Текст книги "Сломленный бог"

Глава 46

Последний день жизни Карильон Тай с рассвета выдался ярким и почти безоблачным. Городские фабрики остановили работу, и ветры с моря развеяли смог.

Пришел Раск и разверз ее застенок. Бастон Хедансон, нагнувшись, грубо выдернул из могилы. И повел по хорошо знакомым улицам Нового города.

Шли в молчании. Из окон глядели хмурые лица: на Кари – с жалостью, на Гхирдану – с обидой, ненавистью. Здесь тлело сопротивление – даже под божественным покровительством Раска охранники-эшданцы сильно нервничали, проходя по извилистым улочкам. В небе кружили драконы, солнце бликовало на очках Избранных всадников. Раск приветственно им помахал.

Шествие приблизилось к волнолому, каменному утесу, который защищал ту часть города, что выдавалась в залив. Кари вспоминала, с каким ощущением камень встречал волну, как вода набегала и всасывалась в отводы и трещины, незримые кишки сливов и труб, остатков прежнего квартала Алхимиков. Но этим утром она была сама по себе, отрезанная от Шпата и города. Никаких голосов в голове.

Внизу на приколе ожидало «Лунное Дитя». Волны подталкивали корабль к берегу, постукивали о камень стальным корпусом. На уровне моря там выступала узкая кромка, дорожка вдоль подножия волнолома. Даже с этого расстояния Кари различала отдельные фигуры на палубе: вот Ама, ближе к носу, вот Рен – стоит позади, опекает. Длинный тощага Дол Мартайн – нижние боги, было радостно повидать этого негодяя хоть издали. И все остальные, те, кого она увезла с Ильбарина. Наобещала лучшую жизнь, а взамен им досталось вот это. Кари выбранилась, пытаясь вырваться, пытаясь сделать хоть что-то, но Бастон обхватил, сцепил вокруг нее руки, и был он слишком силен. Заставил присмиреть – двинул сзади под колено, так умело, что боль пронзила позвоночник.

Но, отпуская, мазнул пальцами по ее плечу и подал знак Братства, означавший «верь мне».

Раск смотрел, как далеко внизу с «Лунного Дитяти» высаживают пассажиров. Стражники Эшданы выстраивали ильбаринских беженцев на кромке у волнолома, спинами к мрамору Нового города, приговоренных, в ожидании расстрельной команды. Жертвенных козлят, беззащитных у каменной загородки.

Чуть дальше виднелся корабль Ворца. Вне границ сверхъестественного восприятия, поэтому Раск не ощущал его так, как «Лунное Дитя». Не знал, на борту ли сам Ворц, как и не мог подслушать Дантиста, пока тот находился в море. Интересно, удалил ли Ворц очередной Прадедушкин зуб, чтобы смастерить новый кинжал?

На боку Раска висели пустые ножны.

Он поплотнее закутался в плащ, позаимствованный у Бастона. От плаща пахло потом и гарью, кожей и алхимической перегонкой.

Пахло Гвердоном.

Корабль Ворца пока не покинул воды Лириксианской Оккупационной Зоны. За ее рубежом рыскали канонерки дозора – эфирные прожекторы, а не огоньки сальников, но связывало их то же Перемирие. Они не могли пересечь оговоренных границ, не могли вмешаться. Были бессильны предотвратить забой жертв.

Источенный дырами мир порождает свои печали. Гвердон – город торговый. По записям счетных книг с площади Мужества, обмен захвата Ишмирой на загнивание в уступках и взятках окупался с прибытком. Раск явился в город, считая себя пиратским князем, Избранником дракона. Сейчас же он отравлен божественностью. Из окон пялятся недружелюбные лица. Камень доносит озлобленный шепот. Имя его стало здесь бранным словом.

Он считал, что прибыл сюда воевать. Разить как дракон – стремительный огненный всполох, крылатый ураган, прицельное стихийное бедствие. Но оказалось иначе. Он был горелкой, источником тепла для алхимической реакции и значил ничуть не более обычного инструмента.

