Текст книги "Смертельный нокаут. Уральский криминальный роман"

– Вернемся все же к основной теме. Итак, вы обратились в названную вами структуру?

– Обратился.

– Что было дальше?

– Меня взяли под свою опеку… И больше я у себя «кавказцев» не видел.

– Надо ли так понимать, что вы стали одним из членов того самого НТПС?

– Если исходить из формальности, то именно так.

– Рядовым?

– Да… Все время грозятся выдвинуть куда-то, но я под разными предлогами уклоняюсь.

– Почему?

– Мне это не надо. Мне нужна была надежная крыша и я ее получил. Зачем мне все остальное? Я – бизнесмен. В другие игры не играю.

– Вы не ответили на основной вопрос: как познакомились с Шиловым?

– Так и познакомился… Ну, когда стал ихним человеком.

– Что у вас общего с Шиловым? Уголовное прошлое?

– Слава Богу, нет.

– А что?

– Извините, гражданин следователь, но я отвечал уже на этот вопрос… майору юстиции Овсянникову.

– Придется повторить, гражданин Афанасьев. Там вы отвечали на вопрос, будучи в качестве обвиняемого, а сейчас даете показания, будучи в качестве свидетеля. Это не одно и то же – правовой статус совершенно разный.

– По бабьей части мы оказались единомышленниками.

– Уточните, что вы имеете в виду?

– По бабам вместе стали шататься. Вдвоем – как-то интереснее. Шилов – ходок еще тот… Ну, и я, оказалось, ему под стать.

– И в приключении с невьянскими девицами?

– Вы и это знаете? – следователь вопрос оставил без ответа, поэтому Афанасьеву не оставалось ничего другого, как рассказывать. – На две недели тогда забурились. Жены нас потеряли, в розыск подали.

– Как зовут вашу невьянскую знакомую?

– Причем тут она, гражданин следователь?

– Отвечайте на вопрос, свидетель.

– Дашутка… то есть Дарья Александровна Самойлова.

– А другую девушку, ту, которая проводила время с Шиловым?

– Леночка… Да, Леночка, а фамилия… Кажется, Егорова… Но я не уверен.

Коротаев сказал:

– В уголовном деле, которое я расследую, есть показания Егоровой Елены Сергеевны, в которых есть указание на то, что по пьянке Шилов хвастался, что он круто «замочил» мужика по кличке «Курдюк». Что вам известно по этому факту?

– Ну… Я не присутствовал при этом.

– Что значит «при этом»?

– Ну… Я не был, когда он перед бабой трепался. Не мог слышать.

– Но вы знаете, кто такой «Курдюк»?

– Знаю. Один из лидеров НТПС. Потом куда-то исчез. Был под следствием. Выпустили под залог, а он скрылся.

– Настоящую фамилию знаете?

– Курдюков.

– Егорова утверждает (со слов самого Шилова), что Курдюков убит. А вам что-либо по этому случаю говорил Шилов?

– Говорил… Пару лет назад… Может, больше.

– Что именно говорил вам Шилов?

– Гражданин следователь, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке… Трепался, конечно… Будто он лично руководил расправой над Курдюковым.

– Знаете какие-то подробности?

– Я не вникал… По пьянке же было… Он говорил, что сбросил в какую-то пропасть…

– Лично, что ли, сбросил?

– Не помню… Кажется, не лично, но по его указанию.

– И даже после этого вы продолжали приятельствовать?

– Я не поверил ни единому слову: прихвастнуть – он большой мастак. Подумал: обычная трепотня пьяного мужика.

– Но вы же не вечно были пьяными. Неужели вы ни разу не спросили о той, как вы выражаетесь, трепотне?

– Нет… Если и были мы приятелями, то лишь в одном: оба слабели, когда видели красивенькую женскую рожицу. В остальном – мы были далеки. Я старался не вникать в то, чем тот занимается.

– Вы не знали, что Шилов имеет три судимости?

– Знал. Но эти судимости, как говорил сам Шилов, давно погашены… Он давно завязал с прошлым.

– И вы поверили?

– У меня не было оснований не верить… Особенно после того, когда Шилов стал депутатом гордумы. Он преобразился. Даже материться реже стал. Весь такой озабоченный, важный – куда там. С удовольствием мне рассказывал, как он в думе сражается с коммуняками. В газете читал, как он вечно оппонирует красным депутатам.

