Текст книги "Полный курс русской литературы. Литература первой половины XX века"

Николай Аполлонович мечется по квартире в поисках бомбы. В дом входит Анна Петровна, и сын с рыданиями кидается к матери. У него снова есть семья. Но скоро он вспоминает о бомбе и приходит в ужас. Так и не найдя банки из-под сардин, он сворачивается в коридоре, в углу, калачиком. Утром раздается взрыв, и Николай Аполлонович сразу все понимает.

Аполлон Аполлонович не пострадал от взрыва, но сам навсегда уехал в деревню, а сына отправил за границу. Николай Аполлонович ездит по разным странам, часами простаивает перед Сфинксом. Кант забыт. Аполлон Аполлонович тщетно ждет сына домой.

В 1913 году Николая Аполлоновича, говорят, видели в России, по слухам, он ходил в церковь, читал труды философа Сковороды. Родители его к тому времени уже умерли.

«Петербург» – одно из самых необычных произведений начала века, в концентрированном виде показавший тенденции и особенности модернистской литературы. Это и погружение в стихию бессознательного, размытость основных сюжетных линий («поток сознания»), установления ассоциаций не по внешним, формальным признакам, а «по внутренней сути», совмещение разных планов бытия, влияние «новой философии» (Ницше, восточные эзотерические учения).

«Петербург – это сон», – как сам назовет Белый свое ощущение, высказанное в романе. «Петербург» Белого – это памятник городу-загадке и мифологический очерк «единственной русской столицы».

«Петербург» считается классическим воплощением принципов символизма в прозе. Пространство романа – это прежде всего мир ассоциаций, неясных видений, странных ощущений, постоянных метаморфоз, отражающих неуловимость и непредсказуемость бытия – сплетения космических связей и высших устремлений человека. Ткань повествования насыщена аллюзиями и цитатами, опирающимися на «культурный контекст» и воссоздающими прихотливый рисунок игры культурного сознания начала двадцатого века. Например, подобного рода источниками для создания «литературно-культурного контекста» являются творчество А. С. Пушкина («Медный всадник»: линия Незнакомца (Дудкина)-Евгения, не бегущего от Медного Всадника, а исполняющегося его волей для того, чтобы убить Липпанченко – истинного «врага», беса от революции; «Пиковая дама»: метод фантастического видения, когда не ясно, было видение или нет; «История села Горюхина»: описание города, истории рода Аблеуховых (Аб-Лай-Уховых, происходящих из киргиз-кайсацкой орды), порой прорывающиеся пародийные, иронические интонации (напр., «Аполлон Аполлонович Аблеухов был весьма почтенного рода: он имел своим предком Адама»); творчество Э. По (рассказ «Маска красной смерти», в традициях которого выдержана сцена бала у Цукатовых. Как у По на балу в богатом доме появляется призрак смерти – в маске и белом саване, забрызганном кровью, так и в романе Белого красное домино Николая Аполлоновича символизирует кровь и «слякоть» будущего преступления); творчество Н. В. Гоголя («Нос»: сам Белый указывал на принципиальную опору на гоголевскую повесть. По Невскому плывут «носы» – утиные, петушиные, которые заменили людей, вытеснили их из жизни); творчество Ф. М. Достоевского («Двойник»: черты главного персонажа повести, Голядкина, ясно проступают в образе Лихутина, несчастного мужа, сражающегося с несправедливой судьбой, сходящего с ума, собирающегося свести счеты с жизнью; «Преступление и наказание»: молодой человек выходящий из грязной каморки с намерением совершить преступление, описание кабаков, улиц и закоулков, желтый цвет, шафранного или бледно-мертвенного оттенка – непременные атрибуты «Петербурга Достоевского», образ Павла Яковлевича Морковина, восходящий к образам Свидригайлова и Порфирия Петровича, пятнадцатилетняя девочка, которую Аблеухов-старший избавляет от приставаний детины (соответственно, девочка на бульваре, спасенная Раскольниковым от домогательств), черты самого Раскольникова проступают одновременно в образе Незнакомца и сенаторского сына; «Бесы»: революционный кружок, основанный на новых «бесовских» идеях, «апокалиптические» откровения новых мессий, Дудкин, подобно Кириллову, мучающийся своей «идеей», Николай Аполлонович – как Ставрогин, «бес поневоле», Липпанченко, ищущий новые жертвы и угражающий Александру Ивановичу расправой (как Петр Верховенский Шатову); «Братья Карамазовы»: прежде всего разговор Александра Ивановича с «персидским подданным» Шишнарфнэ – явная аллюзия разговора Ивана Карамазова с Чертом (те же болтливость «гостя», подчеркнуто сниженный бытовой облик, так же, как Иван Карамазов, Александр Иванович сходит с ума после разговора с ним); творчество Л. Н. Толстого («Анна Каренина»: прежде всего это облик Аполлона Аполлоновича («отвратительные оттопыренные уши», почему-то зеленого цвета, педантизм, сухость, мертвенность), сближающийся с образом Алексея Александровича Каренина, Анна Петровна, которая, подобно главной героине толстовского романа, бросается от нелюбимого мужа в омут измены, но потом возвращается обратно, постаревшая и покорная, готовая принять прощение, но сама не готовая простить).

