Текст книги "Полный курс русской литературы. Литература первой половины XX века"

 
Товарищ! Певец наступлений и пушек,
Ваятель красных человеческих статуй,
Простите меня – я жалею старушек,
Но это – единственный мой недостаток.
 

А так эта тема разворачивается, например, у Н. Тихонова:

 
Oгонь, веревка, пуля и топор,
Как слуги, кланялись и шли за нами,
И в каждой капле спал потоп,
Сквозь малый камень прорастали горы,
И в прутике, раздавленном ногою,
Шумели чернорукие леса.
 
 
Неправда с нами ела и пила,
Колокола гудели по привычке,
Монеты вес утратили и звон,
И дети не пугались мертвецов…
Тогда впервые выучились мы
Словам прекрасным, горьким и жестоким.
 

Однако все жертвы оказываются оправданы великой целью. Жизнь человека массы не важна сама по себе, он рад жить счастьем, которое дает ему осознание причастности силе космической мощи. Перед великой целью целого народа (массы) его жизнь мала и ничтожна (вспомним Маяковского «единица – вздор, единица – ноль»), он должен быть счастлив, если ему выпадет возможность пожертвовать собой ради общего дела. Вот два стихотворения Н. Тихонова на эту тему:

* * *

 
Мы разучились нищим подавать,
Дышать над морем высотой соленой,
Встречать зарю и в лавках покупать
За медный мусор золото лимонов.
 
 
Случайно к нам заходят корабли,
И рельсы груз проносят по привычке;
Пересчитай людей моей земли —
И сколько мертвых встанет в перекличке.
 
 
Но всем торжественно пренебрежем.
Нож сломанный в работе не годится,
Но этим черным сломанным ножом
Разрезаны бсссмертные страницы.
 

* * *

 
Длинный путь. Он много крови выпил.
О, как мы любили горячо —
В виселиц качающемся скрипе
И у стен с отбитым кирпичом.
 
 
Этого мы не расскажем детям,
Вырастут и сами все поймут,
Спросят нас, но губы не ответят,
И глаза улыбки не найдут.
 
 
Показав им, как земля богата,
Кто-нибудь ответит им за нас:
«Дети мира, с вас не спросят платы,
Kpовью все откуплено сполна».
 

Жертвы, принесенные революции, воспринимаются как залог счастливого будущего. Это во многом напоминает языческие верования (обращение к языческим образам также обыденно у поэтов дореволюционной и послереволюционной поры). Вероятно, это было естественным проявлением антихристианского характера происходящих событий. Вот, например, несколько строф из стихотворения М. Голодного «Мир поющий»:

 
Мир поющий, полный звонов
И огней,
Я люблю тебя, зеленый,
Все нежней.
 
 
…
 
 
Не пахал твоих полей я,
Не косил,
Но в бою с врагом посеял
Ряд могил,
 
 
Чтобы кровь узнавший колос
Выше рос,
Чтобы пел веселый голос
Звонче кос.
 
 
Вышина твоя живая
В тишине
Все расскажет, остывая,
Обо мне, —
 
 
Как я шел со смертью рядом
По полям,
Как мешали радость с ядом
Пополам,
 
 
Как любил тебя, зеленый,
Все нежней,
Мир поющий, полный звонов
И огней!..
 

А вот еще одно стихотворение М. Голодного, в котором антигуманистический пафос выражен при помощи иронии. Стихотворение называется «В тылу врага»:

 
Развернула ночь
Большое знамя
С черными
Гудящими краями.
 
 
Фонари глядели,
Точно совы:
Чудилось —
Они взлететь готовы
 
 
Здания, заборы, дали —
Выплывали. Наплывали.
Ждали.
 
 
Я сказал товарищу:
«Нас двое
Только и осталось
После боя.
 
 
Тяжело Москве —
И нет подмоги,
Далеко Москва —
И нет дороги…»
 
 
Ничего товарищ не ответил…
Между нами
Вырос кто-то третий.
 
 
Вырос третий,
Знали о котором
Сумерки и хмурые заборы.
 
 
Мы сцепились.
Высекая пламя,
Ожили
Каменья под ногами.
 
 
Он хрипел,
Но не просил пощады.
И товарищ мой сказал:
«Не надо…»
 
 
Чтобы город
Не пугать винтовкой,
Заменил винтовку он веревкой!..
 
 
Тяжесть тела
На себе почуяв,
Дерево качнуло тень ночную.
 
 
Здания. Заборы.
Дали.
Мы опять с товарищем шагали.
 

