, то, заикаясь, вещала бы о стечении исторических и географических обстоятельств, распределении достатка и культуры. Гвердон уцелел под прикрытием Хайта, сумел сохранить нейтралитет вследствие экономической независимости. Объясняла бы про ряд капризов судьбы, в результате которых Гвердон стал центром алхимической революции. Но все это цветастые слова, означающие – повезло.

Кари все горевала, как не повезло ей с рождением. Тьфу, ладно, признаем – с созданием, а не с рождением. Она все бросила, сбежала и называла неудачей то, что ей пришлось начинать жизнь сначала. Но сейчас в глазах мертвой женщины она читала, что начинать сначала – несказанное благо.

Новый город задумывался местом, где людей никто не обидит. Шпат сотворил его для жителей бедных гвердонских районов. В последние мгновения жизни он попытался исполнить обеты Братства, но мыслил все же нешироко. И она грешна тем же. Когда Кари впервые открыла свой дар видений, то использовала его, чтобы отомстить Хейнрейлу, свергнуть прежнего мастера Братства. И впоследствии, когда стала Святой Карательницей, бдительным стражем Нового города… чего она, собственно, добилась? Наказала пару нехороших людей, дала окорот всем, кто пытался захапать останки Черных Железных Богов, но разве этого достаточно? Они со Шпатом были вместе против целого мира, но ей удалось лишь одно – иссушить силы друга. Чудесами разъесть его душу.

Мир слишком велик, чтобы им управлять, слишком поломан, чтоб починить. Даже когда она обладала властью, то понятия не имела, с чего начинать.

Слезы намочили лицо. Она сердито утерлась.

«Двигай, – понукала она себя. – Двигай в Кхебеш. Потом возвращайся и делай, как должно».

Хоуз полагал, что Кари стоит того, чтобы ей помогать. Хоуз ее спас и выходил.

И в лагере, быть может, все-таки она смогла спасти Адро? Пошла на самопожертвование, чтобы раздобыть ему лекаря. Наверное, это кое-что значит.

«Город строится по кирпичику. Доберись до Кхебеша. Помоги Шпату».

Она помаленьку приподнялась. Опираясь на погребенную женщину, встала на ноги.

«Бери все, что можешь. И используй во благо».

На этот раз она наплевала на улицы. Перешагивала через воображаемые стены, отказав бреду богов в праве выстраивать ее мир. По прямой, как пуля из ружья, она шла к канаве, где пряталсь Мири.

Твори удачу сама.

Но когда наконец добралась, магички в укрытии не было.