Текст книги "Смертельный нокаут. Уральский криминальный роман"

– Я не отказываюсь, но…

– Значит, вы не поняли, какую услугу оказали Кобякову?

– Не понял… Честное слово, господин следователь! Сам удивляюсь и разгадку не нахожу.

– Но сам факт такой щедрости должен был насторожить. Разве не так?

– Насторожил, если честно.

– А вас не насторожило то, что последовало за этой щедростью?

– Вы на что намекаете?

– Намекаю на поступившее сразу же лестное предложение.

– Вы и это знаете…

– Мух не ловим, Олег Владиленович, – от прозвучавшего голоса Южаков вздрогнул. Он уже забыл, что в кабинете находится третий. – Господин следователь, разрешите и мне задать вопросец?

– По делу, Александр Сергеевич?

– Исключительно по этому самому уголовному делу, – ответил Фомин.

– Задавайте, – разрешил следователь.

– Олег Владиленович, мы с вами хорошо знакомы и поэтому позвольте обойтись без всяких там экивоков и расшаркиваний, – Фомин сделал секундную паузу, но реакции не последовало. – Скажите мне, сколько вам заплатил Шилов за то интервью, которого вы от меня так долго и настойчиво добивались?

– Как обычно.

– То есть стольник за страницу?

– Правильно.

– И все?

– Все.

– И тогда вы стали намекать, что заслуживаете большего?

– Вы о чем, Александр Сергеевич?

– Об иномарке, конечно. Вы забыли? О, если это так, то я вам к месту напомнил. Кстати, он обещал ведь.

– Обещал, – подтвердил Южаков.

– Выполнил обещание?

– Нет. Наверное, не успел… Вы ему не дали. Там, где он сейчас, иномарками не швыряются.

– Уместное замечание. И остроумное. Вы, вообще говоря, остроумный журналист. Помните, как меня отделали в комментарии к интервью? Все по щекам да по щекам…

– Извините, Александр Сергеевич.

– Запоздалое извинение и, как я понимаю, вынужденное. Скажите, хозяин остался доволен интервью?

– Евгений Дмитриевич?

– А, что, у вас тогда были и другие хозяева?

– Он был доволен только одним…

– Чем именно?

– Тем, что я так ловко выкрутился из патовой ситуации… То есть, совершенно пустому интервью придал хоть какой-то смысл.

– Должен заметить, Олег Владиленович, что из патовой ситуации, если вы играли когда-либо в шахматы, выкрутиться уже нельзя, а вот из матовой ситуации – иногда можно, но также крайне редко.

– Так принято говорить…

– Но вы – журналист и обязаны выражаться не только грамотно, а и точно…

Коротаев прервал:

– Александр Сергеевич, у вас есть еще что-то спросить?

– Олег Владиленович, скажите (постарайтесь максимально честно), какая цель была тогдашнего интервью?

– Естественная и понятная цель: информировать горожан о смысле вашей деятельности.

– Это, так сказать, – на поверхности, внешняя цель. А более глубинная?

– Не знаю, что и сказать.

Следователь заметил:

– Не становитесь в позу дурачка и нас также не ставьте в дурацкое положение, Олег Владиленович. Вы же поняли вопрос: подполковник Фомин считает, что преследовалось две цели и одна из них, оставшаяся «за кадром», как говорят телевизионщики, основная. О ней и спрашивает сыщик.

Южаков опустил глаза.

– Б-б-боюсь я…

– Нас, что ли, боитесь? – спросил следователь и, усмехнувшись, добавил. – Мы – не волки и молодых людей в красных шапочках живьем не глотаем.

– Н-н-не вас, а их.

Коротаев попросил уточнить:

– «Их» – это кого конкретно?

– Лидеров…

– Лидеров того самого НТПС, членом исполкома которого вы чуть не стали?

Южаков понял, о чем говорит следователь, но притворился, что до него не дошел намек.

– Мужики решительные… У них длинные руки… Доберутся…

– А у вас, Олег Владиленович, нет другого выбора, как только говорить правду. А бояться… Это чувство вас должно было бы посетить гораздо раньше. К тому же несколько минут назад вы хотели нас убедить, что имели дело не с преступным сообществом, а политическим союзом. Политиков-говорунов же бояться нечего.

– Иные политики пострашнее будут самых отпетых уголовников, – заметил Южаков.