– Вы считаете, что это искренне?

– Что касается политических убеждений, то – да.

– Неужели вы никогда не задумывались над тем, что вступили в преступное сообщество?

– Я знал не о преступном сообществе, а о политическом союзе…

– Вы же здравомыслящий человек, Афанасьев. Как было не догадаться, что НТПС – это ширма, красивая фасадная вывеска, за которой скрываются уголовники.

– Гражданин следователь, если уголовники и вы об этом знаете, то почему они все еще не в тюрьме, почему власть с ними обнимается?

– Будут, все там будут – рано или поздно, – твердо ответил Коротаев.

– Для местного бизнеса – это станет катастрофой… Загнется сразу весь средний и мелкий бизнес… Либо появятся другие, которые займут освободившуюся нишу. Те же «кавказцы». Они сидят смирно, пока есть кому их обуздать.

– Значит, бизнесмен не верит в силу государства?

– Нет никаких предпосылок для утверждения в вере. Вам ли не знать, гражданин следователь, чем сейчас занимается полиция?

Коротаев усмехнулся.

– Знаю. Знаю таких, которые, рискуя собственной жизнью, спасают коллегу от посягательств преступника. Вы их, свидетель, также хорошо знаете.

Афанасьев опустил вниз глаза.

– Исключение – не есть правило… Капитан Курбатов – мужественный человек… И… этот… Подполковник Фомин… Таких не встречал никогда.

– Особенный, что ли?

– «Белая ворона»… Таким очень тяжело жить… Если бы мне раньше сказали, что есть на свете такие «менты», то я бы тому выцарапал глаза.

– Поверьте: он – не один.

– Я… До сих пор в шоке…

– От того, что решились на убийство хорошего человека? – спросил Коротаев.

Афанасьев отрицательно замотал головой.

– Тот, первый шок прошел. Я испытал второй шок.

– От чего? – иронично поинтересовался Коротаев.

– Не знаю, стоит ли говорить…

– Если начали, то – выкладывайте. Никто ведь за язык в данном случае не тянул.

– Пришел в гостиницу, где он проживает…

– Фомин, что ли?

– Он… Попросил его о встрече…

– Зачем вам понадобилась встреча?

– В суде, когда выпустили под залог, я пообещал, что готов возместить моральный вред, нанесенный потерпевшему.

– Обещание выполнили? – свидетель не видел, не мог почувствовать, что у следователя давно уже не деловое, а ироничное настроение.

Афанасьев отрицательно замотал головой.

– Не удалось.

– Это еще почему?

Афанасьев посмотрел на своего адвоката и тот молча лишь кивнул.

– Подполковник Фомин решительно отказался.

– Его отказ – и есть причина вашего шокового состояния?

– Разумеется! При его-то доходах… Жена учительница… И отказаться от денег? Другие вымогают, а он отказывается от того, что по совести и по закону положено.

– Наверное, мало предложили, – заметил Коротаев. Знающие его люди давно бы заметили, что этот, в частности, разговор ему очень и очень нравится. Полковник юстиции с некоторой долей иронии поддерживает разговор, но поддерживает с добрым чувством в душе.

Афанасьев не чувствует, поэтому возразил:

– Совсем не мало!.. Восемьсот тысяч – мало? Это же сто месячных его зарплат! Не десять, а сто!.. Я готов был предложить и больше… Я попросил его самого назвать приемлемую для него сумму возмещения морального вреда…

– Назвал?

– Сказал: торг здесь неуместен. И отказался вообще вести разговор.

Коротаев заметил:

– Ну, не дурак ли? Мог себе обеспечить приличную жизнь на ближайшие десять-пятнадцать лет.

– Выходит, что так… Тем более непонятно: он же собирается в отставку, а на пенсии деньги бы пригодились.

– Вы и об этом знаете?

– Земля слухами полнится.

– Значит: не все в жизни покупается и продается?

– Извините, гражданин следователь, но речь не шла о купле-продаже… Речь шла о возмещении законом предусмотренного морального вреда. Насколько я знаю, добровольное возмещение, а не по суду, у вас даже приветствуется.