Помимо литературных аллюзий, роман наполнен реальными событиями и героями, имеющими прототипов (смешение пространства реальной жизни и пространства художественного творчества, столь характерное для модернистов), к тому же текст автобиографичен (в нем, в частности, отражен сложный роман Белого с Любовью Дмитриевной Менделеевой-Блок).

Н. М. Минский

Минский Николай Максимович, настоящие имя и фамилия – Виленкин Николай Максимович;

1855.15(27).1. – родился в Виленской губернии в бедной еврейской семье.

1879 – окончил юридический факультет Петербургского университета. Начал литературную деятельность с гражданских стихов либерально-народнического характера.

1883 – первый сборник стихов был уничтожен цензурой.

1884 – выступил в киевской газете «Заря» с защитой «чистого искусства». Минский выступил с первой в России декларацией декадентов «Старинный спор». В своем философском трактате «При свете совести» (1890) проповедовал индивидуалистические и религиозно-мистические идеи. Был одним из организаторов и участником «Религиозно-философского общества».

1905 – испытал увлечение революционными событиями, написал стихотворный «Гимн рабочих», передал свою газету «Новая жизнь» в распоряжение большевиков, которые пригласили его из цензурно-тактических соображений в качестве официального редактора. Но когда Минский пытался повлиять на характер литературно-философского отдела газеты и начал развивать мысль о возможности соединения социал-демократических взглядов с мистическими верованиями, большевистское ядро редакции фактически отстранило Минского от участия в газете. После того как газета была закрыта царским правительством, Минский был привлечен к судебной ответственности. После выхода из тюрьмы он эмигрировал за границу, где стал выступать с критикой революционной идеологии. В Париже написал драматическую трилогию «Железный призрак» (1909), «Малый соблазн» (1910) и «Хаос» (1912). После Октябрьской революции 1917 г. жил в Берлине, Лондоне (работал в советском полпредстве), Париже. Перевел «Илиаду» Гомера, произведения П. Верлена, П. Б. Шелли, Дж. Байрона, Г. Флобера и др. В последние годы жизни отошел от литературы.

1937 – скончался в Париже.