– Мне жаль вас, Олег Владиленович. Вы запутались в чужих тенетах, и выбраться из паутины никак не хотите. Мы стараемся помочь…

– Да уж… Избави Боже от таких «помощников».

– Не верите? А ведь мы искренне хотим вам добра.

Фомин, оторвавшись от чтения газеты, сказал, сказал, как ему казалось, мягко:

– Олег Владиленович, следователь старается выпутать вас из тенет. Не стоит вам упираться. Вам сейчас надо думать о себе, а не о них. Вы находитесь в щекотливой правовой ситуации…

Южаков возразил:

– В ситуации свидетеля побывали миллионы. Что тут такого «щекотливого»?

– Извините, но вас подводит правовая безграмотность, – ответил Фомин.

– Это вы так считаете, но вы не являетесь носителем истины в последней инстанции.

– Однако, согласитесь, Олег Владиленович, мы в своих вопросах разбираемся намного лучше вас. Мы же не посягаем на ваши знания в области журналистики, не так ли? Почему? Потому что вы – профессионал. Мы, я бы очень хотел в это верить, – также профессионалы в своем деле. Или вы думаете иначе?

– Ничего я не думаю. Я думаю лишь об одном сейчас: как выпутаться из истории, в которую попал.

Коротаев покачал головой и вздохнул.

– Вы все-таки не до конца понимаете опасность, нависшую над вашей головой.

– Вы про… тех… Вы считаете, что они могут…

– Они, Олег Владиленович, ничего уже не могут… По большому счету, конечно. Они могут самое большее – страшно скалить зубы и показывать клыки. Но и это ненадолго, совсем ненадолго. Уже сейчас под следствием находится восемь активных членов НТПС. Вспомните, скольких из них нет в живых? Вы молоды. У вас жизнь впереди. Почему вы толкаете голову в петлю и туго ее затягиваете собственными руками?

– Я вас совсем перестал понимать: что такого страшного может случиться со свидетелем, если, как вы сами говорите, они совсем уже не страшны?

– Разъясняю, Олег Владиленович. Иногда та грань, которая разделяет свидетеля от обвиняемого, настолько призрачна, что становится незаметной и постепенно стирается…

– Вы хотите сказать, что можете предъявить мне обвинение?

– Можем. И даже прямо сейчас.

– Но в чем?! Я никого не убивал, не грабил, не мошенничал.

– Кем стать – свидетелем или обвиняемым – исключительно в вашей воле, Олег Владиленович.

– Вы запугиваете? Думаете, не знаю, как могут хитро действовать следователи, чтобы запутать человека?

– Мы не запутываем, а выпутываем вас, Олег Владиленович.

– Это и видно: перешли к угрозам, хотя за ними ничего не стоит. Я не совершил преступления… В юридическом смысле слова… Может быть, в нравственном и что-то есть. Но и только. Слава Богу, вопросами нравственности не занимается прокуратура области.

– Иногда и этим приходится заниматься. Впрочем, сейчас не об этом речь. Я говорил и повторяю: из свидетеля стать обвиняемым легко.

– Интересно, в чем вы можете обвинить?

– Если вас, Олег Владиленович, интересует, то отвечу: у следствия есть все основания для того, чтобы вам предъявить обвинение в пособничестве – это статья тридцать три часть пять Уголовного кодекса.

– Я? Пособник?! Что вы такое говорите?

– Простите, Олег Владиленович, а чем вы занимались под крышей городской думы все это время?

– Я занимался тем, чему меня учили преподаватели университета.

– Вы ошибаетесь: преподаватели не учили вас пособничеству матерым уголовникам.

– Ну… вы опять о пособничестве.