Раск искоса поглядел на Бастона, мрачную тень, идущую в двух шагах позади. По лицу Бастона ничего не прочесть. В кармане у него пузырьки со свежей тинктурой, подготовить Раска к очередному – и финальному – чуду. Бастон тащил за собой Карильон Тай. Бледную, вялую от ран и кровопотери.

Прадедушка ожидал их в конце улицы Семи Раковин. Солнце играло на его багряных чешуйках, на золотом подбрюшье. Шрамы войны затянулись, и дракон сиял доблестью и великолепием. Клыки и когти Прадедушки – само воплощение гнева, и вид дракона, зная, что это – твой родич, по-прежнему возжигал в сердце Раска гордость.

Облик дракона напугал даже Бастона. Карильон вырывалась все отчаянней, но Бастон не ослаблял хватки, пока ее подтаскивал.

– Раск, – проурчал дракон. Затем его змеиный взор вперился в Кари: – Ворюга.

– Подонок.

Дракон вытянул шею, подводя морду к лицу Карильон. Жар его дыхания способен опалить девушке кожу.

– Ворц объяснил мне, что тебя сотворили нарочно. Чтобы пробудить и обуздать Черных Железных Богов. Я тоже был сотворен. В далеком прошлом лириксианские боги создали меня и мое племя, чтобы бичевать грешников. Я божественен, а у тебя предо мною грех. Ни один бог тебе его не отпустит. Ты прошла долгий путь к своей гибели, Карильон Тай.

Показалось еще одно шествие, его предваряли голосистые горны и охранные гимны. Жрецы Ишмиры по специальному разрешению майора Эставо перешли границу оккупационной зоны. Несмотря на духовную обработку и ритуальное усмирение, двигались они роскошно и величаво. Святые Дымного Искусника наворожили лилово-красные знамена. Жрец Благословенного Бола, бога богатства, ухмылялся, устроившись на сплошном шаре из золота, что катился сам по себе. Служители Кракена и Матери Облаков выставляли напоказ свои регалии. В паланкине ехал святой Верховного Умура, Владыки Правосудия. Рядом куталась в серое жрица Ткача Судеб.

За ними, ведомый послушниками, следовал человек в головном уборе в виде львиной пасти с самоцветами. К его обмякшей руке был примотан меч, голова безвольно крутилась. Некогда могучий, ныне пожухлый торс язвила сотня отметин, полученных в ходе прежних побед. Облезлый мех на плечах и шее обсела бледная парша. Прежде он был святым Пеш, Царицы Львов, богини войны. Святой, прикованный к мертвому божеству, – цена этому очевидна всем, кто имеет глаза.

Вперед выступил и поклонился святой Дымного Искусника. Лицо этого существа скрыто под маской татуировок, тело нелепо вытянуто и перекручено, зато прекрасные в своем изяществе пальцы сотворили из золотистого дыма арфу и потянули за струны. Инструмент заиграл привязчивую музыку, одновременно поющую человечьим голосом.

– Славься, Тэрас, древнейшее из бедствий, отец всея Гхирданы. Договор заключен. Праведное Царство не воспрепятствует твоим здешним свершениям. – Длинные пальцы, источая щупальца дыма, указали на ярко блиставшую гавань: – В обмен на злодейку. – Удовлетворение ишмирца от сделки было прямо осязаемым. Из всех враждующих участников Божьей войны Ишмира в наименьшей степени зависела от алхиморужия. Крах алхимической промышленности Гвердона для Праведного Царства просто подарок.

Прадедушка признательно качнул головой:

– С ее смертью да вернется к Ишмире удача.

С безжалостным мастерством Бастон саданул Кари кулаком по хребту, выкрутил руки и бросил на колени.

Дракон распахнул крылья, такие широкие, что протянулись через весь мир, погружая Гвердон в глубокую тень. И придвинулся к краю волнолома, наслаждаясь восходящими потоками воздуха.

Раск шагнул вперед:

– Мой любимый Прадедушка. Прошу, можно на пару слов, наедине?