– Слава Богу, что у некоторых, как вы выражаетесь, «ментов» есть еще и нравственные законы, которые они соблюдают столь же неукоснительно.

– Как хорошо, что Фомин, на жизнь которого я покусился, – не «мент». Потому и шок я испытал, гражданин следователь.

Следователь сказал:

– На этом закончим допрос… Если адвокат не станет возражать, а он, наверное, так и поступит, то мы последнюю треть вопросов исключим из протокола, как не имеющую прямого отношения к теме допроса свидетеля.

Марацевич (неожиданно для следователя) возразил:

– Иван Емельянович, я не только возражаю, но я настаиваю, чтобы все, о чем здесь шла речь, нашло отражение в протоколе.

– Если настаиваете… Придется подождать… Придется дооформить протокол.

– Ничего, Иван Емельянович: мой клиент подождет.

– А вы? У вас же время – деньги.

– Я – тем более заинтересован, чтобы все, о чем здесь шла речь, было официально, документально зафиксировано. Надеюсь, вы меня и моего клиента понимаете?

Коротаев кивнул и стал писать, изредка заглядывая в сделанные им черновые записи.

7

В кабинете экспертов душно и тесно. И понятно: в крохотной комнатке, заставленной аппаратурой, набилось слишком много особей мужского пола. А на улице к тому же за тридцать в тени. Июнь бьет все рекорды: не только стоит жара, но еще налицо явная аномалия для Среднего Урала – беспрестанные ливни и грозы. Форточку не откроешь: налетит тополиный пух и начнешь чихать, отфыркиваться.

Фомин, вытерев шею и лицо носовым платком, сказал:

– Поехали, мужики!

Оператор включил видеомагнитофон.

Вот подъезжает черная волга, останавливается под окнами офисных помещений. Из машины, слева, выходит Шилов, в руках у него кейс. Он захлопывает дверцу машины и идет внутрь.

Оператор сообщает:

– На этой пленке все.

Фомин кивает.

– Врубай записи, сделанные уже нашими камерами.

Оператор заменил видеокассеты и снова включил.

Фомин попросил оператора:

– Начни с того момента, как Шилов вошел в офисные помещения.

Пошла новая запись. Качество похуже, но все равно видно, как идет Шилов, проходит коридорами, заходит в пустую приемную Колобова, открывает дверь кабинета и входит. Фомин замечает, что господа офицеры не слишком внимательны и все время между собой шушукаются о чем-то. Он сурово напоминает:

– Мужики, а ведь я на ваши глаза больше всего надеюсь, на молодые и зоркие глаза.

Мужской консилиум, то есть Курбатов, Комаров и Самарин, поутих.

Вот Шилов в кабинете Колобова. Встреча проходит сухо. Колобов неприязненно разговаривает с партнером. Шилов все время извиняется и просит прощения. Колобов, кажется, готов простить. Вот первым встает Шилов и выходит из кабинета. Затем выходит Колобов. Снова видеопленка с записями камер наружного наблюдения. Шилов первым садится в машину и уезжает. Затем подходит к своей машине Колобов. Он обменивается какими-то словами с водителем, садится и машина трогается.

Оператор разводит руками:

– Все записи, которые вы хотели просмотреть.

Оператор выключает видеомагнитофон. Наступает тишина. Все молчат.

– Ну, что, востроглазые вы мои? Ничего?

Фомин замечает, как Курбатов толкает в бок Самарина. Они переглядываются.

– Старший лейтенант Самарин, у тебя, что ли, есть новости?

Самарин мнется.

– Не то, чтобы новости… Александр Сергеевич, ты не заметил, как напряженно все время держится Шилов?

– Это – элементарно, Алексей. Ты учитывай, что с ним произошло: теленка отняли от привычной сиськи.

Самарин возразил:

– Дело не только в этом… Я так думаю… Какая-то скованность в движениях… Может, осторожность?.. Вспомните, как он покидает салон машины, как идет по коридорам, как заходит. Он постоянно озирается по сторонам, будто вор ночной порой идет на дело. Повторяю: он предельно осторожничает. Чего боится? Кого боится?

– Колобова, естественно, – ответил Фомин.

