Текст книги "Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века"

Новые публикации из истории русского социализма. Потресов

Участие же Николаевского в политических акциях эмигрантов-меньшевиков становилось все более ограниченным, да и меньшевистская организация в Западной Европе все более редела в силу прежде всего естественных причин – ее ветераны постепенно покидали сей мир, а молодежь почти не пополняла их ряды. Дан с грустью писал другому меньшевику-эмигранту С.Е. Эстрину в апреле 1940 г., то есть уже в начале Второй мировой войны: «Боюсь, что для многих товарищей за долгие годы эмиграции и оторванности от политической работы на русской почве партия потеряла (если не в сознании, то в психологии) это действенное, служебное значение… Какие старцы там, Абрамович ли и Николаевский, Дан ли и Югов, на каком языке они молятся и даже каким святым акафисты читают, – это для «мирянина», право уж, не так важно»[610]610
  Дан Ф.И. Письма (1899–1946). С. 523.


[Закрыть].

Тем не менее Борис Иванович продолжал в Париже не только работу по собиранию архивов организаций и деятелей социалистической эмиграции, но и по публикации их произведений. Именно в это время появилась его первая крупная аналитическая биографическая статья, посвященная одному из основателей российской социал-демократии А.Н. Потресову. Она предваряла сборник избранных произведений этого видного политического деятеля, давая выпуклую характеристику его жизненного пути и особенно взглядов как по социально-политическим проблемам России начала XX в., так и по конкретным вопросам общественных движений этого периода. В Потресове автор видел одного из виднейших представителей умеренного крыла российских марксистов, последовательного сторонника демократических принципов, сохранившего и в эмиграции веру в возвращение России в русло демократического развития[611]611
  Николаевский Б.И. А.Н. Потресов: Опыт литературно-политической биографии // Потресов А.Н. Посмертный сборник произведений. Париж, 1937. С. 9–90. В сборник вошли незавершенные мемуары Потресова, охватывавшие период до 1905 г., его важнейшие статьи и избранная библиография его произведений.


[Закрыть].

Автор предупреждал, что он никогда не принадлежал к числу фракционных друзей Потресова, часто расходился с ним по многим партийно-политическим вопросам и поэтому не стремился дать критического анализа взглядов своего персонажа. Цель его состояла в том, чтобы как бы «отстраненно» рассказать о его жизни и деятельности. Однако автор сознавал, что его отношение к политической позиции Потресова просто не могло не наложить отпечатка на изложение. Вся ответственность за содержащиеся в работе оценки лежала на нем одном, предупреждал Николаевский.

В основу работы легли не только воспоминания и рассказы близких и друзей Потресова, но также материалы из его личного архива и архивов Мартова и Аксельрода. Отмечалась помощь в выявлении и обработке этих материалов, оказанная ему меньшевистским деятелем Ю.П. Денике. Далее шел насыщенный фактами, анализом, обобщениями, написанный сочным языком, легко и с интересом читаемый очерк о формировании и развитии одного из основоположников российского социал-демократического движения.

Николаевский подчеркивал специфику идейного формирования марксистов внутри страны – критическое изучение и пересмотр народнических установок. «Нужны были большие усилия, чтобы наново проработать этот материал и прийти к новым, самостоятельным выводам»[612]612
  Николаевский Б.И. А.Н. Потресов: Опыт литературно-политической биографии. С. 16.


[Закрыть]. В таком процессе важны были далеко не только умозрительные заключения. Для своей первой работы Потресов избрал положение кустарной промышленности в России, прежде всего потому, что именно ей народники отводили особое место, полагая, что, занимая крестьян в зимнее время, она даст возможность избежать пришествия капитализма. В селе Павлово Нижегородской губернии студент Потресов собрал большой материал, убедительно показавший, что кустарная промышленность эволюционирует, что в споре с народниками более правильные позиции занимают марксисты.

Вместе с тем Потресов пришел к выводу, что «достойно ответить народникам и защитить марксизм можно только на легальной арене»[613]613
  Там же. С. 21.