– Об этом. Послушайте, только очень внимательно послушайте, как может звучать предъявленное вам обвинение: пособником признается лицо, содействовавшее совершению преступления, советами, указаниями (ВНИМАНИЕ!), предоставлением информации… Теперь вспомните все наши вопросы в ходе допроса. Вспомнили? О чем они говорят? Они говорят, что вы добывали и предоставляли нужную информацию своим хозяевам. Положение усугубляется тем, что действия ваши носят откровенно корыстный характер, что нам доказать (в этом вы уже могли убедиться) не составит труда. Кобяков вас использовал, чтобы получить нужную информацию, поручая провести журналистское расследование, а под видом его – добыть информацию. И Кобяков добыл такую информацию, в чем вы ему помогли. Поэтому он и был так щедр с вами. Для получения нужной информации вы и добивались интервью с подполковником Фоминым. Инициатором интервью были не вы, а Шилов. Вы это хорошо помните. «Шилову и К.» крайне важно было разведать, что копает Фомин, в какую сторону идет, что уже накопал. Да, вы не получили нужной информации. Как говорится, не на того напали. Фомин понял правильно, чем продиктован интерес молодого журналиста и оставил с носом, однако в этом нет ваших заслуг. Ваша заслуга в том, что вы добросовестно отрабатывали хлеб, вы заведомо знали, что хозяев интересует конфиденциальная информация, которая поможет им скрыть следы преступления и уйти от ответственности. Это и есть пособничество.

Южаков слушал внимательно. Он не пропустил ни единого слова. Он понял, что тонет и теперь надо как-то выкарабкиваться. Но как? Дальше ловчить и водить за нос следствие? Глупо. Потому что ни к чему путному не приведет. Следствие имеет достаточно доказательств, чтобы его взять за хобот. Следствие может даже сейчас же подвергнуть аресту и отправить его, сына порядочных родителей, в обезьянник, а потом и в СИЗО. Он вместе с теми? Он там?! Избави Боже! На одних нарах с той мразью? А он чем лучше их? Он ведь перед следователем выпендривается и строит из себя невинную овечку. Он знал, что работает на сообщество. Он догадывался, что держат лишь из-за того, что есть доступ к информации. Он отчетливо представлял себе, за что ему так щедро платят. Погоня за побочными заработками привела его сюда, в прокуратуру. Какое облегчение, что одумался и вовремя отказался от членства в исполкоме. Надо идти дальше. Надо рвать с прошлым. Рвать, пока еще не поздно. Если верить следователю, у него есть шанс. Будет последним дураком, если отвергнет протянутую руку помощи. И разве сейчас для него так уж важно, что двигает следователем? Он – реалист. Он прекрасно понимает, что надо любому следователю. Следователю нужна доказательная база. Он хочет упечь в тюрьму Шилова. Ну и пусть. В конце концов, если правда в распространяемых слухах, то туда Шилову и дорога. Он-то понимает, что имел дело с откровенным подонком. Следователь прав в главном: он, Южаков, знал, что занимается далеко неправедным делом, выполняя просьбы Шилова, Кобякова – также. Пришла пора завязывать.

Коротаев спросил:

– Итак, вы намерены говорить правду об истинном характере тех поручений, которые давал Шилов?

– Расскажу, господин следователь все, но, со своей стороны, рассчитываю на вашу порядочность, что вы сдержите обещание…

– Какое обещание?

– Насчет того, что мой статус в этом деле не изменится.

– Могу подтвердить: вы останетесь в качестве свидетеля.

5

Стоит или нет? Вопрос, конечно, интересный. Поразмышляв пару минут и решив, что все-таки стоит, снял трубку и набрал номер. На том конце провода ответили сразу.

– Привет!.. Хм… Уже узнаешь, значит?.. Похвально… Повод?.. А без него никак?.. Ну, знаешь ли… Коллеги же… Почти приятели… А что?.. Не считается?.. Понятно… Будь по-твоему… Как подготовка?.. Слушаю… Хорошо… Ясно… Это ты правильно решил: как говорится, на притчу и грабли стреляют… Так… Так… Так… Забавно… Ну и пусть… Возьмем и поговорим… Как это?.. У тебя не должно быть даже малейших сомнений… А кто спорит?.. Избыток уверенности переходит в самоуверенность, а это уже, ты прав, чревато… Особенно для нас с тобой… И тем не менее: неуверенность, сомнения также вредны… Да… Особенно перед решающим броском… Для тебя… Проблемы?.. Хорошо, что нет. Однако плохо, если ты стесняешься и не говоришь о них… Нет?.. Ты молодец… Среди овец?.. Что ты, что ты… Это не про тебя… Ладно… Я душу успокоил… Твоим бодрым рапортом… Есть, знаешь, один вопрос: посты ГИБДД на выездах предупреждены?.. А ориентировки на машину?.. Надо обязательно сделать… Откуда мы знаем, что у него в голове и куда рванет?.. Он же не собирается делиться своими планами и намерениями… А поэтому и надо быть готовыми ко всему… Может, на подмогу бросить?.. Да нет: в тебе – уверен. Но, сам знаешь, лишняя пара рук и еще одни мозги, особенно, если они светлые, не во вред… Смотри… Как знаешь… Начальники откликаются на твои просьбы?.. Без проблем?.. Отлично… А что я?.. Тоже щи лаптем не собираюсь хлебать… Кое-что предпринял… Не забивай голову лишней информацией… Зачем это надо?.. Нет, не надо… Слушай старших и не спорь!.. Старшие тоже ведь кое-что повидали… Жизнь знают… Вечером – у нас… Никаких «если» слышать не хочу!.. Все!