Когда товарищ героя произносит «не надо», у читателя возникает ложное убеждение, что он возражает против самого факта убийства. Ситуация же разрешается с точностью до наоборот: товарищ предлагает более прагматичный способ устранения врага.

Новая эпоха естественным образом требовала и нового типа героя, который был бы идеалом для подрастающего поколения, с которого бы хотелось брать пример. И такой герой появился. Это сильный человек, «право имеющий» (по выражению Достоевского), во многом похожий на своих зарубежных литературных собратьев (напр., героев Р. Киплинга). Вот каким он предстает в стихах Н. Тихонова (который испытал сильное влияние английского поэта):

 
Над зеленою гимнастеркой
Черных пуговиц литые львы;
Трубка, выжженная махоркой,
И глаза стальной синевы.
 
 
Он расскажет своей невесте
О забавной, живой игре,
Как громил он дома предместий
С бронепоездных батарей.
 
 
Как пленительные полячки
Присылали письма ему,
Как вагоны и водокачки
Умирали в красном дыму.
 
 
Как прожектор играл штыками,
На разбитых рельсах звеня,
Как бежал он три дня полями
И лесами – четыре дня.
 
 
Лишь глазами девушка скажет,
Кто ей ближе, чем друг и брат,
Даже радость и гордость даже
Нынче громко не говорят.
 

Это мужской тип нового героя. Но у М. Голодного мы можем найти и пример героя противоположного пола. Это Верка Вольная, героиня одноименной поэмы. Вот как она, например, рассказывает о себе:

 
Год семнадцатый
грянул железом
По сердцам,
по головам.
Мне Октябрь
волос подрезал,
Папироску
поднес к губам.
Куртка желтая
бараньей кожи,
Парабеллум
за кушаком,
В подворотню бросался прохожий,
увидав меня за углом…
 

Боевые подвиги Верки Вольной переплетаются в поэме с любовными:

 
Верка Вольная —
коммунальная женка,—
Так звал меня
командир полка.
Я в ответ
хохотала звонко,
Упираясь руками и бока.
…
Я любила —
не уставая —
Все неистовей
день ото дня.
Член компартии из Уругвая
Плакал:
«Верко, люби меня…»
Я запомнила его улыбку,
Лягушачьи объятья во сне.
Неуютный,
болезненный,
            липкий,
Он от слабости дрыхнул на мне.
…
Шел, как
баба, он к автомобилю,
По рукам было видно —
не наш.
Через год мы его пристрелили
За предательство и шпионаж.
 

Слабость – главный признак врага, чуждого революции элемента. Христианской модели любви противопоставляется иная, классовая модель. Сам по себе человек еще ничто. Он не достоин ни любви, ни ненависти. Вероятнее всего, – презрения, если он «человек предместья», т. е. мещанин, обыватель. Враг достоин ненависти и смерти. Но зато «свой», «собрат» по общему делу – любви, и этой любви нет границ: ее не может ограничивать ни мещанская мораль, ни время, ни пространство.

3. Жертвенность

Жертвенность становится одним из важнейших мотивов литературы того времени, с особенной яркостью отражаясь в поэзии. Способность пожертвовать не только своей жизнью, но и жизнью другого человека, даже самого близкого, ради общего дела – неотъемлемое качество «борцов революции». Освободившись от старой морали, они выработали свою собственную мораль, свои собственные законы. Суд старой нравственности над ними бессилен, так как они живут по иным законам. Борьба чувства и долга – один из часто встречающихся сюжетов в произведениях той поры. Побеждает всегда революционный долг, мало того, произведения утверждают, что каждый обязан пожертвовать своими родственными и иными личными чувствами ради великого общего дела. Одной из распространенных тем (здесь, безусловно, сказывается и влияние фольклорной традиции) становится тема братоубийства. Вот как это выглядит, например, у Д. Алтаузена в его «Балладе о четырех братьях»:

 
…Второй мне брат был в детстве мил.
Не плачь, сестра! Утешься, мать!
Когда-то я его учил
Из сабли искры высекать…
 
 
Он был пастух, он пас коров,
Потом пастуший рог разбил,
Стал юнкером. Из юнкеров
Я Лермонтова лишь любил.
 
 
За Чертореем и Десной
Я трижды падал с крутизны,
Чтоб брат качался под сосной
С лицом старинной желтизны.
 
 
Нас годы сделали грубей;
Он захрипел, я сел в седло,
И ожерелье голубей
Над ним в лазури протекло…
 

Эта же тема представлена у М. Голодного в его «Судье ревтрибунала». Главный герой произведения – судья ревтрибунала Горба, который единолично «правит суд». Последовательно он приговаривает к тюрьме или расстрелу несколько человек. Далее следует:

 
Суд идет революционный,
Правый суд.
Конвоиры провокатора
Ведут.
 