[Закрыть]. Именно этим была продиктована его поездка к Плеханову с идеей «пролезть через цензурное ухо», которая увлекла основоположника русской социал-демократии. Так что Потресов имел определенное отношение к появлению ставшей позже знаменитой плехановской книги «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», вышедшей в Петербурге в конце 1894 г. Сам же Потресов, с одной стороны, развернул активную работу по изданию марксистской легальной литературы, а с другой – включился в создание подпольного социал-демократического Союза борьбы за освобождение рабочего класса, ставшего впоследствии особенно широко известным благодаря участию в нем молодого В. Ульянова (Ленина).

Николаевский анализирует эволюцию взглядов Потресова, связанную с его участием в Союзе борьбы и с первым арестом, последовавшей затем ссылкой, появлением на Западе течения ревизионизма, которое было связано с именем германского социал-демократа Э. Бернштейна, стремившегося внести в марксистское учение уточнения, которые соответствовали бы новейшим особенностям социально-экономического развития общества. Теперь Потресов, сам выехавший за пределы Российской империи, ставший эмигрантом, был одним из наиболее активных инициаторов пропаганды марксизма не только в легальной, но и в подпольной печати, одним из практических создателей газеты «Искра» и связанного с нею журнала «Заря».

Историк не отказывался от рассмотрения и политико-психологических проблем, их воздействия на развитие все более усиливавшихся разногласий в стане, казалось бы, прочных единомышленников. Однажды в ссылке разыгралась трагедия: затравленная оскорблениями, покончила жизнь самоубийством одна из ссыльных, оставив записку, в которой передавала свою историю на суд товарищей. Весной 1903 г. этим делом занялась редакция «Искры». Главными обвиняемыми были два нелегальных работника, позднее игравшие крупную роль в среде большевиков. Ленин был не просто против принятия организационных мер, но даже против осуждения виновных, так как «интересы партийной работы должны стоять выше соображений морального порядка». Наиболее решительным противником такой точки зрения выступил Потресов, который требовал устранения виновных по крайней мере из руководящих учреждений создаваемой социал-демократической партии.

Осторожный Николаевский при этом не называл ни фамилии главного виновника, ни его жертвы. А они были хорошо известны: обсуждалось недостойное поведение агента «Искры» Николая Баумана, который вступил в интимную связь с женой своего товарища, некой дамой по фамилии Приходько, потом бросил ее и стал ее же грубо высмеивать. Потресов, а вслед за ним Мартов были поражены, с каким откровенным цинизмом Ленин – их друг и единомышленник – хладнокровно подменил понятия честности и справедливости «полезностью для дела», возводя это в особую, «классовую» мораль[614]614
  См. подробнее об этом эпизоде: Чернявский Г. Социалист-гуманист Юлий Мартов // Чернявский Г. Притчи о Правде и Лжи. Харьков: Око, 2003. С. 11–12.


[Закрыть].

Чем руководствовался Николаевский, отказавшись от упоминания фамилии Баумана? Трудно дать на этот вопрос определенный ответ. Скорее всего, сказалось нежелание компрометировать память человека, который был убит черносотенцами в 1905 г. – менее чем через три года после этого весьма показательного события. Но описанного эпизода для назревавшей всесторонней конфронтации между Лениным с группой ближайших последователей и их партийными товарищами, в числе которых оказался Потресов, было достаточно, он показан отчетливо. Через годы в одном из интервью Борис Иванович отметит, что данный инцидент положил конец политической дружбе Ленина и Мартова[615]615
  МР, box 38, folder 4.


[Закрыть].

Значительная часть биографического очерка посвящена меньшевистскому периоду деятельности Потресова, его высокой организационной и публицистической активности, которая сыграла важную роль в том, что виднейшие представители европейского социалистического движения, включая Карла Каутского и Розу Люксембург, в основном поддержали линию меньшевиков.

