Текст книги "Полный курс русской литературы. Литература первой половины XX века"

Феерическая комедия

Работают:

Присыпкин – Пьер Скрипкин – бывший рабочий, бывший партиец, ныне жених

Зоя Березкина – работница

Эльзевира Давидовна Ренесанс – невеста, маникюрша, кассирша парикмахерской

Розалия Павловна Ренесанс – мать-парикмахерша

Давид Осипович Ренесанс – отец-парикмахер

Олег Баян – самородок, из домовладельцев

Милиционер

Профессор

Директор зоосада

Брандмейстер

Пожарные

Шафер

По универмагу расхаживают частники-лотошники – разносчик пуговиц, разносчик кукол, точильных камней, яблок, абажуров, шаров, галантереи, селедок, клея, духов, книг. Присыпкин вынуждает Розалию Павловну покупать разные ненужные вещи (бюстгальтеры, чтобы сделать аристократические чепчики для будущих дочек-близнецов, кукол, чтобы его «будущие потомственные дети воспитывались в изящном духе»). Олег Баян тащит покупки, убеждая Розалию Павловну не спорить с будущим зятем: «Пока у вас нет профсоюзного билета, не раздражайте его, Розалия Павловна. Он – победивший класс, и он сметает все на своем пути, как лава, и брюки у товарища Скрипкина должны быть полной чашей». Баян обещает Присыпкину организовать ему красную свадьбу – «Невеста вылазит из кареты – красная невеста… вся красная, – упарилась, значит; ее выводит красный посаженный отец, бухгалтер Ерыкалов, – он как раз мужчина тучный, красный, апоплексический, – вводят это вас красные шафера, весь стол в красной ветчине и бутылки с красными головками… Красные гости кричат «горько, горько», и тут красная (уже супруга) протягивает вам красные-красные губки». Им навстречу попадается Зоя Березкина, с которой у Присыпкина раньше были близкие отношения. Присыпкин заявляет, что они с ней «разошлись, как в море корабли».

В общежитии, где раньше проживал Присыпкин, соседи обсуждают, как он изменился после того, как решил жениться. Он сменил себе фамилию на «Скрипкин», не моет голову – боится испортить прическу, наряжается, как буржуй. Баян учит Присыпкина «нарождающемуся тонкому вкусу» и «испанской ревности». Он показывает жениху «ответственнейший шаг в жизни – первый фокстрот после бракосочетания». Соседи уговаривают Присыпкина «бросить эту бузу», но тот отвечает, что боролся за хорошую жизнь и получит ее в лице «жены и дома и хорошего обхождения». Зоя Березкина стреляет в себя. Присыпкин бежит прочь на извозчике.

На свадьбе Скрипкина и Эльзевиры Баян произносит тост: «Я счастлив видеть изящное завершение на данном отрезке времени полного борьбы пути товарища Скрипкина. Правда, он потерял на этом пути один частный партийный билет, но зато приобрел много билетов государственного займа. Нам удалось согласовать и увязать их классовые и прочие противоречия, в чем нельзя не видеть вооруженному марксистским взглядом, так сказать, как в капле воды, будущее счастье человечества, именуемое в простонародье социализмом… Разве когда мы стонали под игом самодержавия, разве хотя бы наши великие учителя Маркс и Энгельс могли бы предположительно мечтать или даже мечтательно предположить, что мы будем сочетать узами Гименея безвестный, но великий труд с поверженным, но очаровательным капиталом». Между Присыпкиным и одним из гостей, после множества тостов, завязывается ссора, в результате которой невеста в газовом платье падает на печь, печь опрокидывается, начинается пожар.

Пожарные не обнаруживают на месте трагедии среди прочих один труп. Полагают, что он «сгорел по мелочам».

Пятьдесят лет спустя в зале заседаний будущего проходит конференция по вопросу дальнейшей судьбы раскопанного замороженного человека из прошлого (Присыпкина). «Вместо людских голосов – радиораструбы, рядом несколько висящих рук по образцу высовывающихся из автомобилей. Посредине трибуна с микрофоном. По бокам трибуны распределители и регуляторы голосов и света». Всей конференцией (делегаты находятся в разных уголках планеты) управляют два механика – старый и молодой. Старый вспоминает, как смешно ему было, когда в детстве мать носила его на руках в зал заседаний, где собравшиеся голосовали сами. Дело в том, что один вопрос был принят большинством в один голос потому, что его мать не смогла проголосовать против (у нее были заняты руки). Районы федерации голосуют за то, что Присыпкина надо разморозить невзирая на опасность «подхалимской эпидемии».

Профессор руководит размораживанием. Зоя Березкина, теперь старушка, выжившая после неудачной попытки самоубийства, ассистирует ему. Очнувшийся Присыпкин в ужасе. За пятьдесят лет он не заплатил профсоюзные взносы. На себе он обнаруживает клопа – единственное родное существо, что связывает его с прошлым. Присыпкин прижимает к себе гитару и в тоске начинает петь романсы двадцатых годов.

В будущем распространяются «микробы» Присыпки-на. Клоп, «вступив в общение» с собаками, заставляет их стать ласковее и научил стоять на задних лапах. «Врачи говорят, что люди, покусанные подобными животными, приобретают все первичные признаки эпидемического подхалимства». Послушав романсы Присыпкина, девушки «заболевают» влюбленностью и принимаются разучивать фокстрот. Директор зоопарка повсюду гоняется за клопом, с помощью сотен помощников ловит «ископаемое животное», сажает в клетку, приглашает желающих на торжественное открытие в зоопарк. Врачи, ухаживающие за Присыпкиным, плохо себя чувствуют от перегара, которым несет от больного, поскольку тот ежедневно принимает огромные дозы спиртного. Постаревшая Зоя Березкина пытается скрасить досуг своего бывшего возлюбленного, принося ему «старинные» книги. Видя, как «низко опустился» Присыпкин, она переживает, что пятьдесят лет назад могла умереть «из-за такой мрази».

В Зоопарке – торжественный просмотр клопа («клопус нормалис») и Присыпкина («обывателиус вульгарис», «страшного человекообразного симулянта и самого поразительного паразита»). По словам Директора, «оба водятся в затхлых матрасах времени».

В клетке сидит Присыпкин, над изголовьем кровати у него висят пошлые открытки, над головой – желтый абажур, он плюется, ругается, пьет и тоскливо поет под гитарный аккомпанемент. Фильтры по бокам клетки задерживают непристойности, в изобилии извергаемые «экспонатом». Присыпкин кричит, зачем его разморозили, зачем заключили в одиночную клетку, приглашает зайти к нему. Зрители требуют надеть на него намордник.

Драма в шести действиях с цирком и фейерверком

Действующие лица:

Товарищ Победоносиков – главный начальник по управлению согласованием, главначпупс

Поля – его жена

Товарищ Оптимистенко – его секретарь

Исак Бельведонский – портретист, баталист, натуралист

Товарищ Моментальников – репортер

Мистер Понт Кич – иностранец

Товарищ Ундертон – машинистка

Растратчик Ночкин

Товарищ Велосипедкин – легкий кавалерист

Товарищ Чудаков – изобретатель

Мадам Мезальянсова – сотрудница ВОКС

Товарищ Фоскин

Товарищ Двойкин

Товарищ Тройкин – рабочие

Иван Иванович

Фосфорическая женщина

Чудаков изобретает машину времени. Его друг Велосипедкин постоянно и безрезультатно обивает пороги приемной Победоносикова, чтобы добиться финансирования дальнейших работ. Фоскин просит его засунуть туда его облигацию, с тем, чтобы в будущем выиграть в лотерею деньги на внедрение изобретения Чудакова. Появляются Мезальянсова, Понт Кич и Иван Иванович. Последний постоянно пытается кому-то позвонить из «ответственных работников», чтобы они «пошли навстречу», поскольку стране «нужен свой красный Эдисон». Иван Иванович интересуется, есть ли у изобретателя телефон и, получив отрицательный ответ, огорчается, но обещает все уладить. Моментальников исполняет куплет:

 
Эчеленца, прикажите!
Аппетит наш невелик.
Лишь зад-да-да-да-данье нам дадите, —
Все исполним в тот же миг.
 

Мезальянсова представляет Понта Кича как филателиста и мецената, очень интересующегося «химией, авиацией и вообще искусством». Понт Кич изъясняется бессмыслицами («Ай Иван в дверь ревел, а звери обедали. Ай шел в рай манекен, а енот в Индостан, переперчил ой звери изобретейшен»). Мезальянсова переводит окружающим его заявления («Мистер Понт Кич хочет сказать на присущем ему языке, что на его туманной родине все, от Макдональда до Черчилля, совершенно как звери заинтересованы вашим изобретением»). Чудаков охотно принимается объяснять иностранцу подробности своей работы, тот записывает без всякого перевода. Велосипедкин вполголоса просит Ивана Ивановича помочь Чудакову с деньгами. Тот снова хочет куда-то позвонить по телефону и опять получает ответ, что телефона у Чудакова нет и не было. Понт Кич предлагает Чудакову червонцы, но Велосипедкин категорически отклоняет предложение. Он объясняет другу, что надо «чтобы идея не обжелезилась и не влетела к нам из Англии прозрачным, командующим временами дредноутом невидимо бить по нашим заводам и Советам». Заодно, обнимаясь с иностранцем в знак благодарности за внимание, Велосипедкин вытаскивает из его кармана блокнот с записями. Прибегает Поля, протягивает Чудакову пачку денег. Они получены ею от Ночкина для передачи мужу. Сам Ночкин отказался вручить деньги Победоносикову лично, потому что не хочет считаться подозреваемым «в соучастии». Чудаков проводит эксперимент, получает из машины письмо, написанное пятьдесят лет «тому вперед». В письме только одно «необычайнейшее слово» – «Бэ Дэ 5-24-20». Чудаков расшифровывает запись как «буду завтра в 20 часов», поскольку люди будущего, по его мнению, должны для скорости экономить гласные при письме. Преддомкома требует Чудакова выселиться, чтобы «не вонять наверх ответственному съемщику, товарищу Победоносикову», но, заметив Полю, произносит: «Бог на помощь вашей общественной деятельности. У меня для вас отложен чудный вентиляторчик».

В канцелярии бюрократ Оптимистенко старательно выпроваживает одного посетителя за другим. Он стремится только «увязать и согласовать» вопросы, требуя «отношений и заключений», призывая граждан не соваться «с мелочами в крупное государственное учреждение». Велосипедкин и Чудаков пытаются немедленно прорваться к Победоносикову. Оптимистенко узнает Чудакова – изобретатель начал ходить к нему, чтобы решить вопрос о финансировании, еще когда был молодым человеком без усов и бороды. Оптимистенко «радует» Чудакова и Велосипедкина тем, что наконец-то решение по их делу принято, и оно отрицательное. По его словам, «это раньше требовался энтузиазм, а теперь у нас исторический материализм, и никакого энтузиазму не требуется». Друзья решают не сдаваться и все же встретиться лично с главначпупсом, потому что хотят работать «на всю вселенную».

В своем кабинете Победоносиков диктует Ундертон речь путаного содержания – о том, как изменился в пользу «работников вселенной» состав пассажиров трамвая с приходом революции; о Льве Толстом, которого сравнивает с созвездием Большой Медведицы; об «Александре Семеновиче Пушкине, непревзойденном авторе как оперы «Евгений Онегин», так и пьесы того же названия». Главначпупс называет эту речь «одной общей руководящей статьей», которую затем предлагает Ундертон разрезать «без всяких извращений самокритики по отдельным вопросам». Затем он принимает решение об увольнении Ундертон за то, что она красит губы на рабочем месте, и «за счет молодых комсомолок орабочить секретариат». К Победоносикову входит Бельведонский, показывает ему «будущую мебель» – нарисованную в стиле «разных Луёв» – Луи Каторза Четырнадцатого, Луи Жакопа и Луи Мове Гу. Победоносиков доволен. Он просит только «выпрямить у стульев ножки, убрать золото, покрасить под мореный дуб и разбросать там и сям советский герб на спинках и прочих выдающихся местах». Бельведонский также собирается писать портрет Победоносикова верхом на лошади, причем тот будет позировать, сидя за столом. Глядя на ногу Победоносикова, Бельведонский хвалит ее «чистую линию», говорит, что такая линия встречалась только у Микеланджело. Победоносиков не понимает, о ком идет речь, он интересуется, знает ли его Микеланджело и вообще кто это такой. «Художников много, главначпупс один», – замечает он. Растратчик Ночкин, зайдя в кабинет, признается, что он проиграл казенные деньги, оправдывая себя тем, что Карл Маркс тоже играл в азартные игры. Победоносиков громко распекает его, обещает примерно наказать. Ночкин намерен заявить на себя в милицию сам. В кабинет Победоносикова заходит Мезальянсова, после чего прием посетителей прекращается.

Сцена становится продолжением театральных рядов. В новом зале появляется Победоносиков-начальник, который критикует спектакль про него самого за «ненатуральность и нежизненность». Режиссер пытается оправдаться тем, что «в порядке опубликованной самокритики и с разрешения Гублита выведен только в виде исключения литературный отрицательный тип». Победоносиков требует, чтобы режиссер не выражался непочтительно про «ответственного государственного деятеля, поставленного руководящими органами». Он повторяет, что надо, чтобы искусство его «не будоражило, а ласкало ухо и глаз». Мезальянсова, сопровождающая Понта Кича и Победоносикова, добавляет, что в театре надо показывать «красиво… что у них в Париже женотдела нет, а зато фокстрот, или какие юбки нового фасона носит старый одряхлевший мир». Моментальников тут же реагирует:

 
Эчеленца, прикажите!
Аппетит наш невелик.
Только слово, слово нам скажите, —
Изругаем в то же миг.
 

Режиссер дает указания Победоносикову-актеру, и тот демонстрирует «жонглерские упражнения с бумагой и ручкой» под счет «сов-день-парт-день-бю-ро-кра-та». Затем все актеры изображают живую картину – Рабочих угнетает Капитал, но появляются Свобода, Равенство и Братство, и Рабочие массы символически восстают. Капитал «подтанцовывает налево с видом Второго Интернационала, протягивает щупальцы империализма и издыхает эффектно». Несмотря на очевидный схематизм изображаемого, Победоносиков и Иван Иванович в восторге. Последний порывается позвонить «кому-нибудь», так как у него «просто душа через край», но телефона опять-таки в театре не оказывается. Тогда он велит Моментальникову «открыть широкую кампанию». Моментальников тут же отзывается:

 
Эчеленца, прикажите!
Аппетит наш невелик.
Только хлеба-зрелищ нам дадите, —
Все исполним в то же миг.
 

К Победоносикову-начальнику пробирается Велосипедкин с требованием повторного рассмотрения дела изобретателя Чудакова. Победоносиков не слушает его, требует хоть в театре не беспокоить «ответственного товарища», ссылается на то, что сегодня же выезжает на отдых. Режиссер умоляет Велосипедкина отступиться, обещает, что он «получит полное удовлетворение по ходу пьесы».