 
Как сон, пройдут дела и помыслы людей.
Забудется герой, истлеет мавзолей
И вместе в общий прах сольются.
И мудрость, и любовь, и знанья, и права,
Как с аспидной доски ненужные слова,
Рукой неведомой сотрутся.
И уж не те слова под тою же рукой —
Далеко от земли, застывшей и немой —
Возникнут вновь загадкой бледной.
И снова свет блеснет, чтоб стать добычей тьмы,
И кто-то будет жить не так, как жили мы,
Но так, как мы, умрет бесследно.
И невозможно нам предвидеть и понять,
В какие формы Дух оденется опять,
В каких созданьях воплотится.
Быть может, из всего, что будит в нас любовь,
На той звезде ничто не повторится вновь…
Но есть одно, что повторится.
Лишь то, что мы теперь считаем праздным сном, —
Тоска неясная о чем-то неземном,
Куда-то смутные стремленья,
Вражда к тому, что есть, предчувствий робкий свет
И жажда жгучая святынь, которых нет, —
Одно лишь это чуждо тленья.
В каких бы образах и где бы средь миров
Ни вспыхнул мысли свет, как луч средь облаков,
Какие б существа ни жили, —
Но будут рваться вдаль они, подобно нам,
Из праха своего к несбыточным мечтам,
Грустя душой, как мы грустили.
И потому не тот бессмертен на земле,
Кто превзошел других в добре или во зле,
Кто славы хрупкие скрижали
Наполнил повестью, бесцельною, как сон,
Пред кем толпы людей – такой же прах, как он —
Благоговели иль дрожали.
Но всех бессмертней тот, кому сквозь прах земли
Какой-то новый мир мерещился вдали —
Несуществующий и вечный,
Кто цели неземной так жаждал и страдал,
Что силой жажды сам мираж себе создал
Среди пустыни бесконечной.
 

 
Нужно быть весьма смиренным,
Гибким, зыбким, переменным,
Как бегущая волна,
Небрезгливым, как она, —
Раскрывать всему объятья,
Льнуть, касаться, окружать,
Все, что видишь, без изъятья
Обнимать иль отражать.
Нужно быть весьма бесстрастным,
Уходящим, безучастным,
Как бегущая волна,
Бесприютным, как она, —
Видеть полдень, полночь, зорю
В месте каждый раз ином,
Вечно помнить об одном:
К морю! К морю! К морю! К морю!
 

Приближается утро, но еще ночь.

(Исаия, гл. 21, 12)

 
Не тревожься, недремлющий друг,
Если стало темнее вокруг,
Если гаснет звезда за звездою,
Если скрылась луна в облаках
И клубятся туманы в лугах:
Это стало темней – пред зарею…
Не пугайся, неопытный брат,
Что из нор своих гады спешат
Завладеть беззащитной землею,
Что бегут пауки, что, шипя,
На болоте проснулась змея:
Это гады бегут – пред зарею…
Не грусти, что во мраке ночном
Люди мертвым покоятся сном,
Что в безмолвии слышны порою
Только глупый напев петухов
Или злое ворчание псов:
Это – сон, это – лай пред зарею…
 

 
Не до песен, поэт, не до нежных певцов!
Ныне нужно отважных и грубых бойцов.
Род людской пополам разделился.
Закипела борьба – всякий стройся в ряды,
В ком не умерло чувство священной вражды.
Слишком рано, поэт, ты родился!
Подожди – и рассеется сумрак веков,
И не будет господ, и не будет рабов, —
Стихнет бой, что столетия длился.
Род людской возмужает и станет умен,
И спокоен, и честен, и сыт, и учен…
Слишком поздно, поэт, ты родился!
 

 
Зажглась звезда, поднялся ветерок,
Склонялся день за горы Дагестана.
И все, молясь, глядели на восток.
Татаре повторяли стих Корана,
Рабы Христа творили знак святой,
Калмыки в тишине взывали к Ламе,
И чуждый всем еврей скорбел о храме
И богу докучал своей тоской.
Лишь я один, к кому взывать не зная,
Глядел на мир. И прелесть неземная
Была в журчаньи вод, в лучах светил,
Как будто в рай держали мы дорогу.
Один в тот вечер слезы я пролил,
И, может быть, один молился богу.
 

 
Любить других, как самого себя…
Но сам себя презреньем я караю.
Какой-то сон божественный любя,
В себе и ложь, и правду презираю.
И если человека я любил,
То лишь в надежде смутной и чудесной
Найти в другом луч истины небесной,
Невинность сердца, мыслей чистый пыл.
Но каждый раз, очнувшись от мечтаний,
В чужой душе всё глубже и ясней
Я прозревал клеймо своих страстей,
Свою же ложь, позор своих страданий.
И всех людей, равно за всех скорбя,
Я не люблю, как самого себя.
 