Николаевский тщательно проанализировал практическую деятельность и дальнейшую политическую эволюцию Потресова в условиях революции 1905–1907 гг., когда тот, возвратившись в Россию после октябрьского манифеста царя о даровании свобод, стал сотрудничать в газете «Начало», издававшейся Троцким и А. Парвусом. Хотя Потресов не был солидарен с концепцией перманентной революции, которая разрабатывалась этими деятелями (уточним, что Парвус выдвинул только начальные, зародышевые идеи концепции, которая в качестве сравнительно последовательной и по крайней мере внешне логичной была разработана именно Троцким), в целом работа в газете шла дружно. Ее основные авторы были солидарны в том, что непосредственная задача – превращение интеллигентской социал-демократии в пролетарскую политическую организацию.

Подводя критические итоги бурных революционных месяцев 1905 г., Потресов стремился найти пути практического решения поставленной задачи, которые он теперь видел прежде всего в том, чтобы «пробить стены подполья» или «попытаться пробудить в самом рабочем классе массовое движение строительства, заразить его, так сказать, эпидемией организационного грюндерства, – профессиональных союзов, обществ самообразования, клубов, всех форм пролетарского движения»[616]616
  Николаевский Б.И. А.Н. Потресов: Опыт литературно-политической биографии. С. 50–51.


[Закрыть].

Николаевский подробно рассказал об участии Потресова в деятельности меньшевистской «звездной палаты», как слегка иронично называли тогда совещания штаба этой фракции, в которых участвовали не только члены ЦК, но и ведущие партийные литераторы и руководящие «практики» петербургских рабочих организаций. Потресов придавал большое значение парламентской деятельности социал-демократов, считая, что Государственная дума – организующий центр революции; непосредственно участвовал в руководстве легальными печатными органами. В газеты он стремился привлечь как можно больше «практиков» – деятелей массовых организаций. С такой позицией было связано, по мнению Николаевского, отношение Потресова к социал-демократической эмиграции, которая пыталась из-за границы руководить российским движением. Сам Александр Николаевич не последовал примеру других партийных деятелей – он продолжал оставаться в Петербурге, несмотря на то что у него были обыски, а один раз пришлось несколько недель провести в тюрьме.

Николаевский не прошел мимо разрыва между Потресовым и Плехановым, происшедшего после первой российской революции, когда основоположник российской социал-демократии неожиданно пошел на союз с большевиками в качестве руководителя группы так называемых «меньшевиков-партийцев» и фактически порвал с официальным меньшевизмом. Плеханов стал наклеивать на Потресова всяческие ярлыки, называя его бернштейнианцем, идущим в «болото теоретического оппортунизма».

Оценивая взгляды Потресова в годы Первой мировой войны, биографический очерк концентрирует внимание на том, как постепенно формулировалась Потресовым теория революционного оборончества без гражданского перемирия, основанная на том, что с точки зрения интересов мирового развития поражение Германии и ее союзников открывает лучшие перспективы социалистического преобразования общества, нежели поражение стран Антанты.

Отношение Потресова к Февральской революции, а затем и к большевистскому государственному перевороту в октябре 1917 г. определялось его общей позицией:

«Революция должна была носить общедемократический характер: создание предпосылок гражданственности для всех без исключения слоев народа, – причем эта цель обязательно должна была быть достигнута такими путями, чтобы дело обороны страны не только не пострадало, а, наоборот, было бы поднято на более высокую по сравнению с прежним высоту»[617]617
  Николаевский Б.И. А.Н. Потресов: Опыт литературно-политической биографии. С. 77.


[Закрыть].

В условиях, когда в самом конце 1917 г. в руководстве меньшевистской партии возобладала группа интернационалистов, готовых на определенных условиях сотрудничать с большевистскими властями, Потресов со своими немногочисленными сторонниками вынужден был пойти на организационный разрыв с партией. На декабрьском партийном съезде 1917 г. он выступил с последней политической речью, рисуя пагубные последствия мира с Германией, чреватого порабощением России. Один слушатель назвал его в связи с этим выступлением библейским пророком.

В 1918–1919 гг. Потресов жил в Петрограде нелегально. Затем он был арестован петроградской ЧК. Проведя в заключении несколько месяцев, он, по словам Николаевского, вышел из тюрьмы «совсем надломленным человеком»[618]618
  Николаевский Б.И. А.Н. Потресов: Опыт литературно-политической биографии. С. 81.


