Текст книги "Смертельный нокаут. Уральский криминальный роман"

– Свидетель, – спрашивает Коротаев и внимательно следит за лицом, – вы знали о предполагаемом убийстве Курдюкова?

Кобяков, на лице которого не дрогнул ни один мускул, кивнул.

– Знал. Я должен признаться: тогда, три года назад, ликвидация «Курдюка», извините, Курдюкова для всех нас была единственной возможностью не скатиться вновь в бесконечные кровавые разборки, в откровенную уголовщину. Я, как и некоторые другие, стоял перед дилеммой: или-или. Живой Курдюков – зло. Устранение Курдюкова – также зло. Из двух зол я выбрал наименьшее. Живой Курдюков опасен не столько для меня, сколько для общества. Потому что имел сильных сторонников, готовых по его приказу «замочить», извините, убить любого. Его подручные не остановились бы ни перед чем. Короче, гидра многоголовая. Я считал: устранив основную голову, мы легко приведем в чувство всех остальных. Может, я был не прав. Но что сделано, то сделано. Хотя, если честно, мне не по душе было физическое устранение. Но я не выступил активно против.

– «Ангел» – эту кличку вам, когда дали?

– Еще в первую ходку на «зону».

– Почему?

– Потому что прослыл миротворцем. Потому что всегда выступал сторонником мирного разрешения любого конфликта. И, слава Богу, на моих руках крови нет.

– А Курдюков?

– И даже к его смерти не имею прямого отношения. Но считал и считаю сейчас: туда ему и дорога, собаке – собачья смерть.

Следователь возразил:

– Но даже для бешеной собаки подобная смерть вряд ли применима.

– Вы говорите о методе, я же – о сути. Когда мы обсуждали этот вопрос, то решили, что мы принципиально не против смерти, но исполнение взял на себя Шилов. Замечу: добровольно взял и даже с энтузиазмом.

– Но следствие располагает данными, говорящими о том, что Шилов был особенно близок к Курдюкову.

– Ваши данные правдивы. Но это для Шилова ничего не значит. Надо хорошо знать натуру этого человека. Он льнет к тому, на чьей стороне реальная сила, – это, во-первых. Во-вторых, Шилов, очевидно, страшно боялся того, что Курдюков на суде разговорится, и вскроются кое-какие их кровавые совместные делишки. Вы спросите: какие? Я отвечу: не знаю, но предполагаю, что таковые были. Шилов, как никто другой из всех нас, был заинтересован, чтобы тайны были погребены вместе с их носителем. Во время одной пирушки Шилов проболтался: он-де получил «маляву», извините, письмецо от Курдюкова, в котором тот прямо писал своему дружку, что если тот его не вытащит, то надолго окажется рядом с ним, то есть на нарах.

– Выходит, шантажировал?

– Выходит, что так, господин следователь. Подробности вы можете узнать от первого лица. Сошлитесь на мои показания. Он расскажет о писульке. Возможно, если цела, даже вам выдаст. Ему это выгодно. Шантаж – смягчающее его вину обстоятельство.

– Хорошо. Но вернемся к вам. Я не понимаю, господин Кобяков, вашу позицию: она какая-то странная и двойственная.

– Позиция в отношении устранения Курдюкова?

– Именно.

– Эта позиция, повторяю, не только моя, а и других лидеров…

– И Колобова?

– В том числе.

– Все-таки, свидетель, поясните: зачем надо было вытаскивать, а потом убивать Курдюкова? Нет в этом логики.

Кобяков возразил:

– Логика есть, господин следователь.

– Курдюков – за решеткой, Курдюков – не опасен и у вас развязаны руки. Причем, надолго. Ему инкриминировались деяния, подпадавшие под действие статей еще старого Уголовного кодекса, следовательно, мог получить, если по максимуму, пятнадцать лет лишения свободы. А это значит, что вышел бы на свободу стариком. За эти годы много бы воды утекло.

Кобяков покачал головой.

– Вы – опытный следователь. Мне ли вам объяснять, что влияние урки, который на «зоне», еще больше, чем на воле? Авторитет только с годами растет. Значит? С его последышами было бы сложновато справиться, точнее – невозможно. Это – одна сторона. Другая сторона заключается в том, что, напоминаю, активным инициатором выступил Шилов, который и стал нас настойчиво убеждать. Я был против насилия. Но даже мне тогда еще не было что возразить. Потому что хороший беспредельщик – мертвый беспредельщик. Жестко звучит в устах «Ангела», – Кобяков криво усмехнулся, – но это так.

– Кто разрабатывал план исполнения?

– Шилов. Ни я, ни Колобов даже в обсуждении его планов не участвовали. Мы сразу отстранились.