 
«Сорок бочек арестантов!
Виноват…
Если я не ошибаюсь,
Вы – мой брат?
Hу-ка, ближе, подсудимый.
Тише, стоп!
Узнаю у вас, братуха,
Батин лоб…
 
 
Вместе спали, вместе ели,
Вышли – врозь.
Перед смертью, значит,
Свидеться пришлось.
Воля партии – закон.
А я – солдат.
В штаб к Духонину! Прямей
Держитесь, брат!»
 
 
Суд идет революционный,
Правый суд.
Конвоиры песню «Яблочко»
Поют.
 

«В штаб к Духонину» – это один из эвфемизмов революционной поры, и означает он «расстрелять». Торжество общественного над личным звучит в полную силу. Примечательно, что в поэзии 20—30-х гг. существовали произведения, основанные на совершенно противоположном сюжете, а именно – когда один брат жертвует своей жизнью ради другого. Однако это нисколько не меняло идейной направленности, а порой еще более ее усиливало. Таково, например, известное стихотворение И. Уткина «Мальчишку шлепнули в Иркутске…», в котором повествуется о том, как младший брат пожертвовал собой ради старшего, ушедшего в красный партизанский отряд. Несмотря на пытки, которым его подвергали японские интервенты, он им о брате ничего не сказал. У Уткина есть еще одно стихотворение на тот же сюжет. Оно так и называется – «Песня о младшем брате»:

 
На каштановой головке
Нежный локон теребя,
Он спросил: «Наган с винтовкой?
Это много для тебя».
 
 
Я сказал: «Не стоит, Вася.
Мать стара. Пускай один
Остается. Оставайся
Для родительских седин».
 
 
У садовой у калитки
Мы простились кое-как.
Слезы тонкие, как нитки,
Намотал он на кулак.
 
 
И сказал: «Ступай, Володя…»
Он взглянул,
И с того дня
Восемнадцать лет не сводит
Этот мальчик глаз с меня.
 
 
Эту тоненькую ветку,
Эту слабенькую грудь
Вся японская разведка
Не могла никак согнуть!
 
 
На тюремной на кровати,
Губы, руки искусав,
Умер он,
О старшем брате
Ничего не рассказав.
 

Новый герой столь же беззаветно готов пожертвовать и своей собственной жизнью. «Смерть героя» – также один из распространеннейших сюжетов в литературе того времени. В. Луговской изобразил картину героической смерти красного комиссара в стихотворении, которое так и называется «Смерть». «Северная» природа выполняет (в соответствии с романтической поэтикой) роль местного колорита, но вместе с тем усиливает впечатление от титанической мощи героя, для которого не являются препятствием законы пространства и времени. Правда, которую он несет миру, может и должна быть услышана везде.

 
Было все пустынно и знакомо,
И ложилось снегом на усы
Смертное дыханье военкома
В предпоследние его часы.
За оленями скрипели нарты.
Звезды напряженные цвели.
Пролетал широкий ветер марта
По равнинам нежилой земли.
Жизни в нем осталось мало-мало:
Огонек мерцающий – точь-в-точь.
Черным мамонтом в снегах шагала
По Сибири тягостная ночь.
Но отряд спешит без передышки,
Песни затеваются братвой.
Бечевой обвязанные книжки
Спят под полумертвой головой.
Смотрит немигающее око,
Удивляясь смерти и езде,—
Все смелей и все вперед к востоку —
К утренней звезде.
 

Смерть женщины-комиссара предстает в не менее героических красках в стихотворении И. Уткина «Маруся». Характерно, что одним из лейтмотивов произведения является любовь, но она как бы вынесена за скобки повествования, она подразумевается. Главная героиня жертвует не только жизнью, но и любовью ради общего дела. Жертвует любовью и лирический герой произведения, от имени которого ведется повествование.

 
…Гремят батареи, гудят переправы,
Строчит пулемет, как швея.
Винтовка и лошадь, да звезды, а справа,
Маруся, кожанка твоя!
 
 
Мы близкие люди, мы дети предместий,
И ты говоришь мне сквозь гром:
«Мы вместе играли, мы выросли вместе
И вместе, наверно, умрем».
 
 
А враг не сдается. А пуля не дремлет,
Строчит пулемет, как швея!
И ты покачнулась, и тихо на землю
Упала кожанка твоя!
 