[Закрыть]. Тяжелобольной (туберкулез позвоночника, острое белокровие), он был, наконец, в 1925 г. отпущен советскими властями за границу. Он был прикован к постели, писал на специальной, прикрепленной к кровати доске, но превозмогал болезни и стремился продолжать работать. Однако попытки включиться в деятельность эмигрантской меньшевистской организации не привели к успеху. За рубежом Потресов оказался почти в полной изоляции. Результатом трезвых размышлений было появление последнего труда Потресова – «В плену иллюзий: Мой спор с официальным меньшевизмом».

О последних днях Потресова в заключение биографического очерка написано сдержанно, но ярко и убедительно: «Болел он тяжело, но молча, без жалоб, несколько даже сурово. Умирал, как и жил, «в мундире», застегнутом на все пуговицы, силой воли преодолевая подтачивающее влияние болезни»[619]619
  Там же. С. 90.


[Закрыть].

Анализ жизни и деятельности Потресова, предпринятый Николаевским, был в то же время серьезным углубленным исследованием истории меньшевизма, его моральной силы и политической слабости, его поражения в России и постепенного умирания за ее рубежами. Это была работа историческая и в то же время обобщающая, позволяющая вдумчивому читателю в свете новых фактов и оценок заново и непредвзято рассмотреть пути развития российского социал-демократического движения[620]620
  Знаток историографии меньшевизма акад. И.Х. Урилов считает, что эта статья – лучшее исследование, посвященное Потресову (Урилов И.Х. Меньшевики в советской России: У истории изучения // Вопросы истории. 2009. № 9. С. 12).


[Закрыть].

Николаевский занимался и историей меньшевистской партии после октября 1917 г. В Париже он написал два обширных очерка – «РСДРП (меньшевики) за время с декабря 1917 по июль 1918» и «Меньшевики в период военного коммунизма (1918–1921 гг.)». Первый из этих очерков обозначен второй половиной 1935 г.; второй даты не имеет, но находится среди бумаг второй половины 30-х годов[621]621
  NC, box 522, folder 1, box 621, folder 16; Меньшевики после Октябрьской революции. С. 4–102.


[Закрыть]. Это была первая попытка научного анализа эволюции меньшевистских организаций и причин того, почему они потерпели тяжкое поражение в политической борьбе с постреволюционным большевизмом. Правда, изложение носило в основном фактологический характер, но сама логика анализа позволяла установить, что в основе судьбы меньшевистского движения лежал заколдованный круг противоречий. С одной стороны, меньшевики взяли курс на «демократический социализм» и мирные способы противостояния большевизму. С другой – столкнулись с беспощадной диктатурой сторонников Ленина. Отказаться от своих принципов меньшевистская партия не могла, в противном случае она просто перестала бы существовать. Но и при сохранении своего курса она через несколько лет прекратила существование. Таковы были горькие уроки, вытекавшие из рассказа Николаевского.

Во Франции продолжались встречи с очевидцами революционных событий, причем самой разнообразной политической ориентации и окраски. Как-то Николаевский установил связь даже с находившимся в Париже бывшим известным большевистским деятелем полуанархистского и истерического толка Григорием Мясниковым – в свое время убившим великого князя Михаила Александровича. В советские годы Мясников был одним из лидеров рабочей оппозиции в РКП(б); под угрозой ареста бежал за рубеж и жил в Париже по фальшивому паспорту. На какие только хитрости не шел Николаевский, чтобы встретиться с ним и разговорить его! В конце концов Мясников все-таки рассказал Николаевскому, что именно его толкнуло на убийство великого князя. Оказалось – знакомство со стихотворением A.C. Пушкина «Кинжал». Гулю, который захотел также повидаться с убийцей-авантюристом, Николаевский ответил, что это совершенно невозможно, так как тот боится каких бы то ни было контактов и с Николаевским встречался только потому, что знал его еще по России[622]622
  Гуль Р. Я унес Россию. Т. II. С. 261–265.