– Кто занимался подкупом судьи?

– Подкуп судьи, как я понимаю, – составная часть общего плана. Следовательно, дело рук самого Шилова. Я лишь знаю (и то лишь со слов Шилова, причем, по пьянке), что он договаривался и заплатил судье двадцать тысяч долларов.

– Чьи это деньги? Лично Шилова?

– Не думаю. Скорее всего, деньги взяты из «общака»… И на внесение залога, и на выплату вознаграждения судье.

– Насколько мне известно, «общаковскими» деньгами просто так не швыряются и расходуют с общего согласия. У вас разве не так?

– Мы доверяли Шилову. Мы отдали ему на откуп. Мы сказали: действуй по обстоятельствам.

– Кто заведовал «общаком»?

– Шилов.

– Вы в курсе, где сейчас тот самый пресловутый «общак»?

– Вопрос – не ко мне. Его следует задать Шилову. Я никогда не вникал и не собираюсь вникать.

– У вас с Шиловым неприязненные отношения?

– Я бы так не сказал, господин следователь. Наши отношения были ровными. Правда, незадолго до его ареста между нами произошел конфликт. Со мной редко такое случается, но в тот раз я врезал хорошенько, своротил скулу. Потому что совсем оборзел. Пришлось поучить. Ударил один раз, но сильно. И этого хватило, чтобы вправить мужику мозги.

– За что был избит гражданин Шилов чуть раньше названного вами инцидента?

– Избит? Это сильно сказано. Хорошенько мужику помяли бока, помяли профессионально: никаких тяжких телесных повреждений.

– За что?

– А все за то же: Шилов стал выходить из-под контроля, то есть борзеть. Уговоры не помогали. Пришлось принимать радикальное решение.

– Вы не считаете, что это послужило поводом для того, что потом случилось с Колобовым?

– Поводом? Да. Но не основной причиной. После убийства Курдюкова, главного авторитета, он, видимо, замыслил всех подмять под себя, то есть стать единственным лидером. К тому же, кстати, стремился и Курдюков.

– Вы не хотели?

– Нет, не хотели. У нас были другие планы.

– Какие, если не секрет.

– Постепенно отойти от криминала и полностью свою деятельность ввести в рамки закона.

– И это было возможно?

– Вполне. Мы близки были к этому.

– И о себе так думаете?

– Прежде всего.

– Тогда прошу ответить на такой вопрос: как вы расцениваете ваше личное участие в истории с бизнесменом Боровиковым? – Коротаев рассчитывал, что вопрос, заданный им так неожиданно, смутит Кобякова и повергнет в шок.

Кобяков ждал этот вопрос, а потому и не застал врасплох.

– В истории с Боровиковым, господин следователь, я вел себя вполне цивилизованно, полностью в рамках закона. Меня попросили стать посредником…

– И совсем не даром, – заметил Коротаев.

– Да, за вознаграждение. Но мы живем в такое время, когда любая услуга, тем более посредническая, должна быть оплачена. Я – не альтруист. Мои действия не подпадают ни под одну статью УК. Это вам подтвердит и сам Боровиков. Он – человек порядочный и наговаривать не будет. Сейчас, насколько мне известно, он даже рад, что я ему помог избавиться от партнера-подлеца. Или я не прав? Или у следствия есть другие факты?

Коротаев не ответил. Коротаев спросил:

– А как оценивает УК угрозы в адрес Боровикова?

– С моей стороны? Что вы! Никаких угроз не было.

– А история с машиной Боровикова?

– Я к этому не имею никакого отношения. Он вел машину в нетрезвом состоянии и тут…

– А ваши намеки и предостережения, чтобы аккуратнее водил машину?

– Намек естественный: я знал слабость Боровикова к двум вещам – к милым и юным мордашкам, а также к управлению транспортным средством в нетрезвом состоянии. Я, между прочим, никогда не сажусь за руль, если даже выпью кружку пива.

– Это вам делает честь.

– Если сказано без иронии, то спасибо, господин следователь.

– Свидетель, каким вы видите будущее НТПС? – спросил Коротаев, опять же рассчитывая, что вопрос введет в смущение свидетеля. Опять-таки надеждам не суждено было сбыться.

Кобяков спросил:

– А вы не читали сегодняшний номер местной газеты?

– Я не являюсь поклонником местной прессы.

– Напрасно, – Кобяков достал из папки газету «Тагильский труженик» и протянул следователю. – Прочтите, пожалуйста.

Коротаев брезгливо отодвинул в сторону газету.

– Прочитаю, но не сейчас.