Ф. Сологуб

Настоящие имя и фамилия – Тетерников Федор Кузьмич.

1863.17.2(1.3). – родился в Петербурге в семье портного. Четырех лет лишился отца и воспитывался матерью, работавшей прислугой. Учился в уездном училище и Петербургском учительском институте.

1882 – окончил институт, стал преподавателем математики и до 1907 г., двадцать пять лет, учительствовал (преимущественно в глухих северных городках).

1884 – первые опубликованные стихи. Начал широко печататься в 90-х годах, в начале XX в. уже приобрел большую известность. Принадлежал к символистам старшего поколения, испытал сильное воздействие философии и эстетики европейского декаданса.

1892 г. – переезжает в Петербург.

1895 – выходит первый роман («Тяжелые сны»).

1899 – назначен инспектором городского училища.

1905—1907 – Сологуб писал язвительные «Политические сказочки», злые эпиграммы на царя и его окружение.

1906 – сборник стихов «Родине».

1907 – роман «Мелкий бес» (написан в период с 1892 по 1902 г.).

1907—1913 – пишет и издает в альманахе «Шиповник» роман «Творимая легенда» в трех частях (в первоиздании – «Навьи чары»), в котором события современной Сологубу действительности переплетаются с картинами из жизни фантастического государства Соединенных Островов.

1908 – сборник стихов «Пламенный круг».

1916 – сборник стихов «Алый мак».

Свержение самодержавия в 1917 г. Сологуб приветствовал, но Октябрьскую революцию не принял.

1922 – сборник стихов «Соборный благовест».

Выступал и как переводчик – переводил Вольтера, Ги де Мопассана, Т. Готье, Ш. Бодлера, П. Верлена, А. Рембо, Г. Гейне, О. Уайльда и др. Сологубу принадлежат также ряд пьес и статей.

1927 – скончался в Ленинграде.

 
На серой куче сора,
У пыльного забора,
На улице глухой
Цветет в исходе мая,
Красою не прельщая,
Угрюмый зверобой.
В скитаниях ненужных,
В страданиях недужных,
На скудной почве зол,
Вне светлых впечатлений
Безрадостный мой гений
Томительно расцвел.
 

 
О смерть! я твой. Повсюду вижу
Одну тебя – и ненавижу
Очарования земли.
Людские чужды мне восторги,
Сраженья, праздники и торги,
Весь этот шум в земной пыли.
Твоей сестры несправедливой,
Ничтожной жизни, робкой, лживой,
Отринул я издавна власть.
Не мне, обвеянному тайной
Твоей красы необычайной,
Не мне к ногам ее упасть.
Не мне идти на пир блестящий,
Огнем надменным тяготящий
Мои дремотные глаза,
Когда на них уже упала
Прозрачней чистого кристалла
Твоя холодная слеза.
 

 
Из мира чахлой нищеты,
Где жены плакали и дети лепетали,
Я улетал в заоблачные дали,
В объятьях радостной мечты,
И с дивной высоты надменного полета
Преображал я мир земной,
И он сверкал передо мной,
Как темной ткани позолота.
Потом, разбуженный от грез
Прикосновеньем грубой жизни,
Моей мучительной отчизне
Я неразгаданное нес.
 

 
Люблю блуждать я над трясиною
Дрожащим огоньком,
Люблю за липкой паутиною
Таиться пауком,
Люблю летать я в поле оводом
И жалить лошадей,
Люблю быть явным, тайным поводом
К мучению людей.
Я злой, больной, безумно мстительный.
Зато томлюсь и сам.
Мой тихий стон, мой вопль медлительный
Укоры небесам.
Судьба дала мне плоть растленную,
Отравленную кровь.
Я возлюбил мечтою пленною
Безумную любовь.
Мои порочные томления,
Все-то, чем я прельщен, —
В могучих чарах наваждения
Многообразный сон.
Но он томит больной обидою.
Идти путем одним
Мне тесно. Всем во всем завидую
И стать хочу иным.
 