[Закрыть].

Против «Протоколов сионских мудрецов»

Научные и политологические интересы, а в еще большей степени беспокойство по поводу ухудшавшейся ситуации на Европейском континенте в связи с агрессивными планами нацистской Германии и ее перевооружением заставляли Николаевского задумываться о подлинно широком фронте демократических сил. Он рассуждал не о том показном и фиктивном единстве, которое по указанию из Москвы провозглашали коммунисты под видом Народного фронта, чтобы использовать его исключительно для укрепления своих политических позиций в Европе, а о союзе подлинно равноправном и честном. Очевидец вспоминал, как однажды Николаевский вместе с ним побывал в одной из парижских церквей в ночь под Рождество. Посреди проповеди собеседник услышал, как Борис Иванович прошептал ему: «А что, согласны вы на союз с католической церковью против Гитлера?» – и затем пояснил, что наиболее эффективным было бы объединение против германских нацистов всех тех, кто верит в Десять заповедей Моисея[623]623
  Boris Sapir Collection, box 26.


[Закрыть].

В середине 30-х годов Николаевский вместе со своими коллегами занялся еще одной проблемой, которая представлялась ему весьма актуальной и небезопасной. Речь шла о «Протоколах сионских мудрецов». Проблемой антисемитизма в истории и политике Николаевский интересовался и ранее. И это было неудивительно, ибо вся новая история России и история российского социалистического движения была неразрывно связана с еврейским вопросом, начиная с черты оседлости, погромной деятельности Союза русского народа и прочих крайне правых организаций и завершая активным участием евреев в социалистических партиях и организациях, в том числе и в первую очередь в национальной еврейской социал-демократической организации Бунд.

Николаевский вынужден был констатировать, что и в рядах революционеров подчас встречались антисемиты. «Народной волей» в 1881 г. была выпущена так называемая прокламация Романенко – подготовленный членом руководства этой народнической организации Герасимом Романенко документ, в котором содержалась попытка придать еврейским погромам социальное звучание. Об этом антисемитском документе писал известный историк сионизма С.М. Дубнов[624]624
  Дубнов С. М. Евреи в России и Западной Европе в эпоху антисемитской реакции. М.: Госиздат, 1923. Кн. 2. С. 34–35.


[Закрыть]. Через несколько лет Дубнов обратился к Николаевскому с письмом (19 марта 1929 г.), в котором высказал просьбу поделиться своим мнением и определить свое отношение к этому документу. В ответе Семену Марковичу от 21 марта (обратим внимание, как быстро Николаевский откликнулся на письмо) речь шла о личности Романенко, который позже, в Бессарабии, стал откровенным реакционером и антисемитом; о том, что другие лидеры «Народной воли» осудили эту прокламацию (правда, оговаривалось, что неизвестно, была ли она официально дезавуирована). Николаевский указал также на антисемитские настроения и некоторых других народников, подчеркнув, что «желание «использовать» погромы уходило корнями в народническую идеализацию средневековых крестьянских восстаний, оно уже у народовольцев было отрыжкой прошлого»[625]625
  Антисемитизм и русское народничество. Письмо Б. Николаевского С. Дубнову. Публикация Ст. Кельнера // Вестник Еврейского университета в Москве. 1995. № 3. С. 212–215. Подлинник письма Николаевского хранится в Архиве истории еврейского народа в Иерусалиме.


[Закрыть].

Через несколько лет Б.И. Николаевский вынужден был возвратиться к проблеме антисемитизма как раз в связи с пресловутыми и вроде бы к 30-м годам почти забытыми «Протоколами сионских мудрецов», которые теперь внезапно «ожили». Именно в гитлеровской Германии давно уже разоблаченная антисемитская фальшивка зажила новой злокачественной жизнью и широчайшим образом использовалась Альфредом Розенбергом и другими идеологами национал-социализма для обоснования задуманной уже в 30-х годах расправы с европейскими евреями.