6

Южаков обуян досадою. На кого? В первую очередь, на себя, а уж потом и на злосчастную судьбу. Ведь все так хорошо складывалось и – на тебе! Он не только не устроил свою жизнь, не только не обеспечил себе будущее, а, наоборот, все испоганил. И ради чего?! Тех жалких подачек? Береги честь смолоду… М-да… Поговорка затасканная из-за частого употребления, но в ней мудрость народа. Мудрость же не стареет. Наоборот, с веками становится актуальнее и актуальнее… М-да… Белинский прав: разум дан человеку для того, чтобы он разумно жил, а не для того только, чтобы он видел, что неразумно живет. Парень после свидания со следователем не пошел домой, а вернулся в редакцию. Он страшится, что, явившись домой в таких растрепанных чувствах, «шнурки», родители то есть, заподозрят неладное и станут доставать вопросами. А его душа совсем не готова к такому экзамену. Он совсем не хочет слышать ничего. Не нужны ему сочувственные вздохи, особенно глубокомысленные советы и нравоучения. Он самостоятельно должен разобраться во всем и только ему предстоит принять единственно правильное решение. Проходя мимо вахты, охранник посмотрел на него, но ничего не сказал. Он часто видит его по выходным. Привык. Южаков поднялся на третий этаж, открыл своим ключом кабинет, сел за свой рабочий стол. Обхватив голову руками, надолго задумался. Собственно, он уже в прокуратуре принял решение. Однако сейчас ему стало страшновато: а что, если сочтут за предательство и станут ему мстить? Кобяков, понятно, не Шилов, но тоже ведь далеко не ангел. От него можно ждать чего угодно. Может, не столько от самого Кобякова, сколько от его подручных. Эти – отморозки и по первому приказу готовы «замочить» любого. Ничего себе, сделал открытие. Будто раньше всего этого не существовало, будто он не знал, с кем связывается. Отлично знал. Но жадность (снова на ум приходит банальность) фраера сгубила. Может, отложить на понедельник? Нет, считает парень, если рвать, то надо рвать сейчас же, чтобы не возникало больше желания к отступлению. Да и отступать ему некуда: позади – вонючая камера. Впереди? Тоже все не слишком, но все-таки не небо в клеточку. Он звонит дежурному по городской думе. Там говорят, что сегодня Кобяков не появлялся. Позвонил домой. Жена сказала, что муж рано утром куда-то ушел, пообещав к четырем часам вернуться. Позвонил в ресторан «Высокогорье», где лидеры любят собираться по субботам. Старший метрдотель Кайгородов уверенно ответил, что Кобякова нет. Куда еще позвонить? В клуб «Старатель»? Вряд ли он там, но, на всякий случай, звонит. Ответил охранник на воротах. Ответил отрицательно: Кобяков сегодня не было и нет. Остается последний известный ему телефон, телефон офиса НТПС. Южаков знает, что там Кобяков (другие лидеры также) бывает редко, тем более в субботний день. Все-таки звонит. Сняла трубку женщина. Женщина сказала, что господин Кобяков в штаб-квартире союза, что работает с документами, что просил ни с кем его не соединять. Южаков умоляет. Просит сказать, что хочет срочно переговорить по неотложному делу старший корреспондент городской газеты «Тагильский труженик», помощник депутата городской думы. Женщина долго возражает, но, наконец-таки, уступает. Обещает попробовать соединить, но предупреждает, что он может трубку и не взять.

– Алло!.. Александр Ильич?.. Южаков… Извини, но мне надо немедленно встретиться… Повторяю: немедленно… Не телефонный разговор… Очень важно, чтобы прямо сейчас… Очень важно, чтобы с глазу на глаз… Разве стал бы беспокоить, если?.. Я настаиваю… Да… Понял… Еду… Рядом: две остановки трамваем…

Парень пулей вылетает из редакции и бежит к остановке трамвая.

7

Войдя в офис, осматривается.. Это когда-то была однокомнатная квартира. Новые хозяева сделали небольшую перепланировку: там, где когда-то была кухня, теперь сидит технический секретарь; там, где была жилая комната, один-единственный кабинет. Подходит к секретарю и полушепотом спрашивает, кивнув в сторону двери кабинета:

– Там?

– Проходите. Александр Ильич ждет, – ответила суховато женщина.

Открыл дверь. Оказывается, тамбур. Открыл вторую дверь. Ему навстречу из-за стола спешит Кобяков. Встречает улыбкой и приглашает присесть в кресло, что рядом с журнальным столиком. Сам опускается во второе кресло, стоящее напротив. Южаков неожиданно встает, идет к дверям: сначала плотно закрывает первую, а потом и вторую. Возвращается в кресло.

Кобяков недоумевает: что так встревожило парня? Он предлагает:

– Может, по рюмке коньячка?

– Ни в коем случае! – восклицает Южаков.

– Боже мой, какая категоричность, – говорит Кобяков и качает головой. – Что с тобой, Олег Владиленович? Ты сам не свой. И на лице – бледность. Что случилось? Рассказывай.

Южаков совсем не уверен, что стоит рассказывать. Если уж прокуратура контролирует каждое телодвижение в думе, то здесь (он обводит взглядом стены кабинета) – тем более надо держать язык за зубами. Да и не за тем пришел, чтобы откровенничать.

– Александр Ильич, я решил прекратить сотрудничество…

– Прекратить сотрудничество? Но с кем?!

– С вами.

– Со мной лично или?..

– И то и другое, Александр Ильич.

– Я тебя не понимаю… Совсем не понимаю, Олег Владиленович. Я понял и простил, когда ты отказался от должности члена исполкома. Но… Ты помнишь, что мне тогда сказал?..

– Я сказал, что от обязанностей помощника депутата не отказываюсь. Но сегодня – другая ситуация и я вынужден…

– Вынужден? Кто тебя вынуждает?

– Обстоятельства вынуждают.

– Что еще за «обстоятельства», возникшие так неожиданно?

– Жизненные.

– В семье что-то?

– Повторяю: жизненные. И прошу не задавать мне лишних вопросов. Все равно не смогу на них ответить.

– Не ожидал, братец, не ожидал. Ты прямо-таки огорошил меня. Значит, отказываешься от обязанностей помощника депутата?

– Отказываюсь.

– Я чем-то тебя обидел? Может, в долгу остался?

– Нет. Ты мне ничего не должен.

– Шилову, значит, служил верой и правдой, а мне не хочешь? Чем я хуже его?

– Не хуже… Дело не в том, кто лучше, а кто хуже… Дело в принципе…

– Так-так-так… Кто-то тебя сильно напугал.

– А ты не догадываешься, Александр Ильич? Я, кажется, говорил, что надо мной сгущаются тучи, а ты лишь посмеивался. Вот и пришла пора, когда над моей головой тучи сомкнулись, не оставив даже прогалины.

– Кажется, начинаю догадываться: у тебя была встреча с полковником Коротаевым, и тот тебя взял на испуг.

– Никто меня не брал на испуг.

– Но встреча была, не так ли?

– Была.

– И был допрос в качестве свидетеля?

– И допрос был.

Южаков отметил про себя, что о допросе в прокуратуре Кобяков знает. Он грустно усмехнулся: ситуация странная, поскольку все и за всеми следят, поскольку все и обо всем знают.

Кобяков рассмеялся:

– Тоже мне, невидаль… Свидетелем, что ли, никогда не был?

– Не был и не хочу. Ты тут похохатываешь. Но будет ли также смешно, когда и тебя возьмет прокуратура за задницу?

– Собирается, что ли?

– А ты исключаешь такую возможность?

– Не исключаю, но сейчас не за что.

– Прокуратура найдет повод.

– Тебе что-то стало известно, и ты решил сбежать с корабля? – Кобяков пристально смотрел в лицо Южакова.

– Про тебя ничего не знаю… И разговора даже не было, – тут парень слегка покривил душой. – Но мне туговато пришлось.

– Объясни все-таки, в чем дело?

– Все еще не понял?

– Как могу понять? Меня же на допросе не было.

– Мне раскрыли перспективу, а она оказалась крайне мрачной.

– Что это за «перспектива»?

– Следователь заявил, что если меня не устраивает положение свидетеля (я попробовал пудрить им мозги), то он может мне пойти навстречу и внести коррективы.

– О чем он?

– Напомнил мне, что есть статья тридцать три УК, которая ему позволяет признать меня виновным в пособничестве…

– В пособничестве кому?

– В пособничестве НТПС, в частности, Шилову.

Кобяков махнул рукой.

– Брехня… Обычная брехня следователя.

– Ну, да! Они меня убедили в том, что располагают конкретными доказательствами моей вины… в пособничестве… Они знают все, Александр Ильич… Они даже знают о том, что… Впрочем, это неважно.

– Брехня, – повторил Кобяков, но в голосе теперь не было прежней уверенности.

– Они понятие «пособничества» конкретизировали…

– А именно?

– Предоставление информации, которая способствует совершению преступления, либо способствует сокрытию ранее совершенного преступления… Так что… Я совсем не хочу проходить по делу Шилова в качестве его пособника.

– Но Шилов и я, согласись, – не одно и то же.

– Я и не ставлю на одну доску… Однако ты один из лидеров того же сообщества…

– Союза, – поправил Кобяков.

– Ну, не надо, Александр Ильич!

– Значит, не хочешь быть помощником депутата?

– Не хочу и не могу: себе дороже… Свобода дороже, чем ваши бабки… Как только представил себе, как я в вонючей камере, – дрожь пробрала.

Кобяков вздохнул:

– Ладно, если так… Ничего не поделаешь. Придется искать нового помощника.

Южакова удивила спокойная реакция. Он-то готовился к тому, что Кобяков будет орать, топать ногами, угрожать, а что же он видит? Мужик, выходит, спокойно реагирует. Смирился как с неизбежностью?

– Извини, Александр Ильич, что я так поступаю.

– В какой-то мере, я тебя понимаю. Не одобряю, однако!

– Один умный человек сказал: понять – значит простить.

– Мне прощать не за что. Ты не виноват ни в чем. Как говорится, карта так легла. Может, у тебя есть кандидатура на замену, а?

– Если бы даже была, то рекомендовать, подставлять кого-либо не стал бы. Ищите уж сами. Мое дело – сторона.

Кобяков, помолчав несколько секунд, спросил:

– А твой отец? Он, кажется, вышел на пенсию?

– Ни за что! Ему только и не хватает сунуть голову в петлю. Он – не я. Он – слаб натурой. Пьет сильно и иногда за бутылку готов на все. Проспится, опомнится, но будет поздно, – Южаков повторил с еще большей решимостью. – Ни за что! Только через мой труп.

– Любишь отца?

– Любить особо не за что, но он, повторяю, – мой отец.

Южаков встал, намереваясь покинуть кабинет. Кобяков также встал и первым протянул руку.

– Прощай, Олег Владиленович. Ты парень деловой, но не практичный.

– Я и не практичный?

– Конечно. Впрочем, не будем вдаваться в дискуссии. Друзьями расстаемся или врагами?

– Ни тем, ни другим. Мы расстаемся бывшими партнерами и хорошими знакомыми.

– Идет, – Кобяков крепко пожал руку парня. Он наклонился к нему и добавил. – Есть одна маленькая просьба…

– Слушаю, Александр Ильич. Если будет в моих силах, то выполню.

– В твоих, в твоих силах.

– Тогда нет проблем.

– Ты располагаешь о нас кое-какой информацией…

– Располагаю, – согласился Южаков.

– Постарайся, чтобы она не коснулась чужих ушей. Ну, ты понимаешь, о чем я?

– Понимаю, – на сердце Южакова отлегло и он даже позволил себе рассмеяться. – Однако, Александр Ильич, моя информация – не более, как секрет Полишинеля. Особенно для тех, кого она шибко интересует. Не обольщайся, Александр Ильич: прокуратура знает гораздо больше, чем даже ты себе можешь представить, тем более гораздо больше того, что мне известно.

– Может, поделишься, а? Напоследок, так сказать.