 
В тени косматой ели,
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.
Качает и смеется,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Доска скрипит и гнется,
О сук тяжелый трется
Натянутый канат.
Снует с протяжным скрипом
Шатучая доска,
И черт хохочет с хрипом,
Хватаясь за бока.
Держусь, томлюсь, качаюсь,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Хватаюсь и мотаюсь,
И отвести стараюсь
От черта томный взгляд.
Над верхом темной ели
Хохочет голубой:
– Попался на качели,
Качайся, черт с тобой! —
В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
– Попался на качели,
Качайся, черт с тобой! —
Я знаю, черт не бросит
Стремительной доски,
Пока меня не скосит
Грозящий взмах руки,
Пока не перетрется,
Крутяся, конопля,
Пока не подвернется
Ко мне моя земля.
Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах!
Качай же, черт, качели,
Все выше, выше… ах!
 

 
В поле не видно ни зги.
Кто-то зовет: Помоги!
Что я могу?
Сам я и беден и мал,
Сам я смертельно устал,
Как помогу?
Кто-то зовет в тишине:
Брат мой, приблизься ко мне!
Легче вдвоем.
Если не сможем идти,
Вместе умрем на пути,
Вместе умрем!
 

 
Только забелели поутру окошки,
Мне мотнулись в очи пакостные хари.
На конце тесемки профиль дикой кошки,
Тупоносой, хищной и щекастой твари.
Хвост, копытца, рожки мреют на комоде.
Смутен зыбкий очерк молодого черта.
Нарядился бедный по последней моде,
И цветок алеет в сюртуке у борта.
Выхожу из спальни, – три коробки спичек
Прямо в нос мне тычет генерал сердитый,
И за ним мордашки розовых певичек.
Скоком вверх помчался генерал со свитой.
В сад иду поспешно, – машет мне дубинкой
За колючей елкой старичок лохматый.
Карлик, строя рожи, пробежал тропинкой,
Рыжий, красноносый, весь пропахший мятой.
Все, чего не надо, что с дремучей ночи
Мне метнулось в очи, я гоню аминем.
Завизжали твари хором, что есть мочи:
«Так и быть, до ночи мы тебя покинем!»
 

 
Измотал я безумное тело,
Расточитель дарованных благ,
И стою у ночного предела,
Изнурен, беззащитен и наг.
И прошу я у милого бога,
Как никто никогда не просил:
– Подари мне еще хоть немного
Для земли утомительной сил.
Огорченья земные несносны,
Непосильны земные труды,
Но зато как пленительны весны,
Как прохладны объятья воды!
Как пылают багряные зори,
Как мечтает жасминовый куст,
Сколько ласки в лазоревом взоре
И в лобзании радостных уст!
И еще вожделенней лобзанья,
Ароматней жасминных кустов
Благодатная сила мечтанья
И певучая сладость стихов.
У тебя, милосердного бога,
Много славы, и света, и сил.
Дай мне жизни земной хоть немного,
Чтоб я новые песни сложил!
 