Кари смотрела, как дракон сворачивает крыло, создавая полог, под который ступает Раск. Ящер обвился вокруг своего внука, необъятное чешуйчатое тулово и длинный хвост образовали стены святилища, доступного лишь для Гхирданы.

Никто иной не допускался к их речам. Никто не мог слышать, о чем они говорят.

Ишмирское священство переглянулось. Ткач Судеб что-то настойчиво зашептал на ухо Верховному Умуру. Дымный Искусник наворожил пророческие картины, но ветер дунул и их унес.

Далеко внизу боязливо переминались пленники с «Лунного Дитяти». Кари так хотела их защитить, стать Святой Карательницей еще хоть раз, напоследок, но здесь она совершенно бессильна. Даже проститься не вышло.

Бастон одной рукой придерживал Карильон за плечо, предупреждая бегство. Другая рука на оружии. Она ощущала, как под кожей громилы растет напряжение, цепенеет едва сдерживаемое насилие.

Держись. Уже вот-вот, в любой миг.

Сдавленный вопль вырвался из утробы ящера – и следом озлобленный рев.

А потом взрывное движение. Дракон развернул кольца, расправил крылья, вздыбился; в глазах горела ярость. Он навис над всеми ними, заслоняя солнце и затмевая небо.

Но Раск был быстрее. Он отскочил, увернулся, распахивая длинный плащ. Тот затрепетал на плечах, как собственные кожаные крылья, а Раск уже вскидывал свое оружие. Это оказалась долбаная громобойка. Он выпалил в упор и на мгновение скрылся в густом облаке дыма. Прадедушка истошно взревел от боли и шока. Драконья шкура достаточно сурова, чтобы отбивать пушечные снаряды и стрелы божьего гнева, но громобойка была заряжена кинжалом из драконьего зуба. Выстрел раскрошил клинок, превратив в град костяной шрапнели, бритвенно-острой, и вогнал осколки глубоко в драконий бок. Шрапнель истерзала дракона проникающими ранами, прорезав чешую и плоть под ней.

Ящер затрясся и повалился навзничь. Скользнул за край волнолома, и земное притяжение вцепилось в него, затягивая чудовище навстречу грохоту волн. Когти дракона вонзились в камень, предотвращая падение. Прадедушка набрал воздуха…

И Карильон, вырвавшись из хватки Бастона, бросилась под драконий огонь. Действуя по наитию из-за Шпата, толковавшего о том, что искупление не потеряно даже для Раска, она сплела свои пальцы с его, и в этот миг снова прозрела весь Новый город, прозрела окрест себя этот чудесный оазис.

Дракон взревел и выпустил пламя, но у Кари уже было наготове оборонное чудо. Вывертом божественной длани она обратила огонь на Новый город, перенаправила телесное поражение с себя и с Раска – двое святых укрылись за одним и тем же занебесным щитом. В этот раз получилось отвести разрушение от поверхности, подальше от заселенных частей Нового города. Она поймала огонь и закопала его. Земля вздрогнула, когда в нижних полостях загремели взрывы украденого пламени.

Бастон пригнулся за стенкой. Ишмирские жрецы с криками понеслись обратно по улице. Они отчаянно голосили псалмы, призывая своих богов, но на чужой вотчине и после усмирительной обработки их зов вряд ли услышат.

Карильон закричала в огне – чудо начало взымать свою плату. Запас городского волшебства уже истощился. Через Раска она могла подпитаться лишь скудным осадком кучки тел с Фонарной улицы. Как и чародею, расход вменялось возмещать своими кровными монетами души и тела.

И в этот миг Раск мысленно потянулся, и изувеченный драконий бок разметал смерч.

Зуб дракона был не единственным зарядом громобойки. Еще в оружие заложили пригоршню щебня, отколотого от живой кладки Нового города – Шпатовой переродившейся плоти. Под действием чуда обломки извергли сотворенный камень, известковые ростки и корневища раскинулись метастазами под шкурой рептилии. То чудо, что порушило крепость Манделя, теперь пронзало дракона.

Драконы не боги.

Драконов можно убить, и они уже не вернутся.