 
Я помню тот вечер, я знаю то место,
Где грустно сказала она:
«…Мы вместе играли, мы выросли вместе,
Но я умираю – одна».
 

Жертвенность, безусловная готовность отдать все, что у тебя есть, даже жизнь, ради дела революции важны сами по себе, безотносительно того, какая реальная польза будет от этого. Важен выбор, поступок. Даже если подвиг не дал конкретного результата, то это нисколько не умаляет значения самого подвига, он важен как пример, как некий идеал нового способа жить, под воздействтием которого в ряды встанут новые бойцы. Именно об этом повествует одно из самых известных произведений тех лет – «Баллада о синем пакете» Н. Тихонова.

 
Локти резали ветер, за полем – лог,
Человек добежал, почернел, лег.
 
 
Лег у огня, прохрипел: «Коня!»
И стало холодно у огня.
 
 
А конь ударил, закусил мундштук,
Четыре копыта и пара рук.
 
 
Озеро – в озеро, в карьер луга,
Небо согнулось, как дуга.
 
 
Как телеграмма летит земля,
Ровным звоном звенят поля.
 
 
Но не птица сердце коня – не весы,
Оно заводится на часы.
 
 
Два шага – прыжок, и шаг хромал,
Человек один пришел на вокзал.
 
 
Он дышал, как дырявый мешок.
Вокзал сказал ему: «Хорошо».
 
 
«Хорошо»,– прошумел ему паровоз
И синий пакет на север повез.
 
 
Повез, раскачиваясь на весу,
Колесо к колесу – колесо к колесу.
 
 
Шестьдесят верст, семьдесят верст,
На семьдесят третьей – река и мост.
 
 
Динамит и бикфордов шнур – его брат,
И вагон за вагоном в ад летят.
 
 
Капуста, подсолнечник, шпалы, пост,
Комендант прост и пакет прост,
 
 
А летчик упрям и на четверть пьян,
И зеленою кровью пьян биплан.
 
 
Ударили в небо четыре крыла,
И мгла зашаталась, и мгла поплыла,
 
 
Ни прожектора, ни луны,
Ни шороха поля, ни шума волны.
 
 
От плеч уж отваливается голова,
Тула мелькнула – плывет Москва.
 
 
Но рули заснули на лету,
И руль высоты проспал высоту,
 
 
С размaху земля навстречу бьет,
Путая ноги, сбегался народ.
 
 
Сказал с землею набитым ртом:
«Сначала пакет – нога потом».
 
 
Улицы пусты – тиха Москва,
Город просыпается едва-едва.
 
 
И Кремль еще спит, как старший брат,
Но люди в Кремле никогда не спят.
 
 
Письмо в грязи и в крови запеклось,
И человек разорвал его вкось,
 
 
Прочел – о френч руки обтер,
Скомкал и бросил за ковер.
 
 
«Оно опоздало на полчаса,
Не нужно – я все уже знаю сам».
 

4. Бунт против бога, утверждение человекобожества

Смена эпох ознаменовала собой не только наступление «сумерек богов», т. е. кризис христианских ценностей, но и то, что сама идея «небес» в качестве надчеловеческого, высшего абсолюта была отринута. «Творец небесный» был заменен «творцом земным», идея о «рае и граде небесном» – «раем и градом земным». Человек, как единица силы космического масштаба, становился богом, повелителем и творцом природы, окружающей вселенной. Вот как это звучит в стихотворении Н. Тихонова «Постижение»:

 
Ты создашь в тени лабораторий
На горах рассыпанных костей
Все, что знали ветреное море,
Свет лесов и таинства путей.
 
 
Хаос будет знаньями размечен,
В звездной бездне и в земной пыли
Ты постигнешь, богочеловечен,
Ложь небес и истину земли!
 

А вот еще одно «хрестоматийное» стихотворение Н. Тихонова на эту тему:

 
Праздничный, веселый, бесноватый,
С марсианской жаждою творить,
Вижу я, что небо небогато,
Но про землю стоит говорить.
 
 
Даже породниться с нею стоит,
Снова глину замешать огнем,
Каждое желание простое
Осветить неповторимым днем.
 
 
Так живу, а если жить устану,
И запросится душа в траву,
И глаза, не видя, в небо взглянут,—
Адвокатов рыжих позову.
 
 
Пусть найдут в законах трибуналов
Те параграфы и те года,
Что в земной дороге растоптала
Дней моих разгульная орда.
 

