Текст книги "Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века"

Заключение

Борис Иванович Николаевский вошел в историю и как ее активный деятель, и как летописец эпохи, как собиратель уникальных документов, и как мастер исторического повествования. В Николаевском боролись душа историка и душа политика[985]985
  Так сказал о нем меньшевистский деятель Г.Я. Аронсон (см.: Новое русское слово. 1966. 20 марта).


[Закрыть]. Точнее было бы сказать, что в нем сосуществовали и органически и неразрывно сочетались душа политика, душа политолога, душа историка. Но все же душа историка доминировала[986]986
  В первых двух качествах он часто выступал под псевдонимами и псевдоинициалами, которые расшифрованы благодаря ему самому и поискам Бургиной. Среди них Н. Борисов, Г. Голосов, Гр. Голосов (Борисов и Голосов использовались наиболее часто), Б. Андреев, Б. Иванов, Б. Николаев, А.Б., Б.А., И., H., C., X. Использовались также сокращенные обозначения подлинного имени Б. H., Б. Н-ский, Бор. Н-ский. По всей видимости, были и другие подписи, так что все обилие творчества Николаевского вряд ли может быть раскрыто в полном объеме, особенно по периоду до 1917 г.


[Закрыть]. Как и масса других политических, общественных деятелей, творцов произведений литературы и искусства, Николаевский претерпел естественный путь развития, вектором которого было движение слева направо. Британскому политическому деятелю У. Черчиллю приписывают суждение, что тот, кто не был в юности радикалом, – подлец, а тот, кто не стал в зрелости консерватором, – дурак.

К Николаевскому это суждение относилось, но только частично. Он действительно совершил эволюцию от радикализма к консерватизму, но, во-первых, этот путь он проделал очень быстро, всего лишь за несколько лет, а во-вторых, как бы остановился на полпути – от радикализма отошел, но консерватором в прямом смысле так и не стал, избрав на всю жизнь мировоззрение, ментальность, исторические взгляды, весь духовный строй умеренного социалиста, тяготевшего к правому сектору российского социал-демократического движения, считавшего, что коренная перестройка общества на социалистических началах вполне возможна, но для ее осуществления потребуется длительный исторический промежуток, на протяжении которого созреют как материальные, так и духовные возможности общества. Определить временные рамки такого созревания правые социалисты не только не пытались, но полагали это бессмысленным, противоречащим догмам марксизма.

Как показала история, переломить вектор истории не было дано ни в краткосрочной, ни в долгосрочной перспективе. Марксизм оказывался таким же утопическим экономическим, социальным, политическим учением, каковыми были и все предыдущие коммунистические утопии. Он только стремился одеться в наукообразные одежды.

Лишь к концу жизни, вживаясь в быт и нравы Соединенных Штатов, Борис Иванович начал осознавать утопичность всех своих прошлых политических планов и замыслов в смысле достижения социализма как некого особого идеального социально-экономического и политического устройства. Об этом свидетельствуют и его стремление к объединению сил с «цензовой», то есть аристократической и буржуазной российской эмиграцией, и отход от активной общественной деятельности, и почти полное сосредоточение на архивной, археографической и историко-аналитической работе. Он никогда, ни одним словом не упрекал своих бывших однопартийцев в приверженности марксистским догматам, хотя сам вынужден был многократно сталкиваться с их обвинениями в отходе от социалистических идей.

Николаевский с уважением, порой даже с почтением относился к памяти тех, кто привел его на дорогу социализма. Он понимал, что и у новых молодых поколений будет вновь и вновь возникать стремление переделать общество по рецептам справедливости, что к этому их будут толкать абстрактные мыслители, что этим будут пользоваться бессовестные политиканы, что нехватка исторической памяти, к огромному сожалению, является вечным свойством человеческой натуры, что люди будут и впредь наступать на одни и те же грабли, набивать себе шишки и синяки и даже идти на Голгофу во имя призрачных целей.

На протяжении всей своей творческой деятельности Николаевский был вдумчивым политологом, стремившимся основывать свои выводы и прогнозы на максимально широком круге источников. Но в силу самой специфики этой дисциплины он вынужден был строить и чисто логические конструкции, предположения, прогнозы. Далеко не всегда они подтверждались дальнейшим анализом или развитием событий, но это были издержки данного вида производства. Соотношение между фактами и их интерпретацией, интерпретацией и выводами, выводами и прогнозами являлось и остается важнейшей проблемой, на основании которой можно судить не только о степени добросовестности, но и о профессиональной квалификации политолога и историка.

Политологические разработки нашего героя относились к той области, которая на рубеже 50–60-х годов стала называться в США советологией. В этом качестве он соединял в себе черты знатока советских реалий, полученные в результате собственного опыта, со стремлением как можно глубже разобраться в поворотах и изгибах большевистской власти. Всегда решительно осуждая ее, Николаевский лишь изредка поддавался бушевавшим в глубине его души чувствам и страстям, стремился, чтобы они оказывали как можно меньшее воздействие на аналитическую работу. В то же время, как и многие другие исследователи, он не мог вырваться из того круга нравственных принципов и идеологических догм, которые стали органической частью его натуры. В этом не было противоречия – будучи убежденным в своей моральной и идеологической правоте, Николаевский стремился подтвердить ее объективным анализом реальных фактов, хотя подчас под влиянием своих представлений ошибался, но ошибался добросовестно.

Но главным, чему посвятил свою деятельность Николаевский, была российская и европейская история XIX–XX вв. Многочисленные ссылки на коллекцию Николаевского в Архиве Гуверовского института войны, революции и мира встречаются во многих документальных публикациях, посвященных самым разнообразным проблемам истории России, а также западноевропейских стран в XIX – первой половине XX в. Это отнюдь не единственный, но очень важный памятник ученому, облегчившему углубленное и объективное изучение многих важных аспектов недавнего прошлого. В качестве археографа, источниковеда и собственно историка Николаевский внес наибольший вклад в изучение развития российского социал-демократического движения. Его многочисленные аналитические статьи, посвященные отдельным аспектам, биографиям деятелей этого движения, особенно меньшевистского течения, а затем партии меньшевиков, разоблачение фальсификаций, которые обильным потоком лились из-под перьев услужливых партийных холопов – советских историков ВКП(б) – КПСС, полемические выступления, вскрывающие неточности и ошибки других авторов вкупе с мемуарными фрагментами, прошедшими сквозь зоркую проверку, в хорошем смысле слова цензуру профессионала, – таков весомый багаж Николаевского как историка России.

Николаевский изучал и знал не только научные труды, историю в ее разнообразных толкованиях, не только опубликованные и неизданные источники, не только умел осуществлять их квалифицированную научную критику, служащую постижению истины. Он проявлял глубокую заинтересованность к устным свидетельствам, даже тем, которые носили заведомо неточный характер или напоминали предания. Последние являлись для него также источником – свидетельством тех или иных общественных настроений, расстановки социально-политических сил, предпосылкой для понимания властных решений или партийной политики, в конечном итоге определенным дополнением документальных источников как таковых.

Неповторимое сочетание личного опыта, знакомства с видными участниками событий от Керенского и Милюкова до Ленина и Сталина, знания огромного числа документальных памятников и умения их продуктивно использовать – все это превращало Николаевского в уникального специалиста. Однопартиец Бориса Ивановича, также занимавшийся историей и нередко вступавший с ним в споры, Б.М. Сапир весьма сдержанно и, пожалуй, сквозь зубы написал после кончины Николаевского: «Б.И. сумел найти себе место в меньшевистской иерархии: историк партии, собиратель партийного архива… Как историк партии и собиратель архива он был как бы вне фракций»[987]987
  Boris Sapir Collection, box 16; Ненароков А.П. Б.И. Николаевский – исследователь русского зарубежья. С. 143.


[Закрыть].

Реальный вклад Николаевского в изучение политической борьбы на левом фланге российского общественного движения был значительно серьезнее, чем это высказал Сапир. Точно так же весьма весомыми были его научные результаты в изучении многих других аспектов российской и европейской истории второй половины XIX – первой половины XX столетия. Но действительно, активно участвуя в политической борьбе и занимая в ней жесткую определенную позицию, в научном исследовании Николаевский всегда выходил за пределы фракционного подхода.

Монографические исследования, документальные публикации с обширными комментариями, которые являлись своего рода миниатюрными научными трудами, аналитические и обзорные исторические и политологические статьи, источниковедческие и историографические работы, дискуссионные выступления и аргументированные печатные споры с оппонентами – таков был литературный багаж Николаевского. Его личный творческий опыт служит наглядным опровержением мнения некоторых американских исследователей[988]988
  См.: например: Manning С.A. A History of Slavic Studies in the United Stated. Milwaukee: Marquette University Press, 1957.


[Закрыть], что эмигрант не может стать историком своей родины, ибо не в состоянии быть объективным и сохраняет политическую и иную пристрастность. В случае Николаевского эмигрант оказался весьма квалифицированным специалистом по своей родине как раз в результате личного опыта, знания языка и культуры, свободной ориентации в массиве литературы и источников и, главное, внутреннего тяготения к тому, чтобы разобраться в процессах, происходивших в его стране в далеком или близком прошлом.

К величайшему сожалению, только незначительная часть трудов Николаевского опубликована в России. Подавляющее большинство его работ остается разбросанным в самых различных изданиях, малодоступных читательской аудитории. Многие исследования Николаевского, а тем более собранные им серии ценнейших первоисточников, остаются неопубликованными и доступны лишь немногим исследователям, имеющим счастливую возможность работать в архивах.

Борис Иванович Николаевский был ярким представителем того специфического общественного слоя, который в конце XIX – начале XX в. именовали интеллигенцией. Именно это определяло всю его политическую, публицистическую, политологическую и научную деятельность. Именно этими качествами подлинного интеллигента, человека душевно чистого, далекого от корыстных побуждений он должен быть ценен и дорог современному российскому обществу.