Текст книги "Сумасшедшая обезьяна (подлинная эволюция человека)"

2

Как уже упоминалось в предыдущих главах, активный скэвенджинг имел две формы – насильственный отъем добычи у хищника и мимикрию, когда имитировалось поведение хищника. Имитация была нужна для того, чтобы под видом члена стаи принять участие в дележе добычи (а возможно, и в самой охоте). Изначально имитация, вероятно, возникла как сублимация сильного возбуждения. Например, видя, как хищники, добывшие свежую тушу, предаются трапезе, гоминиды испытывали голод и сильное желание сделать то же самое. Сильное возбуждение сублимировалось в непроизвольные движения, повторяющие то, что делали хищники. Учитывая то, что для любых животных в целях самосохранения свойственно избегать открытой конфронтации, вероятнее всего, силовой отъем добычи постепенно замещался мимикрией, как более эффективным и менее опасным способом добывания пищи.

Впрочем, здесь следует заметить, что кошачьи и псовые, скорее всего, были не единственными «поставщиками» пищи у предлюдей. К ним относились еще и некоторые виды хищных птиц. На это косвенным образом указывает наличие такой разновидности охоты, как соколиная. Как известно, это очень древний вид охоты, сохранившийся до на-ших дней. Самое раннее известное упоминание о ней относится к первому тысячелетию до нашей эры. При раскопках ассирийской крепости Дур-Шаррукин, вотчины царя Саргона II (722–705 гг. до н. э.), был найден каменный барельеф, на котором присутствовали два охотника, один из которых запускал птицу в воздух, а второй ловил ее. Также до нашей эры соколиная охота была хорошо известна у монгольских кочевников, китайских императоров, на Корейском полуострове, в Индокитае, Персии и на Ближнем Востоке. Культура соколиной охоты была развита практически во всех странах Евразии и некоторых регионах Северной Америки. Популярность ее уменьшилась лишь с развитием сельского хозяйства и распространением огнестрельного оружия. Во время соколиной охоты обычно использовали птиц семейств соколиных и ястребиных. Это орлы, ястребы, соколы, кречеты и другие. История взаимоотношений людей с птицами вообще намного более длительная, чем с хищниками семейства псовых. По ним гоминиды определяли местоположение падали, а также находили только что удачно поохотившегося хищника. При этом все происходило задолго до того, как гоминиды выбрали себе в «компаньоны» псовых. Ради справедливости следует отметить, что насильственный отъем добычи у хищных птиц вряд ли был возможен. Отгонять падальщиков (вроде грифов) от крупной туши – занятие хотя и опасное, но вполне реальное. Отнять же добычу, которую птица (да еще из семейства соколиных) в состоянии унести, крайне трудно. Здесь, как представляется, возможны два варианта. Первый. С добычей птица летит медленно и достаточно низко. Можно метким броском камня или палки выбить у нее добычу. Способ второй. Подманить ее, используя звукоимитационные приемы. Это может быть крик самки, детеныша и проч.

Все, перечисленное нами, не говорит достоверно о том, что это имело место у ранних Homo sapiens, а не появилось позднее – скажем, с развитием охоты. Однако мы можем, по крайней мере, сделать следующие выводы:

1. Использование хищных птиц (как способа добычи пищи) имеет очень древнюю историю. В частности, об этом свидетельствуют (хоть и косвенно), поклонение хищным птицам у многих народов как божеству, а также широкое использование оперения в качестве ритуальных украшений (например, у североамериканских индейцев).

2. Исконно взаимодействие с хищными птицами восходит к взаимоотношениям предлюдей с пернатыми падальщиками.

3. Модель взаимоотношений с хищными птицами сходна с той моделью, которую мы наблюдаем у предков Homo sapiens с хищниками семейства псовых.

4. Вполне вероятно, взаимоотношения с псовыми и хищными птицами развивались параллельно, поскольку пернатые хищники охотились обычно на более мелкую добычу.

Но вернемся от птиц к тому, как изменившиеся обстоятельства повлияли на жизнь предков Homo sapiens.