«Рыжие адвокаты» – это муравьи. Другими словами, смерть – это смерть материальная и земная. Другой, «загробной», «небесной» жизни нет. Те преступления («законы трибуналов», «параграфы»), которые совершил человек, предстоит судить не божьим судом, а судом «муравьиным». Смирившись со смертью и приняв ее как неизбежность, человек обретает неслыханную доселе свободу. Он осмеливается жить и творить, как бессмертный, отринув бога, он сам становится богом (противопоставление: идея Ф, Достоевского о том, что «если нет жизни вечной, то все позволено»). Об этом с достаточной выразительностью говорится, например, в стихотворении Н. Асеева «Сегодня»:

 
Сегодня – не гниль позабытую разную
о том, как кончался какой-то угодник,
нет! Новое чудо встречают и празднуют —
румяного века живое «сегодня».
 
 
Грузчик, поднявший смерти куль,
взбежавший по неба дрожащему трапу,
стоит в ореоле порхающих пуль,
святым протянув заскорузлую лапу.
 
 
Но мне ли томленьем ангельских скрипок
завешивать уши шумящего города? —
Сегодня раскрашенных ярко криков
сплошная сквозь толпы идет когорта.
 
 
Товарищ – Солнце! Выведи день,
играющий всеми мускулами,
чтоб в зеркале памяти – прежних дребедень
распалась осколками тусклыми.
 
 
Товарищ – Солнце! Высуши слез влагу,
чьей луже душа жадна.
Виват! Огромному красному флагу,
которым небо машет нам!
 

У того же Асеева имеется другое стихотворение, в котором «божественные» функции творения передаются людям:

 
Совет ветвей, совет ветров,
совет весенних комиссаров
в земное черное нутро
ударил огненным кресалом.
 
 
Губами спеклыми поля
хлебнули яростной отравы,
завив в пружины тополя,
закучерявив в кольца травы,
 
 
И разом ринулась земля,
расправив пламенную гриву,
грозить, сиять и изумлять
не веривших такому взрыву.
 
 
И каждый ветреный посыл
за каждым новым взмахом грома
летел, ломал, срывал, косил —
что лед зальдил, что скрыла дрема.
 
 
И каждый падавший удар
был в эхе взвит неумолканном:
то – гор горячая руда
по глоткам хлынула вулканным.
 
 
И зазмеился шар земной
во тьме миров – зарей прорытой…
«Сквозь ночь – со мной, сквозь мир – за мной!» —
был крик живой метеорита.
 
 
И это сталось на земле,
и это сделала страна та,
в которой древний разум лет
взмела гремящая граната.
 
 
Пускай не слышим, как летим,
но если сердце заплясало,—
совет весны неотвратим:
ударит красное кресало!
 

5. Строительство нового, «земного» мира. Вера в идею «светлого будущего»

Новый герой, человекобог, титан, был существом космического масштаба. Его мысли, чувства, поступки столь же неизбежно должны были отражаться и в окружающем космосе. У титана и любовь другого масштаба, это чувство происходит от избытка силы, это не христианская любовь-жалость, любовь-сострадание. Вот как это, например, описано у М. Светлова в его «Песенке»:

 
Чтоб ты не страдала от пыли дорожной,
Чтоб ветер твой след не закрыл, —
Любимую, на руки взяв осторожно,
На облако я усадил.
 
 
Когда я промчуся, ветра обгоняя,
Когда я пришпорю коня,
Ты с облака, сверху нагнись, дорогая,
И посмотри на меня!..
 
 
Я другом ей не был, я мужем ей не был,
Я только ходил по следам, —
Сегодня я отдал ей целое небо,
А завтра всю землю отдам!
 

«Отдать всю землю» другим людям мог и должен был каждый из бойцов «нового племени». Кузница общего счастья должна была стать всемирной, а в нее – органическим потоком влиться все страны и народы, населяющие планету. Каждый должен был принять посильное участие в строительстве грядущего общества, основанного на законе справедливости и всеобщего равенства. В своем стихотворении «Коминтерн» Н. Асеев показывает «штаб будущих революций», где самоотверженными бойцами готовится счастье грядущих поколений:

 
Они войдут,
                   они вольются —
батрак и раб —
в тебя,
грядущих революций
всемирный штаб.
Они войдут,
                   преображая
твердыни дней,
и станет им
                   земля чужая
землей своей.
Она взлетит
                   волной широкой —
ветров гроза,
метнув песочницу Марокко
врагу в глаза.
Они восстанут
                   в гулах гонга,
под вой зверей
из зарослей
                   глухого Конго,
подняв свирель.
Жарой тропической
                                пылая,
под свист и смех,
они
взовьют тебя, Малайя,
над злобой тех,
с кем
им и стоит только драться,
вконец сразив,
с единственно чужой нам расой —
буржуазий!
Тугих бичей
                   над нашей шкурой
рокочет град,
но их
низложит диктатурой
пролетариат.
Они еще
темны и глухи
к земным цветам,
но по рядам
                   летают слухи,
что где-то там —
в стране далекой
                        и холодной,
в стране
снегов —
готовит гром
                   народ свободный
на их врагов.
Идут,
сгибая спины мерно,
и – ноги в кровь,
но знают:
имя Коминтерна —
                              их общий кров…
 

Титанический размах дел, которыми заняты люди, космический масштаб их чувств передаются в другом стихотворении Н. Асеева, которое называется «Вдохновение». Одновременно поэт говорит о предназначении поэта и поэзии, наглядно показывая, откуда поэт новой эпохи может черпать силы для написания своих произведений:

 
Сегодня
стране
                   не до шуток,
У ней боевые дела:
Я видел,
как на парашютах
                бросаются
                                люди
                                                с крыла.
Твой взгляд
разгорится, завистлив,
Румянец скулу обольет,
следя, как, мелькнувши,
                повисли,
                                в отвесный, парящий полет,
Страна моя!
Где набрала ты
Таких нерассказанных слов?
Здесь молодость
Бродит, крылата,
И старость не клонит голов,
И самая ревность
и зависть
Глядят,
запрокинувшись
                ввысь,
Единственной мыслью
                      терзаясь —
Таким же порывом
                нестись.
 

Страна в едином порыве идет в грядущее. Отдельные, уже нарождающиеся черты этого грядущего может провидеть каждый в сегодняшнем дне, но поэт видит дальше и больше, и в его воображении могут строиться развернутые утопические картины будущего, он, исполненный вдохновения, демонстрирует другим плоды своего художественного провидения. Например, одно из стихотворений Н. Тихонова так и называется – «Перекресток утопий». Вот каким предстает у него процесс великого строительства:

 
Мир строится по новому масштабу,
В крови, в пыли, под пушки и набат
Возводим мы, отталкивая слабых,
Утопий град – заветных мыслей град.
 
 
Мы не должны, не можем и не смеем
Оставить труд, заплакать и устать:
Мы призваны великим чародеем
Печальный век грядущим обновлять.
 
 
Забыли петь, плясать и веселиться,
О нас потом и спляшут и споют,
О нас потом научатся молиться,
Благословят в крови начатый труд.
 
 
Забыть нельзя – враги стеною сжали,
Ты, пахарь, встань с оружием к полям,
Рабочий, встань сильнее всякой стали,
Все, кто за нас,– к зовущим знаменам.
 
 
И впереди мы видим град Утопий,
Позор и смерть мы видим позади,
В изверившейся, немощной Европе
Мы первые строители-вожди.
 
 
Мы первые апостолы дерзанья,
И с нами все: начало и конец.
Не бросим недостроенного зданья
И не дадим сгореть ему в огне.
 
 
Здесь перекресток – веруйте, поймите,
Решенье вам одним принадлежит,
И гений бурь начертит на граните —
Свобода или рабство победит.
 
 
Утопия – светило мирозданья,
Поэт-мудрец, безумствуй и пророчь,
Иль новый день в невиданном сиянье,
Иль новая, невиданная ночь!
 

В отличие от Н. Тихонова, Н. Асеев в своей поэме «Необычайное» полностью мысленно переносится в будущее, рисуя завораживающие картины обновленного мира, в котором невиданные достижения науки сочетаются со светлым, радостным бытом обитателей «утопии». Приведем из нее отрывок.

 
Раз! и слетела завеса с сердца,
раз – это было широким утром —
что-то случилось с землей седою,
мир повернулся на синих призмах,
стал на зарубку больших времен.
 
 
Что-то сменилось в земле и в небе:
тень пробежала, что ли, косая
и охватила игрою света
все, чем я раньше жил и дышал.
 
 
Разом взлетели цветы на стеблях,
переменились песка оттенки,
в море стеклянные стали сваи,
песни людей зазвенели с неба.
 
 
Лица друзей просквозили ветром,
с губ послетели забот морщины,
страх и унынье упали в воду,
горечь и злоба распались в дым.
 
 
Мчалось по почте тепло на север,
по телеграфу неслась прохлада,
юность дарилась на именины,
сила стояла на перекрестках
и отпускалась слабым рукам.
 