– Колобова? – переспросил Самарин и усмехнулся. – Нет у него на данный момент оснований опасаться Колобова. Делишки его разоблачены, о них знают лидеры сообщества. Он чего-то другого опасается.

– Знать бы… – неопределенно заметил Фомин. – Итак, делаем первый вывод, основываясь на сообщении Самарина: Шилов чем-то сильно встревожен, Шилов что-то замыслил… А что молчит наш эксперт Комаров? Дим, что ты скажешь по поводу поведения Шилова?

– Здесь правильно заметили, что ему боязно, что он осторожничает. Конечно, боязнь не связана непосредственно со встречей с Колобовым. Тут – другое.

– Почти убедили.

Курбатов заметил:

– Убедить шефа в чем-либо – наитруднейшая задача.

– Прекратить злословить по адресу старшего по чину!

На начальственный окрик Курбатов и ухом не повел.

– Господа, попросим оператора еще раз показать нам крохотный кусочек пленки, когда Шилов входит в кабинет – самое-самое начало. Лучше, если в замедленном варианте, – оператор быстро отыскал нужное. – Прошу смотреть внимательно, – продолжил Курбатов. – Он входит. Осматривается. Далее идет к журнальному столику, что справа (смотрите пристальнее), предельно осторожно ставит свой кейс рядом с кейсом Колобова. Все видели?

Откликается Фомин, в обязанности которого сейчас входит постоянно возражать.

– Ну, и что?

Курбатов смеется.

– Ничего. За исключением маленькой детали.

Фомин спрашивает:

– То, что осторожно ставит свой кейс? Ничего особенного. Вещь дорогая, мужик бережет.

Курбатов довольно фыркает.

– Не в этом дело!

– А в чем? Просвети олухов, если ты такой умный, – говорит, ухмыляясь, Фомин. Ему интуиция (опять та самая хваленая интуиция) подсказывает, что Курбатов на пороге открытия и он, Фомин, специально подзадоривает.

– Прошу оператора показать в режиме стоп-кадра тот момент, когда Шилов поставил свой кейс, – оператор выполнил просьбу. – Ну, смотрите, господа офицеры!

Самарин с Комаровым переглянулись. Комаров сказал:

– Смотрю в который раз и ничего не замечаю.

Курбатов продолжает:

– Заметьте: на пленке четко видно, что кейс Шилова стоит справа от кейса Колобова. Ну, убедитесь!

Самарин подтверждает:

– Действительно, справа. Что дальше?

Курбатов торжествует.

– Пока – ничего. Сейчас прошу оператора перегнать пленку туда, где Шилов встает, собираясь уходить, – оператор выполнил просьбу. – Внимание! Прошу следить за Шиловым! Он подходит к столику, где стоят кейсы. Останавливается перед кейсами. Обратите внимание: он – в раздумьях. Он размышляет, тот ли кейс собирается взять. Он сомневается сначала, но потом… Стоп, кадр! – оператор фиксирует. – Видите?

Комаров хлопает по колену.

– Ну, да! После секундного замешательства берет тот кейс, который слева, то есть кейс Колобова.

Фомин крутит головой.

– Ошибся.

За товарища заступается Самарин.

– Нет никакой ошибки: Шилов взял тот кейс, который должен был взять.

– Почему ты так решил? – подозрительно спрашивает Фомин.

Самарин восклицает:

– Я – понял!.. Так вот чего все время опасался Шилов?

– Чего? – тихо спросил Фомин.

– Он опасался собственного кейса!

– Скажешь тоже.

– А вы, господа офицеры, посмотрите, как он весь преобразился, насколько уверенная его походка; посмотрите, как небрежно, помахивая, несет кейс, как, подойдя к машине, открывает дверцу и небрежно бросает на заднее сиденье. Он знает: этот кейс не опасен для него.

Фомин хмыкает и обращается к Комарову:

– Дим, а Алешки-то правы… Несомненно, правы… Тут нет ошибки: Шилов принес свой кейс, чтобы его потом оставить, чтобы его, Шилова, кейс забрал Колобов. Убедившись, что Колобов вышел с его кейсом, Шилов преспокойно уехал.

Комаров уверенно сказал:

– В кейсе Шилова и было взрывное устройство, которое подняло на воздух машину Колобова.

Фомин поддержал:

– Получены неопровержимые доказательства причастности к смерти Колобова и его водителя господина Шилова Евгения Дмитриевича.

Комаров сказал:

– В этом давно никто не сомневался. Но был один вопрос, на который не было у нас ответа: как взрывчатка оказалась в машине Колобова?

– Теперь мы знаем ответ и на этот вопрос, – потирая от удовольствия руки, сказал Фомин. Он встал. – Кажется, с этой загадкой покончили. Можно и расходиться. Дел, мужики, у нас…

– Но надо же соответствующим образом оформить, – заметил Комаров.

Фомин ухмыльнулся.

– Разве кто-то спорит? Но это уже забота эксперта Комарова, а не наша. Ты – специалист по заключениям, а не мы. Кстати, пленки проходили экспертизу?

– Нет, Александр Сергеевич.

– Тогда – кончай здесь с бумагами, бери пленки и дуй в Екатеринбург. Без экспертного заключения эти пленки – так, один пшик.

Комаров заметил:

– В суде адвокат наверняка потребует повторную экспертизу.

– Это – не наша головная боль, – ответил Фомин и вышел из душной комнатенки.

Впрочем, на улице ничуть не лучше дышится. К тому же в рот и в нос лезет тополиный пух. Зачихаться до смерти можно.

8

У Овсянникова ничто и никто не нарушает тишины. Тамара Васильевна Колобова волнуется и давно хотела бы спросить следователя, что за нужда в ней возникла, однако не смеет оторвать следователя от его занятия. И, наконец, решается.

– Глеб Геннадьевич, – спрашивает она, – по какому поводу вызвали меня?

Следователь поднимает на молодую женщину глаза, смотрит пару секунд равнодушным взглядом и говорит:

– Потерпите еще минуту и все узнаете.

Тамара Васильевна согласно кивает.

Следователь встает, идет к небольшому металлическому ящику, открывает, роется внутри, вынимает папку с документами, закрывает ящик-сейф, возвращается за стол.

– Тамара Васильевна, мне поручено ознакомить вас с постановлением областной прокуратуры, занимающейся расследованием уголовного дела по факту убийства вашего мужа: вы признаны потерпевшей стороной. Внимательно прочтите и внизу распишитесь.

Женщина прочитала и расписалась.

– И это все? Я могу быть свободной?

– Нет, Тамара Васильевна. Я должен буду допросить вас по другому уголовному делу…

– По другому?

– В производстве находится уголовное дело, связанное с обстрелом офиса вашего мужа. Как вам известно, тогда погиб главный бухгалтер гостиничного комплекса «Высокогорье» Емельянов Егор Иванович.

– Да, погиб. Но что я могу знать? Меня там не было.

– И, тем не менее, следствие сочло необходимым привлечь вас в качестве свидетеля.

– Ну… спрашивайте… Сомневаюсь, что я буду вам полезным свидетелем.

– Тамара Васильевна, следствие склонно считать, что Емельянов погиб по чистой случайности: не он был мишенью стрелявших. Преступник перепутал. По нашим данным, со спины Колобов и Емельянов очень были похожи.

– Это так, – женщина вздохнула. Подумав, добавила. – Мужа кто-то хотел убить.

– Значит, и вы так считаете?

– Не я, а муж так считал.

– Значит, Колобов Юрий Спиридонович знал, что за ним охотятся?

– Догадывался.

– Но погиб Емельянов. Следствие ломает голову над тем, как это могло случиться?

Женщина развела руками.

– Роковое стечение обстоятельств.

– Вы так думаете?

– Не думаю, а знаю.

– Как вы можете знать, если вас тогда в офисе не было?

– Со слов мужа. Он не хотел рассказывать. Он никогда не говорил дома о делах. Но тогда я насела на него. И не отстала, пока не выпытала все.

– Вы, как свидетель, обязаны рассказать все следствию. Особенно интересует, как получилось, что погиб не муж, а главный бухгалтер?

– Я же сказала: роковое стечение обстоятельств.

– Что вы под этим подразумеваете?

– Дело было так… Но имейте в виду, что все это со слов мужа…

– Я уже понял.

– Муж в тот момент работал с документами. И тут захотелось справить малую нужду. Он пошел в туалет. В коридоре встретил Емельянова. Емельянов сказал: «А я к вам». Муж спросил: «Что-то нужно?» Емельянов ответил: «Баланс за прошлый квартал». Муж сказал: «Если не терпится, то иди: баланс лежит на столе, справа». И они разошлись. Муж, значит, в туалет (он в конце коридора), а Емельянов в кабинет мужа, чтобы взять финансовый документ. Грохот взрыва застал мужа в туалете. Его отбросило к другой стенке, на него упала туалетная полочка, слегка поцарапав лицо и шею. Муж считает, что преступник, который стрелял, подумал, что в кабинет вернулся он. Ну, и выстрелил.

– Тамара Васильевна, муж не говорил, кто мог покушаться на его жизнь? Он кого-то конкретно подозревал?

– Спрашивала, но муж категорически отказался говорить на эту тему.

– Но у вас, Тамара Васильевна, могут быть свои соображения по этому поводу.

– Очень жаль, но я ничем вам не могу помочь. Я уже говорила: муж избегал разговоров насчет собственных проблем. Он говорил: это не мужчина, если нюни распускает и плачется в женский подол.

– У вас все?

– Увы, – женщина развела руками, – от такого свидетеля, как я, толку никакого.

Овсянников возразил:

– Это не совсем так.

– Вы из вежливости говорите, Глеб Геннадьевич.

– Уверяю вас: вы рассказали о том, о чем нигде бы мы не смогли узнать. Теперь нет никаких сомнений в том, что гибель Емельянова была случайной. Следствие рассматривало версию насчет того, что кто-то мог свести счеты с главным бухгалтером. Однако в версии одно было слабое звено: для этого не надо было стрелять в окно кабинета вашего мужа, так как окно кабинета Емельянова выходит на эту же сторону и нет ничего проще, как стрелять по адресу.

– Я рада, если хоть в чем-то была полезной, Глеб Геннадьевич.

– Допрос на этом закончу.

– Значит, я могу идти?

– Для начала – подпишите протокол допроса, – он протянул ей заполненный протокол. Женщина, не читая, расписалась на каждой странице и вернула следователю. – Далее – я должен выполнить просьбу подполковника Фомина…

– А где он сам? – спросила женщина.

– Срочно вынужден был выехать в Екатеринбург.

– Я слушаю, – сказала женщина и напряглась, потому что интуиция ей подсказала, что за просьбой подполковника Фомина скрывается что-то важное для нее, важное и тревожное. Она почувствовала, как сердце заныло.

– Во-первых, Тамара Васильевна, установлено, что персональная ячейка вашего мужа находится в отделении Сбербанка.

– Не знаете, что там?

– Я не знаю. Но Фомин просил передать, что в ячейке, среди прочего, хранится завещание вашего мужа.

– Ну… и пусть хранится, – женщина махнула рукой.

– И вам неинтересно, на кого написано завещание?

– Неинтересно.

– Почему?

– Потому что знаю: жену он не обидит. По справедливости поступит.

– А что если, он все завещал какому-либо благотворительному фонду?

– Его воля – закон… Пусть будет так… Хотя жалко…

– Почему? Вы не доверяете фондам?

– Разворуют и до нуждающихся в помощи не дойдет… Мне уже несколько раз звонили из дома-интерната (наверное, слышали, что муж был попечителем), но я не смогла им ничего сделать: все счета заблокированы. Извинилась, что возникают некоторые трудности. Но мои извинения на обеденный стол старикам не положишь. Хотела взять в долг. Никто не хочет рисковать. Попыталась взять кредит в банке – отказали.

– Почему?

– Не верят, что от наследства мужа мне что-либо достанется.

– И зря не верят: завещание написано на ваше имя, – заметив, что со стороны женщины нет никакой реакции на сообщение, спросил. – Вы не рады?

– Мне все равно. Я лично в средствах не нуждаюсь. Муж позаботился заранее и открыл на мое имя специальный счет. Так что мне хватит. Да и на работу собираюсь пойти. Приглашают в модельное агентство. Конечно, не моделью. Всего лишь администратором. Тоже неплохо.

– Вступив в права наследства, вряд ли у вас будет время работать в модельном агентстве.

– Почему?

– Вы станете хозяйкой нескольких фирм.