– Напрасно, – повторил Кобяков. – Я ведь не только прошу ознакомиться, но заявляю официальное ходатайство о приобщении к уголовному делу газеты с моим интервью на первой полосе. В газете вы найдете ответы на многие вопросы. В газете выражено мое отношение как к будущему НТПС, так и высказаны некоторые мысли, касающиеся обвиняемого по вашему делу. Мысли вам пригодятся.

Коротаев взял в руки газету, развернул и сразу уткнулся в интервью. Пробежав текст, как говорится, по диагонали, с пятого на десятое, он поднял глаза на свидетеля.

– А вы необычайно прозорливы. Чуть-чуть, но вы опередили меня.

Кобяков сказал:

– Прошу занести в протокол: интервью появилось накануне обыска и накануне допроса. Иначе говоря, решения принимались не по принуждению сложившихся обстоятельств, а исключительно добровольно и осознанно.

– Я имею дело с умным человеком.

– Спасибо. Но… Когда следователь на допросе рассыпается в комплиментах по адресу допрашиваемого, то это не сулит ничего хорошего.

– Вы просто не знаете цену моим комплиментам.

– Слышал, что вы на этот счет скупы… Тем более настораживает…

– Не смешите меня, Александр Ильич! – Кобяков сразу отметил тот факт, что следователь впервые обратился к нему по имени и отчеству. – Вы прекрасно знаете, что у меня к вам не может быть серьезных претензий. Я не могу привлечь вас в качестве соучастника или пособника. Единственное ваше слабое место – это сокрытие совершенного преступления. Тоже, конечно, карается законом, однако предъявлять вам это обвинение не вижу смысла.

– Спасибо, господин следователь.

– Не за что… Может, я и ошибаюсь, но интуиция подсказывает, что вы были сегодня искренни… Вы искренни в том, что хотели завязать с прошлым, что хотели не только сами завязать, а и помочь другим.

– Вы не ошибаетесь. Я понимал и понимаю, что лично мне ничего не грозит. Однако пошел на радикальные меры. Почему? Потому что удобный момент покончить со всем и сразу. Признаюсь: пришел к этому не сразу. Рвать пуповину, согласитесь, – больно очень.

9

В крохотный кабинет городской прокуратуры сначала вошел следователь Овсянников, а за ним подполковник Фомин, капитаны милиции Курбатов, Самарин и эксперт Комаров. Они с трудом разместились на рухляди, именуемой почему-то стульями.

Коротаев заворчал:

– Кто посмел протрубить большой сбор? Зачем? Совершенно и не к месту, и не во время.

Подал голос Фомин:

– Моя инициатива… Давно, знаете ли, не собирались. Мне показалось, что сейчас будет в самый раз. Интуиция подсказала.

Коротаев усмехнулся и зачем-то пригладил волосы на затылке.

– Интуиция подсказала, – повторил он. – С кем поведешься, того и наберешься… Я тоже сегодня весь день говорю про интуицию… Не верю, а говорю.

Фомин назидательно произнес:

– В науку надо верить, Иван Емельянович, – Самарин, Курбатов и Комаров переглянулись и одновременно ухмыльнулись. – Интуиция, говорят ученые мужи, – это постижение истины, но без обоснования доказательствами.

– Александр Сергеевич, опять твои умствования? Ну, ты всех и давно убедил, что не без царя в голове.

– Напомнить никогда нелишне, – Фомин расплылся в самодовольной улыбке.

– Ладно, уж если пришли, то, – Коротаев снова почесал в затылке, – обсудим кое-что.

Фомин спросил:

– Иван Емельянович, как прошел допрос?

– Ты каким допросом, Сергеич, интересуешься? У меня было несколько.

– С Кобяковым – понятно, а вот с…

Коротаев прервал.

– С ним также все в порядке. Сергей Савичев дал признательные показания. Сказал, что у него нет другого выбора. И он прав: экспертиза подтвердила, что взрывные устройства, изъятые у Савичева при задержании, идентичны. Идентичны не только по способу изготовления, но и по характеру взрывчатки, которую он применял. Он рассказал, что некто по кличке «Горлодер», отбывающий сейчас срок за совершенное преступление (он подорвал фирменный магазин «Тагилводка» с целью устрашения собственника три года назад), использовал его же взрывное устройство. Его показания подтверждают и ранее сделанные экспертизы. Взрывное устройство, поднявшее на воздух машину Колобова, заказал Шилов (по его описанию внешности заказчика), он же расплатился за исполненный заказ. Короче говоря, парни, круг замкнулся окончательно. По всем фигурантам этого дела есть полная ясность. Кто стрелял по офису Колобова? Знаем. Кто заказал этот выстрел из гранатомета? Знаем. Кто организовал и спланировал убийство Курдюкова? Знаем. Кто исполнил звериный план уничтожения машины все того же Колобова? Тоже знаем.