Прадедушка в агонии всплеснул крыльями, раз, другой, борясь с внезапной тяжестью камня. Потом он упал и, рушась, надломился, одновременно разбухая и крошась изнутри. Величественные останки Прадедушки врезались в воду, драконья кровь дождем оросила гавань, шипя на волнах. Катерки городской стражи встревоженно заметались вокруг исполинской туши. Буруны от удара притерли «Лунное Дитя» к берегу. Волнолом окутали густые облака дыма и пара.

Раски подскочил к краю почерневшей от пламени стены и взвыл животным воплем.

– Я сделал все, что ты просил! – заорал он горе мертвой плоти внизу. – Я для тебя пожертвовал всем – и все это время был для тебя никем! Но победа за мной, Прадедушка! Ты издох, а я – я живой бог!

Он повернулся к Кари. Подал руку, помогая подняться, ликование исказило его лицо сумасшедшей ухмылкой.

– Теперь слушай, – зашипел он ей на ухо. – Прошлым вечером я договорился с твоей кузиной! Она предоставила доказательства, что Ворц работает на Ульбиш. Они сговорились с Прадедушкой и меня предали! Предали Гхирдану, предали Лирикс. Всех. Я возьму торговлю илиастром в свои руки и обеспечу поставки для гильдии. Но ты… – Он стер с лица пепел. – Ты должна бежать! В Исповедальном порту ждет лодка. Такова сделка – всем объявят, что это ты, Святая Карательница, убила дракона! В это поверят – ты же прикончила Пеш.

– Я только приехала домой. Нельзя…

– Уезжай! – настаивал Раск. – Или навлечешь гнев обоих – Гхирданы и Праведного Царства – на свой прелестный, мать его, городок!

Кари хотелось заорать. Сквозь просветы в дыму виднелись искристые воды залива, а за ними – открытое море. Уже не побег, не новая жизнь в благословенной безвестности, но вечное изгнание.

«Однако, если уедешь, все остальные будут жить. Те, кто внизу, на «Лунном Дитяти», те, кто здесь, наверху. Крыс и…»

– Хорошо заботься о Шпате вместо меня. А не то приплыву назад и убью.

Он обхватил ее ладонь:

– Непременно.

И тогда из дыма и пепла вперед шагнул Бастон Хедансон. Драконий огонь обширно его зацепил – правый бок отвратительно обгорел, рука и половина лица почти обуглились. Но левой он поднял пистолет и держал его исключительно твердо.

Его сапог с хрустом раздавил выброшенный флакон.

– Ты посмел пойти против дракона, – сказал Бастон. – По законам Гхирданы, твоя жизнь станет тому расплатой.

И выстрелил. Пулей, вымоченной в снадобье Ворца. В крови Карильон.

И Раск тоже упал.

Кари краем глаза увидела пистолет, вспышку выстрела. Повернулась, но Раск уже заваливался на спину, утягивая ее за собой. В эту долю секунды она призвала на помощь старую уловку святой – попыталась прикрепиться к камню Нового города, – но трюк не сработал. У Шпата не было сил сотворить чудо, а может, пламя дракона кругом выжгло все волшебство.

Раск все держал ее за руку, в падении вынося за край волнолома обоих.

Миг головокружения, и Кари переваливается через край.

И вот уже падает.

Летит навстречу волнам и скалам.

Все вокруг завертелось колесом – море, небо и город. Шпат описывал свое падение с Морского Привоза, и она на миг опять перенеслась туда, назад в Кризис, назад к Черным Железным Богам. Возникло чувство, будто Кари наблюдает со стороны, как падает вместе с Раском.

Но вдруг… Раск перестал падать. Кольцо на его пальце сияло колдовским светом, и он опускался вниз плавно, как листок на легком ветру.

Однако Кари рухнула камнем до самого дна.

Возобладали инстинкты. Возобладали навыки тренировок. Раск оторвал ладонь от Кари и активировал кольцо Самары. Его падение затормозилось, вмиг перейдя от полета вниз головой к аккуратному спуску. Но Карильон неудержимо падала.