 
Плечи работали, не потея,
в каждом движеньи цвела удача,
каждое сердце кипело страстью
и не старело, не выгорало,
а – раскаленное до отказу —
переплавлялось в иной размер.
 
 
Тени машин колыхались мерно,
ритм нагнетая в людскую волю,
свет разливая везде и скорость,
шумом своим распрямляя жизнь.
 
 
Стала земля без щелей и рытвин —
дочиста вымыта и обрыта
сетью дорог, каналов и шлюзов,
ферм и мостов служа украшеньем;
свежесть и дичь ее не пропала,
не захирела лесов щетина,
но – выгонялись они фабрично,
как озонаторы-резервуары,
там, где лысело пустынь пятно.
Папоротник севера взвился пальмой,
мох распушился в густые степи,
вместе с прохладным морским теченьем
в Черное море плыли тюлени.
Стала земля без трясин и тины,
без грохотанья лавин и обвалов,
дочиста вымыта и одета
в платье искусственных удобрений,
в острые струи зеленых каналов,
в синие ленты воздушных линий.
 
 
Омоложенная влагой и светом
мильонолетняя эта старуха
стала веселым и чистым котенком,
стала одним огромным хозяйством,
где никому не темно, не больно,
не одиноко, не сиротливо,
где тебе каждый дорогу укажет,
лаской обвеет и песню споет.
 
 
Что же такое случилось с землею,
что пронизало людские поступки?—
Необычайное вышло наружу,
необычайное стало законом;
то, что, смеясь, отвергали люди,
точно бессвязную небылицу,—
стало историей и дневником.
 
 
Только подумать, что это будет!
Это случится на том же месте,
где мы живем, ненавидим, любим,
где мы идем, как по дну водолазы,
двигая медленно и неохотно
будней свинцом налитые ноги.
Только подумать, что это станет,
станет сверкать на столбах придорожных,
станет густеть в долголетьи хроник,
в неописуемый влившись шрифт.
 
 
…
 
 
И о таком непривычном веке,
и о таком невозможном свете
весть синеватую и сырую
я подсмотрел, подглядел, подслушал,
тихо нацелившись и наблюдая,
в щелочки детских пытливых глаз.
 
 
Необычайными стали тени,
необычайными стали мысли,
необычайностью стало время,
мне отпущенное на жизнь.
Так как – бабочкою кружася,
пестрой выдумкою сверкая,
село будущее пред нами
на росой покрытый цветок.
Так как дитя со мной было рядом,
так как дитя его ждало жадно,
так как пред детским горячим взглядом
будущее не умеет лгать…
 

6. Прославление творческого, созидательного труда космического масштаба

Однако будущее не придет само. Его нужно неустанно приближать, отдавая все силы строительству. Но это не иссущающее и истощающее человека напряжение, это творческая энергия масс, сложенная из миллионов «я», а творческий труд – это самовозобновляющаяся энергия, причем самовозобновляющаяся с каждым разом все в большем объеме. Непреклонная воля масс рушит горы, изменяет облик земли, приводит в движение первичные элементы. Вот как об этом пишет В. Луговской:

 
Я требую больше веры:
                                          огонь
Пожирает дрова.
                Вода
Раздвигает льды.
                Ветер
режет пургой.
                Время
ведет молодых.
Время идет с нами в строю,
Потому что страна молода.
Приходят на землю старую
Будущие города.
Я требую больше веры:
                                                хлеб
Кладут на весы.
                Милостыню
Просит старик.
Стынет на барахле
Детский стеклянный крик.
Но, до копейки себя сберегая,
Утомленная дочерна,
Сердцем ударных бригад
Пульсирует страна.
Я требую больше мужества!
                                                Сор
Сметают метлой.
                                Уют
Швыряют в мартеновский цех.
Катится колесо.
Высчитана цель.
Я требую больше мужества!
                                                Труд
Сработал поверхность планеты.
                                                        Песня
Ему помогала,—
Стой на горячем ветру
Ребенком Интернационала!
Тогда и твоя голова
Тяжёлое солнце подымет.
Помни:
Огонь
пожирает дрова,
А время идет с молодыми.
 

Молодая сила и непреклонная воля не знают на своем пути препятствий. Во всей вселенной нет ничего, что могло бы им противостоять.

 
Волей мы двинем и горы,
Boлей мы двинем весь свет…
– Дайте мне точку опоры! —
Тщетно взывал Архимед.
 
 
        Шел в это время рабочий
        С Волей, направленной ввысь,
        Глянул ученому в очи:
        – НА, ОБОПРИСЬ!
 