Кратко напомним историю этого опуса. «Протоколы сионских мудрецов» – появившийся в начале XX века сборник текстов, представляемый публикаторами как документы, доказывающие существование всемирного еврейского заговора. В текстах излагались планы завоевания евреями мирового господства, инфильтрации в структуры управления государствами, взятия неевреев под контроль, искоренения прочих религий.

«Протоколы» были впервые в сокращенном варианте изданы в России в 1903 г. петербургской газетой «Знамя», редактором которой был известный антисемитскими взглядами П.А. Крушеван. Публикация сопровождалась сообщением, что «Протоколы» вывезены из Франции, где их добыли из неназванного архива еврейской организации. В 1905 г. некий С.А. Нилус опубликовал «полный текст» (24 протокола), и с тех пор они неоднократно переиздавались. Происхождение их в разных изданиях указывалось по-разному. Зачастую различные трактовки входили в противоречие друг с другом и со здравым смыслом, что никогда не смущало издателей «Протоколов». Книга стала одним из инструментов антиеврейской пропаганды, использовалась в этих целях антисемитами в разных странах, их вспоминают нередко даже сейчас.

То, что «Протоколы» являются подделкой, было определено и доказано целым рядом исследований. Премьер-министр П.А. Стольшин и император Николай II в них уже не верили. В 1921 г. фальсификация была подтверждена первоисточником. Было установлено, что «Протоколы» почти полностью переписаны с малоизвестного памфлета середины XIX в., направленного против французского императора Наполеона III. Его автором был адвокат и сатирик Морис Жоли.

После прихода к власти Гитлера нацистские организации как в самой Германии, так и вне ее развернули мощную антисемитскую пропаганду, в которой «Протоколы» и миф о всемирном еврейском заговоре играли значительную роль. Центральная газета национал-социалистической партии «Фёлькишер беобахтер» постоянно о них напоминала, а еженедельник «Дер Штюрмер» печатал выдержки из «Протоколов», добавляя истории о ритуальных убийствах немецких детей евреями, истории о германских девушках, изнасилованных евреями, и т. п.

Еврейские организации Швейцарии подали в суд на местную организацию нацистов, опубликовавшую «Протоколы» и всячески их пропагандировавшую. В июне 1933, октябре 1934 и в мае 1935 г. тремя этапами проходил судебный процесс вначале в Базеле, а затем в Берне. Процесс вызвал огромный интерес во всем мире, на нем присутствовали многочисленные журналисты. В качестве экспертов и свидетелей обвинения вызывались, в числе прочих, русские эмигранты Милюков, Бурцев и Николаевский. Еврейские организации Швейцарии, а также Конгресс американских евреев в Нью-Йорке вели переговоры с Николаевским о подготовке им исследования о происхождении и подлинном характере «Протоколов сионских мудрецов». В качестве соавтора предполагался Сергей Григорьевич Сватиков – авторитетный историк, в прошлом активный меньшевик, эмигрант с 1920 г., автор ряда научных трудов. Он был парижским представителем Русского заграничного архива в Праге, читал в Сорбонне лекции по истории политических идей и студенческих движений в России.

В архиве Николаевского сохранился ряд документов о встречах с представителями еврейских организаций, о переговорах с ними. Первоначально предложение о подготовке работы было условно принято; был намечен план поиска документов. Николаевский развернул активную деятельность, собирая имеющиеся свидетельства, показания очевидцев и другие данные, касавшиеся истории возникновения текстов, подложность которых была для него очевидной, только теперь он планировал это убедительно доказать. Все эти материалы составили три ящика (83 папки)[626]626
  NC, boxes 20–23.


[Закрыть].

Николаевский начал писать и текст работы. Сохранилась его рукопись «О происхождении «Протоколов сионских мудрецов». Предварительная справка», объемом примерно в авторский лист[627]627
  Ibid, box 20, folder 5.


[Закрыть]. Однако работа не была завершена. Причины установить трудно. Сказалась, по-видимому, необязательность организаций и лиц, согласившихся финансировать работу. 13 октября 1934 г. Николаевский писал по этому поводу одному их предполагаемых финансистов проекта Б.И. Лившицу: «Я никогда не выдвигал на первый план вопросы материального порядка, но Вы должны понять, что они для меня существуют, я живу на литературный заработок, капиталов не имею. Соглашение, кот[орое] между нами здесь состоялось, – это был минимум, и определен он был, Вы это знаете, не мною»[628]628
  NC, box 20, folder 23.