Вертелась, переворачивалась, пока не кончился обрыв, не кончился пустой воздух. Раск приземлился мягко, по колено в прибой, возле той кромки у основания волнолома. Сейчас белый камень пачкали красные пятна.

Набежала волна, принимая изломанное тело Кари.

Кровь на воде, столько крови, не понять чьей – его, Карильон или дракона. Сверху валилась зола. Новый город высился над головой, как гора, готовая опрокинуться, но на камне сверкало солнце, и сердце щемило от такой красоты.

Снизу, с земли, Гвердон поистине был прекрасен.

С «Лунного Дитяти» долетали крики, люди брели к нему через прибой. Из-за туши Прадедушки выплывал катер. Кровотечение в ране начало слабеть, кровь с крупинками гравия липко сочилась меж пальцев. Хворь спасла, сообразил он. Каменные пластины остановят и пулю. Он будет жить.

Он рассмеялся, на губах полопались кровавые пузырьки. Он обречен побеждать. Пускай Прадедушка мертв, Избранник остался. Какой-то бог ниспослал на него и удачу, и силу, и поражение невозможно! Посмотрите на его свершения! Он бросил на колени огромный старинный город! Убил дракона! Поверг всех, кто противился, – самого дракона, вы слышите!

Раски припал на колени. Что же ему еще уготовано?

Амулет на шее – отнятый у Кари – судорожно дернулся, будто живое создание. Рядом на воде почернела кровь, заплясав текучей тенью на волнах. И Раск наконец осознал, какой именно бог благословил его и хранил.

Сзади приближался шум моторной лодки Ворца, но алхимик появится слишком поздно.

Раск раскрыл объятия, и тьма обернула его, воздвигаясь вокруг, как черные крылья.

СЕСТРА / ДОЧЬ / ПРЕДВЕСТНИЦА – издалека, через весь город, звали разбитые колокола. Изломанные колокола взывали к изломанному телу. Кари слышала их, как слышала всегда. Зов Черных Железных Богов гнал ее в море, где для нее нашелся приют на «Розе». Позже, когда закончился Кризис, присутствие в сознании Шпата оградило ее от последних колоколов. Тогда наконец-то призыв богов смолк.

Ей очень, очень хотелось жить. Она так долго билась за то, чтобы вновь обрести себе дом.

«Пожалуйста, Шпат. Прости меня».

Сейчас, умирая, Кари слышит их вновь. Тянется к колокольному звону изо всех остатков слуха. Называет Черных Железных Богов по именам, шепчет их последним дыханием, выжимая воздух из пробитых легких, меж раздробленных ребер, сквозь рваные губы. В безысходном, отчаянном признании прав на наследие семьи Тай.

Святая Воровка. Святая Карательница.

Святая Черного Железа.

Карильон Тай, как с веретена, сматывает с себя прежний сломленный облик и похищает другой.

Эпилог

Миновали месяцы. Алхимики, чайки и прочие падальщики обглодали драконий остов начисто, только в отлив еще виднелись отдельные кости.

У гвердонских причалов заметно убавилось суеты. Все меньше судов проплывало мимо костей дракона. Поезда и повозки катились на юг, унося богатства и знания алхимиков, – и не возвращались. Город впадал в усталую, унылую тоску. Которую вымещал сам на себе, разделяясь внутри. Район ополчался против района, зона против зоны. До прямой войны не доходило, но цвели ревность, подозрительность, недоверие. Все знали, не проговаривая вслух, что город был отныне отвержен. Маревые Подворья и новый квартал Алхимиков стали близнецами по запустению, скоплениями недостроенных либо недоразрушенных промышленных фабрик. Гильдия алхимиков правила Гвердоном – в открытую или нет – без малого пятьдесят лет – и вот ушла. Город потерял свой живой дух.

На какое-то время вошли в обыденность самоубийства на площади Мужества. Разоренные спекулянты валились с высоток, как осенние перезрелые яблоки.