В результате расщепления сознания и использования мимикрии, в окружающем мире возникли по меньшей мере две локации, где предлюди ощущали себя по-разному. В одном мире они были тем, кем и являлись на самом деле – а именно, гоминидами, которые дали впоследствии начало новому виду – Homo sapiens. В этом мире они общались и жили с себе подобными, размножались, растили детей и проч. Ареал этого мира ограничивался местом компактного проживания племени. За его пределами начинался совсем иной мир – мир, в котором предлюди были «волками» (или другими животными семейства псовых), членами стаи, охотящейся совместно и распределяющей пищу в соответствии со сложившейся иерархией. Причем мы нисколько не оговорились – предлюди не «представляли себя» волками или какими-либо другими хищниками, а действительно ими являлись. Поясним.

Все дело в особенностях первобытного мышления на данном этапе. Мы уже говорили, что древний человек, впервые открывший для себя «реальное» и «ирреальное», не очень хорошо представлял себе разницу между первым и вторым. И то и другое являлось для него действительностью, «данной ему в ощущениях». Галлюцинации, которые посещали его во время наркотического опьянения, были для него столь же «настоящи», как и то, что он видел в обычном состоянии. Поэтому, мимикрируя под какое-либо животное, психологически он действительно становился этим животным. Другими словами, «действительность, данная в ощущениях», ясно говорила, что он реально стал волком. Еще раз напомним: механизма фильтрации информации, сортировки того, что относится к миру «реальному», а что к миру «ирреальному», не существовало. На протяжении эволюции все развивается лишь тогда, когда в этом есть настоятельная необходимость. Последовательность событий была такой: вначале возникло расщепление сознания на «реальное» и «ирреальное». Вследствие этого появилась необходимость контролировать и сортировать информацию, чтобы преодолеть появившуюся неадекватность в действиях. Именно этот «контролер», этот «взгляд извне» является тем, что мы называем «личностью». Именно из этой позиции «извне» по отношению как к миру реальному, так и ирреальному, возможно самоосознание. Другими словами, личность – это ни что иное, как триггер между миром реальным и ирреальным. Доктор Джекил и Мистер Хайд – слишком беспокойные соседи, чтобы договориться друг с другом. Нужен некто третий, чтобы примирить их и заставить конструктивно сотрудничать.

Естественно, данный процесс был весьма длительным. Но сейчас нам важна суть. Первым этапом разграничения миров должна была стать четкая «демаркация границы». И это произошло. Примечательно, что следы этой «демаркации» в виде неких традиционных установлений дожили вплоть до наших дней. Меня всегда удивляло, как в деревнях и селениях зачастую обозначают границу, за которой заканчивается «своя» земля и начинается «чужая». Часто это просто низенький плетень, у которого нет никакого практического назначения. Загородкой для скота он служить не может, препятствием для хищников, похищающих скот, тоже вряд ли станет, поскольку те просто его перепрыгнут. Довольно распространены также «ворота» в город. Они имеют чисто символическое значение, представляя собой калитку или арку, рядом с которыми даже нет никакого забора. Единственное назначение подобного рода сооружений – обозначать границы. Возникает резонный вопрос – зачем нужно эти границы обозначать? Другой пример. Часто деревни, где живут примитивные племена, имеют кольцеобразную форму. Дома располагаются по окружности, образуя внутри что-то вроде площади. Вполне вероятно, что при подобной организации пространства целью было разграничить ареал «человеческого обитания» и всего остального мира. Вероятно, это явление восходит к той самой «демаркации границ», о которой мы говорили. Кроме того, сформировавшийся ранее способ мышления благополучно действует и сейчас, поэтому «символические сооружения» и в наши дни не столь бесполезны, как это может показаться на первый взгляд.

Применительно к каждому отдельному индивиду «граница» выполняла, как бы сказали современные психологи, роль якоря. Данный «якорь» был внешним раздражителем, «переключателем», который запускал (или останавливал) тот или иной тип поведения. Мистер Хайд перестал появляться несанкционированно, а возникал только тогда, когда человек переходил «границу».

Часто «граница» (напр., в мифах и сказках) несла на себе определенную символику смерти. В качестве таких «символов» могли выступать черепа предков или тотемистических животных, надетые на торчащие в земле колья, или положенные на небольшие искусственные холмики. Этими «предметами» было принято обозначать границы владений племени. В этой роли могли выступать захоронения предков, или иные места, связанные с культом мертвых. Например, всем хорошо известная избушка «на курьих ножках», обиталище сказочной бабы Яги, куда попадал главный герой, отправившись в «тридевятое царство», находилось (как мы помним из сказок) как раз на «границе». Этнографическая литература раскрывает суть этого образа. Помимо лабазов, которые являлись хранилищами продуктов и представляли собой дома на высоких «ногах», чтобы туда не могли пробраться животные, некоторые племена в подобных «домах» хоронили умерших. Даже сама семантика слов «потусторонний мир», недвусмысленно указывает нам на наличие «границы». То есть это мир, находящийся «по ту сторону». В магии такой гранью, разделяющей мир реальный и иной, в котором все не так, по-другому, «наоборот», часто выступало зеркало (или любая поверхность, способная отражать образы реального мира, – напр., гладь воды, с которой прочно связаны рассказы о русалках-утопленницах). Часто подобными «маркерами», отмечающими «границу» «обитаемого мира», становились высокие груды камней, получившие название «гермы». «Гермы» были распространены повсеместно в Европе, и ряд ученых именно к ним возводит более поздний культ Гермеса. В данном случае мы тоже имеем дело с символикой смерти, поскольку камни обозначали души предков. Об этом мы будем подробно говорить ниже, в главе, освещающей вопросы, связанные с симпатической магией и символикой камня.

В чем же смысл такой символики? Все довольно просто. При пересечении «грани-цы» одна человеческая «сущность» умирает, а вместо нее из «небытия» появляется новая. То, насколько был важен момент этого перехода, мы можем понять по многочисленным мифам и сказкам, в которых часто встречается мотив невозможности вернуть себе прежний облик, если человек забыл нужное слово или потерял вещь, имеющую важное мистическое значение во время обряда трансформации. По существу, здесь идет речь о том, насколько важны подобные привязки, помогающие человеку не потеряться в «иной реальности». В этой связи интересна символика «родной земли», которую очень часто в качестве оберега носили с собой в специальном мешочке (вроде ладанки) на груди. Фольклор и этнографическая литература во множестве вариантов донесли до нас этот обычай. К нему относятся и известные эпизоды сказок, когда главный герой (богатырь) в трудные минуты обращается за помощью к «родной земле». Стоит рассыпать ее вокруг, как на помощь приходят боги и предки родных мест, а у самого богатыря сила возрастает во много раз. Изначально смысл данного действа, вероятно, состоял в том, чтобы создать на ограниченном пространстве вокруг себя кусочек «родной земли». Но касалось это в первую очередь внутреннего восприятия окружающей действительности. Земля выполняла здесь роль того же триггера (якоря), не позволяющего человеку полностью потеряться в «иной реальности».

Надо также сказать, что все сказки, легенды и мифы об оборотнях, которыми полно устное народное творчество практически всех народов, населяющих нашу планету, восходят именно к «двоемирию», о котором мы ведем речь. То, насколько широко распространена данного рода мифология, недвусмысленно указывает нам на доисторические времена, когда все будущее население Земли представляло собой крайне немногочисленное сообщество, объединенное общими взглядами на действительность. Впрочем, об этом подробнее будет сказано на страницах, посвященных тотемизму.

3

Что же представляло собой сообщество ранних Homo sapiens? Как описанные выше обстоятельства повлияли на социальную жизнь гоминид? Вопрос не праздный, особенно если учитывать, насколько сильно было это влияние.

Итак, условия, как мы помним, были экстремальными – настолько, что вид пришел на грань вымирания. Однако, здесь следует сделать небольшой экскурс в реалии эволюционного процесса.

С точки зрения сугубо биологической, жизнь взрослой особи гораздо ценнее жизни детеныша. И это понятно. Взрослая, половозрелая особь может в довольно близкой перспективе принести еще потомство. Детенышу же до этого очень далеко, к тому же не известно, доживет ли он до детородного возраста вообще (учитывая многочисленные опасности, включая болезни). Это – во-первых. Во-вторых, инстинкт самосохранения всегда доминирует над другими инстинктами, в том числе над инстинктом продления рода. Другими словами, если стоит вопрос, насытиться ли самцу самому, или отнести добычу самке и потомству, самец в подавляющем большинстве выберет первое. То же самое с самкой. Ее, если так можно выразиться, эволюционный долг в первую очередь насытиться самой, и лишь затем позаботиться о потомстве. Никто не говорит о том, что другой вариант не встречается в природе. Вероятно, изредка попадается. Однако такое поведение довольно быстро отбраковывается естественным отбором. В любом случае оно не имеет такого значения, какое ему придают некоторые исследователи, пропагандирующие в свете современных воззрений разного рода альтруизм и пытающиеся подвести под свои идеи «историческую» основу.

Далее. В одной из предыдущих глав мы уже говорили о К и r-стратегиях. Виды, придерживающиеся r-стратегии, стремятся максимально увеличить количество потомства. Многочисленность, даже при значительных потерях, вполне компенсирует гибель большого числа особей. Выживших оказывается вполне достаточно, чтобы достичь половозрелого возраста и принести потомство без ущерба для популяции. Типичный пример такой стратегии – рыбы. При K-стратегии потомства производится не так много. Но при этом родители максимально «вкладываются» в него, опекают, кормят, всячески оберегают – вплоть до того момента, пока детеныш не сможет жить самостоятельно. Типичный пример – приматы, и в частности, наш вид, Homo sapiens. К и r – стратегии – это своего рода крайние точки на шкале, а поведение конкретных видов представляет собой постоянный дрейф по этой шкале, в зависимости от складывающихся условий окружающей среды. Вполне естественно, что при критическом снижении численности вида начинается неизбежный дрейф в сторону r-стратегии, поскольку самки в целях выживания вынуждены производить на свет как можно большее количество потомков, чтобы восполнить потери. Однако здесь есть ограничения, которые диктуются во-первых, физиологией (количество единовременно вынашиваемых детенышей, срок вынашивания), а также способностью довести это потомство до самостоятельности.

Надо сказать, наши предки оказались в этой связи в совсем не простой ситуации. Во-первых, у Homo sapiens серьезно по сравнению с предшественниками увеличился мозг, и большеголовых детенышей стало сложнее рожать. Соответственно, увеличилось число осложнений при родах, а также смертность. Во-вторых, мозг увеличился настолько, что детеныши теперь рождались с недоразвитым мозгом, который продолжал активно расти в первые годы жизни, что делало детенышей особо зависимыми от родителей и серьезно удлиняло период «детства». Выходит, такие детеныши требовали большей заботы, причем на протяжении более длительного периода. Естественно, это делало самку менее мобильной, а также менее способной добывать пропитание. Если период беременности составляет 9 месяцев, то физиологически самка может рожать примерно по одному ребенку в год. Таким образом, на попечении одной самки вполне могло одновременно оказаться от 3 до 7 детей, в разной степени требующих попечения и заботы. Прокормить их самостоятельно она была, естественно, не в состоянии. Вполне логично, что функция доставлять пропитание теперь практически полностью ложилась на самца. Однако здесь возникает неожиданная коллизия.

Дело в том, что стратегии продления рода у самок и самцов серьезно различаются. Для самки, которая вынашивает и затем кормит ребенка грудью (и, соответственно, в это время не может рожать еще), гарантией того, что ее гены будут жить дальше, является благополучное протекание и завершение этого периода. Для самца, который не вынашивает и не кормит грудью ребенка, подобного рода гарантией будет являться как можно большее количество оплодотворенных самок. Даже с учетом того, что часть потомства не выживет, какое-то количество носителей его генома с большой долей вероятности преодолеет опас-ный период и достигнет половозрелого возраста. Как видим, стратегия К более свойственна самкам, в то время как для самцов более подходящим является дрейф в сторону стратегии r.

Возникает резонный вопрос. Как это происходит у других приматов? И можно ли установить какие-то аналогии с тем, что мы видим у человека? У горилл, например, социальная структура строится на основе жесткого доминирования. На вершине иерархии находится самый сильный, доминирующий самец. Ему принадлежат все самки, входящие в стадо. Все остальные самцы, по существу, лишены права спариваться с самками. Это про-исходит с ними лишь изредка, когда доминирующий самец ослабляет свой контроль над членами стада. Но если он замечает факт «измены», то следует незамедлительное наказание – как провинившегося самца, так и самки. Получить право легально спариваться с самками можно одним способом – свергнув доминантного самца с его «трона». Что периодически происходит – в результате кровавой схватки стадо обретает нового вожака (или вожак остается старый – естественно, в случае проигрыша претендента). У шимпанзе совсем иная картина. Самка, находящаяся в состоянии эструса (период, в который она способна к зачатию) спаривается с большим количеством самцов. Отцом становится тот, у кого более подвижные и многочисленные сперматозоиды. У бонобо (карликовые шимпанзе) взаимоотношения в сообществе особенно близки к промискуитету и носят форму беспорядочных связей. У других видов приматов есть свои особенности, но так или иначе все группируется на шкале, с одного края которой находится гаремный способ организации сообщества, а с другой – промискуитет. Однако здесь следует оговориться. Речь идет о наблюдениях над ныне существующими видами, причем живущими в своих устоявшихся экологических нишах. Условия проживания у современных приматов вполне благоприятные, экстремальными их вряд ли можно назвать (если не учитывать угрозы со стороны человека, которая насчитывает всего несколько тысячелетий, что с точки зрения эволюции – срок слишком ничтожный для каких-либо заметных изменений). В каких условиях жили предки современных приматов, нам неизвестно. Тем более не известно, как они вели себя в экстремальной ситуации: все эти виды благополучно вымерли.

Но вернемся к ранним сапиенсам. Здесь ситуация была совершенно иная. С одной стороны, вид был поставлен в экстремальные условия, что привело к резкому снижению популяции, «бутылочному горлышку», необходимости выживать. С другой – прием психотропных средств провоцировал расшатывание устоявшихся поведенческих паттернов. Самки, как мы помним, окончательно потеряли мобильность из-за необходимости рожать и воспитывать сразу нескольких детенышей. В виду этого они проживали оседло в пещерах, или других укрытиях естественного происхождения. Впрочем, в это время ранние сапиенсы уже с большой долей вероятности умели возводить некие примитивные жилища, но естественные укрытия были надежнее. Вероятнее всего, жилища являлись комбинированными и представляли собой естественное укрытие, к которому пристраивались навесы и др. сооружения. Надо сказать, такие жилища просуществовали вплоть до нашего времени, а кое-где в северных регионах функционируют и по сей день, выполняя роль временных укрытий для охотников и пастухов. В этих жилищах женщины обитали практически постоянно, воспитывая детей и лишь периодически выбираясь на поиски съестного и воды.

Совершенно иная история была с самцами. Основная часть их жизни была посвящена поискам животной пищи. В условиях сокращения пищевой базы это были длительные, утомительные переходы, взаимодействие с «хищниками-покровителями», охота в составе стаи. Во многих случаях охота не заканчивалась успехом, и цель насытиться становилась насущной проблемой. У самцов на пути следования были своего рода опорные пункты, временные жилища, где они могли какое-то время находиться, а также куда они могли приносить добычу. Распределение добычи было важным моментом. Возможно, сильнейшие охотники получали большую долю, но могло быть и так, что абсолютно все получали от добычи поровну. И дело здесь не в справедливости или каких-то других абстрактных понятиях, а в том, что в охоте важнейшей вещью являлась кооперация. Каждый вносил свой посильный вклад, и от каждого на его месте зависел конечный успех предприятия. Подобный тип распределения дошел до наших дней, мы можем наблюдать его во многих мужских коллективах, занимающихся деятельностью, где важна кооперация. Это и охотничьи артели, и банды пиратов и разбойников, и современные криминальные сообщества, и «сечь» казаков, и проч. Фактически мужские коллективы существовали автономно от детско-женского сообщества. О таком раздельном существовании нам со всей очевидностью говорят многие вещи. Во-первых, это совершенно различная религиозно-обрядовая среда, то, что называется «матриархальным» и «патриархальным» культами. Это также то, что даже после возникновения оседлости и начала совместного проживания мужского и детско-женского сообщества, мифология (сакральное знание) была доступна только прошедшим посвящение мужчинам (естественно, в данном случае речь идет о патриархальной мифологии, которая «победила» матриархальную). Во-вторых, это огромное количество сведений, сохранившихся в фольклоре, где рассказывается о «мужских домах», в которых живут «богатыри», «семь гномов» и т. п. (подробнее об этом будем говорить в разделе, посвященном обрядам инициации). В-третьих, это рудиментарное разделение селения или дома на «мужскую» и «женскую» половины и связанные с этим всевозможные запреты. Например, в казачьем быту эти установления сохранялись вплоть до начала XX века. Дети мужского пола до 6 лет воспитывались на женской половине куреня. И лишь после того, как их посвящали в казаки, они переходили на мужскую половину.

Принято считать, что исторически матриархат, т. е. порядок, в котором главенствовали «женские» божества и культы, предшествовал патриархальному. Кроме того, считается, что во времена матриархата женщина была главой и распорядительницей рода. И лишь потом, с развитием охоты, роль мужчины возросла, в результате чего «победили» божества «патриархальные» и мужчина стал «главным».

О нелепости данной теории, возникшей еще в XIX веке в головах кабинетных ученых, было написано достаточно много. Суть возражений сводилась к тому, что женщина не могла быть «главной» по определению, поскольку поставщиком основных благ всегда был мужчина. Однако помимо того, что устанавливались аналогии с другими видами животных и указывалось, что в природе не существует примера, чтобы источником благ был один, а главенствовал при этом кто-то другой, – помимо этого возражений не приводилось.

На наш взгляд, все было намного проще. Было два сообщества, которые существовали практически автономно. Естественно, в каждом из них были свои установления, запреты и культы. В мужском сообществе – свои, в детско-женском – свои. С изменением климата (он стал более благоприятным) и расширением пищевой базы необходимость в «длительных экспедициях» постепенно отпала. Возникла оседлость. Суть этого состояла в том, что мужчины стали жить совместно с детско-женским сообществом. Естественно, предметы мужского культа были принесены с собой. Именно поэтому в раскопках слои с атрибутикой женского культа всегда предшествуют атрибутике культа мужского. Это вовсе не значит, что мужской культ в принципе возник позже, или что он «победил» женский. Просто на этом месте он появился вместе с мужчинами, которые начали жить оседло. Надо сказать, что это произошло достаточно поздно – менее 10 тыс. лет назад.

Итак, большую часть времени мужчины жили автономно. Эгоистическое желание насытиться в первую очередь самому побеждало. Поведенческие паттерны, связанные с продлением рода и заботой о потомстве были расшатаны приемом наркотических средств и оттеснены на второй план. Однако полового влечения никто не отменял. Поэтому после удачной охоты мужчины, нагрузившись разного рода дарами и припасами, отправлялись в детско-женское сообщество. Целью этого путешествия, как несложно догадаться, был секс. Отдав дары, мужчины по праву получали то, зачем пришли. Вероятно, взаимоотношения здесь были близки к промискуитету, а конкретно принимали характер группового секса, когда все пришедшие мужчины имели половые сношения с половозрелой самкой, главой детско-женского сообщества. Фактически это была массовая оргия. Надо сказать, в таком поведении нет ничего предосудительного. Оргаистические ритуалы были чрезвычайно распространены в древности, они благополучно дожили до эпохи античности, а отчасти практиковались в Средневековье и эпоху Возрождения. Им посвящена достаточно обширная литература, поэтому не будем останавливаться на этом подробно. Отметим лишь, что позже, уже в историческое время, они часто связывались с культом плодородия. И это не удивительно, если учитывать зависимость людей от урожая после возникновения и распространения земледелия.

Итак, получается, что благополучие женско-детского сообщества находилось в тесной взаимосвязи с регулярностью и результативностью (если говорить о приносимых «дарах») визитов мужчин. Не будет преувеличением сказать, что от этого зависело выживание всего детско-женского сообщества. Единственным стимулом, который двигал мужчинами при этом, было желание сексуального характера. Что из этого следует? А следует из этого очень важная вещь. Самка всегда должна быть готова к спариванию, вне зависимости от того, ведет это к зачатию или нет. Логика здесь очень проста. Мужчина приносит подарки и получает секс. Не получает секс – забирает подарки и идет к другой самке, которая готова предоставить ему то, чего он хочет. В целом – ничего нового, все почти так же, как сегодня. С той только разницей, что у наших далеких предков отказ от секса для самки зачастую означал голод в ближайшей перспективе, а возможно, и смерть. Думается, именно это обстоятельство послужило причиной того, что самка Homo sapiens обрела способность спариваться постоянно, даже когда это с биологической точки зрения бессмысленно, т. е. не ведет к зачатию. Других причин, которые могли бы привести к подобному положению вещей, не существует, по крайней мере, мне их найти не удалось.

Каким же образом произошло данное превращение? Ну, во-первых, включился механизм естественного отбора. Больше шансов на выживание было у той самки, которая большее количество времени была способна к спариванию.

В одной из предыдущих глав мы говорили о том, что наследственные признаки, становясь не актуальными, не исчезают совсем, а «выключаются», при этом сохраняясь в геноме на протяжении очень значительного времени. Периодически данные триггеры срабатывают, и у детенышей появляются признаки далеких предков, атавизмы, такие, как развитие дополнительных пар млечных желез (полимастия), хвоста, волосяного покрова на всем теле (гипертрихоз) и т. д. Очень часто эти признаки остаются в недоразвитом, рудиментарном состоянии.

Для того, чтобы самка была всегда готова к спариванию, было не достаточно эволюционного «кнута», для большей эффективности нужен был и какой-то эволюционный «пряник». Другими словами, ослика мало лупить изо всех сил хворостиной, к его морде нужно подвесить еще и морковку, чтобы он двинулся вперед.

И такая «морковка» нашлась. Как известно, у самок млекопитающих имеется непарный половой орган, который анатомически равнозначен мужскому половому члену. Это клитор. Развивается он из одних и тех же эмбриональных тканей, что и половой член мужчины. Клитор является самой сильной эрогенной зоной у самок Homo sapiens. Примечательно, что у животных данный орган также имеется, при этом он имеет самые разные размеры, а также форму. Например, клитор самки кита достигает 8 см., у кобыл – 4 см. и 2 см в ширину. Большой клитор также есть у паукообразной обезьяны. У самки крота он также удивительно велик: вне сезона спаривания его длина равна длине пениса. У кошек, а также у виверр это орган с довольно сложным строением, вдобавок еще «армированный» костью. У сумчатых клитор часто является парным органом (у некоторых пресмыкающихся подобное явление отмечено для пениса). При этом у самок пресмыкающихся клитора нет вовсе.

Некоторые ученые считают, что клитор у подавляющего количества животных не играет сколько-нибудь значительной функциональной роли. Вряд ли это справедливо. Такое возможно лишь в том случае, если ранее этот орган играл какую-то важную роль (в противном случае он бы просто не развился), а теперь, потеряв это функциональное значение в процессе эволюции, присутствует в организме лишь рудиментарно. Возможно, у ряда видов это имеет место. Однако вряд ли таких видов много.

Строение и особенности функционирования половых органов всегда отражают особенности социальной организации сообщества и находятся в тесной взаимосвязи с ними. Например, у огромного самца гориллы длина пениса составляет всего 3 см. Этот факт вполне объясним тем, что у горилл гаремный способ организации сообщества. Доминантный самец имеет доступ ко всем самкам стада, и ему для этого совершенно не нужны ни-какие «дополнительные» средства, чтобы оставить потомство. У шимпанзе организация сообщества существенно иная, она близка к промискуитету. Самка, находящаяся в состоянии эструса, имеет половые сношения со множеством самцов. Именно поэтому для шимпанзе характерны так называемые «спермовые войны». Выигрывает состязание тот самец, у кого больше спермы, чьи сперматозоиды более подвижны и в сперме которых содержится больше специальных белков, создающих препятствия для чужих сперматазоидов. Именно поэтому шимпанзе обладают очень большими семенниками, которые гораздо больше семенников других приматов, в том числе и человека.