[Закрыть].

Были и причины другого порядка, касавшиеся существа дела. Ни в коем случае не сомневаясь в подложности «Протоколов», Николаевский устанавливал, что к их создателям был причислен, без каких-либо к этому доказательств, сотрудник царской полиции П.И. Рачковский, причем эта версия получила широкое распространение. Будучи верным исторической истине, следуя своей аналитической хватке, Николаевский был убежден, что «Рачковский ни при каких обстоятельствах не мог быть причастным к подготовке протоколов», и аргументированно это доказывал: «Протоколы» появились как раз тогда, когда он уже был в 1902 г. уволен с должности начальника заграничной агентуры Департамента полиции, а до его возвращения на службу в 1905 г. в качестве вице-директора департамента оставалось еще три года». Публично высказывать свое мнение Николаевский не стал, так как «это был бы удар в спину для русских экспертов и объективно дезорганизовало бы кампанию против Гитлера». Но в книге о «Протоколах» он в силу своей добросовестности просто не мог бы обойти молчанием этот вопрос.

Наконец, Борису Ивановичу стало известно, что за тему со свойственным ему журналистским напором и жаром берется Бурцев, который был убежден в авторстве Рачковского и даже вынес это убеждение в подзаголовок своей книги[629]629
  См.: Бурцев В.Л. Протоколы сионских мудрецов: Доказанный подлог. (Рачковский сфабриковал «Протоколы сионских мудрецов», а Гитлер придал им мировую известность). Paris, 1938. См. современное издание: Бурцев В.Л. В погоне за провокаторами: Протоколы сионских мудрецов. М.: Слово, 1991.


[Закрыть]. Скорее всего, именно это обстоятельство – нежелание вступать в полемику с Бурцевым – окончательно убедило Николаевского в целесообразности более не возвращаться к собранному материалу для подготовки монографии о «Протоколах сионских мудрецов». Это, однако, не означало, что Борис Иванович полностью отказался от участия в разоблачительной кампании. Не только вследствие сочувствия к страданиям евреев, альтруистического и интернационалистского сознания, присущего значительной части социалистов старого поколения (хотя далеко не всем), не только потому, что евреями были многие его друзья и однопартийцы (их было много в руководящей меньшевистской среде, а затем и в эмиграции), но и как добросовестный историк Николаевский не мог отмолчаться по такому животрепещущему вопросу. Он выступил в авторитетном швейцарском социал-демократическом журнале с аналитической статьей, в которой, буквально препарируя текст зловещих «Протоколов», обстоятельства их появления, различные сопутствующие материалы, доказывал их провокационно-фальшивый характер и в то же время преступное использование их гитлеровцами[630]630
  Nicolaevsky B.I. Der neuzeitliche Antisemitismus und die «Protokolle der Weisen von Zion» // Zeitschrift für Sozialismus (Zürich). 1935. № 22/23. Z. 725–733. Редакция сопроводила статью примечаниями: «Автор – известный марксистский историк – был одним из экспертов на Бернском процессе». Об этом процессе сейчас будет рассказано.


[Закрыть].

Через некоторое время тому же вопросу была посвящена детальная и хорошо документированная рецензия Николаевского на книгу Рубена Блана с предисловием Милюкова, рассматривавшая «Протоколы сионских мудрецов» в контексте всего комплекса внутренней и внешней политики Гитлера[631]631
  Русские записки (Париж). 1936. № 12.


[Закрыть]. Этим дело не ограничилось. Николаевский принял участие в прогремевшем на весь мир швейцарском судебном процессе в качестве эксперта и свидетеля. Он давал главные свои показания на заседании суда (происходившем в зале присяжных заседателей Берна 29 октября 1934 г.) вместе с президентом Всемирной сионистской организации X. Вейцманом, французским экспертом А.М. дю Шайлом, долгие годы прожившим в России, Сватиковым и Бурцевым.