– И это значит, что можно считать: уголовные дела раскрытыми полностью, – подытожил Фомин.

Коротаев усмехнулся, взглянув в сторону Фомина.

– Ну, ты-то это знал гораздо раньше… Да, Сергеич, а ты, кажется, занимался когда-то тяжелой атлетикой?

Фомин не понимает, причем тут тяжелая атлетика, но утвердительно кивает.

– Занимался. Вольной борьбой… Сейчас она называется «греко-римская борьба».

– А боксировать не пробовал?

– Ну… любительски… чуть-чуть…

– Это называется «чуть-чуть»?! – Коротаев искренне смеется. Фомин смотрит на всегда сурового и потому мрачного следователя и ровным счетом ничего не понимает. Коротаев спешит с разъяснениями. – Нанести смертельный нокаут такому серьезному сопернику и это «чуть-чуть»?

Фомин обводит всех взглядом. Он искренне не понимает: куда клонит Коротаев? Он пытается выяснить.

– Я боксом давно не балуюсь… Не помню, когда в последний раз перчатки надевал и выходил на ринг.

– Ой-ёй-ёй! Что ты говоришь, Сергеич? Ты так нокаутировал противника, что он не только утратил ориентацию, но потерял сознание (гораздо больше, чем на восемь секунд) и теперь находится на издыхании. Бой окончен в виду чистой победы. Поздравляю! Не считаешь, что ринг пора покидать?

– А, Иван Емельянович, вот вы о чем! Согласен: все раунды – наши. Позвольте только возразить: борьба была командная. Если и победа, то всей нашей команды… во главе с полковником Коротаевым. Все бились отлично.

– Только меня не приплетай. Я ведь занимался сугубо рутиной. А ты и твои парни…

Фомин частично согласился:

– Парни, в самом деле, ничего… Ученые и настырные… Норовистые такие… Пыль из-под копыт во все стороны.

– Как считаешь, смена есть?

– Еще какая, Иван Емельянович! Ухожу и спокоен: после себя оставляю не чистое поле, а поле брани, на котором витязи, готовые отстоять правое дело… Даже ценой собственной жизни… Что тут скажешь? Пора на покой, Иван Емельянович.

– Согласен. И у меня ведь это было последнее дело.

Фомин, посмотрев на своих помощников, сказал:

– Настала пора раскрыть один маленький секрет.

Курбатов возмутился:

– Один?! Всего-то?!

– Да, один, – упрямо повторил Фомин. – Я – человек открытый, душа всегда нараспашку… Что имею, не храню… Вот такой я!

– Знаем, какой ты скрытный, Александр Сергеевич, – поддержал товарища эксперт Комаров.

Фомин и глазом не моргнул на обвинение.

– Я один вопросец в Екатеринбурге решил…

– Что за привычка: тянуть кота за хвост? – снова возмутился Курбатов.

– Окончательно принято решение о переводе в уголовный розыск главного управления старшего лейтенанта Самарина.

– Меня?! – ошарашено воскликнул Алексей, озираясь по сторонам. – Как это?..

Фомин был доволен произведенным эффектом. Он даже по-детски хихикнул.

– С понедельника, Самарин, приступаешь к исполнению обязанностей в новом качестве. Сегодня, а точнее два часа назад, генерал Воротов подписал соответствующий приказ.

– Я… я не верю, – пролепетал Самарин.

Фомин зарычал:

– Как смеешь?! Кому не веришь? Мне не веришь?!

Все рассмеялись. Полковник Коротаев, утирая платком выступившие слезы, сказал:

– Раз пошла такая пьянка!.. И я имею честь кое-что сообщить. Сегодняшним утром прокурор области Казанцев подписал приказ о переводе в отдел по расследованию убийств областной прокуратуры майора юстиции Овсянникова Глеба Геннадьевича…

– Если не шутка, то спасибо, Иван Емельянович… Но… Как же так? Никто ведь ни слова…

– Мы тоже умеем хранить тайны, Глеб Геннадьевич, – ответил Коротаев. – Итак, с повышением по службе, господа офицеры!

Овсянников и Самарин вскочили и вытянулись в струнку. Они в голос ответили:

– Служу России!

Фомин также встал и взглянул на наручные часы.

– До отхода последней электрички остается совсем немного времени. Если я, Иван Емельянович, правильно понял, то…

– Ты, как всегда, все понял правильно, Александр Сергеевич, – полковник Коротаев также встал. – По домам, господа, по домам!

Через пару секунд кабинет опустел.

ЕКАТЕРИНБУРГ – НИЖНИЙ ТАГИЛ – ПЕНЗА. 2010 – 2016