Учитель гимназии Ардальон Борисович Передонов сожительствует со своей троюродной сестрой Варварой, о чем знает весь город. Передонов всем говорит, что обвенчается с Варварой потому, что княгиня Волчанская, «покровительствующая» Варваре (та когда-то служила у нее в Петербурге домашней портнихой), обещала той, что выхлопочет Передонову место инспектора, когда он женится на Варваре. Знакомые и соседи на все лады подтрунивают над Передоновым, но он все принимает всерьез и не замечает насмешек, а только злится. Приятели пытаются подсунуть Передонову какую-нибудь другую невесту – из тех женщин, что обременяют их самих (Рутилов предлагает на выбор одну из трех своих незамужних сестер, Вершина сватает свою дальнюю родственницу Марту). Передонов и сам не прочь напакостить Варваре, которую он унижает по всякому поводу, но, с другой стороны, боится, что если он женится на другой, Варвара и сама сумеет напакостить ему (пожалуется княгине, а та навредит Передонову по службе). При этом переписку с княгиней ведет Варвара; она же и информирует Передонова о несуществующих обещаниях княгини. Знакомые намекают Передонову на то, что перспективы его получить повышение эфемерны. Варвара требует назначить день свадьбы, а Передонов требует написать княгине, что свадьба уже состоялась. Он рассчитывает получить таким незатейливым обманом место инспектора, а затем выгнать Варвару. Пере-донов дразнит Варвару, рассказывая про визиты к Вершиной и Марте, про посещение барышень Рутиловых (из которых он так и не сумел выбрать лучшую), плюет Варваре в лицо. Варвара постоянно «трусливо и нагло» ухмыляется и ругается на Передонова. Их навещает учитель ремесла Павел Васильевич Володин, молодой человек, похожий на барашка. Жена лесничего Преполовенская замечает, что Володин часто посещает дом Передонова и намекает тому, что Володин ухаживает за Варварой. Передонов пугается, что Варвара убьет его и подменит его Володиным, которому и достанется инспекторское место.

Передонов с Варварой недолюбливают свою квартирную хозяйку; вместе с Володиным они старательно «пакостят» ей: пачкают обои, привешивают к потолку петлю с надписью «для хозяйки» и проч. Появляется Грушина, молодая вдова, преждевременно опустившаяся, неопрятная, но полная желания найти нового мужа. Она рекомендует Передонову новую прислугу. Передонов бросает Варваре деньги на подвенечное платье. Отправляясь за материей, Варвара зовет с собой Грушину. Наедине она просит Грушину об услуге: написать Передонову поддельное письмо, якобы от княгини, в котором бы твердо обещалось место инспектора в скором времени после венчания.

Передонов боится доноса, при этом постоянно пугает окружающих обещаниями самому на них донести. Он сжигает книги Писарева, перевешивает портрет Пушкина из уборной (где тот висел, потому что имел невысокий чин) в комнату, сам всех подозревает и неожиданно решает женить Володина на Надежде Адаменко, девице совсем другого круга, стоящей намного выше Передонова и его приятелей. Под предлогом занятий с братом Адаменко Володин начинает регулярно посещать дом Надежды. Наконец «сват» и «жених» приходят делать предложение, но Адаменко, силясь сдержать смех, категорически отказывается, прикрываясь необходимостью воспитывать брата.

Вершина старательно сводит Передонова с Мартой, но тот ведет себя грубо, то оскорбляя Марту, то обещая нажаловаться ее отцу с тем, чтобы он высек младшего брата Марты. Вообще Передонова в гимназии ненавидят, и он старается в отместку изводить своих учеников: издевается над маленькими и слабыми, доносит родителям на мальчиков, которые ни в чем не провинились, и требует от родителей порки.

Грушина приносит Варваре поддельное княгинино письмо, а та передает его Передонову. Тот отправляется по знакомым показывать письмо и хвастается, что скоро получит повышение. Вершина же сразу замечает отсутствие конверта и повторяет, что Варвара обманывает Передонова. Тот бросается домой, требует конверт, вновь отказывается жениться.

Передонов в сомнении делает визиты всем влиятельным горожанам – городскому голове Скучаеву, прокурору Авиновицкому, предводителю дворянства Вериге, председателю уездной земской управы Кириллову, исправнику и т. д. Везде он говорит, что имеет виды на инспекторское место, что многие завидуют ему, а потому распространяют про него сплетни и доносят. На всякий случай Передонов наговаривает на своих близких знакомых – Грушину, Володина, директора гимназии и др. Влиятельные горожане дружно изумляются, но обещают посодействовать при случае.

Грушина делится с Варварой своими подозрениями на счет нового гимназиста – аккуратного, скромного Саши Пыльникова. Грушина считает, что Пыльников – переодетая барышня. Варвара передает это Передонову, и тот принимается повсюду сплетничать о Саше, надеясь получить повышение, раскрыв такой необычный «заговор». Директор гимназии Хрипач, давно замечающий признаки душевного расстройства у Передонова, вначале не верит, но когда до него начинают доходить слухи со стороны, устраивает «экспертизу». Саша оказывается именно тем, за кого себя и выдавал. Все смеются над Передоновым; он один ничему не верит и еще больше злится.

Людмила Рутилова (одна из барышень, за которых их брат сватал Передонова) заводит знакомство с хозяйкой Саши, Ольгой Васильевной Коковкиной. Под разными предлогами она все чаще начинает бывать у нее, все больше внимания уделять Саше. Людмила, как и ее сестры Дарья и Валерия, – веселая девица, обожающая наряды и духи. Она то ласкает Сашу, то душит его разными духами, то заставляет переодеваться. В Саше постепенно пробуждаются ему самому непонятные желания; он влюблен. Рутиловы задумывают подшутить над всем городом; на маскарад они наряжают Сашу гейшей, и этот костюм получает первый приз. Толпа разъярена, потому что все считают, что гейшей наряжена актриса. Саше чудом удается уйти от расправы и остаться неузнанным.

По просьбе Варвары Грушина пишет второе письмо, которое с помощью знакомых пересылает в город через Петербург (чтобы на конверте стоял тамошний штемпель). Тут уж Передонову ничего не остается, как назначить день свадьбы. Он носится по городу с конвертом, всем показывает и уверяет, что место инспектора у него в кармане. Передонов начинает часто ходить в церковь, чтобы окружающие уверовали в его благонадежность и не доносили на него. Признаки душевной болезни усиливаются. Время от времени ему мерещится «серая недотыкомка», которая исчезает, если зачураться или перекреститься.

Венчание назначается втайне, за городом, чтобы не узнали знакомые. Но Грушина распускает слух, и в церкви все же появляется пьяная компания, а по дороге мальчишки, ненавидящие Передонова, «бежали и гукали. Передонов дрожал от страха. Варвара ругалась, плевала на мальчишек, казала им кукиши. Гости и шафера хохотали».

После свадьбы Передоновы делают визиты, которые хозяевам в тягость. Затем гости приезжают с ответными визитами, в ходе которых Передонов всем показывает запечатанную бутылку мадеры «для директора». Директор с супругой, впрочем, отказываются от мадеры; они сходятся на том, что Варвара – «жалкая и безнадежно низменная; с нею никак не возможно быть в равных отношениях». Хрипач с нетерпением ожидает, когда Передонова переведут из гимназии на инспекторское место.

«Назначение» же никак не приходит. Передонов много пьет, всех подозревает, ему кажется, что княгиня жаждет его любви и пишет в Петербург письмо с объяснением своих чувств, о чем сразу же жалеет. Он рассказывает повсюду, что был любовником старой княгини. Над ним смеются, только глупый Володин верит.

Варвара пускает слух, что княгинины письма были подделаны. Она выкрадывает их у Передонова. Тот в ужасе. Он ежедневно строчит доносы на знакомых и малознакомых людей и даже на карточных дам и королей. Его преследует недотыкомка. Он распускает слух о любовной связи Людмилы Рутиловой и Саши Пыльникова. Приезжает тетя Саши, пытаясь «разобраться» с Людмилой, но та производит на нее прекрасное впечатление. Людмила сама наносит визит Хрипачу и окончательно уверяет того в беспочвенности подозрений относительно нее и Саши, и в основательности оных относительно «нормальности» учителя Передонова. Хрипач предлагает Передонову «временно» прекратить работу в гимназии по состоянию здоровья и настаивает на психиатрической экспертизе.

Окончательно от Саши и Людмилы отводит подозрение то, что Володина находят в доме Передонова с перерезанным горлом. Передонов в припадке ярости зарезал товарища. Передонов решил, что Варвара обманула его с целью подменить его Володиным. Когда Володин, как и все знакомые, заявляет Передонову, что того «околпачили», Передонов кидается на него с ножом. Больше сознание его не проясняется.