Но если в чем-то Гвердон и разбирался, то это в коммерции. Кто-то всегда готов покупать. Кто-то на всем готов навариться. Например, Хайт: с упадком Гвердона власть Короны Хайта над северными краями крепла. Соседи по ХОЗ тоже почуяли выгоду от спада. Церкви Хранителей множились, а королевское влияние ширилось, тогда как парламентское сокращалось. Новая поросль сборщиков алхимсырья, подражая Дредгеру, обшаривала обломки цехов Манделя и другие развалины ради металлического лома и всяких диковин.

Братство тоже выгадало от этого упадка. В конце-то концов, Новый город – город воров. Да, формально он по-прежнему относился к Лириксианской Оккупационной Зоне, под управлением лирикианских военных и их гхирданских союзников, но теперь это был город Братства. Война снова переместилась на юг, к Ульбишу и Кхенту, на юг улетели и драконы, на новые, прифронтовые дракодромы – а заодно поближе к путям морских перевозок, немножко попиратствовать на стороне. А по поводу вояк из Лирикса – приставить нож к горлу майора Эставо, немного потолковать за новые порядки, и готово.

Оставались сальники, но и их было намного меньше прежнего. Строить новые сальные чаны дорого, а парламенту больше не перепадало лишней монеты. К тому же закрытие фабрик выгнало на улицы Мойки новых безработных. Люди Бастона шастали среди них, заводили разговоры об Идже и Карле, о других беззаветных мучениках. Этой зимой Гвердон сотрясал ропот недовольства – увы, никто не знал, как поправить дела. Процветание кончилось, и город перестал быть безопасным убежищем. Что это за Гвердон, если его улицы не куют серебра, а заводы вообще ничего не куют?

Будущее представало неопределенным и зыбким. Полотно судьбы города распускалось.

Миновали месяцы, и вот корабль из Ильбарина причалил в Исповедном порту.

Чародейка с опаской шла по городским улицам. Прежние маршруты для нее были закрыты. Скажем, старый притон Братства теперь оказался за забором ИОЗ, и окрестные аллеи изменились до неузнаваемости. На улице Вальдера, где она проживала когда-то, вторжение превратило дома в ветхие сараи. Некоторые частично перестроили; один обнесли желтой лентой, трепещущей на ветру. Так отмечали зараженные алхиморужием участки. Лента со временем выцвела и при касании шелушилась. Не имеет значения.

Плакат на стене рекламировал чародея по найму. Ползущего. Она слыхала, что те вернулись в Гвердон, заполнять свободные после ухода научной алхимии ниши. Их нанимали богатые дома наверху, на Брин Аване, и, побилась бы она об заклад, главари преступных сообществ с Пяти Ножей. По сути все так же, как в первый приезд.

Она свернула, забирая на юг, параллельно улице Сострадания. Мимо ехала карета с парой рэптекинов в упряжи. При виде экипажа чародейке стало не по себе, и она заскочила в таверну. В тени у стен маячили полузнакомые лица, но ее обожженную заклинаниями внешность никто не признал. Все же за пару монет она добыла нужные сведения.

И снова двинулась на юг, к сиянию громады Нового города.

На границе проводился досмотр. Неопрятные стражники ходили в гражданском, единственный знак их власти – прилепленный к стене потрепанный приказ за подписью майора Эставо. Никто из стороживших границу ЛОЗ, судя по выговору, лириксианином не был. Сперва ее отказывались пропустить, вымогая солидную взятку, – сказали, просрочено разрешение на применение чар, – но старый опознавательный жест Братства, стоило его показать, отворил городские ворота. Куда, на фиг, проще, подумала она, чем гримуар доктора Рамигос.

На Фонарной улице она повстречала первое знакомое лицо. Дол Мартайн подходил осторожно, не забыв о могуществе ее чар.

– Так и понял, что это ты, со слов пограничной стражи. Приехала мутить воду, ведьма?

– Приехала рассчитаться с долгами. То есть в самом деле отдать долги. Если б имела в виду «за что-нибудь отомстить», сказала бы сразу. Пора закрывать счета.

– Хорошо. – Мартайн чуточку повеселел. – Это связано с Ильбарином?

– Нет. Не совсем. – Она подняла глаза на завитые шпили. Свет упал ей на лицо, и, все разглядев, Мартайн вздрогнул. – Здесь безопасно?

– Нигде не безопасно. Но пока что тут терпимо. – Какие-то прохожие удивленно уставились на странный наряд Мири, и Мартайн отогнал их, угрожающе зарычав. – Карильон говорила, что ты вытащила ее из лагеря.

– Она здесь?

Мартайн покачал головой:

– Она погибла. Сразу, как только мы прибыли. Упала с волнолома. Я видел своими глазами, мы все там были. Все, кто доплыл на «Лунном Дитяти». Спасла нас от дракона и разбилась о скалы. – Он вздохнул, потирая ладони о штаны. – Я так и знал, что рано или поздно она расшибется насмерть. И не раз говорил капитану. То на снастях, то на крыше – вниз не стащишь. Вечно лазила, вечно бегала.

– А Ворц? – скрыть ноту омерзения в голосе не удалось.

– Убрался. Его люди выловили из моря того драконьего парня, Раска, и они сбежали. Слыхал, что уехали в Ульбиш.

– В Ульбиш, – повторила она.

– Ты искала Ворца?

– Счета надо закрывать, но это тебя не касается. – Она сняла перчатку, осторожно стягивая за каждый палец, чтобы не надорвать кожу. Изуродованной чарами ладонью потрогала стену. – Надо встретиться с боссом, да поживее.

Мири не ожидала, что новый мастер окажется… такой молодой. Лицо тоже было отдаленно знакомым. Она сидела за массивным столом в доме на Фонарной улице. В богатых одеждах, на горле самоцветная застежка, как у почтенных хозяев гильдий.

– Вы – дочь Хедана, верно?

Лицо хозяйки оставалось бесстрастным.

– Я тоже вас помню. Вы – чародейка Хейнрейла.

– А он…

– Теперь я – мастер Братства. – Она качнула золотую табакерку, единственное украшение стола.

– Вы не приняли пепел?

– Приняла. Но дракон, которому я присягала, мертв, а мой брат предложил Тайрус и Каранчио сделку. Им ничего не оставалось, как согласиться. Так Братство пришло с Гхирданой к взаимному пониманию. Теперь это снова наш город.

– А ваш брат?

– Он посмел пойти против Гхирданы. Ему пришлось уехать.

– Понятно. Я не стану ни во что вмешиваться. Долго здесь не пробуду. С Гвердоном я давно завязала.

– Так зачем вы приехали?

– У меня долг перед Карильон Тай.

– Она погибла, – сказала Карла. – Упала с волнолома, и море забрало ее. Тело смыло с берега.

– У нее был друг. Шпат.

Карла встала:

– Хотите, покажу вам его могилу.

В темном подвале стоял бы отратительный смрад, чувствуй она еще запахи.

– Осторожно, не споткнитесь, – предупредила Карла, и Мири сотворила призрачного светлячка. На полу подвала тут и там торчали могилы, проломленные кирками в твердом фундаменте и наспех засыпанные, этакие городские курганы. Карла подвела чародейку к той, что нужно, – открытой. Внутри покоился один маленький камешек.

– Я не знала, что с ним делать, – сказала Карла, внезапно занервничав. – Кажется, он был тут, внутри. Не знаю. С нами он никогда не говорил. Только с Раском.

Мири встала на колени в подвальную пыль и принялась выписывать на полу сложный иероглиф.

– Ему не нужно со мной говорить. Только выслушать.

Далекое рассветное зарево.

Не рассветное.

Колдовское. Свечение эфира, незримое солнце. Оно стаскивало Шпата опять воедино, собирая разрозненные части. Обрывки восприятия оголодали – как крысы ползли сквозь стены того, что раньше звалось его разумом.

Голос чужой, но света хватало, чтобы его внимание не рассеялось.

Он мог ненадолго нанизать осознание себя на лучик этого света. Вспоминая, каково это – быть.

– Я ездила к наставникам-колдунам из Кхебеша. Я рассказала им все, что знаю о Помойном Чуде. О Новом городе, Святой Карательнице. Все, что известно о трудах Джермаса Тая, о сотворении Карильон. Рассказала все.

Как бы объяснить попонятней?

Боги – это узоры. Течения в безвременном колыхании эфира. Живые заклинания, если тебе проще так о них думать. Помыслы смертных возбуждают эфир. Отдельные личности скорей не берутся в расчет, однако и одна верная мысль способна сотворить заклинание. А если смертных очень много… Из коллективных мыслей рождаются боги. В узоры своей занебесной сути они направляют молитвы, закачивают осадок мертвых душ. Вот что поддерживает движение богов в эфире. Узор рисует сам себя, снова и снова.

И вот есть ты. Смертная душа, которую наделили накопленной мощью целого пантеона. Наставники не поверили, когда я сказала им, что ты выжил в чуждой форме. Ты – аномалия, Шпат Иджсон. На перепутье между смертным и богом.

Так как же, если ты не бог, марионетке Ворца удавалось приносить тебе жертвы? Не Черным Железным Богам. Тебе лично.

Моя теория – и наставники согласились со мной – в том, что ты нарочно сдерживаешь себя. Ты застрял между смертным миром и занебесьем: между волшебным, бесконечно обновляемым образом вне времен – и смертным разумом, зацепившимся за вещественный мир, за текущее время. Перед тобою есть выбор. Ты можешь распрощаться с прямолинейным сознанием, прекратить цепляться за якоря вроде Карильон, вроде своих воспоминаний. Ты разучишься думать, по крайней мере как раньше, но продолжишь существовать. Станешь… узором. Живым заклинанием. Если люди поклонятся тебе, ты будешь наращивать мощь, влиять на судьбу. Может, даже заводить святых, через них мыслить. Как Пеш была всеми войнами, как Матерь – это каждый милосердный поступок, как Повелитель Вод – ильбаринское море, ты будешь… Что ж, я тебя не знала, Шпат Иджсон. Не ведаю, каким богом ты можешь стать. Самовластным тираном или кем-то еще. Может, кем-то добрым. Не знаю.

Или оставайся как есть. Я наколдовала этот маяк, чтобы тебя призвать, и могу высечь его в тверди, сделать волшебство продолжительным. Какое-то время оно сохранит тебя целым. Будет тебе новым якорем, искусственным, как бы святым, будет твоему сознанию ориентиром. Рано или поздно заклятие истощится… но ты истощишься раньше. Твое смертное тело давно мертво; в твоих мыслях течет похищенная сила Черных Железных Богов и немного подношений Гхирданы. Может, с новым трупным осадком и удалось бы продержаться подольше, но усваивать его чистым у тебя не получится. Людские помыслы – сплошная грязь.

Да. Вот такие дела. Я даже не знаю, слышышь ли ты меня или ушел совсем далеко. Если можешь ответить, подай мне знак.

Этот город пришел в упадок и остро нуждается в воодушевлении, в духовном подъеме. Мечта о Новом городе вот она – гниет, разлагается. Да, теперь здесь город воров, но воров в духе Хейнрейла, в духе драконов. Тех, что отбирают у нищих и обездоленных, а не у гильдий и богатых купцов. Идж писал о другом пути. Шпат вообразил себе мятежных святых, праведных разбойников. Представил, как защитники проулков и сточных канав, требуя справедливости, свергают продажные гильдии. Как сальников и прочую жестокую нечисть уничтожают, а безумных богов выдворяют из города.

Священная революция.

Но Шпат Иджсон – не его отец. Да, сын прожил в плену светлых мечтаний Иджа всю жизнь и всю временную жизнь после смерти в придачу. Да, он служил памяти об отце, точно так же, как Раск служил дракону, считал себя избранным воплотителем грез о справедливом Гвердоне.

Но по собственным лекалам. Не таким, как у Иджа.

Шпат собрал воедино все оставшиеся у него силы. И невидимым перстом вывел на стене подвала, выжигая послание в камне:

Я БУДУ ЖДАТЬ ЕЕ.