– Это ничего не меняет: плохая я хозяйка, поэтому придется найти хорошего менеджера, чтобы продолжить успешно бизнес мужа.

– Но у Фомина есть и плохая новость для вас.

– Какая? Я ко всему уже готова… Говорите смело.

– В ячейке обнаружено письмо, адресованное вам. Письмо личное, но в интересах следствия (письмо представляет огромный интерес) приобщено к уголовному делу и не может быть передано вам. Однако Фомин считает, что с содержанием письма вас необходимо ознакомить. Он просил это сделать меня, – Овсянников достал из стола два свернутых листа бумаги. – Прочтите, пожалуйста.

Тамара Васильевна взяла письмо, развернула и стала читать. Она побледнела, письмо в руках задрожало. Она дочитала до конца, свернула и передала следователю.

– Несчастные, – тихо произнесла женщина, и по щекам покатились слезы. – Простите… Я не могу… Разрешите мне уйти?

Овсянников кивнул. Тамара Васильевна вышла. Вышла совсем не та женщина, которая сюда входила несколько минут назад. Письмо убило ее. Больше ей незачем жить. Больше ей не о чем мечтать и нечем гордиться. Она потеряла все. Главное, потеряла уверенность в себе. Если бы она могла что-либо изменить?! Увы… Груз вины лежит на ее плечах давно. Но только сейчас, прочитав письмо, она поняла, до какой степени она виновата. Она искалечила жизнь парнишке, его родителям, мужу, наконец, себе. И все ради чего? Минутного удовольствия! Женщина бредет по улице. Она понимает, что отныне она не может открыто смотреть людям в глаза. Она – падшая женщина. Она – подлая женщина, толкнувшая мужа на убийство. Она – гадкая женщина, утратившая честь и совесть. И нет ей прощения. Она остановилась. Далеко, за прудом – колокольня церкви, недавно отреставрированной на Гальянке. Под лучами солнца сверкают на колокольне кресты. Не обращая внимания на многочисленных прохожих, женщина простирает в сторону церкви свои красивые руки. Она восклицает:

– Господь, покарай грешницу!

Женщина падает без чувств. Прохожие начинают суетиться, и только одному их них приходит в голову спасительная мысль – вызвать «скорую».

9

В ночном клубе «Старатель» сегодня праздник: на первом этаже довольно шумно – гуляет молодежь; на второй этаж, в гостевой кабинет шум доходит лишь изрядно приглушенным. Здесь, в гостевом кабинете хозяйничает Кобяков. За богато и обильно накрытым столом сидят сегодняшние гости. Многие из них здесь впервые, поэтому несколько скованы. И лишь один чувствует себя непринужденно – это корреспондент городской газеты «Тагильский труженик» Южаков. Да, он впервые. Ну и что из того? Почему он должен быть зажатым? С какой стати? Южаков маленькими глоточками попивает коньяк, закусывая швейцарским шоколадом. Это он пару минут назад включил музыкальный центр и поставил Баха. Звучание отрегулировал так, чтобы музыка не мешала общению.

Тосты не произносятся. Так решил Кобяков. Он где-то прочитал, что сегодня постоянное тостование – не в моде. И еще Кобяков решил (решил с Кравцом), что в разговоре не будут использоваться клички. Собственно, их и нет у многих, исключая самого Кобякова и Кравца, последний, кстати, в качестве сопредседателя сидит за столом впервые. Кравец наслаждается новым положением. И понятно: получать услуги значительно приятнее, чем оказывать. Не приходится гнуть спину перед каждым. Пусть теперь другие перед ним выгибаются. А он станет лишь наслаждаться столь приятным новым обстоятельством. Он считает: хоть день, да мой!

– Господа, – начал Кобяков, – мы собрались здесь этим составом, чтобы решить один вопрос… – он тотчас же уточнил. – Кадровый вопрос…

Южаков решил пошутить:

– Слава Богу, что вопрос всего один…

– Один, но важный, Олег Владиленович, – уточнил снова Кобяков.

– Лично я приехал отдохнуть и «решать» ничего не собирался.

Кобяков упрекнул молодого человека:

– Надо уметь сочетать приятное с полезным.

Южаков возразил:

– Я как раз тем и занимаюсь: приятное – это нынешняя мужская компания; полезное – это отличный коньяк и классическая музыка.

– Я же вполне серьезно, Олег Владиленович, а ты с шутками.

– Извините, господа.

Южаков плеснул в рюмку чуть-чуть коньяка и выпил. Он отвалился на спинку кресла и сказал:

– Что ж, Александр Ильич, мы само – внимание.

– Исполком НТПС принял единогласное решение о пополнении своего состава новыми и свежими силами. Вот эти люди: Южаков Олег Владиленович, Афанасьев Леонид Георгиевич, Александрович Борис Янович и Мильман Яков Моисеевич. После вступления в свои права наследования, а это будет, скорее всего так, станет одним из сопредседателей и членом исполкома Колобова Тамара Васильевна, супруга погибшего Колобова. Сейчас дам краткую характеристику каждой кандидатуры. Первым в списке идет Южаков. Как все видят, это очень молодой человек, из образованной и интеллигентной семьи, профессиональный журналист, его имя на слуху у тагильчан.

Южаков подал голос.

– Александр Ильич, есть вопрос.

– Олег Владиленович, я закончу, а уж потом и откроем дебаты. Хорошо?

– Нет проблем.

– Вторым в списке Афанасьев. На него мы виды имеем давно. Что о нем сказать? Надежный человек и успешный частный предприниматель. Начав с нуля, сейчас расширяет производство колбас и, по оценкам специалистов, его продукция завоевывает все новые рынки сбыта. Причина: отличное качество и приемлемая цена продукции. Люди, умеющие дело делать, а не только болтать языком, нам крайне нужны. К таким людям я отнес бы Александровича и Мильмана. Они давно и успешно руководят нашими предприятиями. Александрович руководит магазином «Одежда», что на улице Якова Свердлова. Мильман руководит гостиничным комплексом «Высокогорье», куда входит с недавних пор и одноименный ресторан. В эпитетах Мильман не нуждается: его дело говорит само за себя. О Тамаре Васильевне ничего говорит не буду, так как она занимает пост на правах наследования, поэтому кандидатура не нуждается в рекомендациях. У меня все. Если нет ни у кого возражений, то будем считать, что вопрос решенный окончательно.

Южаков, прослушав сообщение, невольно подумал: «А говорят про преступное сообщество… Разве уголовный сходняк так проходит и разве в нем участвуют такие люди, как эти, которых при большом даже желании не причислишь к уголовному миру?»

Южаков напомнил вновь о себе.

– Не надо спешить, Александр Ильич. Лично у меня, например, есть самоотвод. Как принято в современной политической жизни, самоотвод не обсуждается, а принимается. Разве не так в НТПС?

– Олег Владиленович, что с тобой? – спросил Кобяков и осуждающе покачал головой. – Мы так на тебя надеялись. Может, объяснишь причину?

– С удовольствием сделаю это. Я – журналист и не считаю для себя возможным и разумным связывать имя с какой-либо политической структурой.

– Но ты же давно с нами! – воскликнул Кобяков.

– Не совсем так: я всего лишь помощник депутата городской думы и не более того. К тому же на общественных началах, – парнишка заметил, как Кравец и Кобяков обменялись многозначительными взглядами. Но это не остановило Южакова и поэтому он продолжил выкладывать аргументы. – В руководящие структуры НТПС не входил, и входить не намерен. Прошу иметь это в виду на будущее. Считаю на этом обсуждение моей кандидатуры законченным.

Кобякову упрямство парнишки не понравилось. Кобяков посчитал, что парнишка набивает себе цену. Кобяков решил, по его мнению, выдвинуть главный и решающий довод; аргумент, который может склонить чашу весов в нужную сторону..

– Член исполкома НТПС, между прочим, получает определенный процент с доходов всех подконтрольных нам предприятий. Деньги, между прочим, немалые.

– Александр Ильич, это ты мне говоришь? – спросил Южаков.

– В том числе.

– Я не нуждаюсь ни в каких процентах с доходов. И давай, Александр Ильич, на этом закончим.

Кобяков удивленно смотрел на парнишку. Оказывается, он ошибся. Он-то думал, что парнишка за деньги пойдет на все, что жаден и потому легко согласится стать членом исполкома. А тут что получается?