Николаевский был представлен судье, истцам, ответчикам, адвокатам, всем присутствовавшим на процессе как «известный ученый и историк». Однако нацистских антисемитов не интересовала компетентность эксперта. Первый вопрос задал Николаевскому один из тех, против кого велся процесс, – швейцарец Фишер, издатель «Протоколов»: «Свидетель еврей или нет?» Ответ был более чем убедительным: «Мой отец и дед – православные священники, священники по отцовской линии в седьмом и восьмом поколении. Моя мать – вологодская крестьянка». На вопрос того же лица о его мировоззрении Николаевский ответил: «Социал-демократ». Последовал вопрос, является ли большевизм еврейским движением. Николаевский ответил: «Такие утверждения являются ложью», «еврейская социалистическая партия Бунд всегда энергично боролась с большевизмом».

Что касается существа дела, то Николаевский убежденно указывал и доказывал, что серьезно говорить о подлинности «Протоколов» не приходится, что можно вести речь лишь о том, кто и когда их подделал. Только те, кто знал существо дела, могли понять, что в этом высказывании заключался негласный спор с позицией Бурцева. Свидетель обращал внимание прежде всего на историю публикаций фальшивки и на моральный облик публикаторов, в частности Крушевана и Нилуса[632]632
  Бурцев В.Л. В погоне за провокаторами. Протоколы сионских мудрецов. М.: Слово, 1991. С. 308–309.


[Закрыть].

В заключительной речи судья решительно и недвусмысленно подтвердил сфабрикованный характер «Протоколов». Суд своим решением признал их «подделкой, плагиатом и бессмыслицей» и вынес приговор о том, что это «непристойное издание». Однако из-за слишком вольной трактовки слова «непристойный» приговор был отменен апелляционной инстанцией в ноябре 1937 г. При этом ответчикам было, однако, отказано в возмещении убытков.

Так, благодаря усилиям далеко не только Николаевского, но и ряда других общественных деятелей при его самом деятельном участии суд малой, но свободолюбивой и гордой страны фактически бросил вызов германскому нацистскому колоссу, юридически подтвердив поддельный, фальшивый характер одного из главных антисемитских инструментов нацистской пропаганды.

Николаевский подвел итоги судебного процесса в Швейцарии в нескольких статьях, одна из которых, звучавшая особенно боевито и актуально, была помещена в «Социалистическом вестнике»[633]633
  Н-ский Б. Современный антисемитизм и «Протоколы сионских мудрецов» // Социалистический вестник. 1935. № 12. С. 3–9.


[Закрыть]. Наиболее важным в этой статье было предостережение, что антисемитская агитация приняла чрезвычайно широкие размеры, что антисемитизм стал крайне опасным общественным движением, что современный антисемитизм и в идеологическом, и в организационном отношениях сильно отличается от преследований евреев в предыдущие эпохи. Важнейшим элементом этого отличия, как подчеркивалось в статье, являлось сращивание антисемитизма с откровенной и оголтелой политической реакцией, широчайшим образом использующей «Протоколы» в своих зловещих целях. «Про современную Германию и говорить не приходится: тираж «Протоколов» в разных изданиях там давно уже исчисляется многими сотнями тысяч экземпляров, – а если прибавить перепечатки в разных газетах и журналах, то он выразится уже в семизначных цифрах. А в прошлом году «Протоколы» рекомендованы для изучения в школах… Правящие в Германии антисемиты вколачивают их в головы юного поколения с детских лет»[634]634
  Там же. С. 4.


[Закрыть], – писал Николаевский.

Воспринимая фашизм в расширительном понимании, как правый тоталитаризм, и относя к нему прежде всего нацистский режим в Германии (такой подход был характерен и для коммунистической пропаганды, и для либерально-демократических изданий), Николаевский устанавливал, что можно принадлежать к лагерю противников демократии и не быть антисемитом (пример тому – итальянский фашизм), но невозможно быть антисемитом, не будучи в то же время ожесточенным врагом демократии в ее западном понимании.