Дома Поля ругается с Победоносиковым, поскольку он едет на отдых без нее, но со стенографисткой (Мезальянсовой). Победоносиков призывает жену «самообразовываться и диалектически лавировать», не быть «пережитком прошлого, цепью старого быта», «скрывать свои бабьи упадочные настроения, создавшие такой неравный брак». Он уверен, что очень высоко «поднялся вверх по умственной, служебной и квартирной лестнице», что кончилось время, «когда достаточно было идти вместе в разведку и спать под одной шинелью». Поля же утверждает, что это муж сделал из нее «общипанную наседку». По лестнице поднимаются Чудаков, Велосипедкин, Двойкин и Тройкин, которые несут прямо на дом Победоносикову невидимую машину времени. Они не успевают дотащить ее до его лестничной площадки. Раздается взрыв и появляется посланница будущего – Фосфорическая женщина из 2030 года. Она объявляет, что возьмет в коммунистический век тех, кто делал «грандиозные дела» (в частности, изобретал машину времени). Она рада объявить им об их величии, она с восторгом смотрит на борьбу против всего «вооруженного мира паразитов и поработителей», любуется «мощью воли и грохотом бури, выросшей так быстро в счастье и радость всей планеты». Тут же Победоносиков принимается говорить о своей важности и незаменимости в будущем, требует оформить ему командировку за государственный счет на сто лет и выписать суточные, командировочные и т. д. Причем он уверяет, что сам он отказывался от командировки, но «никто и слушать не хочет – езжай, говорят, представительствуй». Жену он намерен оставить дома. Поля спрашивает у Фосфорической женщины, что такое социализм – ей муж много о нем рассказывал, но «все это как-то не смешно». Та приглашает Полю отправиться вместе с мужем и детьми. Но детей у Поли нет, потому что Победоносиков считает, что в их время «лучше не связываться с таким несознательным не то элементом, не то алиментом». Фосфорическая женщина недоумевает, зачем тогда Поля называет Победоносикова мужем и живет с ним, раз он «заботится, чтобы у нее ничего не было» и «живет с другими, равными ему умом, развитостью». Появляется Победоносиков, гонит Полю прочь, требует, чтобы она «не выносила сор из избы» и шла домой убираться и паковать его вещи. Ундертон спрашивает Фосфорическую женщину, нельзя ли и ей поехать в будущее, если ее сократили. Женщина будущего не понимает, почему машинистку уволили за то, что она красила губы. В «Бюро по отбору и переброске в коммунистический век» выстраивается длинная очередь, причем Победоносиков требует пропустить его вперед. Велосипедкин и рабочие отказываются от переброски – им хочется работать в своем времени и узнать, выполнит ли их завод пятилетку в четыре года. Фосфорическая женщина в растерянности. Она никого никуда не определяет и уверяет, что со всеми пассажирами машины в будущем поступят так, как они заслуживают. Среди пассажиров оказывается и Бельведонский с кучей вещей, кистями и портретом, Оптимистенко со всеми канцелярскими бумагами (циркулярами, литерами, копиями, тезисами, пере-копиями, поправками, выписками, справками, карточками, резолюциями, отчетами, протоколами), Ночкин (чтобы «добежать до социализма», потому что только там разберутся, виноват он или нет), Мезальянсова (ее взял с собой Победоносиков вместо отдыха в горах), Понт Кич («он без билета, потому что не знал, какой нужен, – партийный или железнодорожный, но он согласен врастать в любой социализм, только чтоб это ему было доходно»). Машину запускают, раздается взрыв. Звучит Марш времени.

 
Взвивайся, песня,
                           рей моя,
над маршем
                  красных рот!
Впе-
         ред,
                  вре-
                           мя!
Вр-
         емя,
                  вперед!
Вперед, страна,
                           скорей моя,
пускай
                  старье
                           сотрет!
Впе-
         ред,
                  вре-
                           мя!
Вре-
         мя,
                  вперед!
Шагай, страна,
                           быстрей, моя,
коммуна —
                       у ворот!
Впе-
         ред,
                  вре-
                           мя!
Вре-
         мя,
                  вперед!
На пятилетке
                           премией
мы —
         сэкономим год!
Впе-
         ред,
                  вре-
                           мя!
Вре-
         мя,
                  вперед!
Наляг, страна,
                           скорей, моя,
на непрерывный ход!
Впе-
         ред,
                  вре-
                           мя!
Вре-
         мя,
                  вперед!
Сильней, коммуна,
                                    бей, моя,
пусть вымрет
                           быт-урод!
Впе-
         ред,
                  вре-
                           мя!
Вре-
         мя,
                  вперед!
Взвивайся, песня,
                                    рей моя,
над маршем
                           красных рот!
Впе-
         ред,
                  вре-
                           мя!
Вре-
         мя,
                  вперед!
 

Победоносиков, Оптимистенко, Мезальянсова с Понтом Кичем, Бельведонский и Иван Иванович остаются на сцене, «раскиданные чертовым колесом времени». Мезальянсова решает удалиться в личную жизнь писать воспоминания, бросает Победоносикова, потому что он «ни социализма не смог устроить, ни женщину». Победоносиков произносит: «И она, и вы, и автор – что вы этим хотели сказать, – что я и вроде не нужны для коммунизма?!»

«Клоп»,– писал Маяковский, – это театральная вариация основной темы, на которую я писал стихи и поэмы, рисовал плакаты и агитки. Это тема борьбы с мещанином. Основной материал, переработанный в пьесе, это – факты, шедшие в мои руки – руки газетчика и публициста. В моей пьесе нет положений, которые не опирались бы на десятки подлинных случаев».

Пьеса «Баня», как и «Клоп», явилась продолжением и обобщением газетных и журнальных cтиxoтвopeний Маяковского 1926—1929 гг., основной темой которых (как и пьес) являлась «борьба с узостью, с делячеством, с бюрократизмом, за героизм, за темп, за социалистические перспективы».

В отличие от «Клопа», «Баня» была более самостоятельным и оригинальным драматургическим произведением, эта пьеса, по словам Мейерхольда, – «крупнейшее событие в истории русского театра… образец прозы, сделанный с таким же мастерством, как и стихи». Сам Маяковский, сопоставляя эти две пьесы, говорил: «Товарищи, вторую пьесу писать трудней. Мне было писать ее трудней и потому, что … всегда стоит опасность, чтобы новая пьеса не была сделана из обрывков старого… На своих вещах, на своих ошибках учишься, и я сам сейчас стараюсь отказаться от некоторой голой публицистичности».

Премьера пьесы состоялась 30 января 1930 года в Драматическом театре Государственного народного дома в Ленинграде. В Москве премьера «Бани» состоялась 16 марта 1930 г. (Гос. театр им. Вс. Мейерхольда). На следующий день пьеса была показана в Ленинграде филиалом Гос. Большого драматического театра.

Отвечая на критику в адрес «Бани», Маяковский отмечал: «Товарищи говорят, что здесь не указано, как бороться с бюрократизмом. Но ведь это указывают партия и советская власть: железной метлой чистки – чистки партии и советского аппарата, – выметая из наших рядов всех, кто забюрократился, замошенничался и т. д. Моя пьеса – не новая вещь. Партия и сама знает это. Моя вещь – один из железных прутьев в той самой железной метле, которой мы выметаем этот мусор. На большее я и не рассчитываю».

На вопрос, почему его пьеса называется «Баня», Маяковский шутливо отвечал: «Потому, что это единственное, что там не попадается». Однако смысл названия пьесы является более емким. Тема революционного «очищения» проходит через все творчество Маяковского. «Революция, прачка святая, с мылом всю грязь лица земного смыла»,– писал поэт в своей первой послереволюционной пьесе «Мистерия-буфф». Тема «очищения» связывает «Баню» с пьесой «Клоп». «Баня» чистит и моет, «Баня» – моет (просто стирает) бюрократов», – эти слова поэта перекликаются с высказыванием В. И. Ленина в связи со стихотворением Маяковского «Прозаседавшиеся»: «…старый Обломов остался и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел».