Текст книги "Смертельный нокаут. Уральский криминальный роман"

Глава 11. Жадина

1

Синицын не сторонник столь ранних звонков, но у него безвыходное положение: вчера ловил весь день и не поймал, потому что всякий раз чуть-чуть опаздывал.

Закончив бритье, подошел к зеркалу, осмотрел лицо, провел ладонью по щекам и по подбородку, убеждаясь на ощупь, что выбрит чисто. Не любит он неряшливо выбритых мужчин, хотя понимает, что нынче это в моде. Вернувшись в комнату, подсел к журнальному столику, где стоит телефонный аппарат, снял трубку и стал набирать номер. Слава Богу, редкие гудки. Не сразу, но там ответили.

– Доброе утро… Майор Синицын побеспокоил… Прошу прощения, что так рано… Не удалось отловить… Да… Я и решил, что лучше с утра и в номер… Ситуация такая: вчера мне позвонили из СИЗО, сообщили, что подследственный… Да, он… Требует встречи с вами… Ну, не знаю… Будто бы срочно… И видеть хотел бы только вас… Понимаю, что не ему выставлять условия… Мне с ним встретиться?.. На предмет… Ясно… Хорошо… Сделаю… Внимательно слушаю… Так… Так… Понял… Сегодня или?.. Тогда… Сейчас созвонюсь с Невьянском, попрошу установить личность и на понедельник… Думаю, что там будет удобнее… Каких-то два часа на электричке… Понял, что допросить по всей форме… Понял… Что вы… Какие могут быть проблемы… Вещь элементарная… Хорошо, изыму пленку и отправлю на экспертизу… Не беспокойтесь, все сделаю… Ну, конечно…

Закончив разговор с Коротаевым и положив трубку, Синицын отправился на кухню, где его ждал привычный завтрак, приготовленный женой, – бутерброд с ветчиной и пол-литровый бокал кефира.

2

Для него настала черная полоса. Уж который день ползает по городу, а результата никакого. Замечает недовольные взгляды подполковника Фомина, который пока терпит и молчит. Но терпение имеет предел. Ему не хотелось бы, что б господин подполковник на него сердился и ворчал. Но… Есть то, что есть. То есть, нет ничего… или почти ничего. А ведь он использовал все свои связи. Результат? Нулевой. Он продолжает топтаться на месте. Коллеги из горуправления помогают… Помогают тем, чем могут. У него задача предельно конкретна: надо найти изготовителя взрывного устройства, которое было заложено в автомобиль Колобова, а через него выйти на заказчика и потом уже на исполнителя. Самарин прекрасно понимает сложность и ответственность задачи. Самарин чуть-чуть завидует Курбатову, у которого дела идут намного лучше, чем у него. Курбатов, по сути, уже раскрыл преступление, связанное с обстрелом из гранатомета офиса Колобова. Один разобрался в том, что загадкой было полутора десяткам местных сыщиков. Курбатов сделал главное: он нашел исполнителя. Установить же заказчика – значительно проще. Самарин часто сам себя спрашивает: почему в некоторых уголовных делах они, местные сыщики, столь нерешительны и неумелы? Только ли тут проблема в непрофессионализме? Он решительно не согласен. По его мнению (он об этом никому не говорит), начальство часто не хочет, чтобы преступление было раскрыто. А сыщики? Они чутко улавливают настроение начальства и на рожон не лезут. Зачем? Стоит ли искать приключения на собственную задницу? Инициатива (он на себе это не раз чувствовал) наказуема. Странно, но это так. Еще с прежних времен система МВД плодит слепых исполнителей чужой воли. Еще с прежних времен в системе МВД не в чести умные сотрудники. Начальство как бы дает понять всем и сразу: не будь «белой вороной», ходи в ногу со всеми, старайся не выпендриваться, если хочешь, чтобы со службой все было ладно. Самарин преувеличивает: не так уж и плохи дела у него. Собственно, начинал, так сказать, с чистого листа. А сейчас? Круг лиц, которые могли быть причастны к изготовлению взрывного устройства, у него сужается. Теперь у него лишь трое, к которым он, Самарин, проявляет повышенный интерес. Трое – не десять. Хотя трое – это тоже много. Он не думает, что все трое причастны. Обычно такими делами занимаются в одиночку, стараются не посвящать никого. Так – безопаснее. Так – надежнее. У Самарина нет сомнений в том, что изготовитель – большой мастер по этой части. Самарин также не сомневается, что изделие этого мастера прогремело не впервые. Сейчас Самарин идет на встречу с подполковником Фоминым, чтобы изложить идею. Идея не нова, не блещет оригинальностью. Но исполнение идеи требует дополнительных и, главное, свежих сил, поэтому тут без шефа никак не обойтись. Если одобрит, то тогда, он считает, есть шанс… Он, недовольно хмыкнув, вошел в гостиницу, где его ждет подполковник Фомин.

3

Еще одно поручение свалилось на голову Курбатова нежданно-негаданно. Еще вчера подполковник Фомин молчал, а сегодня с утра – огорошил. Капитан Курбатов подозревает, что вначале планировал сам участвовать, но что-то, видимо, шефу в последний момент помешало. Курбатов расстроился? Ну, нет: поручение элементарное, чисто техническое, процессуальное, поэтому прав Фомин, что эту обязанность переложил на другие плечи. Курбатов вошел внутрь. Там его остановил охранник.

– К кому? – спросил охранник, внимательно оглядывая Курбатова с головы до ног.

– Мне нужен руководитель…

– Начальник службы охраны, что ли?

– Нет. Нужен Иванченко Павел Анатольевич.

– На предмет чего?

– Разговор конфиденциальный… Он в курсе.

– Договаривались, что ли?

Курбатов повторил:

– Он в курсе.

– Вы кто?

– Из уголовного розыска.

– Ваше удостоверение, – прочитав несколько раз документ, сличив фотографию с оригиналом, охранник сказал. – Одну минуту, – охранник снял трубку с телефонного аппарата. – Тут капитан Курбатов… Из уголовного розыска… Говорит, что к вам… Ясно, – положив трубку на место, пояснил. – Прямо по коридору, третья дверь налево.

Капитан Курбатов открыл дверь.

– Разрешите войти?

Из-за дальнего стола встал молодой мужчина и пошел ему навстречу.

– Капитан Курбатов? Очень приятно. Проходите, присаживайтесь, – хозяин кабинета жестом указал на одно из глубоких кресел. Курбатов же выбрал один из стульев. Он присел. – Чем могу быть полезен уголовному розыску?

– Павел Анатольевич, я пришел с постановлением суда, – Курбатов протянул в его сторону документ.

Руководитель отделения банка прочитал документ и кивнул головой.

– Понимаю, – сказал он, – вам необходимо осмотреть ячейку господина Колобова.

– Именно так: осмотреть.

– Следовательно, изъятие чего-либо не предусматривается?

– По обстоятельствам.

– Вас интересует что-то конкретное?

– Нет.

– Следовательно, вас интересует вообще содержимое ячейки нашего клиента?

– Да.

– Пойдемте, – Павел Анатольевич встал. – Надеюсь, ключ от ячейки при вас?

Они вышли в коридор и столкнулись с довольно полной женщиной.

– Клавдия Егоровна, вы мне как раз и нужны.

Увидев незнакомого мужчину, женщина спросила:

– Что-то случилось?

– Капитан Курбатов… из уголовного розыска… По постановлению суда он должен осмотреть содержимое ячейки Колобова.

Директор банка хотел вернуться к себе, но его остановил Курбатов.

– Извините, но и вы должны присутствовать при вскрытии ячейки.

Иванченко кивнул и стал спускаться в полуподвальное помещение. Все остановились возле ячейки №12. Курбатов достал из кармана ключ, вставил в скважину и дважды повернул вправо. Щелчок и дверца открылась. Сейф-ячейка небольшой, поэтому осмотр не занял и пяти минут. Денег или драгоценностей не было. Хранились лишь документы. Курбатов обратил внимание на заклеенный конверт, достал, повертел в руках. Потом вслух прочитал надпись на лицевой стороне: «Моей жене. Вскрыть после моей смерти».

– Прошу внимания всех присутствующих, – сказал Курбатов. – Я на ваших глазах вскрываю конверт, – он осторожно распечатал, достал свернутые втрое два листа. – Обратите внимание, в конверте, кроме бумаг с рукописным текстом, ничего нет. Конверт и его содержимое я изымаю.

– А ячейка? – спросил Иванченко.

– Все, как полагается. Необходимо составить опись хранящихся в ячейке документов. Один экземпляр описи оставить внутри ячейки, второй – заберу с собой, и он будет приобщен к материалам уголовного дела. Далее я закрываю ячейку. Вы опечатываете ее. И все. Решение суда будет считаться исполненным.

Курбатов, составив акт изъятия обнаруженного личного письма, подписав его всеми присутствовавшими, забрав один экземпляр описи документов, хранящихся в ячейке, покинул банк.

4

Южаков – в кабинете депутата городской думы. Оглядевшись, увидев, что хозяина нет, прошел к столу и небрежно бросил на стол свою кожаную наплечную сумку. Присев, стал ждать: раз кабинет не закрыт, то выскочил ненадолго. Действительно, Кобяков появился через минуту. Они обменялись рукопожатием. Кобяков сел рядом с Южаковым.

– Ну, рассказывай, с чем пришел?

– Собственно говоря, рассказывать нечего.

– Почему?

– Журналистское расследование, так сказать, оказалось бесплодным.

– Ну-ну, рассказывай.

– Встретился с господином Боровиковым. Познакомил с темой беседы.

– Как он встретил?

– Крайне неохотно пошел на контакт. Был неразговорчив. Выслушав меня, сказал, что ему сказать нечего. Потом уточнил: сказать есть что, но он не будет ни о чем говорить.

– Объяснил причину?

– Сделанного, сказал он, не воротишь. В конце концов, добавил он, собственность, которая была передана Михалевичу, принадлежит тому по праву. Сделка совершена законно. Ему, говорит, жаль, что собственность оказалась в неумелых руках, но это он предвидел. Михалевич единственное умное дело сделал: это то, что быстро сбыл с рук магазин. Новый хозяин, на это надеется Боровиков, приведет все в порядок.

Кобяков спросил:

– И все?

– А чего ты бы еще хотел?

– Упоминал про НТПС?

– Ни слова.

– И фамилий никаких не называл?

– Нет.

– Но тебе надо было рассказать о том, что тебе стало известно из компетентных источников.

– Рассказал.

– И он?..

– Никакой реакции. Боровиков лишь заметил, что люди болтать могут всякое. Но он к этому не имеет никакого отношения.

– Ты ничего от меня не скрываешь?

– Обижаешь…

Заметив, как повеселел Кобяков, Южаков удивился.

– Что тебя, собственно, радует, Александр Ильич, а? Затея оказалась пустышкой, а ты веселишься. Не понимаю.

– И отлично, что не понимаешь, – Кобяков встал, подошел к сейфу, открыл, достал пятитысячную купюру и протянул парню. – Бери… Так сказать, премия за хорошие новости.

– Возьму, конечно. Грех от денег отказываться. Но за что? Я же ничего не сумел…

– Ты сделал все, как надо. Ты ответил на вопросы, которые меня беспокоили.

– Но… Если так, то… – Южаков замялся, хотя ему такие заминки были не к лицу.

– В чем дело? – насупившись, спросил Кобяков. – Что-то не так?

Южаков ответил:

– Если тебя устраивает результат, то это может означать одно: он, то есть результат, положительный, а это… Ну…

Кобяков рассмеялся.

– Понял, Олег! – Кобяков, открыв сейф, достал еще одну пятитысячную купюру и положил перед Южаковым. – Извини, память что-то стала подводить.

– Теперь, – Олег ухмыльнулся, – другое дело. Значит…

Кобяков поднял руку.

– Все! Тема закрыта. Забудем.

– Как ведь скажешь, Александр Ильич.

Осторожно положив во внутренний карман куртки полученные купюры, Южаков вышел из кабинета, оставив хозяина в глубоких раздумьях.

5

Фомин, широко вышагивая по гостиничному номеру, видимо, обмозговывал идею, с которой пришел Самарин. Собственно, не сама идея его беспокоила, поскольку ее сыщики применяют постоянно. Самое главное, по мнению Фомина, – кто сможет помочь реализовать? Нужен помощник, но помощник с головой и, главное, честный. Второе: для помощника нужна легенда, такая легенда, к которой бы комар носа не подточил. Фомин сел за стол и стал барабанить пальцами по столешнице.

– М-да… Времени, Самарин, нам столько никто не даст. Вон, Коротаев уж засучил рукава… С ним я переговорю. Возможно, удастся убедить. Тем более, что это же в его интересах. Но… Как взглянет его начальство на затягивание следствия? Наверняка, плохо. Начальству не с руки это. Кому нужна лишняя головная боль?.. Начальство как рассуждает? Обвиняемый есть? Да, налицо. Обвинение не на песке? Нет. Оснований для передачи в суд уже более чем достаточно. Следовательно? С глаз – долой и из сердца – вон. Остальные «хвосты». Ну, тут как ведь получится.

Чутье, наверное, подсказало Самарину, о чем мысли подволковника.

– С точки зрения начальства, – заметил Самарин, – логично. С точки зрения юриста-профессионала, ошибочно. Нас как учат профессора?

Фомин усмехнулся.

– Интересно, как?

Почувствовав иронию в голосе подполковника, Самарин чуть-чуть обиделся, но все-таки совершенно серьезно ответил:

– Нельзя плавать исключительно по поверхности и хватать лишь то, что на глазах или плохо лежит.

– Нельзя, но мы зачастую так и поступаем.

Самарин окончательно рассердился.

– И что в том хорошего?! Кратчайший путь не есть, Александр Сергеевич, самый правильный: он, да, самый необременительный и удобный для начальственной статотчетности, но…

Фомин покачал головой и тяжело вздохнул.

– Ты меня, что ли, убеждаешь? Зря стараешься.

– Знаю, но…

– У меня есть человек, который, пожалуй, по всем параметрам подходит. Но мне придется уехать на пару-тройку деньков. Вы тут как? Справитесь без меня?

Самарин понял, что Фомин уже принял решение.

– Мы будем стараться. К тому же ты уезжаешь не на три года.

Фомин шутливо погрозил пальцем.

– Знаю я вас: начальство – за порог, вы – тотчас же своевольничать.

– Ты же, Александр Сергеевич, не начальство.

– Как это «не начальство»? Кто же тогда?

– Сам, помнишь, что говорил?

Фомин хмыкнул.

– Когда вожжа под хвост попадает, то я могу много всякого наговорить. Неосторожно самовыразишься, а потом молодежь подтягивает.

Самарин решил-таки напомнить.

– Меньше месяца назад убеждал: коллега, мол, в лучшем случае, наставник-опекун.

– Ну, Алексей, вряд ли вы нуждаетесь в опекунстве. Вы все такие грамотные, – потом последовал легкий укол, – вас профессора учат.

– Всякая теория хороша, – заметил Самарин, – но все же лишь практика – есть критерий истины.

– Вам, профессорским ученикам, это гораздо виднее. Нам же, навозным жукам, не до таких высоких материй.

– Александр Сергеевич, да ты любому профессору сто очков вперед дашь.

Фомин махнул рукой.

– Не преувеличивай. Не создавай культ одной личности.

– Какой культ?

– Маленький такой, то есть культик, – Фомин рассмеялся и пошел готовить чай. Скрипнула входная дверь. Он обернулся. – Вот… Еще один такой же заявился.

– Какой «такой»? – уцепился Курбатов, здороваясь с теской.

– Молодой, да ранний… Также в любой момент готов подтянуть за неосторожно оброненное слово.

– Молодость – не беда, но уходит слишком быстро.

– Кончай со своими умствованиями, – сказал Фомин, притворно сердясь. – Мне Самарин с этим изрядно поднадоел.

– Могу и уйти, – подал голос Самарин, – если мозолю глаза.

– Уйдешь, когда начальство разрешит.

– Опять про начальство? – напомнил Самарин.

– Не опять, а снова.

Фомин налил чай в три стакана, поставил на стол, сходил и принес сахар и печенье.

– Кушайте, господа офицеры.

– Премного благодарны, ваше высокоблагородие, – сказал в тон Курбатов и придвинул к себе стакан.

Фомин присел напротив.

– Что-то ты быстро, – заметил он, размешивая сахар.

– А что там долго делать? Раз, два – и в дамках.

Самарин спросил:

– Это где «там»?

– В отделении Сбербанка.

Самарин посмотрел на Фомина.

– А с какой стати заинтересовались Сбербанком?

Ответил Курбатов:

– Оказывается, господин подполковник установил, что убитый Колобов держал там ячейку. Сегодня утром вдруг мне поручил, чтобы я осмотрел содержимое…

Фомин спросил:

– И что?

– Если ты хотел там найти бриллианты, то их не обнаружено…

– А что обнаружено?

– Вот опись, – Курбатов достал из папки бумажный лист. – Можете полюбопытствовать.

– Обычные документы предпринимателя, – пробежав список, сказал разочарованно Фомин. – Единственное, что любопытно, – завещание. Выходит, прямая и единственная наследница всех фирм, которыми владел Колобов, – его жена.

Самарин спросил:

– Александр Сергеевич, жена знала о завещании?

– А почему ты спрашиваешь?

– Завещание, если о нем знала супруга, может служить мотивом убийства.

– Вон куда тебя понесло. Супруга, не имея завещания, является наследницей.

Самарин возразил:

– Наследница? Да! Но какой очереди?

– Естественно, первой, поскольку нет у них детей, – ответил Фомин.

– Но наличие завещания есть факт того, что наследство переходит лишь к тому лицу, которому собственность завещана. Когда же нет завещания, то собственность распределяется равными долями между всеми наследниками первой очереди, а ими бывают не только дети или супруги, а и их родители. Чувствуешь, Александр Сергеевич, какая разница? Есть завещание – наследник получает все. Нет завещания – собственность делится на всех наследников.

– Я изначально усматривал мотив убийства Колобова вне сферы материальных интересов.

Самарин снова возразил:

– Твое «усмотрение» ошибочно. Потому что в значительной части преступлений кроется корыстный мотив. Статистика, знаешь ли.

– Этот случай – другой.

– Почему ты так решил?

– Решил – и точка… Я так почувствовал.

Курбатов рассмеялся.

– Господин подполковник хочет сказать, что им руководит опять чутье, интуиция. Разве не знаешь, что наш шеф преклоняется перед основоположником дедуктивного метода мистером Холмсом?

– Да. И не скрываю. Интуиция меня не подводит.

– Александр Сергеевич, посмотри на календарь?

– Зачем?

– У нас идет не девятнадцатый, а двадцать первый век.

– Есть вечные истины, – Фомин довольно потер ладони, потому что, судя по всему, решил пригвоздить своих оппонентов. – Кстати, господа офицеры: Аристотель когда жил?

Курбатов смешался, потому что на даты у него память плохая.

– Ну… До нашей эры еще. Однако зачем приплетаешь Аристотеля?

– Господа офицеры, а вы знаете, что такое силлогистика?

Самарин решил ответить на этот вопрос:

– Если говорить просто, то это учение об умозаключении. Я помню, потому что недавно сдавал экзамены по философии и все еще кое-что помню.

– Ты кое-что помнишь – это правда, – согласился Фомин, но решил еще задать вопрос. – А кто основоположник этого учения?

– Честно говоря, не помню, но если рассуждать логически, делая умозаключения, то получается, что Аристотель. Иначе ты бы не затеял разговор. Однако не вижу прямой связи между мистером Холмсом и Аристотелем.

– Напрасно, – Фомин торжествующе поднял вверх указательный палец. – Капитан Курбатов, которого учили умные профессора (по крайней мере, я надеюсь), сказал чудовищную глупость.

Курбатов оживился.

– Обвиняешь? Аргументы – на стол!

– Я хоть и не учился у профессоров, но знаю, кто основоположник дедуктивного метода.

Курбатов иронично спросил:

– И кто же?

– Во всяком случае, не мистер Холмс, как вы изволили выразиться, господин капитан.

– Это интересно.

– Дедуктивный метод изобрел не кто иной, как Аристотель, – он и является основоположником этого направления в науке, но никак не мистер Холмс. Мистер Холмс, да, – мой кумир, но истина, господа офицеры, дороже.

– С тобой, Александр Сергеевич, трудно спорить, – заметил Самарин, улыбаясь во всю ширь.

– Почему? Не нравится, когда вас, ученых мужей, кладут на лопатки? И кто кладет?! Необразованный мужик!

Курбатов расхохотался.

– Ты? Необразованный? Если не ты, то кто тогда образованный?

– Я – неуч, – ответил Фомин.

– Ты, Александр Сергеевич, образованный «неуч».

– Ты, Курбатов, так думаешь?

– Не придуряйся, Александр Сергеевич! Тебе придурковатость явно не к лицу. Между прочим, говорю тебе это в сотый раз.

Фомин вздохнул.

– Повторенье – мать ученья… Ладно, будет о философии. Вернемся к практике.

– К практике так к практике, – согласился Курбатов. – Хоть ты, Александр Сергеевич, ничего мне не сказал…

– Не дитя, чтобы действовать по наводке. Пора обходиться и без нянечки.

– Согласен. Но мог бы сказать, что тебе надобно, старче?

– Откуда я мог знать?..

– Я стал действовать по интуиции, то есть догадался, что тебе будет интересен вот этот документ, который изъял из ячейки, – Курбатов достал две бумажных странички, и протянул Фомину.

Фомин осторожно взял, покрутил перед носом, как бы принюхиваясь, потом спросил:

– Это… что такое?

– Прочти, господин подполковник, и узнаешь.

Фомин развернул, разгладил сгибы и стал читать.

«Бесценная моя!

Я пишу это письмо с большим трудом… Меня все еще переполняют чувства… Но я пишу… чтобы сказать тебе важные вещи…»

Фомин оторвался и поднял глаза на Курбатова.

– Кто и к кому обращается?!

– Какой ты, Александр Сергеевич, нетерпеливый. Дочитаешь и сам найдешь ответы на все вопросы.

– Партизан, несчастный! Нисколько не жаль шефа.

– Шеф того стоит, – отпарировал Курбатов.

Фомин продолжил чтение.

«Ты знаешь, как я тебя люблю! Ты знаешь, что ради тебя я готов на все! Но… Я оказался не готов принять от тебя измену… Ты предала меня… Ты спуталась с моим шофером… Что, скажи, тебе недоставало? Ты со мной не получала удовлетворения? Если так, то почему бы не сказать? Мне было бы тяжело, но не так, как сейчас… Не знаю… Не понимаю тебя… Мне казалось, что мы подходим друг к другу… в постели также… Оказалось не так… Меня раздирает обида… Я тебе ничего не сказал… И не скажу! Потому что так люблю, что нет сил у меня сделать тебе больно. Хотя ты мне сделала большую боль, гораздо большую, любимая! Смогу ли когда-то забыть? Не знаю. Я охотно бы забыл, но мне этого не удается. У меня все время перед глазами сцена, как ты трахаешься с моим шофером.

Тебе интересно, как я узнал? Парнишка оказался честнее, чем мы с тобой. Он сам пришел ко мне и рассказал. Тот день, когда он мне рассказал (это было 18 апреля, вечер), стал для меня самым страшным днем. Я не сразу поверил. Мне казалось, что парнишка сдурел, что затмение на него нашло, что это его всего лишь фантазии (от тебя любой сдуреет), но он не оставил никаких сомнений.

Я не понимаю… Я ничего не понимаю… Мне непонятно, что за прихоть такая, чтобы чуть ли не насильно тащить на себя мальчишку? Да, он смазлив, но ведь не более того…

Несколько дней ходил сам не свой… Не находил себе места… Алкоголь нисколько не помогал. Наоборот, выпив, я свирепел еще больше… Ты знаешь: я тебе не показал вида… Даже в этом я щадил тебя. Почему же ты меня не пощадила?! Что я сделал не так? Что еще я должен был сделать для тебя, чтобы ты была абсолютно счастлива, и не смотрела на других мужиков? Не знаю… Есть ли на земле абсолютное счастье, которого ты, несомненно, достойна? Ты – божество! Ты все, что есть у меня на земле!

Я не мог… Я должен был отомстить обидчику… И я отомстил! Я с радостью говорю сам себе: больше он мне не опасен; больше он никогда не покусится на мою любимую… не сможет покуситься. Это я влил в него насильно бутылку водки. Это я разогнал «Мерседес» и направил его под откос. Я убил парня. За что? В чем его вина? Месть – слепа и не поддается логике. Но я счастлив: он больше никогда не притронется к твоему телу! Это утешает.

Я пишу это признание, осознавая, что ты его прочтешь лишь в случае моей смерти. Если ты читаешь все-таки его, то прошу простить, если я не смог стать тебе хорошим мужем, хотя мне казалось, что я для этого делал все…

Прощай! И еще раз – прости за все.

Я совершил возмездие. Не раскаиваюсь ничуть, что совершил. Я – мужчина! Моя гордость не могла смириться с тем, что произошло.

Дикий случай! Я никогда даже в голове не держал, что ты так можешь обойтись со мной.

Нижний Тагил. 25 апреля.

P. S. Живой труп еще дышит. Но ему осталось не много».

Фомин, дочитав, спокойно свернул листы и отложил в сторону. Курбатов, следивший за его лицевыми нервами, вынужден был констатировать: письмо не произвело на шефа должного впечатления.

– Александр Сергеевич, я не понимаю…

– Чего именно, капитан Курбатов?

– Но это же сенсация!

– Смотря для кого, – спокойно ответил Фомин и добавил, – но не для меня.

– Но письмо объясняет все.

– Тебе – объясняет. Для меня же является лишь еще одним доказательством, документальным подтверждением. И не более того.

– Ты знал?!

– Да, знал. У меня есть живой свидетель трагедии на путепроводе. Я встречался с Колмогоровым в реанимационном отделении… Показал ему (среди прочих) фотографию Колобова и, по оценке врачей, реакция больного была крайне негативной, что дало мне возможность предположить… Одним словом, я был уверен… Я не знал деталей, но я знал, кто покушался на убийство Колмогорова. Лишь смерть Колобова помешала мне задержать его и предать суду.

Самарин, только что закончивший читать письмо, спросил:

– Что дальше?

– Вы, прилежные ученики профессоров, лучше меня знаете ответ на этот вопрос. Будет возбуждено уголовное дело, но, в связи со смертью обвиняемого, оно будет тут же прекращено.

– Но потерпевший…

– Жаль парнишку… Жаль его родителей. Виновница разыгравшейся трагедии говорит, что готова возместить ущерб.

– Ты о супруге Колобова?

– Да… Она говорит, что родители отказываются от денег.

Самарин вскочил с места и заходил по комнате.

– Нет, какие же все-таки бабы – сволочи! Послушаешь – ну, ангелы чистой воды, а копнешь внутри – мерзость и пакость.

Фомин его остановил.

– Ну-ну, господин Самарин: поосторожнее с обобщениями.

– Я не прав, да? Сколько мужских судеб загублено по их вине?!

– Ты еще молод, чтобы об этом судить. Живешь с женой – всего ничего.

– Я не знаю… Я не знаю, чтобы сделал, если бы застукал свою… В клочья бы разорвал!

– Будем надеяться, что твоя жена не даст повода для исполнения твоих угроз.

– Как можно шутить, Александр Сергеевич?

– Никаких шуток, Самарин. Я лишь прошу тебя не делать обобщений. Женщины бывают разные, как, впрочем, и мужики. Надеюсь, с этим не станешь спорить?

Курбатов, сидевший молча, заметил:

– Из-за этого я не спешу надевать хомут.

– Все равно придется, – заявил Фомин.

– Боюсь нарваться на такую вот сучку.

– Гарантий не дает даже полис Росгосстраха.

Курбатов сказал:

– Завидую тебе, Александр Сергеевич.

– Только этого и не хватает – зависти.

– Какую ты замечательную жену выбрал!

– Вот этого не надо: жена как жена – ничего особенного. Лаемся постоянно.

– – Не плети ахинею. Твоя жена – героическая женщина, если умудрилась столько лет прожить с таким, как ты.

– Да? Я не так уж и плох. Особенно в молодости был.

– Но это было давно и неправда.

– Тут ты прав: Галчонок натерпелась со мной. Я не достоин ее.

– Тебя вечно бросает из одной крайности в другую, – возмутился Самарин.

– Я – такой, господа офицеры. Не собираетесь же меня переделывать на старости лет?

Курбатов погрозил пальцем.

– Надо бы. Да затея абсолютно бесперспективна. Лет бы на двадцать раньше…

– Хорошо, что вас не оказалось рядом, – Фомин ухмыльнулся, – а то бы житья никакого не дали. Впрочем, тогдашний Павел Павлович тоже был изрядный зануда – почище вас. Вечно точил меня: как можно, ах, как можно забывать про жену и детей!? Доставал, короче. Он и моя жена – единым фронтом выступали. Атаковали агрессивно и кое-чего добились.

Самарин спросил:

– Александр Сергеевич, ты когда в последний раз звонил жене?

– Ну… недели две назад. А что?

– Бессовестный!

Фомин грозно сдвинул брови.

– Как смеешь обзываться?!

– Бить тебя надо, а не обзывать.

– За что, господин офицер?

– За то, что лень снять трубку и позвонить.

– Совсем не лень… Нисколько не лень… Она знает, что я не на курорте…

– Тем более. Она беспокоится.

Курбатов добавил:

– Особенно, если до нее дошел слух о «ЧП».

– Я просил парней не трепаться.

– Ты думаешь, что удержатся?

– Надеюсь: все-таки товарищи, коллеги, – он встал и пошел к телефону. Стал набирать номер, но тотчас же вернул трубку назад. Дурачок, – заворчал он, – дома же никого нет. Ладно, вечером позвоню.

Самарин сказал:

– А ты, Алексей, проконтролируй шефа, чтобы обещание было исполнено.

Фомин фыркнул.

– Ну, этот вцепится, то не отпустит жертву. Точно клещ.

Самарин сказал:

– А с тобой, Александр Сергеевич, иначе нельзя.

6

Коротаев что-то сосредоточенно пишет (скорее всего, заполняет «шапку» будущего протокола). Адвокат Марацевич, сидя в сторонке, листает пухлый том «Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации». Афанасьев, предупрежденный адвокатом, сидит перед столом следователя, почти не волнуясь. А что дергаться-то? Он для себя все решил еще раньше, а теперь придется нести до конца свой тяжкий крест.

Ему легче: винить некого, кроме самого себя. Ему легко: встречался с адвокатом Шилова; адвокат сказал, что его подзащитный знает о приключении приятеля, что Шилов понимает, в какую скверную историю тот попал, поэтому не держит зла, и не будет таить обиду.

Следователь поднимает глаза и с минуту смотрит на Афанасьева. Афанасьев не выдерживает взгляд и опускает вниз голову.

– Гражданин Афанасьев, вы сегодня допрашиваетесь в качестве свидетеля, поэтому я обязан предупредить, что за дачу заведомо ложных показаний, а также за отказ от дачи показаний может наступить уголовная ответственность. Вам понятно?

– Понятно.

– Вопросы есть?

– Вопросов никаких нет, но есть просьба…

– Слушаю.

– Не могли бы вы, гражданин следователь, построить допрос в форме вопросов и ответов?

– А разве бывает иначе?

– Иногда следователь говорит: расскажи все. А я не знаю, что значит «все», и рассказа не получается.

– Хорошо. Пусть будет так. Вопрос первый: какие у вас взаимоотношения с моим подследственным Шиловым?

– Мы – приятели.

– Давно приятельствуете?

– Наверное, года три будет.

– Что вас свело вместе? Общие интересы?

– Я владею, гражданин следователь, колбасным производством… Первый год – ничего. Кроме налоговиков, никто не садился на шею, но потом стали наседать «кавказцы». А они, знаете ли, дети гор, дикари, короче, и к цивилизованным отношениям не приучены. Я понял: надо искать крышу, а в противном случае мою лавочку придется закрывать.

– Почему не обратились в соответствующие органы?

– Что вы, гражданин следователь! Спаси и сохрани: наши органы – покруче «кавказцев».

– Откуда вы знаете, если сами не обращались?

– Люди бизнеса общаются между собой, обмениваются информацией. Мы порядки знаем… – после секундной паузы Афанасьев продолжил. – Ну, вот, «крыша», значит, нужна. Взвесив все «за» и «против», обратился в НТПС…

– Что это за штуковина такая – «НТПС»?

Афанасьев удивленно спросил:

– Разве вы не знаете?

– Свидетель, мы же договорились: я буду спрашивать, а вы отвечать.

– Извините. НТПС – это Нижнетагильский политический союз.

– Вам, что, понадобилась политическая поддержка?

– Нет, конечно. Повторяю: мне нужна была крыша и крыша надежная. Такой крышей, посчитал я, может служить лишь названное мною сообщество.

– Давайте все же уточним: вы ведете речь о союзе или сообществе?

– Тут… Видите ли… Гражданин следователь, кто как ведь считает.

– Меня интересует, как вы сами считаете?

– Если формально подходить, то союз. Но тагильский народ, я – в том числе, называет сообществом.