– Извини, но не могу. Как они говорят, тайна следствия. И подписку о не разглашении дал. Но ты, повторяю, не обольщайся и будь начеку. Я думаю, что понимаешь, о чем я. Меня даже взяли за задницу… Могут и за тобой прийти. Причем, в любую минуту.

– У меня – депутатский иммунитет. Это, во-первых. Во-вторых, мне совершенно нечего бояться. Я перед законом чист. Прежние грешки? За них не возьмут. Потому что все в прошлом.

– Тебе гораздо виднее, чем мне, Александр Ильич. Однако мой скромный опыт по этой части и то говорит, что все мы ходим по лезвию ножа. Я ведь также думал, что чист перед законом. А оказалось? Пособник уголовника, которому грозит пожизненное.

– Шилову, возможно, но тебе… не более двух лет условно.

– Я не хочу даже двух дней условно, – ответил Южаков и вышел из кабинета.

Секретарша проводила Южакова внимательным взглядом. Она осуждающе покачала головой.

– Такой молодой, а туда же лезет.

Она не знает, что парнишка залез гораздо раньше, а сегодня он, наоборот, благополучно вылез из омута. Точнее – сделал лишь первую пробную попытку.

8

У трамвайной остановки, где топчется минут уже пятнадцать Топчиев, остановилась старенькая машина «Жигули» темно-вишневого цвета. Топчиев сходу не бросился к ней. Он подошел к заднику, посмотрел номер, обошел машину и приблизился к дверце водителя. Водитель приоткрыл дверцу и пробурчал:

– В чем дело? Слепой, что ли? Залетай, не мешкая.

Топчиев и не собирался спешить. Он приоткрыл заднюю дверцу, засунул голову, внимательно осмотрел салон, убедившись, что внутри нет ничего подозрительного, залез и устроился на заднем сидении.

– А ты боязливый, – заметил водитель.

– А ты, да, смелый, если водишь за нос столько дней?

Машина рванула с места и направилась по улице Ленина в сторону железнодорожного вокзала. Машина старая, а бежит ходко. Топчиев видит в зеркале заднего вида ухмыляющееся лицо водителя. Ему не нравится веселость «Серого»: нет для этого оснований. Топчиев недовольно ворчит в ответ:

– У русских, да, есть поговорка: береженого – Аллах бережет.

«Серый громко хохочет.

– Днями я тебе об этом сказал. Теперь роли поменялись.

– Поменялись, да… Не в мою пользу.

– Это еще почему?

– Деньги большие со мной. Кто, да, знает, что у тебя в дурной башке?

– Мы – в одинаковом положении. Рискуем одинаково. Я ведь тоже приехал не с пустыми руками.

– Товар, да, с собой?

– По Марксу: товар – деньги – товар.

– Такой, да умный и такой глупый. Умотал меня. Куда едем, да? Город, да, решил показать? Давай, да, ударим по рукам и разбежимся. Я злой такой… Все нервы мне испортил за эти дни.

– Так надо, Руслан.

– Надо? Зачем надо? Кому надо?

– Чужой ты… Проверить полагалось.

– Вай-вай-вай! Нехороший какой… Мне, да, не веришь? «Корешу», да, не веришь? Себе, да, не веришь?

– Смотришь в корень, Руслан: я и себе верю лишь до обеда.

– Сейчас – не обед, а ужин.

– Значит? На данный момент и себе не верю.

– Противный мужик, да… Какие нервы надо иметь, чтобы с тобой поладить.

– У тебя, Руслан, с нервами все в порядке.

– Хвалишь, да? Что скажут хозяева, когда вернусь?

– Спасибо скажут.

– Ой-ёй-ёй! Шайтан тебя побери, за такие слова… честное слово. Почему не отвечаешь, да? Куда везешь, да?

– Сам видишь.

– Что, да, вижу? Город совсем не знаю.

– Но эти места тебе знакомы.

Топчиев нагнулся и стал смотреть в лобовое стекло.

– Драмтеатр справа, а там «Родина». В кино ходил. Хороший кино, крутой… Стреляют много.

– Любишь стрельбу?

– Не люблю, но умею… Хорошо умею… Из десяти выстрелов – девять в яблочко.

– Ничего себе.

– Хозяева хвалят. Завалить, говорят, можешь любого. Зачем валить, если поговорить хорошо можно? Слава Аллаху, пока не было случая.

Топчиев разоткровенничался. Он полез в карман куртки («Серый» еще на трамвайной остановке приметил, что карман оттопыривается), достал «ТТ» и стал вертеть в руках.

– Хорошая штучка, да? Надежная штучка, да?

– Убери «пушку», дурак! Не хочешь, а выстрелит. «Пушку» без крайней нужды не вынимают.

– Я уберу, да… Но ты не вздумай шутить… Деньги при мне большие. Если что, «завалю», не глядя.

– Успокойся, Руслан. Никто не шутит с тобой.

– А ты что делаешь? Возишь по городу, да… Зачем?

– Не дурак и должен понимать.

– Что «понимать»?

– Хвост может быть.

– Ты этот «хвост» притащил за собой, да? Зачем притащил? Не думай, да… У меня разрешение есть на «ТТ». Я ничего не сделал.

– Не за тебя боюсь. Я за себя боюсь.

– Если трус такой, да, то зачем, да, занимаешься?

– Бабки нужны.

– Хорошо работать надо и бабки будут.

– Карьер наш на ладан дышит. По полгода зарплату не дают.

– Требовать надо. Плохой хозяин, который обижает.

– Согласен, что плохой. А где найти хорошего?

– Я нашел хорошего хозяина… Ты найдешь…

– Не смеши, Руслан!

– Я правду говорю.

– Это хороший хозяин, который тебя посылает за такими «покупками»?

– Хороший. Дает заработать.

– Ну и хрен с тобой, если так.

«Серый» замолчал надолго. Машина, тем временем въехала в поселок Вагоностроителей, покрутилась возле проходной завода, потом свернула в проулок, выехала на широкую дорогу и поехала (так показалось Топчиеву) в обратную сторону.

«Серый» все время держит приличную скорость. Топчиев опасливо ежится и ворчит:

– Куда несешься, да? На тот свет, да? Ты хочешь? Я – не хочу.

Машина кружит по городу уже несколько часов.

Топчиев нервничает.

– Едем-едем. Когда остановка? Где остановка?

– Будет тебе остановка.

Он выехал на Карла Маркса, потом на Фрунзе. Топчиев давно уже не понимает, где он находится: перед глазами одно и то же – улицы, проулки, большие и маленькие дома. Машин уже на улицах мало, прохожих – тем более. Топчиев смотрит на наручные часы и цокает языком.

– Уморить, да, решил? Честное слово, шайтан. Если не хочешь, да, то остановись и я выйду. Надоела экскурсия. Плохой город. Грязный город. Зелени мало. Люди плохие, шайтан их побери.

– Чем тебе тагильчане не понравились? – спрашивает «Серый» и ухмыляется.

– Ты мне не понравился.

– Чем же?

– Продавец плохой, вредный.

«Серый» видит, что «голосует» на обочине мужик. Тормозит. Останавливается.

– Подбросим мужика. Все равно колесим впустую.

– Сдурел, да?

Мужик подбежал, открыл правую переднюю дверцу.

– Шеф, подбрось, а?

«Серый» утвердительно кивнул и мужик стал уже устраиваться в машине. Мужик бросил взгляд на заднее сидение и увидел, ствол «ТТ», чуть ли не упершийся в его затылок.

Топчиев прошипел:

– Пошел вон, собака, а то размозжу!

Мужика как ветром выдуло из машины.

«Серый» не на шутку испугался. Машина рванула дальше. Топчиев, пряча «пушку», уже спокойно заметил:

– Не шути со мной, да.

Топчиев оглянулся назад и увидел, что за ними упорно следует какая-то машина.

– Хотел хвост, да? Получил хвост, да? Поехали в гостиницу. Не хочу с тобой иметь дела. Плохой ты человек. Я тебя не знаю, ты меня не знаешь.

– Успокойся, Руслан. Это – наш человек.

Топчиев буркнул:

– Твой, но не мой, да.

– Страхует.

– Тебя страхует, да? Пусть только приблизится…

– Не приблизится. Он будет на расстоянии.

– Тебе бы в генштабе служить, «Серый», – Топчиев зло сплюнул под ноги.

– Не отказался бы, Руслан.

Машина остановилась возле шестиэтажного, судя по всему, административного, здания.

– Здесь и ударим по рукам, Руслан.