– напишет А. Безыменский в одном из своих стихотворений. А вот другое его стихотворение, в котором он говорит о сходных вещах. Стихотворение называется «Ночью».

 
Мне непонятны эти буквы
В строках небесного листа…
Пуста чернильница науки
Для перьев Космоса, пуста.
 
 
О, если б солнечные токи
В руке протянутой держать!
Какие б огненные строки
Я мог на небе начертать?
 
 
Но нет,– я сам себе ответил,—
Пусть буквы тайные горят,—
К разгадке их мне путь наметил
Вдаль улетающий снаряд.
 

Воплощением воли массы стал облик строителя новой жизни – рабочего, осознанного бойца великой армии под названием «пролетариат». Образ, запечатленный в это время в искусстве (напр., скульптуре), нашел свое отражение и в поэзии. Предстает он, например, в стихах В. Александровского. Вот один из них под названием «Рабочий»:

 
Мускулы тяжести просят,
Я от труда не устал,
Руки не раз еще бросят
Молот на красный металл!
 
 
Сила огнем Коллектива
В теле моем зажжена,
Плещутся в сердце бурливо
Радости струи вина.
 
 
С детства под песню машины
Бурю в душе я растил:
Мстительный клекот орлиный
Творческий вихрь разбудил.
 
 
Вешние песни приносят
Бури стремительный вал…
Руки не раз еще бросят
Молот на красный металл!
 

Заметной фигурой в среде рабочих поэтов был М. Герасимов. В его стихах фигура рабочего-преобразователя мира вырастает до вселенских масштабов:

 
Мы победим, клокочет сила
В нас – пролетариях всех стран.
Веками скрыто, что бурлило,
Воспламенилось, как вулкан.
 
 
Мы, огнемечущая Этна,
Сорвали пыльный шлак оков.
Душа рабочая, бессмертна,
Воскресла из гробниц веков.
 
 
Зарей крылатою одеты,
Мы в небо дерзостно взлетим,
Громокипящею кометой
Прорежем млечные пути.
 
 
Космические миллионы,
Вонзимся в старый мир Стожар,
В созвездьях белых Ориона
Взвихрим восстания пожар.
 
 
Мы проведем на кратер лунный
Стальные стрелы красных рельс,
В лучисто-млечные лагуны
Вонзится наш победный рейс.
 
 
Мы рук мозолистых спаяньем
Меридианы облегли,
Солнц электрических сияньем
Полярность неба обожгли.
 
 
Взрастили под полярным кругом
Цветущих тропиков леса,
И стали благодатным югом
Растопленные полюса.
 
 
Воздвигнем на каналах Марса
Дворец Свободы Мировой,
Там будет башня Карла Маркса
Сиять, как гейзер огневой.
 
 
Мы победим ударом взрыва
Рабочей армии всех стран,
Мы – вихрь невиданного взвива
Воспламенились, как вулкан!
 

Твоческий, созидательный труд способен преобразить вселенную. Поэтические образы этого периода во многом смыкаются с философской и научной мыслью тех лет, поэты черпают в матриалистической философии и передовой науке как сами образы, так и конкретный материал для произведений. Вот, например, отрывок из поэмы М. Герасимова «Октябрь», в которой во многом звучат идеи, высказывавшиеся в научных трудах К. Циолковского (покорение звездного пространства), В. Вернадского (об объединяющей всех людей «ноосфере») и др.

 
Ногами труб уперлись в горны,
И кудри туч спадают с плеч;
Мы цепи с рук мозольно-черных
Бросаем в солнечную печь.
 
 
Расплавим голубую тину
Небес, где злато и лазурь,
И облак пепельные спины
Раздуем мы мехами бурь.
 
 
Взвихрили прах с седого света
И копоть всех церковных свеч,
Пусть блещут пули, как кометы,
И свищет молньевидный меч!
 
 
Дух разрушенья – созиданья
Могучий и творящий дух,
Гори, земля, пылайте, зданья,
Чтоб пламень сердца не потух!
 
 
Сияйте, заревые латы,
В них грудь, как сталь закалена,
Сгребем мы лунною лопатой
С мундира неба ордена.
 
 
Метнем в вагранки и вулканы
Короны звезд и Млечный Путь,
Чтоб солнцеструйным ураганом
Их в небо бледное плеснуть.
 
 
Звени, снаряд, сверкайте, пули,
Кипи, железо и руда, —
Ковшом Медведицы черпнули
Мы счастье Вольного Труда!
 

А. Безыменский в своих «Песнях человека» также рисует вселенскую работу, направленную на преобразование мира. В «Четвертой песне» это выглядит так: