Текст книги "Смертельный нокаут. Уральский криминальный роман"

– Почему ты так решил?

– Присмирели. Сколько дней «Старатель» и «Колун» у нас в руках, а от них до сих пор никто не пожаловал.

– Возможно, Сергей Витальевич, причина в другом.

– В чем?

– Сообщество неодобрительно относилось к побочным заработкам, поэтому, когда те загремели, бросило на произвол судьбы.

– Не думаю. Они о своих знают все.

– Может быть еще одна причина – самовольство.

– Ты насчет вымогательства?

– Да. Я не думаю, что мужики действовали с одобрения лидеров.

– Может, ты и прав.

– Им уже предъявлено обвинение?

– Да. Суд поддержал следователя и оставил им меру пресечения – содержание под стражей.

– Берегите мужичков. Они очень нужны.

– Будем стараться, господин подполковник, – вполне серьезно ответил Озеров.

5

Южаков, прежде постучав, вошел. Кобяков разговаривал по телефону. Разговор проходил на повышенных тонах. Кобяков не стеснялся в выражениях.

– Душить гадов надо, душить!.. Сколько можно говорить, а?.. Люди языка человеческого не понимают… Ладно… Не телефонный это разговор… У меня посетитель… Ладно… До встречи.

Кобяков, положив трубку на телефонный аппарат, поднял глаза на Южакова, уже сидевшего напротив.

– Привет, Олег Владиленович.

– Здравствуй, – сказал Южаков и кивнул в сторону телефонного аппарата. – Проблемы?

– Как без них-то? Это уже не жизнь, когда тихо-мирно.

Южаков протянул четвертинку писчего листа и положил перед Кобяковым.

– Что это? – спросил Кобяков.

– Сам видишь: повестка для явки в прокуратуру в качестве свидетеля.

– И ты расстроен?

– Не то, чтобы… Но все равно не очень-то приятно.

– Плюнь на все.

– Советуешь? – с явной иронией спросил Южаков.

– Конечно, Олег Владиленович.

– Хочу посмотреть, что ты будешь делать, когда получишь такое вот «приглашение».

– Я? Ничего не буду делать.

– Как это, Александр Ильич? Не пойдешь, что ли?

– Пойду. Отвечу на все вопросы…

– Так-таки на все?

– На все. А что мне скрывать?

– Нечего?

– Абсолютно. Перед законом я чист.

– Свежо предание, а верится с трудом.

– Ты сомневаешься? В чем-то меня подозреваешь?

– Я – не следователь, чтобы подозревать. А сомнения есть. Мне удалось узнать некую информацию.

– Не поделишься?

– За тем и пришел. Как мне стало известно, арестованы некие Павленко и Янченко…

– Ну и что? Мало ли людей, которых арестовывают?

– Во-первых, арестованные входят в состав вашего сообщества…

– Во-первых, – улыбаясь уточнил Кобяков, мы – не сообщество, а союз. Во-вторых, в семье не без урода.

– Да, но эти самые арестованные дают показания.

Кобяков иронично спросил:

– Интересные показания?

– Интересные. И, боюсь, что не только для меня, а и для тебя, Александр Ильич.

Кобяков встревожился, но старался этого Южакову не показывать. Ирония – это спасительный поплавок.

– Если ты так считаешь, то выкладывай все самое интересное.

– Павленко и Янченко говорят, что ты, Александр Ильич, замешан в неблаговидных делах.

– Например?

– Они утверждают, что некоему Михалевичу ты помог решить кой-какие проблемы, связанные с его бизнесом.

– Действительно, помогал, помогаю и буду помогать. Причем, многим. Что тут плохого?

– Говорят, будто ты наехал на предпринимателя Боровикова, путем угроз и шантажа принудил отдать часть бизнеса тому самому Михалевичу.

Кобяков с усмешкой спросил:

– Надеюсь, я помог тому самому Михалевичу не за так?

– За хорошие бабки. Но Михалевич, проявив смекалку, недавно смылся. Как говорится, твоему сообществу помахал ручкой. Павленко и Янченко проворонили Михалевича. Они решили наехать на некоего Борового, двоюродного брата Михалевича…

– Какая сложная комбинация. Что, в этом наезде тоже моя вина?

– Нет.

– Ну, слава Богу.

Южаков не понимал одного: почему Кобяков так спокоен во время его рассказа? Он, в самом деле, не причастен или искусно притворяется? История, по мнению Южакова, не из приятных. Во всяком случае, нет места для иронии.

– И также, – продолжил рассказ Южаков, – арестованным инкриминируется содержание наркопритона. Провели обыск, задержали нескольких постоянных клиентов, изъяли героин. Мужикам карачится большой срок.

– И поделом, – спокойно сказал Кобяков. – Получат ровно столько, сколько заслужили.

– Я не понимаю, Александр Ильич…

– И не надо ничего понимать, Олег Владиленович.

– Почему?

– Жизнь спокойнее будет, – Кобяков потянулся к телефону, но передумал звонить. – У меня личная просьба.

– Какая?

– За информацию спасибо, но не сможешь ли ты попробовать провести собственное журналистское расследование…

– По поводу?

– По поводу истории, связанной с потерей части бизнеса тем самым Боровиковым.

– Я не понимаю.

– Что тут непонятного, а? Ты встречаешься с Боровиковым. Говоришь ему, что тебе стало известно (можешь назвать источник полученной информации) о конфликте, имевшем место между ним и Михалевичем. Попробуй узнать правду, как этот конфликт был улажен.

– Александр Ильич, ты хочешь, чтобы я провел журналистское расследование, а потом с результатами выступил в газете?

– Не совсем так.

– А как?

– Ты проводишь расследование, но, так сказать, не для печати. Но об этом никому ни слова.

– Теперь понял: результаты расследования нужны тебе.

Кобяков подтвердил:

– Нужны… Как лицу в это втянутому.

– Если даже результаты для тебя будут компрометирующими?

– Мне нужны правдивые результаты.

– Но зачем? Какая тебе выгода?

– Без комментариев.

– Ну… я не знаю…

– Ты не согласен? – спросил Кобяков.

Южаков замялся.

– Согласен, но…

– Сколько запросишь за труды?

– Ну… За риск и сложность…

– Сколько?

– Червонец.

– Не понял.

– Десять тысяч нашими.

– Согласен.

– Деньги – вперед.

Кобяков пошел к сейфу, достал десять тысячных купюр и положил перед Южаковым. Южаков быстро собрал деньги и положил в карман. Кобяков подумал: «А парень жаден». Вслух добавил:

– Столько же получишь, если результат будет положительным.

– Я должен знать, какой результат нужен?

– Правдивый результат. Если же скажу, то ты невольно будешь стараться факты подтягивать к нужному результату за уши. Придется действовать по наитию.

– Сколько времени даешь?

– Два дня.

– Мало.

– Я с тобой торговался?

– Извини. Я пойду?

– Иди, Олег Владиленович. И обращаю особое внимание: о журналистском расследовании никто не должен знать.

– Это понятно.

– Если понятно, то – с Богом! Послезавтра вечером жду тебя.

– Александр Ильич, можно вопрос?

– Можно.

– Моя информация тебе не пригодилась?

– Почти что так. Не стоит огорчаться. Мне важно было сличить твою информацию с той, которую я уже имел. Когда информация из двух независимых источников, то… Сам понимаешь.

6

У Фомина нет нужды вмешиваться в процедуру допроса «Старателя». Он сидит в сторонке, молчит, лишь иногда делает какие-то пометки на листке бумаги. Подследственный не воспользовался конституционным правом отказа от дачи показаний, поэтому допрос идет хоть и неспешно, но зато продуктивно. «Старатель» нервничает, беспрестанно теребя полы куртки и озираясь на молчаливого Фомина. Фомин замечает, что к нему проявляют интерес, но не подает никаких признаков. «Старатель» спрашивает сам себя: «Что надо этому бугаю? Что он здесь забыл? Не от нечего же делать!» «Старатель» прав: Фомин не из праздного любопытства присутствует на допросе. У него есть интерес, однако никак не связан с данным уголовным делом.

Почувствовав, что следователь Смышляев собирается завершить эту часть допроса, Фомин оживился, и впервые подал голос.

– Господин капитан, разрешите задать вопрос подследственному?

«Господин капитан» молод, скорее всего, это его первое серьезное дело, поэтому несколько смущен присутствием человека из областного центра. Следователь рассчитывал, что присутствие гостя ограничится молчанием, но, видимо, его надежды не оправдываются.

– Задайте, – односложно ответил Смышляев.

– Игорь Сергеевич, с какой целью создавался спортивный клуб?

– Гражданин следователь, но я ранее отвечал.

– Ничего… Придется повторить, подследственный… Некоторые вопросы будут звучать неоднократно… Привыкайте.

– Ну… Я не знаю… Этот вопрос лучше адресовать организаторам.

– Вы не последний человек: исполнительный директор, – напомнил Фомин.

– С чего решили, что я все должен знать?

– Гражданин Павленко, избавьте нас от вопросов, – сказал следователь.

– Ну… Думаю, чтобы заниматься подготовкой спортсменов.

– И много подготовили, скажем, за последние два года? – вновь спросил Фомин.

– На память не могу сказать, но есть.

– Скажите, Павленко, почему записаться в ваш клуб, практически, невозможно?

– Наверное, потому, что клуб элитный, всего один на такой город и удовлетворить все потребности не может… Желающих заниматься тяжелой атлетикой слишком много, а возможности клуба не безграничны.

– Павленко, что вас связывает с гражданином Шиловым?

Вмешался адвокат.

– Вопрос находится за рамками уголовного дела.

Следователь заметил:

– Возражение защиты принято к сведению. Отвечайте на вопрос, подследственный.

– Ну… Меня ничего не связывает, – ответил Павленко, покосившись на Фомина.

– Совсем «ничего»? – уточнил Фомин.

– Ну… Шилов – один из сопредседателей… Можно сказать, начальник. В этом смысле, конечно…

– Какие у вас взаимоотношения с Шиловым?

– Я не понимаю вопроса.

– Тогда – уточню: вы с Шиловым приятели?

– Нет.

– Враги?

– Нет… Вроде бы…

– Вы сомневаетесь? В связи с чем сомнения?

– Ну… Серьезных конфликтов не было… Разве что… Не могло быть… Он – лидер, а я? Пришей кобыле хвост.

Фомин неожиданно предложил:

– Вспомните, как вы избивали Шилова.

– А… Ну… Это… не только я…

– Не только: на пару с Янченко. За что?

– Ну… Мы тут ни при чем…

– Как это так? Вы избивали и вы же ни при чем?

– Я не в этом смысле.

– А в каком?

– Идея не наша… Так у нас заведено…

– Объясните, что значит «у нас»?

– В сообществе…

– В сообществе или в союзе?

– В союзе… Извините, я оговорился.

– Оговорка по Фрейду, – Фомин усмехнулся. – Объясните, что значит «заведено»?

– Практика такая – вправлять мозги, когда кто-нибудь зарывается.

– Значит, в тот раз вы «вправляли мозги» Шилову?

– Что-то в этом роде.

– Как вы посмели поднять руки на одного из сопредседателей НТПС?

– Мы – люди подневольные: что начальство говорит, то и делаем.

– Но начальство может поручить и убить…

Адвокат возмутился:

– Протестую! Заявление подполковника – провокация.

Следователь Смышляев поддержал адвоката и сделал замечание Фомину, чтобы тот воздержался от подобных заявлений, если для этого нет веских оснований.

– Извините, гражданин Павленко… Но все же прошу ответить на вопрос: кто поручил вам «вправить мозги» Шилову?

– «Спиридон»…

– Вы имеете в виду Колобова?

– Его.

– Значит, в тот раз это было его решение?

– Не совсем.

– Что значит «не совсем»?

– Ну… «Спиридон»…

Следователь прервал.

– Пожалуйста, называйте фамилии, а не клички.

– Колобов сказал, что решение принято на заседании исполкома, что это воля большинства.

– Вы не удивились? Не стали спрашивать, в чем вина Шилова?

– Не принято лезть с вопросами: начальству виднее.

– Однако Шилов ведь также начальство.

– Они сами между собой разберутся… Как говорят на моей исторической родине, когда паны ссорятся, то холопу лучше не встревать.

– Не верю, что Колобов совсем ничего не сказал, никак не объяснил столь экзотическое решение.

– Ну… Он сказал, конечно… Сказал, что Шилов в последнее время стал борзеть, что начал на своих товарищей хвост задирать, что на слова перестает реагировать.

– И все?

– Нам этого более чем достаточно.

– Вам не страшно было?

– Кого?

– Шилова.

– Боязно, конечно. Но «Спиридон»… Извините, Колобов успокоил: мстить не посмеет.

– И вы поверили?

– Не совсем, но выбора не было.

– По моим сведениям, – сказал Фомин, – вы тогда хорошо отделали Шилова, профессионально.

– Дело привычное.

– Как это «привычное»? Вы же не на ринге находились.

– Повторяю: люди подневольные. Наше дело холопье – исполнять. Рассуждать и думать – должны паны.

– Гражданин Павленко, вы свою организацию сначала назвали «сообществом»…

– Извините, оговорился.

– Однако оговорка ваша принципиальная. Итак, вы член сообщества или союза?

– Союза, конечно.

– Что ж, вам виднее. Логичным будет вопрос: не кажутся ли вам странными нравы и порядки, царящие в Нижнетагильском политическом союзе?

– Нет. Ничего нет странного.

– И даже то, что в политическом союзе обычаи больше похожи на уголовщину?

Снова вмешался адвокат:

– Прошу не навязывать своего мнения моему подзащитному.

Следователь кивнул.

– Возражение защиты принято к сведению.

– И также прошу занести в протокол.

– В обязательном порядке.

Фомин невозмутимо спросил:

– Гражданин Павленко, все-таки разве не странно, что…

– Я ответил… Порядки не я устанавливаю… Не моего, холопьего ума дело лезть в чужой монастырь со своим уставом.

Фомин зацепился.

– Как этой «чужой»?! Во-первых, «монастырь» для вас совсем не чужой. Во-вторых, вы в том «монастыре» далеко не холопьего звания.

– В «монастыре» есть настоятель, есть попечительский совет, есть монахи (меня с ними можно сравнить), есть послушники… – сказал Павленко.

– «Послушники» в вашем «монастыре» – это «пехота»?

– Ну…

– Мой подзащитный может не отвечать на провокационные вопросы.

Фомин согласился.

– Не настаиваю. Однако я все время стараюсь разобраться, действительно ли подследственный пешка в чужой игре или нет. Гражданин Павленко все время пытается убедить, что он человек маленький, что от него ничего не зависит.

– Действительно, не зависит, – откликнулся Павленко.

– Сейчас? Да. А еще несколько дней назад?

– То же самое.

Фомин спросил:

– После избиения Шилов предъявлял вам претензии?

– Нет.

– Как вы считаете, затаил он обиду или нет?

– Думаю, что да.

– На кого?

– Думаю, что не на нас.

– На кого? – повторил свой вопрос Фомин.

– Об этом лучше всего спросить самого Шилова, – ответил Павленко. – Глупо злиться на холопа, исполнившего приказ своего пана.

– Вы знаете, что с Шиловым?

– Что-то слышал… Краем уха…

– Неужели не интересовались?

– Не принято совать нос туда, куда не просят. Я уже говорил: не моего ума дело. У меня своих проблем выше крыши. Дай Бог, с ними разобраться.

Адвокат снова вмешался:

– Прошу объявить перерыв: мне нужно посоветоваться с подзащитным.

Следователь посмотрел на Фомина.

– У меня нет больше вопросов.

Смышляев сказал:

– Если так, то нужды в перерыве нет, поскольку на этом этапе я считаю допрос законченным. Все могут быть свободны.

«Старатель», услышав последние слова следователя, пробурчал:

– Все, да не все.

Смышляев вполне серьезно заметил:

– К сожалению, кроме вас, подследственный. Ваша свобода даже не в моей власти.

Адвокат возразил:

– Как раз в вашей, господин капитан. Поэтому заявляю в очередной раз ходатайство…

– Адвокат, не морочьте голову. Вы отлично знаете, куда нужно выходить с этим…

7

В этот раз допрос завершился быстро. Овсянников решил, что тянуть время нет смысла: подозреваемый молчит и отказывается отвечать на вопросы. В этом его активно поддерживает адвокат. Поэтому он сразу же решил провести очную ставку между подозреваемым и свидетелем. Надо расставить все точки над «I». Ну, если не все, то многие.

Капитан Курбатов хорошо справился с заданием. Он не только оперативно и грамотно провел задержание подозреваемого, а и показал опять же свое чутье сыщика: по его наводке был найден гранатомет, из которого (по предварительным данным) стреляли по офису предпринимателя Колобова. Там же (в огороде частного дома, где жил подозреваемый) нашли в отличном состоянии несколько запасных боезарядов к гранатомету «Муха». Как говорит эксперт Дмитрий Комаров, на найденном гранатомете обнаружены отпечатки пальцев, которые, скорее всего, принадлежат хозяину, то есть подозреваемому. Курбатов склонен считать, что гранатомет был похищен пять лет назад, когда подозреваемый в составе сводного отряда ОМОНа ездил на Кавказ, чтобы там наводить конституционный порядок. По формальным признакам, подозреваемый там показал себя с положительной стороны и даже был награжден орденом «Мужества». Это ему зачли, когда через полгода после возвращения из очередной командировки оказался на скамье подсудимых (нанесение тяжких телесных повреждений, опасных для жизни и здоровья потерпевшего) и суд приговорил всего к полутора годам лишения свободы с отбыванием срока в колонии общего режима. Вышел на свободу и вот снова ненавистная ему камера, вечно небо в клетку и на руках наручники, постоянная баланда, которую впору жрать лишь свиньям. Алиби на время совершения преступления, в котором его подозревают, нет. Попробовал было назвать лиц, которые его, якобы видели, но Курбатову не составило труда установить, что ссылки на свидетелей не имеют под собой оснований.

Овсянникову предстоит в ходе следствия установить две вещи: а) мотив преступления; б) заказчика преступления.

Овсянникова удивляет одно обстоятельство: за решеткой уже несколько активных членов НТПС, а со стороны лидеров полное молчание, никакой активности. Будто все происходящее никого не волнует и не интересует. Непривычная пассивность. Странная пассивность. Что там происходит? Почему такое равнодушие к сотоварищам? Где привычный гонор? Куда подевалась наглость? Даже депутат городской думы не подает голоса. Может, почуяв смертельную опасность, решили на время затаиться, переждать в тиши? Или есть еще какое-то объяснение? Может, всего лишь затишье перед бурей? Впрочем, «буря» никого не пугает, в том числе и Овсянникова, так как прибывает полковник юстиции Коротаев, на котором вся ответственность и которого вряд ли можно чем-либо запугать. Все и давно знают: совершенно неуправляем. Последний из могикан. Был полковник Алексеев, но уже ушел в отставку и ковыряется теперь в саду. Жена, будто бы, довольна: в семье наконец-то объявился настоящий мужчина.

Овсянников перешел в другой кабинет, где все было подготовлено к проведению очной ставки.

Капитан Курбатов ввел подозреваемого, снял с него наручники, водворил на стул. Потом вышел и тотчас же вернулся, сопровождая свидетеля, которого посадил на другой стул.

Подозреваемый и свидетель обменялись далеко недружественными взглядами.

Овсянников сказал:

– Проводится очная ставка между подозреваемым Осинцевым Юрием Юрьевичем и свидетелем, проходящим по делу, Родионовым Семеном Алексеевичем, – следователь повернулся в сторону адвоката, назначенного государством. – У вас нет возражений?

– Нет, – буркнул тот в ответ и углубился вновь в созерцание чего-то на потолке.

– Понятно. Гражданин Осинцев, вы знакомы с сидящим напротив?

– Нет.

– А вы, гражданин Родионов, знакомы?

– Ясное дело, знаком: в тюряге познакомились.

Следователь поспешил с уточнением:

– Наверное, в колонии.

Свидетель кивнул.

– В колонии.

– Назовите его фамилию, имя и отчество, если, конечно, знаете.

– Осинцев Юрка… – свидетель поправился. – Юрий Юрьевич.

– Свидетель, попрошу повторить показания, данные ранее?

– Насчет чего?

– Насчет всего, что связано с ключами от квартиры ваших родственников.

– Подвалил ко мне Осинцев. Сказал, что ему как-то надо попасть на балкон квартиры моей тети.

– Поинтересовались, с какой целью?

– Да. Осинцев объяснил, что ему надо сделать секретную видеосъемку.

– Вы поверили в объяснение?

– Поверил.

– Что было дальше?

– Он сказал, что нужны ключи от квартиры, что я должен завладеть запасными ключами. Он, сказал, потом вернет ключи. Я предложил: давай вместе? Он воспротивился взять меня с собой. Объяснил, что не должно быть никаких свидетелей.

– И вы похитили ключи у родственников?

– Да. Пришел в гости… То да сё… Старики не сильно следили за мной. Мне ничего не стоило оказаться на кухне, открыть шкафчик, отсоединить пару ключей. Минутное дело. Вечером передал ключи Осинцеву.

Следователь обратился к подозреваемому:

– Вы подтверждаете показания свидетеля?

– Нет. Прет всякую херню.

– Юрка, ты чего? Разве не помнишь, как я тебе на остановке трамвая, возле драмтеатра передавал ключи?

Подозреваемый не удостоил ответом.

– Свидетель, но потом ключи вы передали сотруднику полиции. Как они вновь очутились у вас?

– Когда прочитал в газете, то понял, что за видеосъемка была. Испугался. Приехал к Осинцеву домой и сказал, чтобы немедленно вернул ключи.

– И он?..

– Без проблем… Отдал ключи. Тогда же и рассчитался со мной.

– Гражданин Осинцев, сколько вы заплатили за услугу?

– Нисколько.

– Свидетель, сколько вы получили?

– Как и договаривались: кусок… То есть тысячу.

– Подозреваемый, что вы скажете по этому поводу?

– Ничего… Никаких денег я ему не передавал. Потому что не за что… Сочиняет, собака! Скорее всего, он сам стрелял, а валит на меня.

– Но как вы объясните, что гранатомет найден у вас, подозреваемый?

– Нет ничего проще: ночью приехал и закопал в огороде.

– Ты что, мелешь, Юрка?! Я? Гранатомет? В руках в жизни не держал. Не знаю, с какой стороны подходить. Зачем подставляешь? Вспомни: когда возвращал ключи, то предупредил… Не ты ли?

Овсянников спросил:

– О чем предупредил подозреваемый?

– Я, говорит, обо всем должен молчать. Если, сказал, раскрою пасть, то он самолично меня уроет. Еще похвастался: после Чечни, сказал, человека ему урыть, что муху прихлопнуть.

– И вы поверили в угрозу?

– Как было не поверить? Еще в колонии он такого порассказал… Ужас!..

– На этом, пожалуй, очную ставку закончим, – следователь вновь обратился к адвокату. – У вас есть вопросы к свидетелю?

– Нет, – все также буркнул адвокат.

Осинцев взревел:

– Какого х…я эта чурка с глазами тут сидит?!

Адвокат ухмыльнулся.

– Могу и уйти. Не по своей воле здесь.

8

Появление Коротаева все-таки для всех оказалось неожиданным. Все ждали, но ждали завтра утром. А он? Нате вам! Нарисовался.

Коротаев огляделся и остался доволен.

– Хорошо устроились, – сказал он, – по-семейному. И, судя по ощущениям, надолго.

Курбатов и Комаров молчали. Потому что не знали, как себя вести с полковником юстиции. Наслышаны, что сердит бывает не в меру, что молодым (в основном, за неряшливость и нерасторопность) достается, что не лизоблюдствует перед начальством, а на это мало кто способен: ой-ей-ей, какой характерец надо иметь!

Коротаев поздоровался с Фоминым за руку. Потом подошел к парням и первым протянул им руку для рукопожатия. Те ответили, но робко и потому неуклюже все получилось. Курбатов про себя отметил: «Страдает одышкой, а рука-то крепенькая». Коротаев действительно тяжело дышал и на лбу выступила испарина. Он присел за стол, достал платок, вытер им лоб.

– Душновато, ребятки. Может, есть что-то холодненькое? Вижу, холодильник у вас.

Комаров вскочил.

– Не хотите пивка? У нас есть.

– Нет-нет! Хорошо, если бы минералка нашлась.

Комаров пошел, достал двухлитровую «Обуховской», потом взял бокал, сходил к мойке и ополоснул. Вернулся к столу, налил и придвинул Коротаеву. Тот взял и не оторвался, пока не показалось дно бокала.

– Ну, вот, теперь снова человеком себя чувствую, – он отодвинул бокал. – Теперь давайте определимся, господа офицеры. Это больше касается молодежи.

– Насчет чего вы бы хотели определиться, Иван Емельянович? – спросил Курбатов.

– Насчет того самого, – Коротаев улыбнулся. – Либо мы друг к другу (хотя бы в быту) обращаемся на «вы», либо на «ты». Ну, молодежь, решай.

Комаров отделался молчанием. Курбатов, понимая, что выбор, получается, всецело за ним, стал мямлить:

– Ну, Иван Емельянович, не все так просто… Вы… Это… И мы… Как бы мы ни решили, а получится все равно неловко.

– Почему? – он неожиданно сильно стукнул ладонью по столу. – А, ладно… Данной мне властью приказываю: все – на «ты»! Всем ясно?

Коротаев рассмеялся. Рассмешил его произведенный эффект.

Курбатов ответил за себя и за Комарова:

– Ясно, господин полковник.

– Слава Богу, пришли к консенсусу, – на одутловатом лице следователя вновь появилась улыбка.

Фомин спросил:

– Иван Емельянович, неужели электричкой?

– Странный вопрос, подполковник: а чем же еще?

– Что, в областной прокуратуре машины не нашлось?

Коротаев в третий раз рассмеялся. Молодежь не могла не подумать: следователь пытается их расположить к себе и этим самым устранить неловкость, присущую незнакомым друг с другом и разновозрастным людям.

– Сергеич, чья бы корова мычала, а твоя бы помолчала.

– Это еще почему, Иван Емельянович?

– Хватит придуриваться, Сергеич.

Курбатов вставил реплику:

– Это он может.

Коротаев встал.

– Ну, Сергеич, где мои апартаменты? Показывай. Приму душ, чуть-чуть отдышусь, а потом и о делах поговорим. Идет? Или отложить на завтра?

– Курбатов заметил:

– Утро вечера мудренее.

Комаров возразил:

– Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня.

– Вижу, что нет консенсуса. Значит? Мое слово будет решающим. Но услышите его после. С вашего позволения.

Коротаев и Фомин вышли. Комаров и Курбатов переглянулись. И оба, чуть ли не одновременно, хмыкнули. Что сие означает? Об этом лучше всего спросить их самих.